Когда Джордж поступил в колледж, Джералд Олсоп стал сво shy;его рода заботливой мамашей наивных первокурсников, руково shy;дителем и наставником всей их неоперившейся стаи.

С первого взгляда он казался огромным. В то время молодой человек девятнадцати-двадцати лет, он весил почти триста фун shy;тов. Но при более пристальном взгляде становилось ясно, что этот громадный вес держится на очень маленьком скелете. Рост его составлял от силы пять футов шесть-семь дюймов. Ступни для человека такой дородности были поразительно маленьки shy;ми, кисти рук, если б не их пухлость, мало чем отличались бы от детских. Живот, разумеется, был внушительным. По толстой шее спускались от подбородка жировые складки. Когда он сме shy;ялся, смех вырывался изнутри громким, удушливым, взрыв shy;ным воплем, отчего жир на шее и громадное брюхо тряслись, словно желе.

У него было очень богатое, острое чувство юмора, этот юмор с громким, удушливым смехом и громадным трясущимся живо shy;том создал ему среди многих студентов репутацию покладистого и добродушного. Однако более наблюдательные замечали, что это впечатление несколько обманчиво. Если в нем пробуждались вражда или предубеждения, он мог точно так же громко смеять shy;ся, но тут уже в смехе появлялась новая нотка, потому что боль shy;шой, конвульсивно подрагивающий живот полнился желчью. Он представлял собой странную личность с причудливым смешени shy;ем разнородных свойств, характер, в котором было много хоро shy;шего, много возвышенного и утонченного, много теплого, неж shy;ного и даже благородного, однако немало и мстительности, зло shy;памятства, предубеждений и сентиментальности. Словом, в этом характере было слишком много женского и, пожалуй, это явля shy;лось основным его недостатком.

Пайн-Рок – небольшой краснокирпичный баптистский кол shy;ледж на кэтоубском суглинке в окружении сосен – раскрепостил его. В этом новом и несколько более свободном мире он быстро развернулся. Живой ум и острословие, громкий утробный смех и покладистость сделали его не только приятным собеседником, но и одним из общих любимцев. В колледж Олсоп поступил осе shy;нью тысяча девятьсот четырнадцатого. Через два года, когда Джордж последовал по его стопам, он был уже студентом пред shy;последнего курса, занявшим прочное положение в этой среде: председательствующим членом одного из кружков; руководите shy;лем одной из группировок; уже похожим на священника, забот shy;ливым и покровительственным, отцом-исповедником младших ребят, главным образом первокурсников, которых объединил под своим крылышком, и которые приходили к нему, как, должно быть, недавно к матерям, чтобы излить на его сочувственной гру shy;ди свое горе.

Джерри – его все звали так – любил исповеди. Они были и останутся сильнейшим возбудителем в его жизни. И роль испо shy;ведника подходила ему больше всего: природа сотворила его для выслушивания. Впоследствии он любил говорить, что только на втором курсе по-настоящему «нашел» себя; строго говоря, про shy;цесс поисков почти полностью состоял из выслушивания испо shy;ведей. Джерри походил на_| громадную, ненасытную'губку. "Чем больше получал, тем больше ему требовалось. Под воздействием этой нужды его поведение, облик, личность приобрели какую-то чуткую назойливость. К двадцати годам он стал мастером в ис shy;кусстве руководства. Его широкий лоб, щекастое лицо, пухлая рука, держащая обмусоленную сигарету, большая голова, то и де shy;ло поворачивающаяся, чтобы всласть затянуться табачным дымом, чуть слезящиеся глаза за блестящими стеклами очков, рот, слегка растянутый в улыбке, назвать которую можно только мяг shy;кой, несколько капризной, как у человека, готового сказать: «Ах, жизнь. Жизнь. Как она скверна, жестока, печальна, но вместе с тем, ах, право же, до чего прекрасна!» – были так притягательны, что первокурсники прямо-таки бежали с блеянием к этому пас shy;тырю. Они поверяли Джерри все свои тайны, а если, как неред shy;ко случается, поверять было особенно нечего, что-нибудь выду shy;мывали. В этом процессе духовного испражнения, пожалуй, главную роль играли искушения плоти.

