4
НА ВОЙНЕ КАК НА ВОЙНЕ
Неутомимо матерясь и сплевывая набившуюся в рот вязкую грязную жижу, Шаленый продирался по сельве за своим взводным. Фернандо де ля Руэда, заметно утративший за последние два часа свой начальственный лоск, вторил репликам Шаленого крутыми испанскими ругательствами. У оставшихся членов изрядно потрепанного за время блужданий по джунглям взвода, не было ни сил, ни желания ругаться. Да и что возьмешь в этом смысле с Богом обиженных англосаксов? Из всех доступных человеческих эмоций у легионеров, уныло бредущих к «месту эвакуации», остался лишь ужас перед страшными туземцами, бесконечными мрачными джунглями и безотрадным будущим. В рассказах лихих вербовщиков все выглядело иначе... Из пятнадцати человек, приземлившихся в этих чертовых дебрях в 8:30 по местному времени – сутки здесь менее, чем на час отличались от земных, – в живых осталось только семеро. Полвзвода за половину отведенного для операции времени. Экстраполяция такой закономерности на ближайшее будущее наводила на совсем неутешительные мысли. А до «устройства эвакуации» еще нужно было добраться. Кроме того, куда-то запропастились четверо снайперов, выдвинутые для прикрытия взвода на вершину холма в четверти мили отсюда.
Лейтенант де ля Руэда с ненавистью взглянул на еле поспевающими за русским остатки его команды.
– Живей, доходяги! Добивать отставших не обещаю, но и задерживаться из-за вас я здесь не намерен. В час тридцать этот район разлетится к чертовой матери, а потом его еще польют напалмом.
Последние легионеры ускорили шаг, но лейтенант не увидел в их глазах энтузиазма. «Ничего, когда пройдет шок от первого боя, они придут в себя. А там, глядишь, и научатся по-настоящему драться».
Фернандо вспомнил высадку и сморщился, как от зубной боли. Начиналось все отлично. Они сразу же подстрелили трех туземцев, не успевших спрятаться в норы, но уже через десять минут после этого потеряли пятерых парней у «дерева-дикобраза».
Лейтенант готов был поклясться, что когда он впервые попал на Гринзею, это дерево выглядело по-другому и стреляло максимум на десять шагов. Да и метательные колючки тогда были значительно тоньше и без зазубрин. А в этот раз растение-монстр, преградившее путь их взводу, оказалось настоящей фурией.
Руэда вспомнил отвратительный треск, как будто одновременно сломались сотни карандашей, и тучи остроконечных шипов обрушились на его легионеров. Но их недаром тщательно инструктировали перед полетом. Лейтенант отлично знал, что там, в глубине переплетенных корней, прячется пара «кротовиков», инициирующих отстрел колючек. Поэтому он тут же приказал саперам задействовать по периметру ствола фугасные мины. Это было его ошибкой. Нужно было просто уходить оттуда как можно скорее.
Взрыв коряво разворотил дерн вокруг деревьев и вместе с комьями земли, и вправду, подбросил к верхушкам крон два трупика «кротовиков». Но, видимо, туземцев под землей было побольше, ибо через пару минут после подрыва, почва, сделавшись вдруг мягкой и зыбкой, вдруг стала уходить из-под ног легионеров, а земля расступилась дюжиной трещин. А там, как водится, их уже ждали песчаные гадюки и большие щетинистые сколопендры.
Словом, на той опушке они потеряли пятерых. Еще двое не успели опустить щитки защитных шлемов, когда их атаковал разъяренный рой шершневидных крапчатых пчел, явно натравленных аборигенами. Ребята недолго мучились – смерть от этого вида шока наступает почти мгновенно. Но на их, вмиг распухших лицах, застыла такая боль, что наскоро засыпав тела погибших землей и листьями, лейтенант поторопился увести своих людей подальше от этого места.
Последней потерей был Гарсилос, на которого упал паук-попрыгунчик. Впрочем, упал – не совсем точное слово. Их обычно выстреливают из гибкой лианы-катапульты спрятавшиеся в зарослях богомольцы. Но для Гарсилоса это было уже несущественно. Опутанный липкой, мгновенно разъедающей кожу паутиной, он катался по земле, пытаясь оторвать от себя проклятые нити.
Взглянув в обезумевшие от боли глаза сержанта, лейтенант ввел ему двойную дозу «улыбки феи», и, оставив затихшего Гарсилоса досматривать последний в его жизни сладкий сон, быстро повел оставшихся в живых людей на север.
– Эй, лейтенант, – прервал его мрачные раздумья низкий баритон русского. – Кажись, ломится кто-то сюда. Не ровен час уроды зеленые, или другая какая мерзость с нами поздоровкаться хочет. Не то лицом, не то торцом...
Руэда прислушался. Метров в пятидесяти от них кто-то действительно, не таясь, пер на них через сельву, ломая и круша все на своем пути.
«Господи, лишь бы не стег», – мысленно вознес молитву Фернандес. И уже во весь голос гаркнул на своих подчиненных:
– Взвод! К бою! Капрал Грег, огнеметом с упреждением пять метров по объекту, ТОВСЬ!.. Рядовые Клейст и Чалены, короткими очередями... Остальные – страхуйте фланги.
Но огневой залп не получился. Из зарослей, путаясь в растрепанной амуниции, выскочил не разъяренный стегозавр или его уменьшенная туземная копия, чего боялся Руэда, а всего лишь один из четырех пропавших снайперов – Христо Станчев.
Не без труда влив в перекошенный от страха рот болгарина изрядную долю спирта, взводный добился от него истории гибели снайперской группы прикрытия. Он (Христо Станчев) и Марчелло несли боевое дежурство на вершине холма, то есть периодически поливали из огнемета ближайшие заросли и постреливали во все, что еще шевелилось среди ветвей. Два других легионера кемарили после бессонной ночи на «Проционе».
Выжженная на полкилометра растительность еще дымилась, распространяя удушливый запах гниющих сырых листьев и сожженной заодно мелкой живности, не успевшей вовремя смыться. Обзор для стрельбы был отличный, туземцы не предпринимали попыток атаковать позиции отделения, и ребята немного расслабились.
Станчев не помнил, кто первый заметил фигуру, силуэт которой внезапно проступил сквозь дым, стелющийся по выжженной земле. Человек, а в том, что это был именно человек земной расы, а не туземец, ни Христо, ни Марчелло не усомнились, был бос и одет в белые ниспадающие до земли одежды. Он медленно шел прямо на них, мягко ступая голыми ногами по дымящемуся пеплу, и временами из-под его босых ступней вместе с облаками дыма взлетали вверх голубые язычки пламени. Идущий к ним человек, казалось, не замечал этого, и на лице его застыла маска равнодушия, спокойствия и отрешенности.
Дым мешал легионерам рассмотреть подробности, но Марчелло отбросил ручной огнемет и с коротким вздохом «Иезус Мария» рухнул на колени, склонив голову в молитвенном экстазе. По словам Станчева, он чуть не последовал примеру своего набожного соседа, но что-то помешало ему поддаться магии незнакомца. В свое время его отец, чудом переживший Плевенскую резню, порассказал ему кое-что о секте неонестинаров, затеявших тот бунт, и вид человека, бредущего по огню, расшевелил старые воспоминания. Он инстинктивно отступил назад. Одна часть его сознания требовала выпустить очередь по чужаку, а другая призывала упасть на колени перед новым мессией. Так он и стоял, словно заколдованный, не смея решиться ни на одно, ни на другое.
И лишь, когда незнакомец оказался совсем рядом, Христо разглядел, что лицо его стало искажаться, принимая зеленоватый оттенок, а вся фигура стала странно вытягиваться, теряя человеческие пропорции. До него с опозданием дошло, что он видит перед собой «оливкового богомольца», относящегося к наиболее опасной разновидности аборигенов, из встречающихся в этом районе.
Руки-клешни туземца трижды сухо щелкнули, и Станчев увидел, как один за другим рухнули на землю его товарищи со свернутыми набок, словно в немом удивлении головами.
Дальше он ничего не помнил, ибо бросился бежать, не разбирая дороги, и бежал так добрую милю, пока не догнал своих товарищей.
– Мне здорово не нравится это затишье, – сказал Руэда, прервав наступившую после выслушанного рассказа, паузу.
