Глава 6
Аллор. Квартира Антона Полынина.
Домой Антон вернулся в начале четвертого утра.
«Гранд-Элиот» мягко съехал по пологому пандусу в тускло освещенное дежурными лампами пространство общественного гаража.
Автопилот загнал машину в бокс с номером квартиры Полынина. В принципе, Антон мог выйти раньше, у подъезда, перепоручив парковку автоматике, но на улице по-прежнему шел дождь, а он не хотел мокнуть, решив, что воспользуется лифтом, который вел на жилые уровни небоскреба из промежуточной технической секции.
Такое поведение Полынина разочаровало двоих, поджидавших его в тени подъезда людей.
Один из них выругался на незнакомом, режущем слух языке, второй молча толкнул напарника к дверям, под дождь.
Оба были вооружены — что-то выпирало из-под серых плащей, скрадывавших фигуры, словно балахоны древних пилигримов.
Пока они пытались сориентироваться в сумраке общественного паркинга, Полынин уже вошел в лифт и нажал кнопку нужного этажа.
Услышав легкий свистящий звук удаляющегося вверх подъемника, двое преследователей яростно заспорили на том же языке, судя по жестам, упрекая друг друга в некомпетентности. То, что они являлись дилетантами в вопросах слежки, уже не вызывало никаких сомнений. Не зная номера квартиры Полынина, они все же сумели принять одно здравое решение: продолжая переругиваться, кинулись к технической лестнице.
Расчет был прост: в эти утренние часы лифт должен еще долгое время оставаться на том этаже, куда поднялся Полынин.
Антон не видел этой суеты, образовавшейся за его спиной. Забрав урну с прахом Сары Клеймон и два приобретенных за баснословную сумму кристаллодиска, он поднялся на сто семнадцатый этаж и вошел в квартиру, которую снимал в этом доме вот уже четыре года подряд.
…Свет зажегся автоматически.
Антон скинул пальто, прошел в комнату. РИГМА все еще моргала приводами, что-то перетасовывая на своих постоянных запоминающих устройствах. Судорожное помаргивание индикаторов не понравилось Антону — он не любил, когда машина начинала жить «своей жизнью», совершая множественные операции без ведома и контроля с его стороны.
Поставив урну с прахом и два кристаллодиска на свой рабочий стол, где был установлен второй, изолированный от сети компьютер, Антон принес из кухни большой пакет из черного пластика, предназначенный для упаковки мусора, и расстелил его на столе.
Прикурив, он некоторое время сидел, вновь мысленно перебирая события этого вечера и ночи.
Все казалось ему слишком странным, необъяснимым. Полынин не мог проследить связи происходящего со своей работой на Роглеса, и, в конце концов, ему пришлось сделать определенный вывод: волна событий пришла из прошлого, она началась не тут, не на Аллоре, и, вероятно, долгие годы катилась через миры, пространство, чьи-то судьбы, чтобы вот так настичь его, десять лет спустя, прямым упоминанием о Паше Сытникове, по кличке Морок, которого он вытащил из боя на Хаборе и сам лично погрузил в эвакуационный модуль с прощальным возгласом: «Держись, Паша, я найду тебя!»
Он не любил вспоминать те дни. Слишком много крови было пролито на Хаборе из-за предательства властей предержащих, из-за тайных коррумпированных связей, что пронзали структуру старой Конфедерации… и еще очень долго выжившие бойцы, кто хоть мало-мальски интересовался политикой, не могли отделаться от чувства, что они сыграли роль марионеток, пушечного мяса в обыкновенной бандитской разборке, происходившей на каком-то недосягаемом простому смертному «высшем уровне».
Где-то назначались встречи, решались вопросы, делились сферы влияния и интересов, а там, на Хаборе, куда их кинули с орбиты, все складывалось по-другому: там лилась кровь и погибали молодые парни, там рассудок низводился до состояния полного зверского отупения, и те, кто вышел оттуда живым, навечно унесли в своих душах это страшное клеймо…
Планета Хабор. За несколько часов до эвакуации.
Это была четвертая контузия.
Взрывом Полынина отбросило от набитых песком мешков, осколки просвистели мимо, но он уже не слышал их визгливого рикошета. В глазах потемнело, мир на несколько секунд погрузился в черно-красную мглу, потом зрение вернулось, но слух нет.
Ватная, ненатуральная тишина окружила его.
Он слышал только звук биения собственного сердца — этот ритм шел изнутри, он был глухим, медленным и неравномерным.
Стены изуродованного складского помещения качались перед глазами.
Бум… Бум… Бум… … …Бум, Бум… … …Бум…
Глухие удары сердца отзывались тупой болью в голове.
Он подполз к закопченному проему окна.
Мешки с песком, нашпигованные пулями, посеченные осколками, начали расползаться, песок беззвучно струился из прорех, собираясь на полу коническими кучками.
Ствол пулемета был горячим от недавней стрельбы.
Антон плохо соображал в этот момент. Ноги казались ватными, как та тишина, в которую внезапно погрузился разум: реальность проплывала перед помутившимся взором, словно панорама полигона в узкой прорези виртуального шлема. Ноги разъезжались, под подошвами ботинок перекатывался толстый ковер стреляных гильз.
Мыслей не было. Страха тоже. Все исчезло, словно разум перешагнул некую черту, за которой инстинкт самосохранения теряет смысл. Азарт боя прошел, наступило тяжкое отупение, усугубленное очередной контузией.
Мир действительно сузился, рамки восприятия ограничивались выщербленной амбразурой, горячим, ребристым кожухом ствола, огрызком пулеметной ленты, торчащей из казенной части глянцевито-черной машины, и ударами сердца, каждый из которых отдавался всплеском ноющей боли в районе барабанных перепонок.