Просто поразительно, скольких первокурсников мучительно соблазняли красивые, но порочные женщины – если эти сирены оказывались таинственными незнакомками, тем лучше. В одном из вариантов этой истории невинный младенец по пути в кол shy;ледж останавливался на ночь в отеле какого-нибудь соседнего го shy;родка. И когда шел к себе в номер по коридору, одна из дверей оказывалась открыта: перед ним стояла прекрасная соблазни shy;тельница, совершенно нагая, она приглашала его нежными улыбками и ласковыми словами в свое логово разврата. Новичок бывал потрясен, голова у него шла кругом, все, что его учили чтить, как святыню, вылетало у него из памяти; сам не сознавая, что делает, он входил в этот притон греха и едва не терял созна shy;ния в объятиях этой современной вавилонской блудницы.

И вот тут – вот тут – перед взором его всплывало лицо мате shy;ри или чистой милой девушки, для которой он «сберегал себя». Пайн-рокские первокурсники стойко противились соблазнам плоти – почти все они «сберегали себя» для целого полка чис shy;тых, милых девушек, во всяком случае, при режиме Джерри в Пайн-Роке количество растленных красавиц, курсирующих со shy;вершенно без одежды по корридорам отелей, было поистине изу shy;мительным. Численность подобного рода искушений не была столь высокой ни до него, ни после.

Однако все заканчивалось благополучно: спасительное лицо Матери или Избранницы являлось на пятьдесят девятой минуте одиннадцатого часа – и соблазн оказывался побежден. Что до Джерри, то его заключительное благословение этому торжеству добродетели стоило видеть и слышать:

– Я не сомневался в тебе! Да-да! – Тут он покачивал головой и мягко посмеивался. – Такого благонравного человека, как ты, не поймать на такую удочку!.. А представь, как бы чувствовал се shy;бя, если б попался! Ты не смог бы поднять голову и посмотреть мне в глаза! Сам понимаешь! И всякий раз при мысли о матери (скудными средствами нашего языка не выразить, что умудрялся Джерри вкладывать в слово «мать»; однако можно сказать без преувеличения, что тут имело место такое мастерское, непре shy;взойденное владение голосовыми связками, по сравнению с ко shy;торыми даже такие усилия, как, например, покойного синьора Карузо, бравшего высокое «до», кажется незначительными) – всякий раз при мысли о матери ты бы чувствовал себя последним подонком. Да-да! Сам понимаешь! А женись ты на той девушке (это слово он произносил с несколько меньшей елейностью, чем «мать»), то ощущал бы себя гнидой при каждом взгляде на нее! Да-да, ты отравил бы себе всю жизнь ложью!.. И вот что… учти это на будущее! Ты даже не представляешь, как тебе посчастли shy;вилось! Впредь держись подальше от подобных соблазнов! Да-да! Я знаю, что говорю! – Тут он снова покачивал щекастой головой и смеялся с каким-то зловещим предостережением. – Ты мо shy;жешь не устоять и загубить всю свою жизнь!

Джерри собирался, правда, впоследствии отбросил это наме shy;рение, стать врачом и бессистемно прочел немало медицинской литературы; главным результатом этого чтения, очевидно, стало то, что он принялся предупреждать простодушных новичков об ужасных последствиях потворства плотским страстям. Этими предостережениями он прямо-таки упивался. Его описания бо shy;лезни, смерти, безумия, к которым приводят случайные связи с незнакомыми женщинами, встреченными в коридорах отелей, были до того красочными и впечатляющими, что у молодых лю shy;дей волосы поднимались дыбом, «словно иглы у рассерженного дикобраза».

По мнению Джералда, грех этот был непростительным, неискупным. Кроме того, что возмездием за него являлась неизбеж shy;ная смерть, возмездием за совращение являлись неизбежное от shy;цовство, злосчастная судьба мужчины и окончательная погибель «чистой, милой девушки».

