Книга: Банзай, земляне!
Назад: 20. Благородные намерения
Дальше: 22. Никудышные пленники

21. Думая о любви

Два дня до краха Вселенной.
Время истекает.
Мазёвый пришел в себя от ощущения, что его куда-то волокут. Голова, как ни странно, совсем не болела. Зато ныло левое ухо. Казалось, оно закупорено ватным шариком, смоченным в слабой кислоте. Кожу на лице противно стягивала подсыхающая кровавая корка. Связанные руки покоились на груди. Боец осторожно приоткрыл глаза и увидел собственные ноги, задранные кверху под углом в сорок пять градусов. Два здоровенных орка в черных с золотом килтах тащили его по полу, ухватив за лодыжки. Мазёвый несколько секунд недоуменно смотрел на их широкие спины. Под зеленоватой кожей перекатывались бугры могучих мышц. Открыв глаза чуть шире, боец увидел прямо над собой стволы луч-мастеров. Еще два орка шли позади него, держа оружие наготове. Мазёвый решил, что все не так уж плохо. Он жив, конечности на месте, и нет нужды перебирать собственными ногами. Пусть их себе волокут, а он еще пару минут отдохнет и чуток подумает. Боец закрыл глаза.
Орки дважды повернули налево и один раз направо. Они особенно не спешили. Шли размеренно. Иногда перебрасывались отдельными фразами. На пути попался высокий порог. Ощутимо ударившись копчиком, а затем затылком, Мазёвый понял, что путешествовать, лежа на спине, ему больше не хочется. Он открыл глаза, громко назвал свой эскорт зеленой плесенью и взбрыкнул ногами, требуя вернуть себя в вертикальное положение. Орки, волокущие его за ноги, охотно остановились. Обернулись, злобно скаля клыки и цедя какие-то отрывистые слова. Судя по интонации, матерились.
– Тупые нам вертухаи попались, брат, – раздался сзади унылый голос Че Паева. – Ни хрена по-нашему не понимают. Я их и так и эдак по матери, а они только зубы скалят. Никакого тебе удовольствия от плена.
Мазёвый хотел было вывернуть голову, чтобы взглянуть на идущего следом товарища, но тут в его живот сверху врезался приклад луч-мастера. Че Паеву тоже перепало. Землян не торопили. Дали с полминуты покорчиться на полу и восстановить перебитое дыхание.
– Как здоровье, брат? – спросил Мазёвый, поднимаясь на ноги.
– На одну попытку побега хватит, – отозвался Че. Говорил он, совершенно не стесняясь конвоиров. Экзамен на знание человеческого языка орки благополучно провалили, дав неадекватные реакции на все оскорбления и провокационные вопросы. – Пару пальцев осколком срезало, а в остальном порядок.
Че махнул связанными руками. Левая кисть была грубо замотана бурой от крови тряпкой. На щеках бойца лиловым расцветали свежие синяки. Разбитые губы опухли и выглядели весьма комично. Невзирая на языковой барьер, пару раз по морде Че Паев все ж таки выпросил. Мазёвый с удовольствием отметил заплывший глаз одного из конвоиров.
Орки благоразумно пустили разведчиков впереди себя. Пальцы с курков не убирали ни на секунду. Знали, кого охраняют. Коридор, по которому они шли, оригинальностью не отличался. Желтая полоса на полу, через каждые двадцать шагов тусклые прямоугольные светильники, по обеим стенам раздвижные двери.
– Что с Кумаром?
– Наверно, помер, – вздохнул Че. – Я первое время тоже в отключке был. Очнулся, когда черти с меня броню стаскивали. Правда, ненадолго. Одного стропорезом пырнул, второму с локтя глаз запечатал, после чего лишился сознания и двух зубов, – боец пошуровал языком во рту. – Точнее, двух с половиной. Толпой навалились, козлы, и душевно так отметили.
– Но не убили, – похоронным голосом заметил Мазёвый.
– Не убили, – столь же мрачно подтвердил Че.
Смысл этого факта понимали оба. Если им, невзирая ни на что, до сих пор сохраняют жизни, значит, замышляют какой-то особо изуверский способ расправы.
– Думаешь, сожрут?
– Нет, бля, по ордену выпишут и домой отправят!
– Предлагаю погибнуть при попытке к бегству. Быстро и без мучений.
– Не спеши на реинкарнацию, брат Че Паев. Убежим мы с тобой обязательно, а вот кто при этом погибнет – это еще вопрос.