Антон взялся за теплый кожух, упер приклад в отбитое отдачей плечо, повел стволом.
В поле зрения лежал покрытый воронками, засыпанный мусором участок недостроенной парковочной площадки. Метрах в ста виднелся остов сгоревшего внедорожника, того самого, который выскочил на них несколько часов назад перед началом штурма диспетчерской башни. Огонь давно погас, обгоревший кузов машины был изрешечен пулями, помят настолько, что утратил всякое сходство с первоначальной формой, превратившись в мятый, обугленный ком…
Где же эта БПМ?..
Мутный взгляд Полынина скользил по зловещей панораме руин. Слух более не мог помочь ему, не было слышно ни рева моторов, ни стрельбы, ни криков. Создавалось впечатление, что он действительно остался совершенно один.
Он посмотрел вправо и увидел троих ганианцев.
Они присели за обломком бетонной конструкции, прячась от огня.
Нет, он обманывался, кто-то еще держался на территории космопорта. Звуки исчезли, но взгляд фиксировал фонтанчики пыли и бетонной крошки, выбиваемые пулями. Кто-то вел огонь с третьего этажа правого крыла главного административного здания. Может, это был такой же, как он, полумертвый, оставшийся в полном одиночестве боец, а может, их там уцелело несколько человек, а возможно, это Кашперо, который ушел проверить данный терминал и канул в неизвестность, кто знает?..
Ганианцы, присев, выжидали момент для очередной перебежки, понимая, что сейчас они находятся вне досягаемости для тех, кто еще удерживал правое крыло административного здания. Двое курили, сплевывая на бетон, третий возился с заклинившим от частой стрельбы механизмом подствольного гранатомета.
Полынин посмотрел на свое оружие.
Огрызок ленты, выползая из коробчатого магазина, тускло блестел желто-красными жалами крупнокалиберных боеприпасов. Трассеры… Значит, ленте конец, в недрах магазина едва ли осталось с десяток патронов. Трассеры для того и снаряжались последними, чтобы их зримый росчерк предупредил бойца — пора менять боекомплект.
Нечем его менять. Все закончилось… патроны… надежда… вера… осталась лишь злость…
Он плотнее приложился к прикладу, повел стволом, ловя в прицеле спину ближайшего ганианца, и нажал на спуск.
Ребристый кожух ствола задрожал, на срезе пламегасителя затанцевал злой язычок огня, ритмично замолотил механический затвор, очередь трассирующих пуль резанула по спинам ганианцев, отшвыривая тела, кроша камень, высекая искры рикошета.
Это длилось всего с десяток секунд, затем пулемет вздрогнул и затих… кончились патроны в ленте, только курился сизый дымок, истекая из казенной части и продолговатых прорезей горячего кожуха.
«Ни хрена… Не пройдете вы здесь… Ни хрена не пройдете…»
Антон отпустил бесполезную теперь машину. Пулемет, установленный на треноге, понурил ствол, словно понимал — все, не резать ему больше кинжальным огнем этот участок маленького фронта, и неизвестно, чьи руки в следующий раз коснутся его натруженных механизмов, придет ли кто, чтобы вновь вставить в него непочатый боекомплект, и задрожит ли он снова, преданно работая в усталых, покрытых ссадинами руках?
Вряд ли…
Антон несколько секунд сидел, привалившись плечом к разорванным мешкам с песком. Время текло медленно, ненатурально, ток крови в контуженном сознании становился все болезненнее, небритая щека ощущала ноющий холод, исходящий от полимерной оболочки набитого песком мешка, на котором была нанесена трафаретная надпись:
«Гуманитарная миссия Совета Безопасности Миров.
Сахар. Масса 50 кг…»
Сидеть тут, ожидая, пока ганианцы ворвутся в здание, не было смысла. Нужно идти к своим, в правое крыло.
Он с трудом поднялся на ноги, огляделся. Стены полутемного помещения скалились сотнями выщербин, оставшихся от пуль, верхняя часть мешков превратилась в лохмотья, пол покрывал густой слой гильз.
Трупы на парковочной площадке темнели без счета, может, там осталось человек пятьдесят, может, больше, кто их считал? Антон посмотрел на треногу, на опущенный ствол и не решился бросить машину просто так. Ощущая саднящую боль в содранных пальцах, он снял кожух, вынул затвор и положил его в карман. Все… Теперь ты больше не будешь стрелять.
Шатаясь, он вышел из посеченного пулями склада.
В коридоре ему попалось несколько тел, разорванных взрывом. В стене зияла уродливая дыра, на полу лениво догорали пузырящиеся осколки облицовочного пластика.
Не чувствуя ни душевной боли, ни каких-то иных эмоций, он обшарил трупы, нашел два выстрела для подствольного гранатомета, полупустой магазин и разряженную батарею питания от «ИМ-12», сунул все в клапан разгрузки и пошел дальше.
Бум… Бум… Бум…
Кровь продолжала глухо ломиться в виски, стирая все иные проявления внешнего мира.
Ты останешься здесь… Ты никогда больше не увидишь ни открытого космоса, ни иных планет, не будешь любить и ненавидеть, плакать или смеяться… Твой труп потом небрежно перевернут, обшарят карманы и клапана разгрузки, вытащат все ценное, потому что на погребение павших, на сопереживание смерти уже не осталось сил.
Несколько часов назад такие мысли показались бы ему кощунством, но теперь в его душе все изменилось.