Словом, Джерри в юном возрасте создал картину мира, дог shy;матическую в полном, слепом принятии всех форм признанной, почитаемой авторитетности – воздействующих не только на гражданскую и политическую деятельность человека, но и на его внутреннюю, личную жизнь. В этом порядке вещей – лучше ска shy;зать, в этой мифологии – верховной была священная фигура Матери. Женщина в силу того, что производит в законном бра shy;ке потомство, каким-то загадочным образом становится не только источником всяческой мудрости, но и безупречным блю shy;стителем всяческой нравственности. Предположить, что та или иная женщина не обязательно является непогрешимым божест shy;вом лишь потому, что родила ребенка, было опасной ересью; уп shy;рямый спор на эту тему с далеко идущими выводами заклеймил бы спорщика в глазах Джерри как распутного или безответст shy;венного члена общества. И сердце Олсопа навсегда бы ожесто shy;чилось против неверного.

Неприязнь его, правда, бывала замаскирована. Внешне, по shy;скольку был умен, однако недостаточно смел, чтобы признаться в неискренности своих чувств, Джерри держался терпимо – его терпимость представляла собой одну из разновидностей добро shy;желательного«я-понимаю-вашу-точку-зрения-но-давайте-попытаемся-рассмотреть-этот-вопрос-всесторонне» и являлась бо shy;лее нетерпимой, чем любой фанатизм, потому что маскировала непреклонную, неумолимую враждебность, вызванную уязвлен shy;ной сентиментальностью. Однако втайне неприязнь его бывала злобной, мстительной. Она принимала форму коварных сплетен, слухов, шепотков, колких насмешек под маской простодушия, придирки к какому-то слову, якобы неумышленного искажения смысла сказанного, серьезной и даже почтительной вниматель shy;ности, неожиданно сменявшейся взрывом громкого, удушливого смеха, который, как могли бы засвидетельствовать все его жерт shy;вы, бывал более уничтожительным и неопровержимым, чем лю shy;бая логика спокойных доводов.

Больше всего на свете Джерри ненавидел несчастья и страда shy;ния – как и всякий порядочный человек. Однако ненависть у этого толстяка была до того сильна, что он не мог взглянуть в ли shy;цо того, что ненавидел. Поэтому с детства приучился смотреть на жизнь сквозь розовые очки, и вполне естественно, что его упор shy;ная, непреклонная ненависть обращалась на все – человека, конфликт, положение, факт или идею, – угрожающее существо shy;ванию этих очков.

И все же Джералд Олсоп являлся замечательным во многих отношениях человеком. Привлекательнее всего в нем было искреннее, пылкое жизнелюбие. Он в самом прямом смысле слова любил «жизненные блага» – хорошую еду, хорошие беседы, хо shy;роший юмор, хорошее общество, хорошие книги, всю здоровую, радостную атмосферу хорошей жизни. Недостатком являлось то, что любил их он слишком сильно и потому не хотел признавать или допускать никаких противоречий, способных испортить на shy;слаждение этими благами. Видимо, он был достаточно умен, что shy;бы понять, однако слишком сентиментален, чтобы признаться себе, что его наслаждение ими неизмеримо возросло бы от при shy;знания элементов противоречия и отрицания даже в том, что ка shy;сается «жизненных благ».

Поэтому в натуре его не имелось ни единой добродетели – а она была щедро одарена ими, – не подпорченной этим недостат shy;ком. К примеру, он искренне и глубоко любил хорошую литера shy;туру, обладал блестящим, тонким вкусом; но когда его суждения входили в противоречие с сентиментальностью, сентименталь shy;ность одерживала верх. В результате возникал хаос. Джерри не только не смог найти никаких достоинств в книгах великих рус shy;ских писателей – Толстого, Достоевского, Тургенева, даже Чехо shy;ва, – он даже не попытался их понять. У него существовало ка shy;кое-то странное предубеждение против этих авторов; он боялся их. Джерри давным-давно усвоил предрассудок, что в книгах рус shy;ских писателей царят беспросветный мрак, жестокая трагедия, и со временем стал обосновывать его одной фразой: «нездоровый, извращенный взгляд на жизнь», противопоставляя их тем писа shy;телям, которых одобрял, и которые, разумеется, соответственно обладали «более здравым и широким взглядом на вещи».