– А ты заметил, какие нам почести оказывают? В эскорте ни одного рядового. Сплошь офицеры.
– Вот я и говорю, что погодить надо. Авось вертухаи сменятся. И думать о побеге поменьше следует. Они ж храмовники. Телепаты, чтоб их током в двадцать первый палец! Могут наши планы заранее разгадать.
– Интересно, как это можно не думать о том, чего очень хочется? – усомнился Че.
– Совсем не думать, конечно, не выйдет, но можно пойти на хитрость. Вот скажи, тебе приятно было смотреть, как зеленый пехотинец на шлюху залезает?
Че хорошенько обдумал предложенный вопрос.
– Не особо, – сказал он. – Поначалу возник сугубо научный интерес, а потом брезгливо как-то сделалось. Это все равно что за собачьей случкой подглядывать.
– Такая же херня, брат, – кивнул Мазёвый. – Нам такие сцены неприятны.
– И что с того?
– Ну как же?! Вспомни, что Кумар говорил про чтение орочьих мыслей. Можно подсмотреть картинки, возникающие в мозгу, и ничего больше.
– Хитро! – усмехнулся Че, постепенно вникая в замысел Мазёвого.
– Ну так! Давай о бабах думать. Оркам противно сделается, и они очень скоро за нашими мозгами подглядывать перестанут. Вот тогда и о побеге поразмышлять можно будет.
– А как мы поймем, что они больше не в силах полет нашей эротической фантазии выносить?
– Ну-у, – Мазёвый призадумался на пару секунд. – Будем чередовать идеи. Пять минут мечтаем о разврате, одну о побеге. Начали!
В камеру их загнали намного раньше, чем родился план побега. Комнатушка пять на пять. В правом от входа углу очко и умывальник. Над дверью единственный светильник, забранный металлической сеткой. По стенам откидные шконки в два яруса.
– Слышь, Мазёвый, а ведь мы с тобой на губу попали, – сказал Че, оглядывая обитателей камеры. На шконках, судя по шортам и килтам, лежали четыре пехотинца и один храмовник. Танкист с подбитым глазом стирал в раковине какую-то тряпку.
– Будет чем в полку похвастаться, – оскалился Мазёвый. – На родную губу любой дурак попасть может, а вот на вражескую мы с тобой первыми загремели.
Поначалу орки молча таращились на землян, очевидно, не вполне доверяя собственному зрению. Приподнялись на локтях и тупо смотрели. Танкист позабыл про свою постирушку. Вода из крана шумно хлестала по его закаменевшим от удивления рукам. Потом храмовник, не меняя позы, пнул ногой в днище шконки второго яруса и что-то сурово рявкнул. Сверху бойко спрыгнул пехотинец. Подскочил к землянам. Что-то затараторил. Толкнул в плечо одного, другого. Танкист при этом как-то сжался и принялся за стирку с удвоенным энтузиазмом.
– Всё как дома, – буркнул Мазёвый. – Храмовник у них за пахана. Этот чертила у него в шестерках. И конечно же, чухан в углу, увлеченный стиркой чужих портянок.
– Тюрьма, брат, она, как и армия, на всех планетах одинаковая, – философски отозвался Че.
Возмущенный хладнокровием людей, пехотинец удвоил натиск. Без устали сыпя непонятными словами, он склонялся то к одному, то к другому разведчику. Свирепо заглядывал в глаза, наигранно посмеивался, брызгал слюной и толкался. Он был выше людей на полторы головы, а ужимками отчетливо напоминал шимпанзе из зоопарка.
– Повяжи слюнявчик, чмо зеленое, – презрительно произнес Че Паев, отпихивая пехотинца связанными руками и делая шаг в сторону свободной шконки. – Не утресся после тебя.
Слов орк не понял, но, чтобы остервенеть, ему хватило действий и интонации землянина. Он схватил Че Паева за ворот кителя, развернул лицом к себе. Что-то гавкнул и тут же повалился на пол. Болезненно заскулил и заматерился, держась руками за колено, секундой ранее звонко хрустнувшее под ударом земного армейского ботинка. Храмовник был молниеносен. В одно движение он слетел со шконки, сократил дистанцию и снес Че Паева ударом ноги в грудь. Выучка войсковой элиты была видна невооруженным глазом. Боец врезался в стену и сполз на пол. Храмовник процедил несколько слов и указал на очко в углу камеры. Зло сверкнул глазами на Мазёвого.
