Книга: Банзай, земляне!
Назад: 22. Никудышные пленники
Дальше: 24. Кумар просветленный

23. Запретный дом

Глухой участок дороги закончился. За бортами гондолы одна за другой мелькали станции. Некоторые совсем пустые, слабо освещенные, будто вымершие. Через них монорельс проносился на всех парах. Другие станции сверкали огнями. На перронах и грузовых платформах бурлила деятельность. Шагали колонны пехотинцев. Медленно ползли грузовики и легкие танки. Смешные рогатые погрузчики и небольшие краны двигали контейнеры и штабеля ящиков. Бригады стропальщиков крепили грузы на поездах из монорельсовых платформ, стоящих на параллельных ветках путей. Перед такими станциями гондола сбрасывала скорость и медленно проплывала вдоль перронов. Вполне понятная техника безопасности. Когда движение монорельса замедлялось, зверь подбирался, готовый пресечь любое резкое движение пленников, и начинал глухо предупреждающе ворчать.
Станции, развилки, туннели, фонари, составы на параллельных ветках, подрагивающие борта гондолы, обманчиво неповоротливая туша зверя – бойцы апатично взирали на окружающую их однообразную обстановку. Смертельно усталые, помятые, побитые, израненные. Чтобы встать и начать действовать, требовалась свежая идея, а ее не было. Бежать из-под такого конвоя представлялось нереальным. Че Паев было предложил на одной из пустынных станций сигануть в разные стороны. За двумя разведчиками-де даже такой проворной скотине не угнаться. Один точно пропадет, зато второй шанс получит. Мазёвый предложение отверг категорически.
– Во-первых, на пустых станциях монорельс скорости не снижает, – сказал он. – Так что побьемся о перроны на хрен. Во-вторых, разлучаться нам нельзя. Мы ж не Рембо какие, чтоб в одиночку воевать. Пока вместе держимся – мы сила, а поодиночке враз все боевые преимущества утрачиваем. Так что, брат, давай ждать и смотреть, куда нас эта скотинка отконвоирует.
К мысли, что война – это такое поле, в котором один никогда не воин, бойцов ВОД приучали с самого начала службы. Индивидуальные подвиги не просто не поощрялись. За них наказывали. Причем строго. Всякую, даже самую мелкую боевую задачу следовало выполнять как минимум вдвоем. Этого правила в армии землян придерживались аж с двадцатого века.
– Всё так, брат. Только не люблю я ждать неизвестно чего, – проворчал Че.
– Да я и сам не в восторге, но погодить всё равно надо. Такое мое командирское решение.
Гондола скинула скорость и неторопливо выкатилась на очередную станцию. Здесь над перронами стелилась уже знакомая туманная пленка. Монорельс взрезал дымку, будто речную гладь. По туману, как по воде, в обе стороны покатились мелкие волны. Похожие на богомолов создания с хрустом и лязганьем поедали орочьи трупы. Лишь двое из них прервали пиршество ради того, чтобы взглянуть на пассажиров гондолы. Остальные как ни в чем не бывало продолжали работать мощными челюстями и длинными острыми шпорами на передних лапах. Хрусть, хрусть, хрусть! Орочьи косточки лопались, как орехи в пассатижах. Бронированный зверь напрягся, заворчал, повернул голову к богомолам. На пленников он теперь смотрел вполглаза. Чувствовалось, что ему хочется прыгнуть на перрон и сцепиться с насекомообразными.
– Взять их! Взять!
– Фас, собачка! Порви этих членистоногих!
К великому огорчению разведчиков, зверь совладал с охотничьим азартом и усидел на месте. Два богомола, обративших внимание на монорельс, словно в салюте, воздели кверху передние лапы, увенчанные саблеподобными шпорами, коротко взвизгнули несколько раз, а затем вернулись к трапезе. Мазёвый в порыве отчаяния схватил луч-мастер и всадил заряд в бок одного из чудищ. Тут же схлопотал по затылку тяжеленной бронированной лапой и на пару секунд утратил контакт с реальностью. Подраненный демон кинулся в погоню. Зацепил токопроводящий рельс и с визгом вздыбился в электрической агонии. Стычки, о которой было возмечтали бойцы, так и не произошло. А как хотелось улизнуть под шумок!