Остались ошметья личности, порванные в клочья, словно внутри него рванула граната. Эти окровавленные обрывки самосознания еще инстинктивно пытались сблизиться, сползтись, срастись вновь в единое целое, но даже если это удастся, что выйдет в конце концов? Криво собранный, покрытый шрамами, уродливый призрак души? Пусть даже так… отболит, срастется, а что дальше? Как поведет себя этот зомби, сшитый из кусков разорванной личности? Чем он будет жить? Какой смысл найдет в последующем существовании?
Эти совершенно ненужные сейчас мысли, не имеющие никакого отношения к реальности, скользили по поверхности оглушенного разума, не оставляя зримого следа.
«Потом» не будет… Есть только данный миг, есть узкий кусок реальности, есть последняя капля жизненных сил, чтобы идти и снова убивать… до последнего патрона, до судорожного, похожего на всхлип вздоха перед тем, как сжать сенсор единственной оставшейся гранаты, которая лежит в кармане, приготовленная для себя…
Он не хотел попасть к ганианцам живым. Антон смог сражаться, он выполнил свой долг, он и его товарищи взяли этот чертов космопорт и держали его, сколько могли, но уже ясно — никто не придет на помощь, никто не спустится с небес, кроме злых ангелов, что собирают души, растерянно обретающиеся подле истерзанных пулями тел…
Коридор кончился сорванной с петель дверью.
Он не испытывал отчаяния. Была обида, но и та прошла.
Как долго тянется этот миг, зажатый между прошлым и будущим… Ему не повезло выжить. Зажаться в угол, взорвать себя последней гранатой, чтобы оборвать эту звенящую муку, чтобы больше не ломилась кровь в виски глухими болезненными ударами пульса?
Глухота начала медленно проходить.
Мир звуков возвращался, невнятно проявляя себя каким-то гулом.
Антон прижался к исковерканному взрывом косяку, выглянул из проема дверей.
Боевая планетарная машина стояла в нескольких метрах от него. Ее двигатель работал, издавая протяжный, воющий гул, траки гусениц были измазаны бурым, осклизлым налетом перемолотой плоти, на катки намотались какие-то тряпки — не то окровавленные куски обмундирования, не то перемешанные с одеждой фрагменты тел.
Покатая башня БПМ повернулась с невнятным, идущим издалека визгом сервомоторов, спаренное автоматическое орудие дернулось, приподнимаясь в вертикальной прорези, и задрожало, осыпая снарядами угол правого крыла космопорта.
«Сейчас, ребята… Сейчас я заткну эту сволочь…»
Антон лег на землю и пополз. У него не осталось ничего, кроме полупустого магазина к «ИМ-12», десантного ножа и последней, предназначенной для себя гранаты.
Он прополз несколько метров и вдруг вспомнил, что в правом подсумке есть еще два выстрела для подствольника, снятые с изодранного осколками трупа. Устройство этих гранат было простым: в передней части цилиндра располагался детонатор, который срабатывал при соприкосновении боеприпаса с препятствием. Никаких дополнительных зарядов для создания реактивной тяги не было, граната в стволе «ИМ-12» разгонялась за счет вихревого электромагнитного поля.
Лежа на земле, всего в пяти метрах за кормой планетарной машины, Антон осмотрелся.
Пехоты он не заметил. Никто не прятался за броней. БПМ стояла за грудой щебня, над укрытием возвышалась только покатая башня машины, и два орудия продолжали вести огонь, очевидно, прикрывая ползущих по площади ганианцев.
Антон подполз сзади, привстал, обжигая руки о жалюзи заднего радиатора, из щелей которого вырывался раскаленный воздух, достал две гранаты для подствольника и сунул их в щель поворотного круга, которая шла на стыке покатой башни и самого корпуса.
Сделав это, он сполз по заднему скату брони, и в этот миг БПМ начала поворачивать башню, перенацеливая свои пушки.
Один из подствольных зарядов попал между шестернями привода. Раздался глухой взрыв, башню заклинило, внутри машины должно быть контузило экипаж, потому что огонь тут же стих. Антон отполз еще на несколько метров, оглянулся. Планетарная машина не стреляла, в башне открылся люк, оттуда показалась голова ганианца без шлема.
Почему же не сдетонировала вторая граната?
Заметив его, ганианец что-то заорал. В кормовой части БПМ открылся еще один люк, оттуда полоснула очередь, бок Полынина обожгло болью…
Он вскрикнул, судорожно переворачиваясь на спину. В руке уже была зажата последняя граната. Во рту появился солоноватый привкус крови… и тут он впервые испытал это нереальное чувство…
Что-то, видимо, необратимо нарушилось в его голове из-за многократных контузий. Он инстинктивно сжался в комок, ожидая хрусткого, болезненного удара рвущих тело пуль, но избыточный, предсмертный выброс адреналина в кровь внезапно превратил окружающий его мир в медленно изменяющийся стоп-кадр…
В первое мгновение эта перемена ошеломила Антона.
Справа от него на глазах вырастал десятиметровый султанчик бетонной пыли, слева протянулась цепочка из пяти таких же, но уже опадающих белесых всплесков, зрение было размытым, предметы теряли свои очертания, превращаясь в расплавленные контуры, он сам двигался так же медленно, как весь окружающий мир, но мысли…
Его контуженного разума не коснулось замедление реальности.