– Пошло оно все к энтой самой матери, – молвил Шаленый, достал пакет с суточным пайком, зубами разорвал на совесть сделанную упаковку и стал оглядываться в поисках места, на которое можно было бы присесть на время экспресс-трапезы.
– Да, – сказал он сам себе, пиная тяжеленный, на века вросший в землю обрубок ствола. – Здесь и задницу не к чему прислонить – жуть берет... Эх, – не садись на пенек, не ешь пирожок...
С этими словами он уселся на опробованный пень и проглотил порядочный кусок какого-то подобия мясной запеканки.
После чего, вместе с пнем и потоком мата канул в недра планеты, тут же сомкнувшиеся за ним и плюнувшие в остаток взвода чем-то, надолго прервавшим процесс нормального дыхания.
– И этому хана... – отплевавшись и отчихавшись, комментировал происшедшее Руэда. – А жаль. Капрал Грэг – доложите Первому по рации...
* * *
Люк – бармен дневного (малого и слывущего спокойным) зала «Рая грешников» – привык к тому, что снятый с принтера очередной список укокошенных и пропавших без вести следует вывешивать поближе к меню со списком выпивки – глядишь, кто часом высмотрит в нем своего приятеля, а то и родственника, да и помянет грешную душу... Человеку – облегчение от захмеления, заведению – лишний грош... С каждой неделей список становился все длиннее – война набирала обороты, хотя войной все никак не звалась... Сегодня он был рекордно длинен – сантиметров сорок в длину, этот список – неудачная карательная акция Легиона. Кроме того, он не висел на положенном ему месте, а был примят к стойке бара локтем и животом пузатого мужика, потихоньку посасывающего то уж очень дорогую на вид сигару, то объемистую емкость с «мартини». Но, несмотря на эти признаки принадлежности к Гринзейскому полусвету, тип, осмелившийся сорвать с положенного гвоздика Список, вылетел бы из бара как пробка из бутылки, не будь он единственным и полным владельцем «Рая грешников» – Барсуком Беррилом... То, что шеф снял документ с положенного места, выпивает над ним крепкое (а шеф по наблюдениям местной челяди вообще редко когда прикладывался к рюмке) и посыпает его сигарным пеплом еще не так поразило Люка, как то, что он увидел в глазах хозяина – грусть...
– Что-то с вашими близкими, мсье? – спросил он деликатно, протирая и без того безупречно чистый бокал.
– Близкими... Близкими этих двоих я бы не назвал... Благодаря одному из них я носу не могу показать с этой милой планетки, а другой... Другой, как я понимаю, летел сюда, чтобы открутить мне голову напрочь... Оба без вести пропавшие – это, считай, и пепла не осталось... Ты, Люк, смотри, дырку не протри в склянке-то этой, а налей в нее чего покрепче... Вот так... И мне добавь... И давай, помянем на пару души рабов Божьих Дмитрия и Кая...
– Я что-то не пойму, шеф, – сказал Люк, осторожно поднося к устам наполненный «Бурбоном», и на гораздо более мягкие напитки рассчитанный своим объемом, бокал, – вы же сами только вот сказали, что один вам голову скрутить собирался, а другой – здесь, на Гринзее припер... Так чего же вы так расстраиваетесь?..
– Эх, Люк, хороший ты человек, и поймешь с годиками-то, что для истинной дружбы все, что ты тут мне, а я тебе перечислил – сущие мелочи...
Беррил никак не мог отделаться от мысли, что это Бог злорадно покарал его за то, что он сильно сплутовал в тяжелых, без свидетелей, ночных переговорах с тайными посланцами Лесного Народа. Лесной Народ теперь имел доступ к оружию, которым можно было оснастить две полные дивизии, а Беррилу предстояло стать очень богатым человеком, когда с ним смогут расплатиться. Когда и если.
«Но ведь я рискую своей шкурой, господи... – грустно воззвал он к небесам. И ведь это самый низкий процент от сделки, который я брал когда-нибудь в жизни... – Тебе-то этого не понять, там – у себя...»
Реальность грубо ворвалась в его размышления.
– К вам там опять, сука эта! – заорал, врываясь через служебный вход, рифмотезка Люка – шефовский секретарь-телохранитель, Лео Дюк. – С пумой на цепочке...
– Приведи себя в порядок Дюк, – с достоинством бросил ему Барсук. – У тебя щека не в порядке. Правая. И займи свое место. В заднем проходе... В приемной, я имею ввиду...
Он, не торопясь, осушил свой бокал, загасил сигару о крышку серебряных часов-«луковицы», кивнул Люку – мол ты проследи, чтобы все тут было... Привел себя в порядок перед зеркалом и, тяжело вздохнув, проследовал наверх, в свой приватный кабинет.
Никаких сук в кабинете не оказалось. По крайней мере, Барсук Беррил никак не смог бы отнести к этой категории живых существ кипейно-седую, изящную, чуть преклонных лет леди, дожидавшуюся его в изысканно вежливой позе на отменно неудобном стуле для посетителей. Пум, цепочек и Дюка в кабинете тоже не было.
– Э-э?.. – обратился к Беррил к леди наиболее изысканным в данной ситуации образом.
– Фигли, – сказала она. – Миссис Рафаэлла Фигли.
Барсук моментально ощутил себя невыносимо вульгарным, потным, подвыпившим и, главное, неприлично небритым бурдюком, набитым чем-то явно не подходящим ко случаю, и не нашел ничего лучше, как коротко представиться:
– Ромуальдо Беррил, к вашим услугам...
Затем не к месту рыгнул и, попросив на минутку извинения, выскочил в приемную. Там он взял за грудки успевшего вовремя явиться к месту действия Дюка.
– Ты кого ко мне привел, сучий хвост?! – шепотом заорал он. – Какая сука? Какая пума, хрен тебя забери!!!
– Они сейчас в туалете – в порядок себя приводят... Эта леди как им дала жару... «Я, – говорит, – назначила мистеру Беррилу еще вот»... – он протянул Барсуку изжеванную белоснежного картона карточку... – Я просто позабыл, шеф... Мало ли здесь кто... А у пумоида этой... этого... просто нервы не выдержали... Понимаете, одно дело – это когда на тебя как танк прут... – тут к этому все и каждый приучен... а другое дело, когда этак вот – с вежливостью ледяною... Вот с ней припадок и сделался... А еще с нею мужик какой-то на улице млеет... В чалме...
– С кем мужик? С Фиглей этой? С пумой? С пумоидой?!!!
– Да кто ж их разберет...
Не говоря худого слова, Барсук развернулся и, спазматически улыбаясь, вошел в кабинет. Наиболее вежливым из возможных жестов он пригласил миссис Фигли занять более удобное кресло, которое сам поспешил и пододвинуть. Затем расположился за своим столом и развернул визитную карточку.
Она была с того света.
Чрезвычайный и Полномочный Посол Федерации Тридцати Трех Миров на Гринзее и очень наивный человек, сэр Ли Окама, бисерным почерком на обороте своей визитки просил своего старого знакомого Ромуальдо Лоуренса Беррила оказать всемерную помощь супругам Фигли, чья предпринимательская деятельность вне всякого сомнения принесет огромную пользу процветанию Планеты и Колонии. Это в случае отсутствия самого сэра Окамы.
Отсутствие было налицо.
– Чем же я могу служить вам, уважаемая леди? – как можно более изысканно осведомился Барсук.
– Ах, видите ли, когда мы с мистером Фигли рассчитывали бюджет этого нашего делового визита в Колонию, мы совершенно не учли того совершенно безумного роста цен, который имеет место в местных отелях... Наоборот, нам говорили, что ввиду возникновения реальной военной опасности...
– Просто теперь возросли расходы на охрану... И народ сюда попер... извините, устремился, более склонный к риску... С них и стараются содрать побольше... Вряд ли вы найдете где номер на двоих дешевле, чем за сотню кредиток в сутки...
– Ах, Боже мой! Мы бы согласились и на это, но ведь за такие цены предлагают лишь номера без ионного душа и с одной ванной...
«Проклятая дура – нашла самое место, где искать номера подешевле – в „Раю грешников“. И главное – респектабельнее уж некуда...» – не без иронии подумал хозяин заведения.