Из последних он, пожалуй, больше всех любил и ценил Дик shy;кенса. Знание книг этого писателя у него было почти энциклопе shy;дическим. Он перечитывал их все столько раз и с такой жаднос shy;тью, что вряд ли во всей громадной, замечательной галерее дик shy;кенсовских персонажей был хоть один неприметный, которого он не мог бы сразу вспомнить – не мог бы охарактеризовать тем эпитетом, точно процитировать ту выразительную фразу, кото shy;рой охарактеризовал его сам Диккенс.

Однако недостаток Олсопа давал себя знать и тут. Хоть Джер shy;ри и обладал достаточным умом, знаниями и вкусом, чтобы со shy;ставить верное и точное суждение о творчестве великого писате shy;ля, его сентиментальность все же умудрялась создать совершенно фальшивого, ложного Диккенса, диккенсовский мир, какого никогда не существовало. Сам Диккенс в представлении Джералда был неким грандиозным сверх-мистером Пиквиком, и мир, который он создал в своих книгах, был пиквикским – веселым, забавным, радостным миром таверн и гостиниц, полным вкус shy;ной еды и крепкого эля, солнечного света и хорошего настрое shy;ния, товарищества, любви и дружбы, замечательных комических персонажей и трогательных, иногда смутных чувств, полную кар shy;тину которого Джерри обрамил выразительной фразой: «более здравый и широкий взгляд на жизнь». То был мир, очень напо shy;минающий много раз виденные рождественские открытки: свер shy;кающий дилижанс, переполненный румяными пассажирами в красных шарфах, подъезжает к увенчанному фронтоном входу веселой гостиницы, их приветствуют хозяин с трубкой в руке и веточки остролиста над боковой дверью.

О другом Диккенсе – более великом – том, который видел так много порока, бедности, страданий и угнетения, питал глубо shy;кое сочувствие к страдающим и угнетенным, выражал сильней shy;шее негодование жестокостью и несправедливостью окружавшей его жизни – Джерри не знал почти ничего, а если и знал, то от shy;казывался видеть это в подлинном свете, отвращался душой, по shy;тому что для него это было неприятным и безвкусным, не совпа shy;дало с его видением сквозь розовые очки «более здравого и ши shy;рокого взгляда на вещи».

В результате возникал хаос. Пожалуй, это можно уподобить нескольким ломтикам правды в море черной патоки. Олсоп мог расчувствоваться, обсуждая и оценивая изумительные красоты Джона Китса, Шелли, Шекспира, Чосера и Кристофера Марло; но точно так же мог расчувствоваться и прийти в неистовый вос shy;торг, оценивая поразительные красоты Винни-Пуха, Дона Мар shy;киза, виденного накануне вечером фильма и причудливых Ягнят некоего Морли:

– Истинный гений – да-да! – настоящий, волшебный, фан shy;тастический гений!

Затем он прочитывал какой-нибудь избранный отрывок, за shy;прокидывал голову так, что в зрачках его затуманенных глаз на shy;чинал мерцать свет, и со смехом, похожим на всхлипывание, с благоговением и слащавостью, рвущимися из глубины души, восклицал:

– Господи! Господи – это поистине волшебный гений!

Еще учась на первом курсе, Джерри начал собирать библиоте shy;ку. И она представляла собой поразительное олицетворение его разума и вкуса, символ внутреннего хаоса, слипшихся в патоке его умиротворяющей сентиментальности.

В библиотеке было немало хороших книг – тех, что многим нравились, тех, о которых многие слышали и хотели бы про shy;честь, книг, которые подбирались с незаурядным умом и тонким вкусом. Олсоп запоем читал романы, и его книжные полки даже в том баптистском колледже свидетельствовали о требовательно shy;сти и пылком интересе к лучшим новинкам. Это было порази shy;тельно у столь юного человека в подобном месте.

Однако в библиотеке было и множество макулатуры: большие кипы газет с какой-то понравившейся ему слащавой чепухой; громадные стопы журналов с причудливыми или сентименталь shy;ными сочинениями, запавшими ему в душу; сотни газетных вы shy;резок, где были запечатлены особо дорогие для него чувства; и наряду с тем много другого, действительно хорошего, стоящего, раскрывающего путаницу ошеломляющих противоречий – неза shy;урядный ум и способность к проницательным суждениям в море чувствительности.