Б… у… м…
Это был удар сердца. Звук растянут, словно замедленное, хрипяще-тянущее воспроизведение на неисправном магнитофоне, Антон прожил его, как целый отрезок жизни, успев поразиться нереальной медлительности ощущений, потом его сознание переключилось на черный провал открывшегося десантного люка, огонек, мерцающий в нем… и рука с гранатой медленно поползла вперед, продавливаясь сквозь загустевший воздух… пальцы разжались, отпуская в полет глянцевито-черный, одетый в рифленую рубашку шарик гранаты: она прочертила в воздухе размытую дугу и канула в темном чреве БПМ…
Взрыв грянул, вернув не только привычную скорость событий, но и слух. Адский грохот, слепящее пламя, вырвавшееся из нутра планетарной машины через оба люка, трескучий раскат детонирующих внутри БПМ боеприпасов, и башня с двумя стволами спаренного орудия, оторвавшись от корпуса, плавно подлетела вверх, переворачиваясь в раскаленном воздухе. Взрывная волна ударила в грудь Антона, опрокинула навзничь, швырнула его на обломки бетона…
Еще одна контузия… Какая по счету?.. Боль, располосовавшая бок, заставила онеметь половину тела. Полынин понял, что ранен, но эта мысль опять прошла стороной.
Он лежал на дымящейся груде щебня, уже не человек, но еще не труп… Лицо Антона, покрытое копотью, искаженное гримасой боли, выражало не радость победы, а лишь страдание… Он уже был вне игры, но у него не осталось шанса по своей воле полностью уйти, исчезнуть из этого адского мира, захлопнув за собой дверь…
Чернота навалилась на него, вязкая, как смола, обветренные, искусанные, распухшие губы еще жадно хватали горячий воздух, а разум проваливался в опустошенную черноту, словно та вспышка, предшествующая броску гранаты, выжрала из организма все силы, сожгла последний неприкосновенный запас его клеток, и теперь нервная система могла сделать только одно: включить последний, крайний механизм самозащиты — кому.
Аллор. Квартира Полынина.
Он провалялся в госпитале почти год.
Реальной памяти о том, кто и как вытащил его с Хабора, у Полынина не было, в сознании сохранились лишь клочки воспоминаний, оставшиеся от тех последних минут… Или, может, часов?.. Подорванная планетарная машина ганианцев часто навещала его в бреду, особенно в госпитале… Он видел ее почерневшую корму, развороченные жалюзи, под ними открытый люк и свесившееся из него тело, порванное осколками. Особенно ярко запомнился затылок мертвого ганианца, обмотанный дымящейся, тлеющей тряпкой… а на фоне этого зловещего силуэта тут же вспоминалось свое собственное ощущение полнейшей беспомощности перед надвигающейся судьбой… Еще память выталкивала из своих глубин кучу бетонного гравия, дым, сочащийся из-под нее, кровь, сначала обильно заливавшую простреленный бок, и боль, которая временами парализовывала половину тела, пресекая его слабые потуги уползти куда-нибудь, и все это, в субъективном восприятии Антона, длилось вечность…
На самом деле посттравматическая память Полынина хранила в себе от силы пару минут сознательных мучений, после которых наступила спасительная чернота…
Погасив его сознание на Хаборе, она окончилась лишь много месяцев спустя, в реанимационном отсеке космического госпиталя, базировавшегося на орбитах Форта Стеллар — центральной военной базы Конфедерации Солнц…
…Очнувшись, оттолкнув воспоминания, Антон почувствовал, что опять начинает сползать в эту пропасть. Мышцы напряглись и дрожали, во рту появилась сухость, сквозь которую пробивался солоноватый вкус крови.
При выписке из госпиталя ему сказали, что мозг после пяти контузий может повести себя совершенно непредсказуемо. Антону сулили провалы в памяти, необоснованные вспышки ярости и прочее, прочее, а он просто запер на замок определенный сорт воспоминаний и не выпускал их оттуда. Все. Нет этого прошлого и никогда не было…
«Хрен там! Никуда оно не делось».
Он налил себе коньяку, выпил, опять ощутив тот же эффект: словно рядом хлопнул несильный взрыв имитационной гранаты. Сознание оглохло, затормозилось на несколько секунд, а потом все резко вернулось на круги своя — никакого опьянения, лишь сухая горечь во рту, перебившая вкус крови.
И то ладно…
Антон вернулся за стол, попутно с раздражением отметив, что РИГМА по-прежнему пашет свои жесткие диски. Было очень похоже на то, что домашний сетевой терминал все-таки словил вирус, от которого никак не может избавиться.
Вспомнив о поломке реанимационного компьютера «Скорой помощи», Антон решил, что хватит глючить, пора заняться делом, тем более до рассвета оставалось всего два часа, а на десять у него назначена техническая проверка корабля перед предстоящим внеплановым вылетом в Рукав Пустоты.
Если бы не вырвавшиеся из закоулков памяти воспоминания о Хаборе да упоминание о Паше, плюнул бы он на все это дело и продолжал жить своей, ставшей уже привычной жизнью: рискуя в разумных пределах, получая нормальные деньги за этот риск и не переступая собственных моральных норм. Он никого не грабил, не убивал и не насиловал, а что до нарушения административных и этих мифических «научно-археологических» установлений, так он в Рукаве Пустоты еще не встретил ни одного «очкарика» из института археологии космоса — там, среди дикого и непредсказуемого коловращения сорвавшихся со своих исконных орбит планетарных масс, встречались лишь такие, как он, — отморозки с контуженной башкой… Другие туда попросту боялись соваться…
Размышляя таким образом, он смотрел на четыре предмета, разложенные на рабочем столе: карманный компьютер, который передала ему Сара Клеймон, урну с ее прахом и два кристаллодиска, в недавнем прошлом составлявших постоянное запоминающее устройство реанимационного компьютера флайера «Скорой помощи».
С чего начать?
Он протянул руку, взял урну с прахом, аккуратно отвинтил крышку и высыпал содержимое на заранее приготовленный полиэтиленовый пакет.
В комнате сразу неприятно запахло жженой костью.