Миновав еще три развилки, гондола вновь оказалась в длинном глухом туннеле. Станций на пути больше не попадалось. Освещение заметно снизилось. Лишь изредка над головами бойцов проносились одинокие фонари. Впереди что-то вспыхнуло мягким сине-зеленым светом. Раз, другой. Массивное тело зверя заслоняло обзор, не позволяя разведчикам увидеть источник странных вспышек. Они становились всё чаще, всё ярче. Сине-зеленые стали чередоваться с желто-оранжевыми. К ним прибавились багровые, белые и фиолетовые. Минут через пять отдельные вспышки перешли в непрерывное свечение, оттенки которого менялись произвольно и неритмично. Создавалось впечатление, что навстречу монорельсу по туннелю катятся разноцветные яркие волны. Какого-то конкретного источника этого феномена не существовало. Горел и сиял сам воздух.
– Как-то всё это пугающе красиво, – сказал Че Паев, глядя по сторонам. – Я вот думаю, не к добру здесь праздничная иллюминация.
– Дело дрянь, – подтвердил Мазёвый.
– Знаешь, что это?
– А ты в школу вообще ходил?
– Пока не выгнали, – равнодушно кивнул Че Паев.
– Это северное сияние.
– Да иди ты! Откуда под землей такое чудо?
– Зуб даю, что это оно и есть! Токопроводящий рельс создает магнитные возмущения, а нам навстречу идет сильное гамма-излучение. Радиация плюс магнитные поля – вот тебе и северное сияние под землей.
Че Паев состроил кислую рожу.
– Радиация, говоришь?
– Ага.
– К реакторам нас, что ли, везут?
Вопрос остался без ответа. Минут через пять Мазёвый сказал:
– В воющей башне, еще до начала бомбардировки, как раз гамма шкалила.
– И что?
– Ничего. Просто пытаюсь понять, что это за дом такой запретный, куда мы едем. Культовое место, надо полагать. Вроде башен, только под землей.
– Значит, казнят нас с шиком и помпой, – рассудил Че и уставился на разноцветные всполохи.
– Особо затейливым способом. За-ради банального четвертования нас бы в такое место не потащили.
– Как считаешь, таблетки от облучения, которых мы после бомбежки наелись, еще действуют? – спросил Че, все так же глядя на потоки гамма-частиц, сияющие в магнитных полях монорельса.
– Наверняка действуют, а что?
– Хотелось бы умереть мужчиной, а не лысым импотентом.
Оба нервно рассмеялись.
Сияние впереди стало ярче, ровнее и монотоннее. Над всеми прочими возобладал белый свет. Гондола сбавила скорость и плавно выкатилась из туннеля в огромное помещение. В вышине сверкал куполообразный потолок из хрусталя или какого-то похожего материала. В нем отражались закрученные спиралями радуги, беспорядочно пронзающие свободное пространство во всех возможных направлениях. Помимо радуг купол отражал крышу большого здания, имеющего форму семиконечной звезды. Каждый из лучей оканчивался пухлой округлой башней. В куполе над каждой башней зияло черное отверстие. Эти дыры резко контрастировали с общим полупрозрачным сверкающим фоном. Как ляпки мазута на зеркале. Эдакие врата во тьму. От верхушек башен то и дело вздымались спиральные радуги и вонзались в черноту отверстий. Самого здания разведчики пока не видели. Оно находилось намного ниже того уровня, на котором двигалась гондола.
Монорельс скрипнул в последний раз и остановился. Под днищем защелкал некий механизм. По звуку – большой замок. Бойцы чувствовали, что теперь прямо под ними едва ли не бездонная пустота. Перегнувшись через борта, они увидели уходящие далеко вниз гладкие хрустальные стены. Прямо под гондолой темнели металлические направляющие подъемного механизма. На дне исполинского хрустального колодца плескалась вода. Целое озеро круглой формы, в центре которого возвышалось семиконечное здание, созданное из того же полупрозрачного сверкающего материала. Натурально, хрустальный дворец на воде. От него к стенам тянулась паутина блестящих воздушных мостов, расположенных на разных уровнях. И повсюду ветвились перекрученные радуги, внутри которых плыли темные фигуры орков и зверей. Гондола, закрепленная в подъемнике, с тихим жужжанием поехала вниз.
Достигнув воды, подъемник с щелчком выпустил гондолу из своих объятий. Тихо заурчал еще какой-то механизм, и монорельсовый вагончик поплыл к хрустальному дворцу, как обыкновенная лодка. При взгляде снизу сверкающее здание, обвитое мостами и радугами, производило еще более фантастичное и величественное впечатление. Разведчики глазели на сказочный антураж чуть ли не с открытыми ртами. На полпути к дворцу Мазёвый опомнился и пихнул Че Паева в бок.