– Я, конечно, не лингвист, но, по-моему, этот черт пытается сказать, что в орочьей хате место человека у параши, – проговорил Мазёвый, косясь на Че Паева, который поднимался, потирая связанными руками ушибленные ребра. Храмовник нетерпеливо повторил свой жест, всем видом требуя от людей повиновения. Подле него встали еще два пехотинца. Тот, что валялся на полу с покалеченной ногой, не прекращал злобно браниться и угрожать. Слова его были для людского уха непонятными, но интонации и жесты обладали предельной выразительностью.
– Предлагаю объяснить этим зеленым человечкам всю глубину их заблуждений, – сказал Че, исподлобья поглядывая на обидчика. Безоружный бой со связанными руками входил в программу тренировок полевой разведки, так что путы на запястьях людей не особенно смущали.
– Согласен, – кивнул Мазёвый и сразу завопил: – Банзай, земляне!
Рукопашная затянулась на целую минуту. Кто хоть раз в жизни дрался, знает, что это очень долго. Когда смолкли последние звуки бурной потасовки, в камере осталось всего три живых существа. Два землянина плюс танкист, трусливо забившийся под шконку. Разведчики хлюпали разбитыми носами и ощупывали связанными руками места ушибов на предмет сломанных костей. При этом их окровавленные, опухшие лица выражали полную удовлетворенность результатом. Храмовник со свернутой шеей и порванным зубами ухом лежал, уткнувшись лицом в очко.
– Мазёво! Качество как по ГОСТу!
– А я вот думаю, зря сержант наше самбо охаивал. Когда пистолет отбирают, польза тренировок становится неоспоримой.
Квадратное окошко в двери камеры резко распахнулось. За ним показалось орочье лицо. Глаза надзирателя округлились. Лицо вытянулось. Окошко захлопнулось.
– Чувствую, вломят нам сейчас, брат, за наше самбо прикладами по костям.
– И ведь не докажешь, что черти первыми начали.
– Не то это место, чтоб справедливости здесь искать, – с саркастичной улыбкой вздохнул Мазёвый.
Вопреки ожиданиям, бить их не стали. Пришедший в камеру усиленный конвой, грозя оружием, заставил людей распластаться на полу лицом книзу. Орки долго разглядывали учиненное в камере побоище, допрашивали обалдевшего от страха танкиста, недоверчиво проверяли путы на руках людей. То и дело принимались о чем-то спорить промеж собой. Чувствовалось, что инцидент произвел на зеленокожих сильнейшее впечатление. Под дулами луч-мастеров разведчиков перевели из камеры в темный каменный мешок два на два. Ни шконок, ни умывальника. Из всех удобств зловонная бадья с присохшим к стенкам дерьмом.
– Быстро же мы здесь на карцер напросились.
– Хоть бы руки развязали, скоты! Я уже пальцев не чувствую.
Бойцы уселись на пол, подальше от дурно пахнущего удобства. Долго молчали, глядя в холодную темноту. Заговорили после того, как земля вздрогнула еще раз.
– Ты о бабах думаешь, брат?
– Непрестанно.
– А о побеге?
– Периодически.
– И чего надумал?
– Пока ничего толкового, – вздохнул Мазёвый.
– Такая же херня.
Сложно сказать, сколько времени они просидели в карцере. По их собственным ощущениям, никак не меньше четырех часов. Впрочем, в условиях, далеких от комфорта, пятнадцать минут могут показаться сутками. Тьма, холод, вонь, жесткий камень под задницей и пугающая неясность дальнейшей судьбы – такое сочетание способно здорово исказить субъективное восприятие времени.
Дверь карцера распахнулась, и в прямоугольнике света возник крупный пожилой орк. На его торсе и руках белели старые шрамы от пулевых и осколочных ранений. Матерый ветеран. Его иссиня-черный килт и золотое ожерелье разведчикам ни о чем не говорили, но, судя по тому, как вели себя маячащие за его спиной офицеры, чин у старика был не ниже генеральского. Он с интересом окинул взглядом землян, щурящихся от бьющего из коридора света. Улыбнулся уголками губ. Негромко задал вопрос, обращаясь к кому-то у себя за спиной. Выслушав ответ, улыбнулся еще шире. Указал рукой на разведчиков и что-то сказал. Ему возразили из-за спины. Старик обернулся и взглядом пришпилил возразившего к полу. Мазёвый видел, что у офицера в прямом смысле коленки начали подгибаться. Старик повторил сказанное ранее и вновь посмотрел на разведчиков. Теперь в выражении его лица отчетливо просматривался намек на уважение к пленникам.