Антон не был брезглив. Он стал разгребать кучку праха, пока под пальцы не попал твердый предмет. Вытащив его, он убедился, что это именно то, на что он рассчитывал: височный имплант, который, вопреки всему, не сгорел и не расплавился в адской топке крематория.
Еще в морге Антон заметил, что устройство, вживленное в височную область черепа Сары Клеймон, резко отличается от современных образцов как по своей форме, так и по материалу, из которого оно было исполнено. Этот факт, вкупе с обнаружившимся «криогенным старением» покойной, как раз и навел его на твердое убеждение, что миссис Клеймон никак не могла быть матерью Павла Сытникова, а значит, лгала ему.
Ссыпав прах назад в урну, он прошел в ванную комнату, где промыл найденную деталь под струей горячей воды, потом решил пожертвовать недавно приобретенной новой зубной щеткой и прошелся ею по поверхности импланта, снимая темный налет окалины, пока не проявились те самые мелкие буквы, что привлекли его внимание в морге.
Насухо вытерев очищенную деталь, он вернулся к рабочему столу.
Было пять часов утра. Он обратил внимание на этот факт из-за шума, который доносился с лестничной площадки. На этаже располагалось двадцать квартир, двери которых выходили в квадратный холл с обставленной искусственными цветами лифтовой шахтой посередине. Кому из соседей пришло в голову бузить в столь ранний час, Полынин не знал. Он просто удивился этому шуму, так как подобные эксцессы случались крайне редко.
Их дом располагался в дорогом, престижном районе города, и категория жильцов подобралась соответствующая: тихие, уважающие покой благополучные семьи…
Укладывая очищенный имплант в объемный компьютерный сканер, Антон усмехнулся собственным мыслям. Черт его знает, что за «благополучие» кроется за стенами соседней квартиры… Жизненный опыт говорил как раз об обратном: чужая душа — потемки, и ничего нельзя утверждать наверняка. Если из-за смежной с соседями стены доносятся приглушенные звуки Моцарта, это еще не значит, что тучный розовощекий мужчина, поселившийся там несколько месяцев назад, просто музицирует, а не затеняет фоном бессмертной классической музыки какое-нибудь непотребство, типа избиения жены или стонов снятой на ночь малолетки…
В голову лезла какая-то чушь. Просто кто-то, подвыпив, возвращается домой не в силах нормально уложить ладонь в углубление сканирующей пластины дверного замка…
Крышка сканера закрылась, чавкнув уплотнителем. Осветился экран монитора, и в его стереообъеме появилось увеличенное изображение височного импланта, который до недавнего времени носила Сара Клеймон, назвавшаяся матерью Паши Сытникова.
Надпись, едва различимая невооруженным глазом, теперь читалась вполне отчетливо.
«Земля. Родильный дом номер семнадцать, южный мегагород».
Дальше шла дата:
«31 сентября 2463 года».
И еще строкой ниже:
«Сара Ф. Клеймон. Гражданство Земного Альянса»
Несколько секунд Антон немо смотрел на гравированную надпись, потом перевел взгляд на строку, отражающую данные по исследованию материальной структуры предмета.
Компьютер утверждал, что имплант изготовлен из особого сплава, в названии которого Полынин узнал лишь один известный ему компонент — титан.
Он встал, прикурил и отошел к окну.
Небо над городом робко розовело.
Итак, «безутешная мать» Паши Сытникова родилась на Земле без малого полторы тысячи лет назад… Это утверждала надпись на ее импланте.
«Люди столько не живут», — подумал Антон, глубоко затянувшись сигаретой. — «Но человек может пролежать в криогенной камере полтора тысячелетия», — тут же мысленно поправился он, — «при исключительных обстоятельствах, конечно…» Безобразное, обвальное старение Сары Клеймон как раз говорило в пользу такого вывода.
С какой целью она пыталась выдать себя за мать Паши? Каким образом и главное — где пересеклись их пути? Как к ней попал мини-компьютер со схемой криминальных связей ганианских кланов, и зачем она везла его на Аллор, Полынину?
Одна загадка тут же порождала несколько новых.
Он вернулся к рабочему столу, за компьютер.
Покосившись сквозь открытый дверной проем на РИГМУ, он с удовлетворением заметил, что сетевой терминал, наконец, угомонился, диски «уснули» — значит, его электронная домохозяйка оттестировалась, и в случае необходимости можно будет использовать ее сетевые мощности для поиска информации в Интерстаре.
«Сколько у меня зацепок?» — подумал Антон, глядя на экран компьютера. Произведя мысленный подсчет вариантов, он взял два купленных кристаллодиска и принялся снимать кожух со своего «неприкосновенного» компьютера.
Отложив в сторону крышку, он подключил оба кристаллодиска в резервные разъемы на материнской базе, потом инициировал их и перезапустил систему.
Все вроде бы сработало нормально. Оба диска «прижились» в системе, по крайней мере сообщений об ошибках при загрузке не поступило.
Понятие «осторожно» при операциях с компьютерными файлами — это абстракция, понятная программисту, а Антон являлся всего лишь грамотным пользователем. С его уровнем подготовки развитие ситуации могло пойти лишь двумя путями: если машина работает адекватно, а информация читаема — все будет в порядке. Если информация повреждена или хуже того — заражена, — пишите письма. Антон мог бы потратить несколько часов на медленную проверку массивов информации, размещенных на приобретенных дисках, при помощи специальных программ, но в его распоряжении оставалось очень мало времени, перед тем, как нужно будет одеваться и ехать в космопорт.