Сведенный к голой сути «более здравый и широкий взгляд на вещи» представлял собой полное принятие существующего по shy;рядка вещей, потому что существующий порядок, как бы ни был он уродлив, разорителен, жесток и несправедлив, являлся «жиз shy;нью», – следовательно, неизбежным, если понять его «в полной перспективе» и увидеть, «как, в сущности, прекрасна (эта фраза оказывала ему неоценимую услугу) жизнь».

Таким образом, Джерри Олсоп стал самозабвенным защитни shy;ком условностей, принятого и устоявшегося порядка вещей. Ес shy;ли бы можно было создать картину его разума в военные и после shy;военные годы, в ней обнаружился бы следующий перечень взгля shy;дов и убеждений:

Президент Соединенных Штатов Вудро Вильсон не только являлся «величайшим после Иисуса Христа человеком», но его жизненный путь и завершающее мученичество – ибо так назы shy;вал это Олсоп – вполне были сравнимы с Христовыми. Прези shy;дент был идеальным человеком, безупречным в поведении, безукоризненным в мудрости и безошибочным в ведении дел. Его об shy;манывали, подводили и довели до смерти негодяи – бессовест shy;ные, лукавые политики в родной стране, завидовавшие его славе, и беспринципные шарлатаны от дипломатии в других.

«Вторым величайшим после Иисуса Христа человеком» яв shy;лялся президент колледжа, высокий, бледный мужчина с ясным, страдальческим лицом, который поднимался в часовне и усилен shy;но наставлял студентов, постоянно твердя такие слова, как «слу shy;жение», «демократия», «идеалы руководства» – все популярные свидетельства просвещенной – нет, вдохновенной! – мысли на жаргоне того времени. Что, в сущности, подразумевалось под этим, было не совсем понятно. «Репутация», «образование для достойной жизни», видимо, означали на практике блаженство монашеского существования без выпивки, курения, азартных игр и женщин, ведущее в конце концов к «служению и руковод shy;ству, для которых Пайн-Рок готовит человека» – то есть к таин shy;ству брака с безупречной особью слабого пола, именуемой на жаргоне идеализма то «превосходной женщиной», то «чистой, милой девушкой».

«Вдумчивый и свободный интерес к работе правительства и к политической жизни», видимо, означал поддержку демократов или республиканцев и голосование за тех кандидатов, которых выдвинут политические машины, возглавляющие эти партии.

«Серьезное и просвещенное отношение к религии» не озна shy;чало узколобого фундаментализма, поскольку пайн-рокский колледж и его идеалист-президент гордились либеральностью взглядов. Например, Бога можно было понимать как «великую идею» или «океан сознания», а не традиционного старого джентльмена с длинной бородой, – но ходить по воскресеньям в церковь все-таки требовалось.

Однако, несмотря на всю высокопарность разглагольствова shy;ний о «служении», «идеалах руководства» и «демократии», особо shy;го влияния их на существующее положение вещей было незамет shy;но. Дети все так же работали по четырнадцать часов в день на хлопкопрядильных фабриках штата. Десятки тысяч мужчин, женщин и детей жили, страдали и умирали в вопиющих беднос shy;ти, кабале и эксплуатации на арендуемых фермах. Миллион чер shy;нокожих жителей штата, примерно треть всего населения, был лишен избирательных прав – хотя «второй величайший после Иисуса Христа человек» часто заявлял, что это право является одним из высших достижений англосаксонского законодатель shy;ства и «замечательной американской конституции». Миллион чернокожих жителей штата был лишен права на высшее образо shy;вание – хотя «второй величайший после Иисуса Христа человек» нередко заявлял, что ради этого идеала пайн-рокский колледж существовал и существует, и что права на образование в Пайн-Роке не будет лишен ни один способный человек «вне зависимо shy;сти от вероисповедания, происхождения, цвета кожи или каких бы то ни было иных отличительных признаков». Несмотря на эти звучные фразы, идеализм, мученический вид, вдохновенную уве shy;ренность и все прочее жизнь шла прежним путем, на прежний манер, в сущности, как всегда. Выпуск за выпуском юных, чис shy;тых идеалистов-знаменосцев выходил из Пайн-Рока с готовнос shy;тью, если потребуется, обнажить грудь и благородно погибнуть на баррикадах, какие бы зловещие влияния ни грозили им, какие бы несметные силы ни превосходили их – защищая моногамию, супружество, чистых, милых женщин, детей, баптистскую цер shy;ковь, конституцию и блистательные идеалы демократической и республиканской партий; и, более того, с решимостью, если при shy;дется – до того сильна была их приверженность этому праву – погибнуть на баррикадах, защищая блистательные институты детского труда, хлопкопрядильных фабрик, арендуемых ферм, бедности, горя, убожества, проклятия, смерти и прочего, но ни на миг не отречься, ни на секунду не изменить заложенным в них чистым идеалам, сияющей звезде поведения, к которой обратил их юношеские взгляды «второй величайший после Иисуса Хрис shy;та человек».