Странная мысль, однако, вдруг посетила не совсем еще трезвую голову Барсука Беррила: с одной стороны – вот уже которую неделю простаивал почти вконец пустым «хитрый» тринадцатый, никому с улицы не заметный этаж «Рая». Там обычно привечали очень важных персон, которые не любили лишней рекламы. За очень большие деньги. Но надвигающийся самум грядущей войны смел куда-то подальше особо респектабельных лиц. А даже очень дорогие номера приносят только убыток, покуда они пусты; с другой – присутствие двух занятых респектабельным бизнесом чудаков, могло и прибавить решпекту заведению Барсука. Особенно, если с этой информацией быть поосторожнее и пустить ее по нужным каналам...
А с третьей – сам Бог велел как-то помянуть память этих трех – посла Окамы, Следователя Санди и Димку Шаленого – хоть каким-то добрым делом... Что-что, а указания Перста Божьего Барсук чуял хорошо... Он не знал еще в чем тут дело, но в том, что поступит правильно, приветив этих стариканов, он был совершенно уверен.
– На какой срок вы прибыли сюда со своим супругом, миссис Фигли? – деловито спросил мистер Беррил, пододвигая к себе настольный терминал и начиная вводить в него одну из самых страннейших команд, которые тому только приходилось пропускать сквозь себя.
– На пару недель – быстрее здесь дела не делаются... Тем более теперь – когда мы столь трагическим и... и странным образом лишились поддержки мистера Окамы...
– Отлично. Давайте сюда вашу карточку, – Барсук деловито протянул руку за универсальным удостоверением миссис Фигли.
– На сколько... На какую сумму мы можем рассчитывать?..
– Двадцать кредиток в день и все по пяти звездочкам...
– Вы имеете в виду?..
– Двойную ванную, ионный душ, фитодизайн и вообще все – по галактическому стандарту...
– О... о... – только этими звуками миссис Фигли и смогла выразить охватившие ее чувства.
– Пропуск вам вручит портье. Вот по этой записке, – Барсук лихорадочно нацарапал на листке из бювара несколько слов. – Мой вам совет – пользуйтесь так называемым «тихим» входом в нашу гостиницу. Это – через оранжерею у южного фронтона. Мало кто знает, что это – тоже мое хозяйство. А так – спокойнее. Там отдельный лифт.
Дверь за миссис Фигли затворилась, Барсук, облегченно зажмурясь, вдохнул воздух, и тут же противоположная дверь отворилась, чуть не слетев с петель от удара кованого сапога женщины-пумоида. На месте была и ручная пума, равно как и, слава те Господи, цепочка.
Эти кованные сапоги, собственно, и составляли весь наряд этой разновидности аборигенов, но ввиду наличия густого и не лишенного изящества волосяного покрова, вызова общественной нравственности не имело места. Даже в случае такой молодой и здоровой особи, что ворвалась сейчас в кабинет мистера Беррила. На этот счет имелось постановление Муниципальной Комиссии Колонии...
– Если еще раз меня подвергнут здесь таким оскорблениям!.. И если оскорблять меня будут такие старые суки, на которых наш Закон запрещает поднимать руку!..
– Не подвергнут, Балла... Вас, кажется, зовут Балла? Хотите молока? Прямо из холодильника... – Барсук стал взглядом искать подходящую мисочку...
– Я хочу разодрать твою небритую морду! Я второй день ошиваюсь вокруг твоего заведения, Барсук! И дело у меня срочное... А у тебя здесь без конца торчит всякая подозрительная шваль, вроде Мохаммеда из «Десницы». Поставщик таким не верит...
– Ну, теперь, дорогая, мы вместе, наедине. Выкладывай свое дело...
– Дело короткое. Короче некуда. Я привела человека из Леса, с которым Поставщик будет иметь дело в этот раз. Только и всего. Вели его пустить – и я пошла. Ты в курсе, что Поставщик в этот раз привез много?
– Я всегда в курсе... Был знак... – уверенно и привычно, сам не зная зачем, соврал Барсук. – Дюк, запускай того... который с ней... Постой, Балла – твой гонорар...
– Мне платит Поставщик. И только он! – Дверь за пумоидом захлопнулась. На несколько коротких мгновений Барсук остался наедине с собой.
– Господи, хоть что-нибудь делается в этом мире без шума и треска? – спросил он Бога.
Потом посмотрел на часы. До полудня оставались считанные секунды. Барсук открыл сейф и положил серебряную «луковицу» туда – поверх того пакета, который теперь уже неизвестно кому и когда пригодится. Потом крепко запер сейф. Ему не нравилась мелодия, которую играли эти часы.
* * *
«Бог ты мой, – думал Гвидо, пристраивая примитивную капельницу над узким лежачком, на котором, словно сломанная игрушка, примостился обожженный и ослепший абориген – с виду детеныш, смахивавший на Учителя Ю, только в миниатюре. – Сколько их здесь... Только на койках – сорок или около того... И это я – я всего-то несколько часов назад за ужасное дело считал умерщвление одного-единственного бандита в корабельном лазарете...»
Он нашел глазами Кая, который в этот момент, обжигаясь, вытаскивал из древней конструкции стерилизатора блестящие стальные инструменты хирургического ремесла. Это было одно-единственное человеческое лицо, различимое в полумраке подземного лазарета. Все остальное напоминало полотно Босха. Люди-кроты, люди-богомолы, люди-лемуры... Терпкий запах примитивной антисептики, странные подземные ароматы-миазмы... Развороченная плоть, кровь и обнажившиеся внутренности тяжело раненных нелюдей. Живые и мертвые – вперемежку. Сознание начинало «плыть». Гвидо подумал, что лучше бы ему остаться там – на поверхности, под пулями и напалмом, а не в этом кошмаре... Он и пытался остаться там, вытаскивая из горящих хижин и полузасыпанных землей убежищ-щелей полумертвых аборигенов. До тех пор, пока не наткнулся на опаленную тушку вот этого едва живого детеныша. Его он донес сюда сам... А выйти вновь на поверхность уже не получилось – ахнули «большие» заряды, установленные десантом на поверхности. И спасать стало некого... Больше в лазарет не приносили ни живых ни мертвых.
«Наверное, и Ю там остался, – подумал Гвидо, прислушиваясь к наступившей наверху тишине. Да, не скажешь, что он переоценивал свою индивидуальность...»
Но Учитель Ю оказался легок на помине. В глубине одного из туннелей раздались оживленные и, похоже, радостные звуки, и на пороге возник громадный силуэт, который капитан Дель Рэй машинально квалифицировал как аборигена-медведя и только потом – как вполне нормальную, только уж очень крупную особь легионера. На руках громила, словно малого ребенка, нес жалобно попискивающего Учителя. Гвидо поспешил к нему навстречу, но легионер стоял как вкопанный, уставившись на что-то, находившееся за спиной контрразведчика, с таким видом, словно увидел привидение. Гвидо обернулся через плечо.
Федеральный Следователь утер тыльной стороной ладони набегавший на глаза пот и устало спросил:
– Вижу, и вам нашлось дело, Дмитрий Евгеньевич? Вы так и будете стоять в проходе, или...
– Поддержите его, – слабым голосом распорядился Учитель Ю. – По-моему, большому человеку дурно...
* * *
Нет, были в этом мире и такие вещи, которые происходили без шума и треска. Барсук Беррил убедился в этом, когда, отвернувшись от сейфа, узрел успевшего появиться за это время в его кабинете, плоховато бритого невысокого мужичка, самой примечательной деталью в облике которого, была свернутая из чего-то неимоверно застиранного, чалма. Ее посетитель аккуратно сматывал с головы и укладывал аккуратной кучкой на столе, рядом с пепельницей.
– Дюк, – сказал в пространство Беррил.
Поименованный персонаж возник в дверном проеме, стеснительно придерживая пол полой пиджака рукоять армейского бластера, взятого на изготовку. Так, на всякий случай.
– Да, хозяин? – вопросительно произнес он.
– Ты опять забыл постучать. Когда впускал гостя. Пригляди, чтобы никто не мешал нам поговорить здесь. И обе двери прикрой поплотнее. Будь у селектора, а не торчи за портьерами. Я проверю.
Подождав, покуда указания будут исполнены, он поднял взгляд на посетителя. Тот закончил свои манипуляции и теперь снова ловко укреплял чалму на черепе. На столе лежал извлеченный из его головного убора предмет. Плод ого. Небольшой, но правильной формы, вполне кондиционный. Профессиональным взглядом Барсук оценил его примерно в пятьдесят тысяч кредиток.
– Это от народа с Мостика. Очередной взнос.