– Вы это, – начал Мазёвый, – или казните нас уже, или пожрать дайте.
– И развязать было бы неплохо, – присовокупил Че.
Разведчики, конечно, не надеялись, что их слова будут поняты. Поэтому свою речь они подкрепляли усиленной работой мысли в расчете на телепатию храмовников. Старик рассмеялся, отдал еще один короткий приказ своим офицерам и ушел. После этого положение землян поменялось кардинально. Их перевели в нормальную пустующую камеру и добросовестно оказали помощь по медицинской части. Сменили повязки на старых ранах и ожогах. Свежие синяки и ссадины смазали пахучим ярко-оранжевым бальзамом. Че Паеву заштопали обрубки пальцев на левой руке и грамотно забинтовали. Напоследок обоим вкололи антибиотики и обезболивающие. Со стороны оказание медицинской помощи выглядело странно, если не смешно. Пока двое зеленокожих офицеров возились с бальзамами и бинтами, еще четверо непрерывно держали землян на прицеле.
– Боятся они нас, – самодовольно констатировал Че Паев.
– Не то слово, брат.
– А я вот думаю, про которые из наших подвигов им доподлинно все известно?
– Да почитай про все.
– Думаешь? – усомнился Че.
– Уверен. Ты вспомни, как нас в плен брали. По мелочам размениваться не стали. Сразу из артиллерии ударили. Я считаю, храмовники за нами дня два охотились. С того самого момента, как мы сортир взорвали. Только вычислить наш следующий шаг для них было нереально. Мы и сами толком не знали, куда идем. Шарахались из стороны в сторону самым непредсказуемым манером. Они нас в одном месте караулят, а мы в другом с гранатами наголо выскакиваем. Не зря ихний генерал так нас разглядывал. Орки до сих пор в сомнениях и шоке от того, что три человека в их хозяйстве столько разных бед наворотили.
– Четыре, – поправил Че.
– Из тех орков, которые Клюва видели, не выжил ни один, – возразил Мазёвый. – Так что в их понимании нас было всего трое. Ты, я да Кумар покойник. Если и была у орков какая неуверенность относительно наших разрушительных способностей, драка с заключенными ее целиком развеяла. Теперь мы для них военные преступники за номером один. Скверные дела наши, брат.
– Н-да, – кисло протянул Че. – Бдительность они теперь не ослабят.
– Вот и я о том.
Через окошко в камеру передали обед в пластиковой посуде. Черно-серая каша в глубоких мисках и бурый полупрозрачный напиток в высоких стаканах. Вместо вилок сдвоенные пластиковые крючки.
– Шнапс! – изумленно воскликнул Че, хлебнув из своего стакана. Недоверчиво принюхался к напитку. Отхлебнул еще чуток. Посмаковал. – Ей-ей, шнапс! Градусов шестьдесят, и вкус приятный!
Мазёвый тоже попробовал напиток. Удивленно вскинул брови.
– Хорошая вещь. Привет от генерала, как мне думается.
– С чего бы вдруг?
– Как людей он нас, ясный пень, ненавидит, а вот как военных – уважает, и даже очень. Потому что сам такой же, – пояснил Мазёвый.
– Ну-у, большое ему человеческое спасибо. Знает старик, как солдата уважить.
– Помянем братцев, которых потеряли: Клюв, Сержант, Кумар.
– Земля вам пухом, – протяжно вздохнул Че.
– До встречи в следующей жизни, – серьезно добавил Мазёвый и ополовинил свой стакан.
Не спеша закусили.
– А ведь это та самая каша из черных банок, – сказал Мазёвый, тыча сдвоенным крючком в миску. Столовый прибор казался непривычным, но в целом функционировал не хуже нормальной вилки. – Вроде гречки со шкварками. Вот бы Клюв порадовался! Нравился ему этот хавчик.
Че тоскливо шмыгнул носом.
– Хватит про Клюва, – попросил он. – Я когда думаю, что нас всего двое осталось, у меня кусок в горло не лезет.
– Выпьем, брат! – сказал Мазёвый, борясь с подступившей слезой.
Назад: 20. Благородные намерения
Дальше: 22. Никудышные пленники