И в идолопоклонстве благоговения перед ним Джералд Олсоп, подобно своему выдающемуся предшественнику Эдхему, был первым.

«Третьим величайшим после Иисуса Христа» являлся свя shy;щенник, пастор пайн-рокской епископальной церкви, которого студенты любовно прозвали Проповедник Рид. Он сам подбил ребят называть себя так. Джерри Олсоп смотрел на Проповедни shy;ка как на одно из своих открытий. Определенно рассматривал его как лишнее доказательство собственного либерализма. Пайн-Рок был баптистским колледжем, но Джерри отважился перескочить через стену ортодоксии и прижать новоявленного мессию к своей груди.

Проповедник мог бы прекрасно обойтись и без него, с помо shy;щью своих уловок. Уловки эти были необычными. Ребятам они сперва показались забавными, потом поразительными, наконец очаровательными – и почти все студенты колледжа в конце кон shy;цов восторженно поддались им.

Сперва казалось, что шансов у Проповедника добиться чего-то – один из тысячи. Он принадлежал к епископальной церкви – никто, видимо, толком не знал, что она собой представляет, но звучало это настораживающе. У него была всего-навсего малень shy;кая церквушка, почти без прихода. К тому же, он был «северяни shy;ном». Положение казалось безнадежным, однако не прошло и полугода, как весь студенческий городок был очарован им, а все другие проповедники в городе злобно смотрели на него и сердито ворчали.

Никто толком не понимал, как Проповедник этого добился; действовал он так ненавязчиво, что все произошло прежде, чем студенты догадались об этом. Но, пожалуй, главным плюсом его было, что поначалу никто не видел в нем проповедника. Подтверждается это тем, что студенты прозвали его так. Подобной вольности они бы не позволили себе ни с одним другим священ shy;ником в городе. К тому же, Проповедник не проповедовал им; не читал им часами поучений; не возносил за них двадцатиминут shy;ных молитв; не метал с кафедры громы и молнии; не использовал все регистры голосовых связок: не ворковал голубицей, не рыкал львом, не блеял ягненком. У него была уловка, стоившая шести или восьми таких, как эти.

Проповедник стал наведываться в комнаты к ребятам. В его визитах было нечто до того простецкое и дружелюбное, что все сразу же чувствовали себя непринужденно. В самой шутливой манере он сумел внушить студентам, что является их поля ягодой Это был крепкий мужчина пятидесяти лет с рыжеватыми волосами, худощавым лицом, выражавшим чувство собственного достоинства и вместе с тем нечто дружелюбное, привлекатель shy;ное. В довершение всего, одевался он довольно небрежно – носил пиджак из грубого ворсистого твида, серые фланелевые брюки, ботинки на толстой подошве, все имело несколько поношен shy;ный вид, однако ребята невольно задавались вопросом, где он купил эти вещи, и смогут ли они купить себе такие же. Он загля shy;дывал в дверь и громко, весело спрашивал:

– Трудитесь? Если да, пойду. Я просто шел мимо.

Тут же раздавались скрип стульев, шарканье ног и хор голо shy;сов, самым серьезным образом заверявших, что никто не трудит shy;ся, и приглашавших его присесть.