– Что ж, как всегда вперед и вовремя. Похвально. Как тебя звать, кстати? Что-то не помню, чтобы...
– Не стоит забивать голову такими вещами... Достаточно того, что Балла тебе объяснила от кого я... Ведь она достаточно ясно сказала?
– Как всегда – я бы даже на ее месте не стал так волноваться...
– Теперь то, что передает тебе Свистун...
Только особы, приближенные к Поставщику, позволяли называть его этой кличкой. Беррил принял это к сведению.
– Я внимательно вас слушаю, хотя и не знаю как вас зовут...
– Товар на складе терминала. Квитанции, накладные и вообще все необходимое – вот на этой магнитке, – в руке гостя появился словно в карточном фокусе пластиковый прямоугольничек. – Партия большая. Ее следует перебросить на Ранчо Чудака. Два контейнера – самые большие – они помечены Левым Знаком, проходят как имущество Легиона – надо поместить в Дупло. Все это – немедленно, до захода.
– Если вы хотите говорить о Дупле, то вы имеете что-то серьезное, а когда вы имеете что-то серьезное, то зачем так торопиться?..
– Я должен передать Свистуну, что он слишком торопливый?
На внимательном лице серого мужичонки не было и тени усмешки, а в произнесенной фразе – и тени иронии, отчего Барсука прошиб холодный пот.
– Упаси меня Бог от того, чтобы меня так понимали, когда я просто так разговариваю... – он нервно поправил галстук.
– Второе. Свистун передает тебе, чтобы ты не делал глупостей с тем товаром, который у тебя был для покойника Окамы.
«Проклятие, – подумал Барсук. – Господи, почему ты сразу не принял мою душу, когда я готов был ее тебе сбыть? Почему ты вместо этого поселил несчастного предпринимателя на проклятой Гринзее, где он мучается как в аду? И на которой все про его дела все знают. Чего не знает Большой Питон, то, оказывается, знает господин Свистун, хотя ни того ни другого он сроду в глаза не видел и никогда – Боже, сделай так – никогда не увидит? И если уж берутся за него – так оба сразу. А как в них нужда – ни до того ни до другого не докричишься ни через каких связных...»
Предавшись этим печальным, хотя и несколько непоследовательным размышлениям, Барсук старательно глядел в рот связному, не забывая внимательно помигивать и посапывать.
– Этот товар тоже следует разместить в Дупле. Свистун за него дает те же деньги, что и Посол давал.
Связной выждал несколько секунд, наблюдая за гаммой чувств, последовательно сменявших друг друга на живом лице собеседника и, дождавшись нужного момента, добавил:
– Когда все это будет сделано, никак не раньше – это велено подчеркнуть – никак не раньше, надо забрать из известного тебе места плату Лесного Народа за товар. За эту партию вперед уплачено... Вот такими вещами, – гость тронул плод ого, лежащий на столе, и в кабинете надолго повис еле слышимый мелодичный звук. – Около килограмма. Ты отсчитаешь свою долю и то, что тебе причитается за ту вещь, которую хотел купить Посол. Потом к тебе придут за тем, что останется. Это все.
Он поднялся. Стал снова никем.
– Передайте Свистуну... – Барсук возвел глаза к покрытому резьбой по дереву потолку, желая сформулировать мысль поосторожнее, а когда опустил их, в комнате никого не было.
Только притушенный шторами полуденный свет, да еще затихающий звон и неуловимый аромат плода ого.
* * *
Капитан Дель Рэй не мог пожаловаться на отсутствие воображения: вообразить он мог многое, но вот только того, что в норе, скрытой глубоко в недрах чужой планеты, он будет, мучаясь от бессонницы, коротать время, выслушивая рассказы матерого уголовника о том, как не хватало ему в далеком приютском детстве плюшевого медвежонка, вообразить он не мог даже в пьяном бреду.
– Так вот и получилось, – продолжал гудеть со своей охапки сена, служившего здесь всеми сразу постельными принадлежностями, Шаленый, – что загремел я в эти чертовы подземные катакомбы, так и ни разу даже из ружья и не пальнувши... Тут в темноте какие-то сукины дети повязать меня хотели или еще чего, да нашего брата без хрена не съешь. Порасшвырял я этих друзей и ходу по туннелю – на просвет нацелился. Но черта-с-два тут: то плесень какая-то светила... Прямо что твой фонарь... Ну и плутал я в катакомбах этих без малого час, а тут свои же друзья-Легионеры, видно, в подземку эту аэрозольный заряд снарядили – где-то в соседнем туннельчике – меня как шмардануло – без малого по стенке не размазало. Ослеп, оглох, рот земли полон – еле отплевался. Зато – без добра нет худа – гляжу: ветер пошел по катакомбам. Значит где-то свод провалился и на поверхность ход есть. Ну, я сперва на четыре кости встал, на ветерок-то этот и побрел, потом оклемался – уже на своих двоих почапал. И метрах этак в десяти уже от вольной воли – перед проломом этим в куполе – гляжу лежит мой медвежоночек. Точь-в-точь как тот, на которого я в витрине смотреть любил, когда мальцом был... Я ж говорил, что...
– Что в детстве у вас так и не было плюшевого медведя, – подтвердил Гвидо. – Вы об этом уже... Послушайте, а где запропастился Санди?
– Его прямо в операционной и сморило. Там и спит. А на меня нервное что-то нашло: устал как черт и дьявол, а сна – ни в одном глазу... Да и то – как спать-то – к рассвету домовые здешние оклемаются, да глядишь, и в распыл меня грешного пускать начнут. Мне в Легионе такого понарассказывали о тех, кто в плен к зелени этой попал...
– У вас есть некоторое оправдание – в стволе вашей пушки не найдут пороховой гари и, кроме того, вы спасли Учителя Ю. Это здесь, похоже, влиятельная персона. В конце концов, нас покормили и в отхожее место пускают без конвоя. Наверное, дела не так плохи. Как, по-вашему, до рассвета далеко?
– А пес его знает. Я ж, как и ты, мил-друг, и дня не будет, как здесь кувыркаюсь... Я вот о чем забочусь: станет эта нечисть с моим стволом разбираться?.. Оно, может там все и лежит – ружье мое – в катакомбах этих клятых. Я, как помню, без него от чертей этих сбег... Да и учителя ихнего я не то, чтобы спас, а так – в лазарет доставил... Он сам мне и объяснил, куда его тащить, после того, как я его в чувство привел...
– Так ведь не бросили же пропадать под главным взрывом – которым на поверхности все смело...
– Тут, понимаешь, жалость меня одолела. Сначала, гляжу, вроде и неживой он, а как взял его в работу, так, смотрю, пищать начал. Хоть и еле-еле, а все ж человечьим языком. Тут как вспомнил я ту витрину...
– Как же это вам удалось его в чувство привести? Этому тоже в Легионе учат? Искусственное дыхание ему делали, что ли?..
– И дыхание, и изо рта в рот, и из носа в нос... Ну а как закапал ему за зубки-то десять капель из фляги, так у него глаза на лоб сразу и вылезли. Заперхал, закашлял и лопотать начал быстренько... Погоди, мил друг, фляга-то она при мне – я тут в операционной этой ректификат надыбал и до пробочки-то посудинку и долил... Щас и тебе, друг, накапаю, чтоб спалось лучше... Как-никак, а утро, оно вечера мудренее...
Осуществить задуманное Шишелу не удалось. Нора заполнилась гвалтом и лопотанием, вслед за которыми в нее ворвалось с полдюжины аборигенов – все при оружии. Это был первый случай, когда в руках у «зеленых уродов» Шишел видел земное – из металла и пластика – орудие смерти. Перед собой они довольно бесцеремонно толкали не проснувшегося еще до конца Федерального Следователя. Богомолец, бывший тут, видно, за старшего, распорядился:
– Вставай, земная люди. Пойдем, тебе показывать, что земная люди сделали с наш Лес...
«Земная люди», подгоняемые примкнутыми штыками, выстроились в цепочку и трусцой двинулись в указанном направлении...
* * *
Начало дня ознаменовалось для Барсука сверхконфиденциальным визитом в Первый Национальный. Бережно уложив тяжеленный пакет на дно стального абонентского ящика и заперев последний, он почувствовал солидное облегчение: присутствие проклятого товара в своем кабинете он ощущал как тикание заведенной бомбы. Правда, почувствовал он себя еще и чем-то вроде наивной старушки, прячущей ключ от квартиры под ковриком у входа. Но делать пока было нечего, события развивались слишком быстро.