Открыв каталоги новых дисков, он увидел там небольшой список, состоящий из трех стандартных видеофайлов разной длины. Об этом свидетельствовали их расширения. Обратив внимание на размеры отдельных записей, он подумал, что это, скорее всего, какие-то фрагменты, обрывки видеозаписей.
Интуитивно он был прав. Интерпретировать мысли человека в оцифрованный видеоряд научились достаточно давно, еще в период Первой Галактической войны. Автором устройства являлся Джедиан Ланге, один из первых «хозяев» Форта Стеллар. Превратить изобретенный им мыслесканер в нечто большее, чем устройство для виртуальных допросов, а позже, после запрещения данной практики, в инструмент для «грязного» выкачивания информации, помешал низкий порог чувствительности этого программного средства. Механизм человеческой памяти на поверку оказался намного сложнее, чем процесс записи и чтения информации в аналогичном компьютерном устройстве. Как в формировании долгосрочных воспоминаний, так и в их активации, «считывании», в человеческом организме участвуют очень тонкие биохимические процессы, в которых решающая роль отводится нескольким биологическим стимуляторам, примером одного из которых является адреналин.
Почему мы ярко помним одни эпизоды своей жизни, имевшие место очень давно, и совершенно не помним, что ели вчера на завтрак?
Ответ кроется в механизме работы памяти. Все текущие события хранятся в ее «оперативном» отделе, откуда удаляются по мере устаревания и ненужности. Существует несколько механизмов перехода информации из оперативной памяти человеческого мозга в постоянную, но Джедиану Ланге удалось полностью разгадать лишь один из них: так называемую флэш-память, сравнимую с фотовспышкой. Этот вид запоминания информации основан именно на адреналине — когда его уровень в крови человека резко превышает определенную норму, то по центральной нервной системе поступает команда: Print Hear! — печатать сейчас! — и в долгосрочную память укладывается «снимок» события, воспоминание, связанное с какой-то неординарной ситуацией.
Прибор Джедиана Ланге умел читать именно флэш-память. При допросах человеку вводили постепенно увеличиваемые дозы специального стимулятора, и под его воздействием мозг извлекал из долгосрочной памяти те картинки, что были записаны им ранее, на том или ином уровне насыщения крови адреналином.
Позже прибор запретили, но в упрощенном варианте он сохранился. Например, в медицинской практике его применяли при диагностике комы, когда с пострадавшим было невозможно общаться напрямую, из-за бессознательного состояния последнего. Очевидно, что среди софтового обеспечения аппаратуры флайера «Скорой помощи» присутствовал именно такой программный пакет. Медики честно боролись за жизнь Сары Клеймон, но препараты, призванные «завести» остановившееся сердце, сработали, в том числе, и как пороговый стимулятор вспышечных воспоминаний, которые автоматически принялся записывать бортовой компьютер, а когда места на первом носителе не осталось, «умная» машина пошла писать поступающие данные на второй диск, где располагалась система, которая в конечном результате и оказалась загробленной…
Все вроде бы получалось логично в цепи рассуждений Полынина, за исключением одной неясности — почему компьютер флайера позволил уничтожать свои системные файлы, заменяя их на видеообразы, полученные из памяти умирающей Сары Клеймон?
Ответ напрашивался сам собой: либо у бортового компьютера по непонятной причине была отключена защита стержневых программ, либо ее кто-то сломал за те несколько секунд, которые предшествовали смерти Сары Клеймон…
Антон опять покосился на РИГМУ. Очередь до домашнего терминала еще не дошла, но им следовало заняться как можно скорее — пробить защиту домашнего компьютера в квартире Полынина пытались именно с флайера «Скорой помощи».
«Ладно… РИГМОЙ займусь чуть позже».
Щелчок, и первый файл видеозаписи открылся в отдельном оперативном окне.
Несколько секунд Антон ошалело смотрел на экран.
Ну и ну! Вообще-то после Рукава Пустоты «дыхание прошлого» уже не удивляло Антона — некоторым находкам, которые проходили через его руки, насчитывалось по миллиону лет и больше, но то были чужие артефакты, а на открывшейся его глазам видеозаписи была запечатлена… Земля! Земля полуторатысячелетней давности!..
Полынин даже предположить не мог, что его так сильно заденет внезапно материализовавшееся на экране прошлое. Темные, мрачные века, самое начало Великой Экспансии — волны безумного исхода, которая разнесла споры человечества по множеству миров…
Это было безошибочное узнавание места и времени. Сомнений быть не могло: глазами юной Сары Клеймон он созерцал небоскребы, вершины которых укутывали облака свинцово-серого смога, зловещее марево истекало из ущелий улиц и застилало своей пеленой окна верхних этажей зданий… Он видел лазерные вензеля Всемирного правительства Джона Хаммера, начертанные тончайшими нитями лазерных лучей на зыбком экране постоянно меняющих конфигурацию ядовитых облаков, отчего начальные буквы словосочетания «Земной Альянс» казались пляшущими, кривляющимися и хохочущими в отравленных небесах… Затем в поле его зрения попал выпуклый борт какого-то космического корабля, фрагмент трапа и надпись… — надпись! — на блестящей, глянцевитой, еще нетронутой космосом керамлитовой броне:
«Колониальный транспорт „Бристоль“.»
…
Картинка погасла, но тут же сменилась новой.
Тусклый, рассеянный, желтый свет.
Колпак криогенной камеры, поднявшийся лишь на половину своего хода, — он нависает над головой, словно матовая могильная плита. За ним видны стены отсека, все в потеках ржавчины, которая наросла на облупленных балках каркаса, будто короста, в некоторых местах свисая рыжей бахромой.