Получив эти заверения, Рид усаживался, клал шляпу на верх shy;нюю койку, удобно откидывался к стене вместе со старым, скри shy;пучим стулом, водружал одну ногу на круглое сиденье и доставал трубку – вересковую, почерневшую, словно бы высушенную в кузнице Вулкана, – набивал ее ароматным табаком из клеенча shy;того кисета, зажигал спичку и начинал с удовольствием попыхи shy;вать, говоря в промежутках между затяжками:

– Я вот… люблю… трубку! – пуфф, пуфф – Вы… молодежь… – пуфф, пуфф – можете курить… себе… сигареты – пуфф, пуфф, пуфф – но мне… ничто… не заменит… .пуфф, пуфф, пуфф – этой… старой… вересковой… трубки!

О, какой смак! Какая безмятежность! Какое глубокое, аро shy;матное, пикантное, заполняющее душу довольство! Мог ли кто-то подумать, что такой человек не оправдает ожиданий? Или усомниться, что через неделю половина ребят закурит трубки?

Так что Проповедник вполне бы обошелся без помощи Олсопа, но все же Джерри в стороне не остался. Он организовал целый ряд дружеских встреч в комнатах студентов, где Пропо shy;веднику доставалась ведущая, в высшей степени почетная роль. Собственно говоря, Проповедник был одним из тех, кто в то время усиленно занимался «установлением связи между церко shy;вью и современной жизнью» – по его собственному, более хле shy;сткому выражению, «привлечением Бога в студенческий горо shy;док». Методы его были, по выражению Джерри, «просто восхи shy;тительными».

– Христос… – заговорил как-то Проповедник на одном из тех восхитительных собраний в студенческих комнатах, где во shy;семь – десять увлеченных юношей лежали на полу в разнообраз shy;ных позах, с полдюжины сидели на шатких верхних кроватях, и еще несколько всовывались в окна с улицы, жадно поглощая пи shy;кантный напиток из смеси острословия, юмора, благожелатель shy;ного практицизма, жизни и христианства. – …Христос, – про shy;должал он, попыхивая трубкой в своей восхитительно эксцентричной манере, – никогда не получал двух баллов по филосо shy;фии. Он начал играть в команде-дубль и кончил защитником в основном составе. Но останься Он в дубле, – видимо, это гово shy;рилось в ободрение потенциально вечным дублерам, находив shy;шимся в пределах слышимости, – останься Христос играть в дублирующем составе, то добился бы успеха. Видите ли, – ка shy;кое-то время Проповедник задумчиво попыхивал своей черной трубкой, – дело вот в чем, ребята, вот что вам нужно понять – Христос всегда добивался успеха во всем. А вот взять Павла… – он вновь задумчиво пыхнул, потом рассмеялся на свой восхити shy;тельный манер, потряс головой и воскликнул: – …взять Павла! Ах-ха-ха – это совсем другое дело! Павел был птицей другого по shy;лета! Его удалили с поля.

Увлеченные молодые люди с жадностью ловили эти вдохновенные слова.

– Играть Павел начал в дублирующем составе, и ему следова shy;ло оставаться там, – сказал Проповедник Рид. – Но для него это было невыносимо! Он постоянно терзался, что не может войти в основной состав, а тут появилась вакансия, понадобился новый защитник – понимаете, ребята, – негромко произнес Проповедник, – прежний скончался… – Он сделал небольшую паузу, чтобы до всех дошло – …и Павла взяли на его место. А Павел не мог показать класса! Не мог, и все тут. И что в конце концов он сделал? Так вот, слушайте, – сказал Проповедник. – Поняв, что показать класса не сможет, он придумал новую игру. Старая бы shy;ла слишком трудной. Павел не мог в нее играть – было не по си shy;лам! Тогда он придумал посильную – и потому его удалили с по shy;ля. Понимаете, ребята, Христос всегда показывал класс там, где Павел оказывался мазилой. Вот и вся между ними разница, – сказал Проповедник непринужденным, поучительным тоном на манер «теперь об этом можно говорить» и приумолк, с задумчивым видом глубоко затягиваясь старой вересковой трубкой.

– Другими словами, Проповедник, – почтительно воспользовался наступившим молчанием Олсоп, он имел пятерку по ло shy;гике и считал себя не таким уж невеждой в гегелевской филосо shy;фии, – другими словами, Павел оказался сломлен собственным Моментом Отрицания. Не смог его абсорбировать.