Перемещения между грузовыми складами Космотерминала и Ранчо Чудака с довольно громоздким грузом заняли весь день Барсука под завязку. Уже сама принадлежность части груза Легиону порождала массу деликатных проблем, несмотря на наличие хорошо выправленных документов на груз. Глайдер до Ранчо стоил немалых денег и немалых нервов – две сотни километров по-над Лесом, хотя и в демилитаризованной якобы зоне, были весьма специфической грузовой перевозкой, за которую нормальные пилоты не брались, а иметь дело с пилотами ненормальными – всегда большой расход. И большой риск. Как на грех, доблестный Легион, обгадившись донельзя в неподготовленной карательной акции, отыгрался на аборигенах, сметя направленными взрывами какую-то местную святыню – археологические раскопки, что ли – и, захватив по идиотской случайности в плен троих Учителей из самой что ни на есть аборигенской элиты. В Периметре теперь не без оснований ждали возмездия. На завтрашний день было объявлено утреннее выступление Президента Гаррисона с чрезвычайным заявлением. Так что цены на извоз вне Периметра были просто бешеными. Но так или иначе, все это было теперь позади. Пилот, врубив счетчик, кемарил в кабине флайера, а разгруженный товар подпирал стену бывшего амбара.
Оставалось проделать относительно короткий путь от Ранчо – негласно признанной всеми воюющими сторонами нейтральной территории для встреч торговцев, полевых командиров, а иногда и политиков Леса и Периметра – до Гнилого Дупла – лабиринта скальных пещер, вход в который открывался сразу за Мостом. Дупло почиталось местом гиблым, и только отчаянной смелости народ набирался духу (и виски) отправляться в это место. Дурной славой оно пользовалось уже тогда, когда на Ранчо Чудака каждый week-end бушевала ярмарка. Люди и аборигены вперемежку толклись в торговых рядах, фокусники Зеленого Народа на каждом углу ублажали нехитрую публику нехитрыми своими номерами и в окрестные заросли выбиралась на пикники молодежь. Боже, неужели все это когда-то было?
Так вот уже тогда за Гнилым Дуплом шла плохая слава. В его переходах, по слухам, сгинуло немало душ, а если кому случалось приволочь из темных пещер какую-нибудь диковину, за лучшее считалось зарыть находку на Кладбище Нехристей, от греха подальше. Много там всякого находили – рассказывали, что это со времен Империи сохранились там то ли склады, то ли лаборатории... Но, что все знали достоверно, счастья себе там никто не нашел. Фольклор на эту тему был обилен, но слабо известен за пределами Гринзеи. Так что для того, чтобы лезть в эту дыру надо было иметь очень веские причины. У Барсука они были. Против воли Поставщика не попрешь. И вот сейчас он сидел на с виду трухлявом стволе обрушившегося с год назад Каменного Дуба, созерцал прекрасный, как всегда в это время года, закат и время от времени посвистывал в инфразвуковую свистульку, подзывая проводника. Не настолько он был глуп, чтобы обойтись без помощи Старого Ахиллеса.
Вообще говоря, трудно было представить себе что-нибудь более нелепое, чем бодрый толстячок в пиджаке, расцвеченным крупной клеткой, восседающий у двух здоровенных ящиков, поверх которых громоздилось еще нечто плоское и прямоугольное – шесть футов на четыре, упакованное в мешковину, среди руин города-призрака, зарастающего ядовитыми лианами, и на склоне дня дующего в идиотский свисточек. Единственное, что в этом персонаже гармонировало с декорациями джунглей, так это его невероятной расцветки галстук. Звезда уже коснулась нижним обрезом своего диска мглистого горизонта, когда на свист Барсука вылезла из кустов мохнатая древесная собачка и, подбежав к владельцу «Рая грешников», живейшим образом заинтересовалась его левой штаниной. Проводить время в обществе этого четвероногого вовсе не входило в планы Барсука и он сурово цыкнул на осмелевшую тварь. Та оскорбилась и, совсем как земные ее прототипы, задрала заднюю лапку и оросила брюки предпринимателя едко пахнущей, изумрудного цвета струей. Джунгли явно утратили остатки уважения к людям Периметра.
Когда Старый Ахиллес и двое его младших братьев – семейство людей-черепах, довольно редкая форма аборигенов – вышли из чащобы, Барсук приваживал собачку нашедшимся в кармане экзотического пиджака сырным крекером.
– Э-э-э, да вы, прямо, сама доброта, мистер Беррил, – приветствовал старина Ахиллес своего давнего знакомого. – Зверок вас э-э... пометил, а вы его еще и прикормить желаете?
– Да нет, – с досадой отозвался, не прерывая своего занятия, Барсук. – Просто я хочу определить, с какой стороны у этой сволочи морда, чтобы дать ей хорошего пинка под задницу...
С этими словами он исполнил задуманное, так-таки и ошибшись относительно ориентации своего недруга в пространстве. Ошибка стоила ему дорого: расположенная на морде пасть древесной собачки была снабжена двумя рядами острейших зубов, которыми «зверок» и не замедлил накрепко вцепиться в голень Беррила. Тот нечеловечески заверещал и закрутился на одном месте. С помощью всех трех панцирных братьев и подоспевшего пилота глайдера нога владельца злачных заведений была освобождена от крепчайшего захвата. Виновница же происшествия с отчаянным визгом отбыла в родные заросли (по настолько высокой параболе, насколько смог обеспечить пинок оставшейся невредимой ноги пострадавшего), а на кровоточащий укус – наложены листья подходящего целебного лопуха, благо таковой рос окрест в изобилии.
– Плохо, очень плохо, – констатировал Старый Ахиллес. – Нога будет очень болеть, если будешь ходить. Надо лежать или сидеть. Часа два.
– А ты соображаешь, сколько за эти два часа мне натикает за аренду этой галоши? – Беррил ткнул пальцем в сторону глайдера и попытался стать на покусанную конечность. После чего, вскрикнув, опустился на ящики...
– Вот что, – сказал он, подумав. – Отступать мне некуда – солнышко заходит, муравейник закрывается... Ты, Ахиллес, соображать можешь – вот тебе, – тут Барсук вытянул из внутреннего кармана блокнот и электрокарандаш и стал не слишком умело набрасывать на чистом листке схему прохода к условленному тайнику, – куда идти... Вот здесь такой знак увидишь... – он обернулся, проверяя, достаточно ли далеко находится флегматичный пилот. – Разберете камни, все это добро затащите в пещерку и снова каменюгами завалите. Потом – давайте сюда. Заплачу две сотни сверху... Бумажку эту...
– Я съем ее, человек.
– Кушай на здоровье. И сразу забудь что на ней нарисовано.
– Я забуду, человек.
Барсук проводил нагруженных товаром и перешедших в горизонтальный режим передвижения братьев-черепах тревожным взглядом, пригубил из карманной фляжки виноградной водки и погрузился в тоскливое ожидание, прерываемое взрывами проклятий в адрес местной фауны и попытками пристроить поудобнее пораненную конечность. Чем дольше длилось ожидание, тем мрачнее становились предчувствия описанного и укушенного владельца «Рая грешников». И они оправдались, эти ожидания...
Тьма успела сгуститься, а боль в ноге – поутихнуть, когда с какой-то непривычной неуклюжестью, из кустарников выполз его старый партнер. Ахиллес двигался с очевидным трудом, и дыхание его было хриплым.
– Что там с тобой? – Беррил уже смог довольно быстро двинуться навстречу аборигену. – И где?..
– Я... выполнил то... о чем ты меня просил, человек, – с трудом выговаривая слова, сообщил тот. – Мои братья... умерли. Не подходи ко мне...
– Да что там у вас вышло?
– Там... Там споры Синей Гнили. Кто-то усыпал ими весь путь к твоему... тайнику. Я... я не сразу понял... В Дупле не бывает Синей Гнили... Кто-то не хотел... чтобы ты... вернулся...
– Господи, что же делать? – засуетился Барсук. Он понимал, что приближаться к аборигену теперь опасно – людей Синяя Гниль убивала куда как быстрее, чем аборигенов: споры прорастали точнехонько в основные нервные узлы человеческого организма, словно для того и были созданы. Человек погибал в считанные минуты, не успев понять, что с ним происходит.