В компьютере внезапно включилась аудиосистема: Полынин услышал хриплое, прерывистое дыхание, отчетливый звук монотонно капающей воды, тихий скрип раскачивающейся где-то на невероятной высоте, оторванной от основания металлической секции.
Желтый свет едва разгонял мрак, освещая несколько квадратных метров площади, но само помещение, судя по эху, которое порождал каждый звук, было огромным, исполинским, пустым и гулким.
Полынин сидел, не смея оторвать глаз от монитора.
Он интуитивно понял, где очнулся разум Сары Клеймон.
Она пыталась выбраться из криогенной камеры, которая была установлена внутри огромного, разделенного на решетчатые палубы двухкилометрового «яйца» — такую форму и конструкцию имели все грузопассажирские модули колониальных транспортов эпохи Первого Рывка.
Его внимание привлекла рука, уцепившаяся за борт криогенной камеры. Это была морщинистая рука старухи. Длань человека, который проспал весь свой биологический ресурс, и то, что Сара вообще очнулась от ледяного сна, показалось Полынину чудом: резиновый уплотнитель камеры на его глазах раскрошился от слабого усилия, которое прилагали пальцы старухи, пытаясь уцепиться за него.
«Нет…» — Антон не обдумывал данный вопрос, он просто интуитивно знал ответ на него: «После стольких лет криогенного сна не просыпаются!..» Когда металл превратился в ржавый прах, резина — в хрупкую крошку, а истощенные мышцы присохли к костям, как может человек, потерявший в своем сознании полторы тысячи лет, не просто восстать из бездны криогенного сна, а выбраться из неизвестной точки пространства к обитаемым мирам, где царит иная эпоха, и найти среди миллиардов людей его — Антона Полынина?
Естественно, Сара Клеймон не приходилась матерью Паши Сытникова. Она не являлась никем — просто телесная оболочка, вырванная по чьей-то воле на последней стадии медленного умирания из ледяных объятий криогенного сна. Она была зомби, вопрос только в том, чья воля руководила до последней секунды этим дышащим на ладан телом?
Очевидно, что видеофрагменты не могли дать Антону вразумительного ответа. Они занимали огромный объем на кристаллодисках из-за высокой детализации видеоряда, всего фрагментов было три, и последний, самый короткий, также не прояснял суть дела, скорее, добавлял загадочные потусторонние интерьеры к запутанной мозаике обрывочных воспоминаний…. Участок равнинной местности был покрыт глубоким слоем оранжевого песка, на котором виднелись оплывшие следы гусеничной техники. Среди них присутствовала четкая цепочка исполинских четырехпалых следов, оставленных ступоходами боевой шагающей машины.
У близкого горизонта, ограниченного пологой дюной, рос кустарник странного серо-металлического цвета, правее виднелось нагромождение наполовину утонувших все в том же рыжем песке решетчатых конструкций и край исполинской, поставленной на ребро плиты, которая, очевидно, запирала вход в некий тоннель.
Все…
На этом предсмертные воспоминания Сары Клеймон, записанные бортовым компьютером флайера «Скорой помощи», обрывались.
* * *
Некоторое время Антон сидел, в задумчивости разглядывая последний стоп-кадр, по-прежнему отраженный в глубинах объемного монитора.
Похоже на свалку отработавшей свой ресурс техники… Или это фрагмент поверхности неизвестной на сегодняшний день планеты, колонизированной людьми в темную эпоху Первого Рывка? Если это так, то ржавые остовы техники ясно говорили в пользу деградации, а то и полного вымирания человеческих поселений.
«Да, но при чем тут следы шагающей боевой машины, явственно пропечатавшиеся в песке?» — размышлял Полынин, продолжая анализировать статичное изображение испещренного оплывшими неровностями участка песчаной почвы. Серв-машины, конечно, не новинка технологий, — они были сконструированы еще в эпоху Первой Галактической войны, но, судя по дате на импланте Сары Клеймон, она покинула Землю в период так называемого Первого Рывка, когда до противостояния Земного Альянса и Свободных колоний оставалось еще без малого четыреста лет.
Значит, второе пришествие людей в мир, колонизированный транспортом-невозвращенцем, состоялось уже после двадцать восьмого века космической эры, и пришли они отнюдь не с миром. Полынин отлично знал что серв-машины, следы которых он видел на песке, являлись самыми смертоносными образчиками боевой планетарной техники…
Странный узелок завязывали эти видеовоспоминания, вкупе с событиями последних суток и его личной памятью, разбуженной упоминанием о Паше Сытникове.
Его размышления прервал предупреждающий сигнал таймера.
Взглянув на часы, Антон понял, что исследования придется прервать — через два часа он должен попасть на площадку технического осмотра в седьмом секторе космопорта. Без технической визы ему попросту не разрешат старт с планеты, а за состояние корабля, по взаимной договоренности с Джонатаном, отвечал лично Антон. Вообще, все, что касалось обеспечения вылазок в Рукав Пустоты, висело на Полынине. Роглес просто предоставил ему корабль, за использование которого удерживал арендную плату, а также без разговоров, по негласному обязательству, скупал все, что привозил Полынин, производя расчеты по фиксированным ценам. Схема получалась несколько кособокая, с точки зрения справедливости, — ведь в глазах сотрудников полицейского управления и инспекторов колониальной администрации Аллора Антон Полынин являлся «черным археологом», контрабандистом, а господин Роглес — уважаемым коллекционером, респектабельным гражданином, владельцем сети антикварных магазинов, которые пользовались хорошей репутацией у посещающих Аллор туристов…
…Отключив приобретенные у техника «Скорой помощи» кристаллодиски от материнской базы компьютера, Антон вернул на место пылезащитный кожух.
