Глава 15
ВЕЧЕР ТРУДНОГО ДНЯ

Когда мне бывает нужно не просто расслабиться и отдохнуть, но еще и что-то обдумать, я предпочитаю делать это под инструментальный джаз 50 – 60-х годов прошлого века. Каунт Бейси, Бен Уэбестер, Оскар Питерсон, Колмен Хокинс – я столько раз слушал их записи, что знаю каждую композицию наизусть, что позволяет не вслушиваться в каждый волшебный звук, воспроизводимый великими музыкантами прошлого, а просто погружаться в поток музыки и плыть по нему, не думая о том, куда тебя несет течение. А последствия подобных плаваний порою бывали совершенно неожиданными. Например, однажды, слушая «Орнитологию» в исполнении Джона Колтрейна, я вдруг с удивительной ясностью понял, что совершил огромную ошибку, сделав предложение руки и сердца одной своей очень хорошей знакомой. Я тотчас же взял в руку телефонную трубку и набрал номер своей избранницы. В итоге у нас сохранились неплохие отношения, но постоянной спутницей жизни я так и не обзавелся. И после частенько думал о том, что тому виной: саксофон Колтрейна или мой эгоизм?

Впрочем, эта история произошла уже, наверное, лет семь назад и не имела никакого отношения к той, в которую я вляпался сегодня.

Пригласив Гамигина пройти в комнату, я провел пальцем по корешкам компакт-дисков и без долгих колебаний остановил свой выбор на «Блюзе для Дракулы» Филли Джо Джонса.

Гамигин хотел было сразу же заняться просмотром мини-дисков из сумки Щепы, на что я сказал, что впереди у нас целая ночь и прежде, чем заниматься делом, нужно поесть. Заложив в духовку пиццу, которую мы купили по дороге, я выставил на стол пиво.

Пока разогревалась пицца, мы успели выпить по банке.

Мы немного поговорили о музыке, о фильмах Гринуэя – Гамигин, как выяснилось, являлся большим поклонником этого режиссера, – о виртуальной зависимости, в которую все глубже погружается современная молодежь Московии, а официальные власти делают вид, что ничего не замечают. Просмотрев подборку литературы на книжных полках, демон выделил пятитомник Дюрренматта и, что меня несколько удивило, Гофмана. С явным неодобрением отнесся Гамигин к тому, что рядом с этими книгами стояла «Иллюстрированная энциклопедия демонологии» и «История сношений человека с Дьяволом», которые я купил вскоре после открытия Врат Ада, когда прилавки всех книжных магазинов были завалены книгами подобного рода.

– Многие мои соотечественники, которым доводилось работать в Московии, жаловались на то, что им часто приходится сталкиваться с различными проявлениями неприязни со стороны местных жителей, – сказал как бы между прочим Гамигин.

– Ты хочешь, чтобы я объяснил тебе, почему так происходит? – спросил я. И, не дожидаясь, что скажет на это Гамигин, сам же ответил на свой вопрос: – После стольких веков, на протяжении которых черт был для человека самым ярким и образным олицетворением зла, не так-то просто поверить в то, что в свое время у нас были одни и те же предки.

Я сам хотел верить в то, что сказал, но при этом еще и надеялся на то, что Гамигин не заметит плохо скрытой фальши, прозвучавшей в моих словах. Точно так же, как и любой мой соотечественник, я не мог не испытывать определенную неловкость, сидя за одним столом с чертом.

Мне была известна теория о том, что разделение наших миров произошло много тысячелетий назад, настолько давно, что в исторической памяти человечества не осталось даже воспоминаний о той катастрофе, в результате которой два участка земной поверхности, каждый из которых размерами сопоставим с нынешней Московией, оказались выброшенными в иные измерения. Но к тому времени Homo Sapience уже существовал как вид и с тех пор не претерпел никаких принципиальных изменений ни на Земле, ни в Раю, ни в Аду. При некоторых внешних различиях, которые, кстати, были не сильнее тех, по которым негра можно отличить от чукчи, святоши, черти и люди оставались представителями одного и того же вида. Я все это прекрасно понимал, и все же черт оставался для меня существом потусторонним, пришедшим в наш мир извне, а потому, как мне казалось, его действия далеко не всегда можно было объяснить теми же побудительными мотивами, которые обычно стояли за тем, что совершает человек.

Впрочем, в равной степени это касалось и святош. Которые, кстати, считали ошибочной теорию о единой видовой принадлежности обитателей Рая, Ада и Земли. За разделением наших миров, они, как им и полагалось, видели божественный промысел, разделивший некогда всех разумных существ на достойных, недостойных и тех, чей уровень соответствия божественному началу, заложенному в их душах, был пока еще не определен. Последними, как вы, должно быть, понимаете, были мы, обитатели грешной Земли, которых святоши рассчитывали со временем наставить на путь истинный. Однако, исходя из того, что сей процесс занял уже как минимум тысячелетие, на особые успехи в этом направлении святошам рассчитывать не приходилось.