Ответа не было. Включив фонарь, Барсук шагов с десяти убедился, что его давний друг безнадежно мертв. Синий узор Гнили уже выступил на кожистом лице аборигена. Дрожа осиновым листом, Беррил, забыв про остатки боли в ноге, стремглав кинулся к глайдеру.
– Давай! – выкрикнул он очумевшему спросонья пилоту команду, которую так любил другой, тоже попавший в категорию покойников, его друг – Шишел-Мышел. – Нечего тут дрыхнуть! Ходу! Давай-давай!!
* * *
Ночное заседание Президентского Совета происходило без формальностей. Присутствовали только трое: собственно Президент Колонии – сам создатель Периметра Гарри Р. Гаррисон – он, естественно, был за председателя, министр обороны – коннетабль Пирсон и, за неимением земного Посла, Представитель Федеральной Директории, его высокопреосвященство Бенедетти. Делегата от Легиона демонстративно оставили дожидаться в приемной. Куда-то запропастился Советник Лэшли.
– За эти сутки, – начал Президент, – я без малого не рехнулся! Я не говорю об идиотских претензиях «Стардаста» по поводу страховки сбитого шаттла с «Проциона» – это все сущие мелочи... Прежде всего... – он задумался, решая какой из навалившихся бед отдать пальму первенства. – Прежде всего, нас очередной раз посадил в лужу Легион. Мало того, что действия карательного десанта подпадают под десяток статей Галактической Конвенции, мало того, что саму операцию они с треском провалили с сотнями жертв с обеих сторон... Так еще они умудрились каким-то чудом захватить этих трех Учителей... Обращаю ваше внимание на то, что кроме Учителей, мы ни с кем в Лесу практически не можем найти общего языка. И теперь вот...
– Кстати, о чудесах нет разговора, – сухо заметил коннетабль. – По имеющимся у меня сведениям, Учителей захватили еще до высадки десанта и сдали Легиону слуги так называемого Тайного Пророка. Якобы несуществующего.
– Мною, – продолжил Президент, – в этой связи приняты следующие меры... – он откашлялся. – Руководству Легиона отдано распоряжение немедленно передать всех трех Учителей в миссию святого Айзека. Впредь до особых распоряжений. Распоряжение это они, слава Богу, выполнили...
– Еще бы, в конце концов, это мы платим им жалованье, – заметил коннетабль. – И редко когда задерживаем... Но напрасно вы думаете, господин Президент, что нам удастся вот так на тормозах спустить это дело. Скваттеры уже устроили в центре торжественный факельцуг. Завтра в Парламенте Фракция Саранчи будет требовать крови Учителей. И назначения Вольфа Гроссшланга Чрезвычайным и Полномочным Послом Федерации и планеты Земля в «Колонии Гринзея-2», кстати. Это я вам, ваше высокопреосвященство.
– Последнее весьма желательно, чтобы окончательно похоронить эту кандидатуру... – задумчиво заметил Представитель Директории. – Как только на Земле узнают, что какие-то скваттеры на какой-то, извините меня, господа, Гринзее ТРЕБУЮТ от них какого-либо назначения, которое лежит сугубо в компетенции...
– Я понял вас, – остановил его Президент. – Мы не будем вмешиваться в голосование по этой резолюции – пусть делают эту глупость, раз так Богу угодно. Но Учителей я на растерзание отдать не могу.
– Но и освободить их так просто не получиться, – уныло заметил министр. – Надо искать компромисс. А за это время...
– А за это время в городе уже подброшено две биобомбы в правительственные учреждения. Я в курсе... – вздохнул Президент.
– И еще штук шесть такого рода сюрпризов в транспорте и банках, – уточнил министр. – Есть жертвы... Но это – только начало, поверьте...
– Теперь еще о жертвах, – постарался вывести разговор из тупика председательствующий. – В чертовых джунглях канули двое офицеров, направленных на расследование гибели Посла Окамы...
– Что, напомню, и спровоцировало э-э... неадекватную реакцию Легиона, – заметил Пирсон.
– Я не об этом сейчас. Уважаемый господин Бенедетти только что вручил мне эти два документа, – Президент поднял над столом два голубоватых конверта со знаком Высшей Секретности. – Один из них адресован мне, и я позволил себе ознакомиться с его содержанием. В двух словах: Планетарная Контрразведка и Федеральное Управление Расследований требуют прямых и недвусмысленных доказательств того, что кто-то один из указанных офицеров или оба мертвы. Или, наоборот, живы. Соответствующее расследование я поручаю лично вам, министр.
– Для этого придется вступить в э-э... не совсем легальные контакты...
– Это ваша головная боль, не моя. Ясность должна быть достигнута любой ценой. Второй пакет, – Президент помахал конвертом в воздухе, – адресован Федеральным Управлением своему агенту, буде таковой окажется жив. Он наделяется исключительными правами...
– Это сказано?.. – поинтересовался министр.
– Это сказано в пакете, адресованном МНЕ. Второй пакет вскрыть может только Федеральный Следователь Кай Санди. Если он мертв, пакет вы уничтожите, – Президент толкнул конверт по столу к министру. – Теперь... – На селекторе зажегся сигнал экстренного вызова. – Я просил не прерывать нас! – с раздражением рявкнул Президент.
– Простите, но это вызов по спецканалу, – покорнейшим голосом уведомил его секретарь. – Из Леса...
* * *
Уставший как тысяча чертей Барсук переоделся и, прихрамывая, прошел в малый – для «своих» – бар, чтобы напоследок глянуть как идут дела в заведении и второй раз за день позволил себе – небольшую в этот раз – порцию «Бурбона». За столами вели серьезные разговоры солидные мужи из купеческой гильдии, поприветствовавшие Барсука поднятием кружек, а за стойкой примостился пожилой, необыкновенно респектабельного вида джентльмен – явно из приезжих. Интуиция Беррила сработала четко: «А и гадать нечего, что за птичка ко мне залетела», – прикинул он, а вслух произнес:
– Уж не с мистером ли Фигли имею честь? Если да, так я буду Ромуальдо Беррил, притом рад вас у себя видеть...
– Неужели мы виделись когда-то? – приятно удивился его собеседник. – Я так и понял, что вы – господин Беррил. Посол Окама очень живо описывал мне вас...
– Видится-то мы не виделись, – скромно заметил Барсук, устраиваясь на соседнем сидении, – но и вас покойник очень живо описал... – несколько преувеличил он факты.
Судя по всему, встреча их была не случайной – господина Фигли, надо думать, уже просветили когда и где можно встретить хозяина заведения и поговорить с ним в непринужденной обстановке. Барсук повертел в руках початую чарку, приглашая собеседника переходить к делу.
– Должен заметить, – не замедлил отреагировать тот, – что миссис Фигли оказалась приятно поражена вашим художественным вкусом... – пожилой джентльмен вперил пронзительный взгляд в зрачки Барсука. Тому стало слегка не по себе.
– Право, если это про меня, так Ромуальдо Беррил не стоит таких комплиментов...
– Тем не менее, у вас достало вкуса сделать одно приобретение, которое украшает ваш зал с коврами...
«Господи, неужели чертову старушенцию занесло в самое гнездо непотребства – действительно убранное коврами местной работы “черное казино” “Рая грешников”?» – подумал Барсук, но тут же сообразил, что и в этом случае источником информации был, конечно же, покойный господин Посол. Он аккуратно пригубил «Бурбон» и нарочито небрежно осведомился:
– Неужели речь идет о той картинке, что висит за стойкой? Она лет пять назад досталась мне по случаю... Это, кстати говоря, непрофессионал рисовал – некий Балотти. Но неожиданно он стал пользоваться тут довольно большим успехом... Задумал перебраться в Метрополию... Ну и чтобы расплатиться с долгами стал принимать заказы от всех и вся... Моему заведению он задолжал за э-э... некоторые услуги и расплатился этим вот...
– Вам известна его дальнейшая судьба?
– Да, господин Посол рассказывал мне кое-что о нем. На Земле он не сразу преуспел. Точнее преуспел после, так сказать, своей безвременной кончины. Если ее – такую вот кончину – рассматривать как часть рекламной компании, так это была блестящая, скажу вам, находка. Поистине малоприличная вышла история – преставиться в постели столь высокопоставленной любовницы... Но если вы меня спросите, не было ли это на него похоже, так я скажу – да, именно на него это и похоже... Во всяком случае рекламу он себе сделал неслабую...