Пора было ехать, но он еще не решил, что делать с РИГМОЙ и тем мини-компьютером, который достался ему от Сары Клеймон. Следовало также решить, как поступить с прахом несчастной женщины, проспавшей свою молодость в ледяной тиши криогенной камеры…
…Внимание Антона опять привлек доносившийся с площадки шум. Он непроизвольно прислушался и вздрогнул. Было похоже на ругань двух мужчин, которые спорили на… ганианском!
Полынин мгновенно ощутил, как напряглись его мышцы. Реакция была рефлекторной, неосознанной — тело и разум слишком хорошо впитали гортанные звуки подобной речи еще на Хаборе. Срока давности тут просто не существовало, организм реагировал на Ганианский язык как на стимулирующий к бою раздражитель рефлексов.
Однако годы, прожитые в среде «цивилизованных» миров, все же смягчили эту реакцию, добавив в нее толику рассудка, пусть запоздалой, но осмысленности… В руинах офисных зданий космопорта планеты Хабор голос ганианца, раздавшийся в непосредственной близости, вызвал бы мгновенный перекат и огонь на поражение…
«Спокойно, Антон… Ты на Аллоре… Тут не идет война…»
В голове все равно мутилось в такие секунды. За прожитые на Аллоре десять лет у Полынина было два или три подобных случая внезапных встреч с ганианцами, и каждый раз он ловил себя на полной потере контроля над рассудком — кровь вдруг начинала бешено ломиться в виски, напоминая о давних контузиях, и ему стоило немалых усилий, чтобы взять себя в руки, пройти мимо, не дав воли своим яростным, кровавым воспоминаниям…
…Встав из-за подковообразного рабочего стола, он бесшумно прокрался в гостиную, попутно вытащив импульсную «гюрзу» из плечевой кобуры, висевшей в открытом шкафу-купе поверх пальто.
Ему не требовалось прибегать к дверному «глазку», чтобы увидеть происходящее в холе этажа. В гостиной, которая являлась центральным помещением квартиры, смежным со всеми остальными комнатами, был установлен соединенный с РИГМОЙ домофон, имевший отдельный дисплей и свою аудиосистему.
Присев на подлокотник кресла, он повернул монитор экраном к себе. Видеокамера, встроенная вместо дверного «глазка», обладала широким фокусом: в поле ее зрения находился весь холл.
В нескольких шагах от его квартиры действительно стояли двое ганианцев — представителей этой планетной национальности можно было легко отличить по смуглости кожи и особенности черт лица.
— Шаранг… — голос, передаваемый с внешних микрофонов, вмонтированных в панель дверной облицовки, звучал приглушенно — Антон намеренно снизил громкость воспроизведения, зная, что звукоизоляция квартир, несмотря на утверждения рекламных агентов, оставляет желать лучшего. — Негидр компьютер задаги!.. Аланг черхоле лагрете полиц!
Тихо клацнул активированный интегральный затвор «гюрзы».
«Не меня ли вы ищете, суки?» — пришла злая и вполне обоснованная мысль. Слишком много совпадений, напоминаний о прошлом за прошедшие с момента звонка Сары Клеймон несколько часов. Антон шкурой чувствовал, как вокруг него поднимается непонятная возня.
Желание было таким: распахнуть дверь квартиры, одному, который стоит ближе, пулю в башку, сразу, наповал, второму, пока его «джалави» оползает на пол, — два выстрела: в правое плечо и в колено, затем рывок, с ударом в зубы, чтобы захлебнулся криком, и тут же оба тела волоком в квартиру, долой с посторонних глаз.
Мертвого в угол, подальше от двери, чтобы кровь не натекла в холл этажа, а с раненым потолковать, спросить: чего надо под моими дверями, кому Полынин воткнулся внезапной занозой в задницу и при чем тут Ганио, покойная Сара Клеймон и числящийся без вести пропавшим Паша Морок?..
Нервы Антона были напряжены до предела, и, вероятно, ситуация разрешилась бы именно таким способом, как подсказывал инстинкт, не вмешайся в течение событий РИГМА.
Полынин достаточно хорошо знал свою электронную домохозяйку, одновременно исполняющую роль интерстаровского сетевого терминала, чтобы не ожидать от нее каких-либо действий. Два человека, эмоционально спорящие у дверей квартиры, никак не входили в ее компетенцию — она не должна была обращать на них ровно никакого внимания до тех пор, пока они не пытаются позвонить в дверь или того хуже — сломать ее.
На этот раз все вышло иначе.
Антон, уже готовый действовать, внезапно увидел, как дверь его квартиры автоматически приоткрывается, и тут же аудиосистема РИГМЫ заговорила визгливым, истеричным женским голосом:
— Милый, ты забыл свой полицейский жетон и пистолет! Сколько раз тебе напоминать, они лежат в верхнем ящике шкафа! Капитан опять наложит на тебя взыскание за опоздание на службу!
«Фрайг…» — Антон резко развернулся, посмотрев на монитор домофона.
Обоих ганианцев как ветром сдуло. Очевидно, они прекрасно знали интеранглийский и совершенно не желали сталкиваться нос к носу с опаздывающим на службу блюстителем порядка.
Дверь квартиры Полынина захлопнулась.
— РИГМА, какого черта? — Антон повернулся к терминалу. — С каких это пор ты начинаешь брать на себя дополнительные функции?
— Все в порядке, Антон, — ответила машина своим обычным синтезированным голосом. — Мне показалось, что ты собираешься убить человека. Это аморальный поступок, преступление.
— Это не твое дело!
— Ты опаздываешь, Антон. У тебя осталось совсем мало времени, чтобы добраться до космопорта.