– Вот именно, Джерри! – тут же с жаром воскликнул Проповедник Рид таким тоном, как говорят «ты предвосхитил мои слова!» – вот именно! Над Павлом взял верх его собственный Мо shy;мент Отрицания. Он не смог его абсорбировать. Находясь в со shy;ставе дублеров, он не хотел играть. Вместо того чтобы использо shy;вать свой Момент Отрицания – понять, что это лучший союз shy;ник, какого только может иметь человек – Павел стал его жерт shy;вой. Его удалили с поля. А вот Христос… – Проповедник сделал паузу, в задумчивости затянулся трубкой, потом внезапно загово shy;рил: – Понимаете, ребята, в Христе это главное. Его никогда не удаляли с поля. Он всегда показывал класс, хоть в дублирующем составе, хоть в основном. С одинаковой радостью играл и там, и тут. Для Него это не имело значения… и если Христос находился на поле, все шло хорошо.

Проповедник вновь глубоко затянулся и продолжал:

– Понимаете, Христос удержал бы Павла от этого промаха, сказал бы ему: «Слушай, Павел, если хочешь играть защитником в основном составе, Я не против. Мне все равно, где Я играю – Меня интересует только Игра. – Проповедник сделал легкую па shy;узу, чтобы сказанное дошло. – Мне без разницы, в основном со shy;ставе играть или в дубле. Так что давай поменяемся, если хочешь. Только вот что, Павел, играть так играть. - Проповедник пых shy;нул трубкой, – По правилам. – Пыхнул снова. – Возможно, ты думаешь, что можешь изменить правила, но нет – ах-ха-ха, – Проповедник резко встряхнул головой и отрывисто хохотнул, – изменить их нельзя, Павел. Ничего не выйдет. Правила не меня shy;ются. Иначе это не Игра. А если и менять их, то не нам – Друго shy;му – так что давай держаться заодно, в какой бы команде мы ни были, и вести игру, как положено…». Только – изящное, худоща shy;вое лицо Проповедника помрачнело, он сделал затяжку, чуть бо shy;лее долгую, чем обычно, и продолжал: – Этого не произошло… Увы, увы, истинного Защитника не стало!

В наступившей благоговейной тишине он ловко выколотил трубку о каблук, потом бодро выпрямился, встал и весело загово shy;рил:

– Вот так так! Что ж молчите, джентльмены? Ну-ну! Силь shy;ным людям нашего склада так не годится!

После этого лестного замечания началась общая дискуссия, послышались взволнованные голоса, смех, в дыму задвигались силуэты, появились тарелки с бутербродами и лимонад. А в цен shy;тре всего этого стоял поджарый Проповедник Рид, великолепно прямой, с внимательным выражением худощавого лица, он пере shy;крывал шум юношеских голосов своим звучным, более низким голосом, то и дело весело издавал неожиданные отрывистые смешки. И словно мотыльки, завороженные ярким светом, все пришедшие в движение жестикулирующие группы неизбежно вновь собрались в тот магический круг, центром которого был Проповедник.

Джордж не понимал, в чем тут дело, но все они чувствовали себя радостными, восторженными, взволнованными, возвышен shy;ными, вдохновенными; либеральными, просвещенными, сопри shy;касающимися с жизнью и высокой истиной; получающими на shy;конец то, ради чего поступили в колледж.

Что до Джерри Олсопа, он довольствовался тем, что ждал и наблюдал, изредка посмеиваясь, в том углу, где хотел бы погово shy;рить с первокурсниками, и все же едва заметно выдавал легкой улыбкой, чуть увлажненными глазами, редкими спокойными, но пристальными взглядами в центр комнаты, что знает о при shy;сутствии любимого учителя, и другого блаженства ему не нужно.

И когда стихли последние, неохотно удаляющиеся шаги, ког shy;да отзвучало последнее «доброй ночи», он, протирая в опустев shy;шей комнате запотевшие очки, сказал с легкой хрипотцой:

– …Это было просто восхитительно! Просто чертовски вос shy;хитительно! Да-да! Иначе не скажешь!

И он был прав.