– Позырили на запретный дом – и будя, – он кивнул на широкий арочный проем в одной из стен колодца. Оттуда в озеро поступала вода. – Сдергиваем отсюда, пока красивая сказка не стала страшной. На счет три сигаем за борт и бодрыми карасями вон в ту дыру. По воде эта скотина за нами не погонится, а погонится так не страшно. Из-за брони утюгом на дно булькнет.
Че Паев никак не среагировал. Даже не кивнул.
– Замысел понятен? – спросил Мазёвый, наполняясь самыми скверными предчувствиями. Глянув на окровавленное, изрезанное лицо товарища, он увидел неподвижную маску. Только жилки под кожей бились в бешеном ритме. На лбу и верхней губе проступили капли пота. – Ты чего, брат?
– Что-то не то со мной делается, – едва шевеля губами, выдавил Че. Мазёвый тряхнул его за плечо. Беспокойно повторил:
– Ты чего? А?
– Даже пальцем шевельнуть не могу. Как парализовало. Плыви один.
– Ни фига! – запротестовал Мазёвый, ощущая, как и его мышцы стягивает от странного напряжения. – Вместе держаться будем.
Он попытался ухватить Че Паева под руку, чтобы вместе с ним перевалиться за борт. Ничего не вышло. В считаные секунды тело вышло из подчинения. Не просто одеревенело, а как бы исчезло. Боец знал, что оно есть, но совершенно не чувствовал его. Он стал голым сгустком сознания, подвешенным в воздухе. Зверь продолжал беспристрастно наблюдать за своими пленниками. Гондола неторопливо взрезала носом мелкую волну. Над головами проплывали хрустальные мосты, подвешенные на разных уровнях. Бродящие по ним редкие часовые в черных с золотом килтах бросали любопытные взгляды на пассажиров странной лодки. Воздух бесшумно пронзали спиральные радуги. Башни дворца надвигались сверкающей громадой.
На хрустальной пристани их поджидали два офицера-храмовника с короткоствольными луч-мастерами в кобурах и худощавый старик в золотом килте. Он был похож на того орка, которого разведчики посчитали орочьим папой римским. А может, это папа и был. Завидев землян, офицеры перекинулись несколькими негромкими фразами. Их лица отразили холодную, обузданную разумом ненависть. Старик смотрел на людей очень пристально, но совершенно беззлобно. Легко было догадаться, что именно его воля в этот момент сковывает тела разведчиков надежнее, чем самые тугие смирительные рубашки. Сами того не желая, бойцы поднялись на ноги. Будто две куклы на веревочках. Странно было осознавать, что тело совершает действия независимо от намерений и приказов мозга. Сигналы, посылаемые по нервам в мышцы, мгновенно отвергались, не вызывая ничего, кроме легкой колющей боли. И эта боль была тем единственным ощущением, которое доказывало существование тела. Ничего иного бойцы не чувствовали. Однако же всё видели, всё слышали, переживали эмоции и сохраняли способность к мышлению. Воздействие старика было избирательным. Не тратя сил на полное подчинение, он ограничился контролем двигательных центров и тех участков мозга, которые отвечают за ощущения, необходимые для координации действий.
Бойцы разом шагнули на пристань. Мазёвый все еще держал Че Паева за локоть. Офицеры посторонились, давая людям дорогу. Один из них заглянул в заваленную трупами гондолу, зло оскалился и глухо прорычал несколько слов. Мазёвый яростно скосил на него взгляд, насколько позволили непослушные мышцы. Да пошел ты в жопу, скотина! Огрызнуться получилось лишь мысленно. Голосовой аппарат тоже не работал. Неловко переставляя ноги, бойцы тряпочными марионетками вошли в запретный дом через небольшую, настежь распахнутую дверь. Внутри все было таким же полупрозрачным и сверкающим. С непривычки хрустальный блеск вызвал резь в глазах. Непрестанно ощущая присутствие старика за спиной, бойцы миновали несколько коридоров и лестниц. Шли то вверх, то вниз. Поворачивали то вправо, то влево. При этом рефлекторно запоминали дорогу. Коридоры и лестницы были пустыми. Лишь изредка встречались офицеры-храмовники.