– Господин Окама говорил, что достиг с вами определенной договоренности...
– Да, я очень уважал покойника и собирался уступить ему картину по почти символической цене...
– Теперь, когда господина Посла уже нет с нами... Вы... Вы не раздумали расстаться с этим полотном?
Барсук уже минут пять как вычислил этот момент разговора, но толку от этого предвидения было маловато – череп у него начал раскалываться от сонма одолевавших его проблем.
– Я сожалею, но если вы имели в виду приобрести картину, то лучше вам было бы обратиться ко мне несколько раньше – она уже обещана другому покупателю. И, знаете, тут я уже ничего не смогу изменить. В этих местах очень косо смотрят на тех, кто поступает этак вот...
Вообще говоря, Барсуку было глубоко наплевать на нюансы деловой этики. Но только не в том случае, когда партнером вашим является Поставщик. Там, в Дупле, в засыпанном отравленными спорами тайнике, была теперь давешняя картинка.
– Жаль, очень жаль... А не могли бы вы адресовать нас к вашему покупателю? Может, он согласился бы...
– Для этого мне нужно сперва поговорить с этим м-м... человеком.
– И когда может состояться такой разговор?
– Я вас обязательно поставлю в известность, – Беррил, наконец, проглотил свой «Бурбон», давая понять, что разговор, собственно, окончен. Мистер Фигли оказался понятлив и, откланявшись, поспешил к выходу.
– Битый час проторчал у стойки, жмот чертов, – констатировал бармен, – и только полстакана минеральной принял. Как только таких земля носит?
– Никогда нельзя полагаться на этих – залетных, – в тон ему констатировал Барсук.
Он поставил на стойку опустевшую чарку и, стараясь не привлекать ничьего внимания, встал и через боковую дверь выскользнул из бара. Поднявшись на второй этаж, он, окончательно сдав, заковылял к дверям своей спальни, но у дверей своего кабинета он замер: двери эти были чуть приотворены.
Нащупав под пиджаком рукоять своей «пушки», он, проклиная невесть куда подевавшегося Дюка, осторожно, боком проскользнул в темную комнату. Потянулся к сенсору выключателя...
– Не надо включать свет, мистер Беррил, – тихо окликнула его от окна тень, еле заметная на фоне подсвеченных с улицы огнем рекламы жалюзи.
– Вы меня напугали, Мацумото-сан, – устало вздохнул Барсук, опускаясь в свое глубокое кресло и шаря по столу в поисках ящика с сигарами.
* * *
– Послушайте, Следователь, – тихо сказал Гвидо. – Если вы считаете, что аварийный сигнал надо все-таки включить, то сейчас – самое время... Хозяева настроены весьма агрессивно. И ни одной знакомой фигуры не вижу среди наших спутников...
– Ну, а свой блок вы почему не включили? – чуть иронически осведомился Кай.
– В таком случае, мы понимаем друг друга... Те, кто охотился за нами, верно только и ждут, чтобы взять пеленг... А с этими...
Продолжить ему не удалось: их, наконец, вывели на поверхность.
– Вот теперь смотрите, человеки, что ваши сделали... – горько прокартавил главный конвоир.
Пейзаж перед ними открывался и воистину безрадостный.
Серый пепел устилал чуть ли не до горизонта еще утром заросшую древним лесом равнину. Только вдалеке – там, где уже неукротимо занимался тропический рассвет – гневный и скорый – темнела полоска уцелевших джунглей. Карикатурами на древний ядерный апокалипсис то там, то тут вставали над этой лунной панорамой серые грибы выбросов пепла там, где что-то еще горело или еще взрывалось... В пустом небе гасли одна за другой звезды, и только многочисленные луны яркими, рождественскими какими-то фонариками крались в наступающий день.
Все трое землян и их конвой стояли на сравнительно высоком холме, у подножия которого – не так далеко от них быстро стягивалось кольцо небольшой, но очень сплоченной толпы. Толпа лопотала тихо, но недружелюбно. Временами то один, то другой из аборигенов брал инициативу на себя, поднимался по склону и вдруг замолкал. Но продолжал при этом жестикулировать. Должно быть, голос его переходил в неслышимый диапазон. Временами же, наоборот, оратор начинал звучно тараторить вслух со страшной, притом, скоростью.
«Странно, – снова подумалось Каю, – ну, ведь слышал же я все это... Никакой это не язык... Жаргон. Только не припомню – какой... Неужели это мы так на них здорово повлияли? Хотя – чему удивляться? В Океании даже полуразумные дельфины перешли на пиджин-инглиш...»
– Народ говорят, что сегодня много зла человеки делают Лесу, – строго сказал главный конвоир. – Народ говорят, что человеки у Народ хотят отнять не только жизнь, а и разум, тоже... Народ говорят, что три Учителя сейчас в плену в Периметра.
– А Народ не говорят, при чем тут мы? – вежливо поинтересовался Гвидо.
– Народ говорят, что человек со стального дракона – от Легиона. Легион убивает. Легион берет Учителей. Легион делает беда. А человеки с Земли дружат с Легиона... – страж вконец разволновался.
Шишел-Мышел вполголоса помянул бестолковых чурок, но не стал развивать эту мысль.
В этот момент раздался почтительный ропот, и откуда-то из другого лаза – не из того, из которого вышли пленники, шестеро богомольцев торжественно вынесли и потянули к вершине холма легкие носилки. На носилках покоился Учитель Ю.
Испросив глазами разрешения, Федеральный Следователь шагнул им навстречу, опустился на корточки у поставленных на относительно ровное место носилок. Тихо заговорил. Суровый конвойный, тем временем, довел до сведения подопечных соображения, высказанные очередным оратором – довольно упитанным пумоидом. У оратора были основания быть весьма расстроенным: пострадал его живой тотем. Бог его весть, что именно приключилось с его живым талисманом, но на запястье аборигена болталась лишь оборванная цепочка.
– Народ думает, – переводил страж, – что человеков следует закопать в пепел. Пока он горячий... Еще народ думает, что надо почтить память Учителей. Жертвоприношением.
– Их же пока никто не убивал, учителей этих чертовых... – возразил с места Шаленый, и удостоился укоризненного взгляда конвоира.
– В Периметра абориген никто долго не живет, – скорбно пояснил он, – в Периметра абориген быстро умирает. Даже Учитель очень быстро умирает. Теперь...
Тем временем на склон поднялся следующий оратор. Определить его биологический аналог было довольно трудно: более всего, как ни странно, он походил именно на человека. После квалифицированно совершенной над ним процедуры мумификации.
Мумия испустила довольно длительное молчание. Жестикуляция у этого аборигена полностью отсутствовала.
«Господи, кого же он мне напоминает?.. – тревожно подумал Гвидо, присматриваясь к оратору. – Да это же „Ночь Среди Дня“. Творение Тайного пророка...»
Аборигены с тревожным вниманием слушали тишину. Только Учитель Ю забеспокоился, начал отдавать какие-то распоряжения сопровождавшим его богомольцам и те с неожиданной энергией устремились в гущу собравшихся, видимо, внося организующее начало в происходящий митинг.
– Народ думает... Нет, не народ... Он, который говорит, он советует отвести человеков к Тайный Пророк... Потому что Тайный Пророк будет очень сердится, когда узнает, что...
В этот момент его прервали. Подошедший сзади богомолец из свиты Учителя Ю что-то тихо и энергично выговорил главе конвоя и занял место переводчика. А на место оратора заступил другой участник этой свиты – довольно горластый и авторитетный тип, менее чем другие, смахивающий на насекомое. Рядом с ним водрузили носилки с Учителем. Оратор почтительно склонился к ним, выслушал слабое попискивание старейшины и начал озвучивать его для собравшихся.
– Учитель Ю просит слушать, что скажет он, – перевел богомолец для людей. Чуть менее коряво, чем предыдущая особь. – Учитель Ю сильно пострадал от большого взрыва. Учитель Ю может умереть.
Толпа сильно огорчилась. Шаленый огорчился и того пуще.
– Учитель Ю не хочет умирать, – продолжил толмач. И мотивировал слегка приободрившейся аудитории: – Когда Учитель Ю умрет, от гор до берега останется только два Учителя. Учитель Ю говорит, что они оба очень старые и им трудно будет помогать Лесу...
Толпа совсем поникла. Оратор же затих, долго и вежливо прислушиваясь к чему-то мудрому, что изрекал ему похожим на морзянку писком наставник.
– Учитель Ю говорит, что Лес, конечно, уважает Тайного Пророка, – продолжили наконец оратор, а за ним – толмач. – Лес всегда делает то, о чем просит Тайный Пророк. Очень редко – не делает. Но Лесу не надо делать для Тайного Пророка того, о чем Тайный Пророк не просит... Может быть Тайный Пророк будет сердиться, но только Тайный Пророк сердится всегда...
– Это он дело говорит, – прогудел в пространство Шаленый. – Умен малый, даром что ушастым удался...
– Учитель Ю говорит, что все можно сделать по-другому, – обнадежил толпу толмач. – Учитель Ю говорит, что народ Леса очень умный и должен поступить тоже очень умно. Сейчас. Учитель Ю говорит, что всем нам надо заметить некие важные вещи. Учитель Ю говорит, что это Указания Судьбы...
– Всю душу истомил... – с досадой воззрился Шишел на толмача.
– Учитель Ю говорит, что у нас в Лесу сейчас два гостя – очень важные люди для Периметра. Периметр будет их искать... Периметр их уже ищет. И еще у нас один пленный. Он – не очень плохой человек. Учитель Ю говорил с ним. Не очень плохой человек сделал так, что Учитель Ю не умер... И всего в у нас сейчас два и один – три человека...
Толпа согласилась с этим.
– И еще – в Периметре сейчас находятся Учителя... Их тоже три – вы обратили на это внимание? – спрашивает Учитель Ю...
– Кажется, Бог миловал... – тихо сказал себе Гвидо. И повернулся к Шаленому: – Ваш плюшевый мишка спас вас, Дмитрий...
* * *
– Наш разговор будет сугубо конфиденциальным, – поклялся Следователь Клецки и демонстративно вырубил казенный регистратор. – Вы не хотите принять «Миметракс»?
– Нет... – лейтенант де ла Руэда поднялся на не совсем твердые ноги и, нагнувшись, пошарил под столом.
Некоторое время он изучал извлеченную оттуда бутыль, чертыхнулся, отхлебнул немного и просветлел с лица.
– Имейте ввиду, Следователь, – уже вполне осознанно выговорил он, – если мои ребята узнают, что я давал показания легавому...
– То это повредит вашему авторитету, – подтвердил Клецки. – Не беспокойтесь. Для ваших людей я – просто торговец. Забрел в казармы сбыть «травку». Вы меня заметили, свели в свой кабинет, сурово отчитали и отпустили на все четыре стороны. Будем придерживаться этой версии.
– Именно так, – согласился лейтенант. – Давайте к делу, и побыстрее... И я и мои люди – только что из боя, а на отдых и устройство осталось меньше суток.
– Рядовой Шаленый находился в вашем непосредственном подчинении, я не ошибся?
– Так это вы по поводу Димитри? За покойником числились грешки по вашей линии?
– Мы быстрее закончим, если вопросы буду задавать только я, лейтенант... Из тех четырнадцати человек, что находились в вашем подчинении...
– Уцелели трое. Рядовой Шаленый – среди погибших. Мне его искренне жаль, Следователь. Для рядового он был староват, но данные у него были неплохие... Быстро выбился бы в сержанты...
– Это... произошло на ваших глазах?
– Он находился от меня немного дальше, чем вы, следователь стоите сейчас...
– Вы осмотрели... труп?
– Х-хе... Когда здесь боец проваливается в подземную ловушку, то о трупе речь уже не идет...
Следователь Клецки уперся взглядом своих цвета увядающей фиалки, глубоко посаженных славянских глаз в неважно выбритого собеседника, пытаясь прикинуть, так ли уж прост этот чернявый вояка? Отсутствие трупа – это деталь, которая дьявольски «светится» в любом деле. Особенно в таком, в котором не хватает трупа именно Дмитрия Шаленого.
– А не мог он попросту бежать? Дезертировать, имитировав этот фокус с подземной ловушкой?
– Этого, простите, не смог бы устроить и Гудини. Знаете, в старину был такой...
– Знаю. Я должен вас предупредить, лейтенант, что если вам угодно водить следствие за нос...
– Я не играю в такие игры, Следователь. Традиции Легиона вам следовало бы знать. Нет греха больше, чем живого легионера в покойники списать... Тут – без обмана...
Клецки вздохнул и пошел с последнего козыря:
– Ну а барахлишко покойного? Свой багаж, покойный, надеюсь не прихватил в бой?
– Нет, естественно. Шмотки сгрузили вместе с остальным имуществом Легиона. Свалено все в каптерке.
– И имущество погибших, тоже? Или уже по традиции поделили во взводе?
– Пока за упокой души не выпили, вещмешки покойников не раскрывали. Да там и делить, думаю, нечего... И у Димитри, тоже. Пустым прибыл, как все. Это ж вам сюда, а не отсюда... Но вы, как я понимаю, желаете взглянуть? Письма там, документы, бумажки... Дело ясное... Пойдемте в каптерку. Только без афиши, пожалуйста.
В угрюмом полуподвале, загроможденном полупустыми железными полками лейтенант довольно быстро нашел и бросил на грязноватый бетонный пол перед следователем не слишком увесистый стандартный мешок из упрочненного брезента. Клецки кряхтя расстелил по полу случившийся под рукой кусок полиэтиленовой пленки и вытряхнул на него нехитрые пожитки рядового Шаленого. О личности покойного они говорили мало. Стивен уже усомнился в принадлежности багажа, но наткнувшись на расписанный по галактическому времени календарь православных праздников и на довольно забористую отмычку, прикинул, что с мешком ошибки нет.
Отмычку он реквизировал, остальной скарб, сфотографировав, сложил на место. Некоторое время ему пришлось подождать, покуда лейтенант не бросит к остальной мелочовке дешевенькую «вечную» зажигалку, которую он подцепил из кучи барахла и задумчиво вертел перед носом.
– Что-нибудь интересное? – спросил Клецки, кивнув на безделушку.
– Да как вам сказать... Я ведь сказал уже, что вроде сюда мы прибыли, а не отсюда убираемся... Смешно, наверное у кого-то из бывалых он в карты выиграл... Так из бывалых тут – только офицерский корпус, а покойник от начальства все подальше держался...
– Вы что-то стремное говорите, лейтенант...
– Да просто зажигалочка – с рекламкой. Название бара, адрес, телефон.
Клецки поднял пластиковое изделие и рассмотрел его так и этак.
– «Рай грешников», – прочитал он. – Мейн-стрит, 9... телефон 62-76-92, город не указан.
– Правильно. Чего указывать-то? Это здесь – в Периметре. Место известное... Отсюда зажигалочка – с Гринзеи. А вез ее Димитри – с Земли...
* * *
На третье нажатие кнопки звонка, Дюк все-таки появился в освещенном проеме двери. Некоторое время он потратил на то, чтобы разглядеть в полумраке кабинета хозяина и его гостя. Это было довольно затруднительно, поскольку единственными источниками освещения в комнате были отсветы городских огней за окном, да сигара Барсука, злобно вспыхивающая в такт его слегка прерывистому дыханию.
– Проводи господина Мацумото до выхода, Дюк, – с характерной для состояния полного бешенства нежнейшей интонацией произнес Беррил. – Мы ведь обо всем договорились, господин Мацумото? Завтра, в полдень, в главном зале Первого Национального мой человек передаст вам ключ от абонентского ящика. Сами понимаете, что я не держу этих вещей вот просто так у себя дома – ни э-э... предмета, ни ключа...
Мацумото бесшумно встал.
– Надеюсь, что хотя бы эта часть сделки обойдется без накладок, мистер Беррил, – сказал он несколько церемонно откланиваясь.
Некоторое время Барсук сидел молча прикрыв глаза.
Потом открыл их и слегка вздрогнул, увидев перед собой неподвижную и слегка виноватую фигуру Дюка, уже справившегося со своим поручением.
– Право, я никак не возьму в толк, хозяин, когда и как этот тип вошел и...
Секретарь-телохранитель имел все основания ожидать худшего. Однако со стороны Барсука последовал только еще один тяжелый вздох.
– Найди мне Шпента, Дюк, – уныло произнес Беррил. – Немедленно.
– Но уже ночь, хозяин...
– И скажи ему, – не обращая никакого внимания на возражения бестолкового слуги, продолжил Барсук, – что это – в последний раз...