До какого-то момента им не попадалось ни одной закрытой двери. Первое препятствие, возникшее на пути, оказалось защитным полем. Оно полностью перекрывало широкий дверной проем, тихонько потрескивало и выглядело как усыпанный блестками полиэтилен. Искорки десятками вспыхивали и гасли. Вероятно, это были крошечные пылинки, ударяющиеся в энергетическую преграду. Сопровождающий пленников офицер шагнул к проему и коснулся пальцами прямоугольного выступа на хрустальном косяке. Защитное поле пшикнуло и пропало. Непослушные ноги понесли разведчиков дальше. Место, в котором они оказались, было чем-то вроде тюрьмы. По обеим сторонам широкого коридора располагались двери камер, закрытые полями. Только эти поля отличались от предыдущего. Они были абсолютно прозрачными, что позволяло отслеживать все действия заключенных. Если бы не пылинки, натыкающиеся на потоки энергии, можно было подумать, что двери не закрыты вовсе. Коридор патрулировали четыре упакованных в броню зверя. Других надзирателей видно не было. Странные тюремщики неспешно прохаживались вдоль камер, грозно поглядывая на своих подопечных.
Содержались в этой тюрьме не орки и не пленные люди, а бесформенные, безымянные создания. Демоны вроде тех, из которых состоял бородавчатый. Комки из щупалец, лап, когтей, крыльев и глаз. Невообразимые сгустки – мохнатые и скользкие, скачущие и ползающие, буйно рвущиеся на волю и неподвижные, словно камень. В каждой камере по одному ночному кошмару. Наверное, они издавали массу всевозможных звуков, но защитные поля, удерживающие их в заточении, останавливали звуковые волны наравне с материальными объектами. В коридоре не было слышно ничего, кроме грузной поступи да глухого ворчания четвероногих надзирателей.
В одной из камер бешено извивался грязно-серый кольчатый червь толщиной в туловище простого человека. Заостренные концы его тела колотились о хрустальные стены и пол. Вдруг он замер и взорвался, разлетевшись на тысячи крошечных кусочков. И каждая частица зажила своей собственной жизнью. Темным роем они закружили по камере, как скопище насекомых. Рой постепенно уплотнился, слипся в бесформенный ком. Ком начал быстро обрастать длинными черными иглами. Через пару секунд на месте беспокойного червя оказалось нечто похожее на исполинского морского ежа. Последовал новый взрыв, наводнивший камеру насекомыми. Разведчики проследовали дальше по коридору, так и не увидев финала очередной метаморфозы.
Тюрьма запретного дома имела несколько уровней. Земляне поднялись по широкой лестнице на два этажа. Вышли в коридор, где камеры располагались только по одной стене. Здесь не было ни заключенных, ни надзирателей. Видимо, этот уровень предназначался для каких-то особых пленников. Лишь на одной двери мерцало непрозрачное защитное поле. Именно к ней и подвели разведчиков. Офицер знакомым жестом коснулся выступа на косяке. Поле, пшикнув, исчезло. Бойцы зашли внутрь и, натурально, обалдели от того, что предстало их глазам. Они ожидали какого угодно развития событий, но к подобному повороту оказались решительно не готовы. Даже растерялись по первости, чего с ними практически никогда не случалось. За спинами разведчиков, негромко потрескивая статикой, возникло поле, запершее их в хрустальном кубе три на три. Секундой позже вернулся контроль над телами. Не успев сориентироваться, оба землянина повалились на пол. Ощущение собственных физических оболочек показалось им в высшей степени непривычным и несколько неприятным. Какое-то время они барахтались на полу, вспоминая, как нужно управляться с собственными мышцами.
Большую часть движений человек совершает автоматически, совершенно не задумываясь над сложной механикой и динамикой. Для того чтобы ходить, людям вовсе не нужно знать, что ходьба – это контролируемое падение, в разных фазах которого задействуются различные группы мышц. Одни мускулы, сделав свою часть работы, расслабляются, а другие тут же подхватывают эстафету. Точность и сила каждого мышечного сокращения строго выверены и взвешены. Но человек ни о чем таком не подозревает. Сознание отдает общий приказ, а дальше все выходит как бы само собой. Освободившись от контроля старика, земляне попали в ситуацию, когда само собой ничего не получалось. Автоматика не работала. Мышцы забыли механику простейших движений. Чтобы шевельнуть рукой или ногой, бойцам приходилось соображать, какой именно мускул для этого следует напрячь и какой интенсивности должно быть это напряжение. Крайне неприятное и беспомощное состояние. Оно сохранялось около минуты, и всё это время бойцы почти неотрывно таращились в дальний угол камеры. Потрясение от собственной неспособности к простейшим движениям не шло ни в какое сравнение с изумлением от того, что они там увидели.
– Вот ну ни хрена себе новость! – хриплым, неузнаваемым голосом выговорил Че, наконец совладав с непослушными конечностями и неуверенно поднявшись на четвереньки. Мазёвый озадаченно шмыгнул носом.
Назад: 22. Никудышные пленники
Дальше: 24. Кумар просветленный