– Контакт между Раем и Адом никогда не прерывался, но взаимопонимания между двумя нашими народами никогда не было, – сказал Гамигин, как будто отвечая на вопрос, который я только собирался ему задать. – Путь на Землю первыми нашли святоши. К тому времени, когда и мы добрались до Земли, они уже успели внедрить в сознание людей негативное отношение к обитателям Ада. Святоши имели значительный запас времени, и они приложили немало сил для того, чтобы заставить людей признать в обитателях Рая представителей некой высшей силы, которая создала весь этот мир, а теперь осуществляет тотальный контроль за всем, в нем происходящим. Основной упор они делали на мощную идеологическую пропаганду и хорошо проработанные визуальные спецэффекты. Если как следует покопаться в архивах спецслужб Рая, то можно найти вполне материалистическое объяснение всех тех чудес, которыми пестрят истории из жизни святых и праведников.

– И что же помешало святошам добиться значительных успехов на этом направлении? – спросил я, открывая новую банку пива.

– В первую очередь то, что они всегда слишком спешили. Чего стоит одна только история с крещением Руси. Народ, насильственно обращенный в православную веру, продолжал в душе оставаться языческим. А церковь в России всегда была и есть по сей день не духовный институт, а всего лишь одна из ветвей государственной власти, которая то засыхает, то вновь покрывается пустоцветами, в зависимости от того, насколько доброжелательна к ней власть, которая, как говорят сами попы, дана людям от бога.

– С инквизицией и крестовыми походами святоши тоже перегнули палку, – добавил я.

– Святая инквизиция была организована святошами и действовала под их непосредственным контролем. Святоши посчитали необходимым прибегнуть к этому в тот момент, когда влияние Ада сделалось особенно заметным на Земле.

– Расцвет сатанизма? – осторожно уточнил я.

– Конечно же, нет! – возмущенно глянул на меня Гамигин. – Все эти жуткие истории про сатанинские секты, шабаши ведьм и дикие оргии явились результатом пропагандистской работы идеологического отдела спецслужб Рая. Надо сказать, поработали они неплохо, – добавил после небольшой паузы черт. – На Земле и по сей день пользуются успехом книги и фильмы на эту тему, не имеющие ничего общего с действительностью.

– Представляю, с каким чувством смотрят у вас в Аду «Изгоняющего дьявола» или «Омен», – усмехнулся я.

– Отвратительнейшие поделки, – с омерзением поморщился Гамигин, – к которым, вне всяких сомнений, приложили свои руки спецслужбы Рая. Мы старались содействовать развитию естествознания на Земле и свободомыслия всех без исключения живущих на Земле людей, что само по себе должно было выбить почву из-под ног святош, пытавшихся внушить людям, что без постоянного присутствия высших сил им не прожить.

– Ты хочешь сказать, что образ черта целиком и полностью придуман святошами? – спросил я с некоторым недоверием.

– Как тебе кажется, я похож на тех уродов, которые изображены на страницах «Энциклопедии демонологии»? – с вызовом вскинул подбородок Гамигин.

– Нет, конечно, – поспешил заверить его я. – Но вот с Мефистофелем, как я его себе представляю, у тебя, несомненно, есть некоторое сходство. – С Мефистофелем, – Гамигин улыбнулся, как мне показалось, польщенно. – Мефистофель был создан человеком, который видел настоящих обитателей Ада.

– Ты хочешь сказать, что Гете?..

– И не только он один. Мы часто приглашали к себе людей, пользующихся влиянием в обществе, чтобы они могли воочию увидеть, что представляет собой Ад.

– А «Божественная комедия»?

– От начала до конца плод фантазии автора, не имеющий ничего общего с реальностью. Хотя в литературном таланте и богатстве воображения Данте не откажешь.

– Чтобы покончить с этой темой, Анс…

Я сделал паузу, давая черту понять, что вопрос, который я собираюсь задать, может показаться ему неуместным и даже оскорбительным. Гамигин ободряюще улыбнулся мне. Наверное, ему в той же степени, что и мне, хотелось покончить наконец с недосказанностью и неопределенной двусмысленностью наших отношений, чтобы наконец-то перейти к делу, ради которого мы, собственно, и объединили наши усилия.

– Скажи, у тебя на самом деле нет хвоста?

Мне показалось, что черт с трудом удержался, чтобы не вскочить со стула и не рявкнуть в ответ что-нибудь из сокровенной лексики Ада.

– Конечно же, нет! – На лице Гамигина появилось выражение крайнего возмущения, а рукой он взмахнул так, словно отбивался от стаи обезумевших ос. – Что за глупейшая фантазия! Где я его, по-твоему, прячу? В левой штанине? Или обвязываю вокруг пояса?

– Ну, про копыта я тебя даже не спрашиваю. – Я посмотрел сначала на узкие черные ботинки, в которые был обут черт, а затем неожиданно поднял голову и поймал глазами взгляд своего собеседника. – А как насчет рогов? Возможно, это звучит довольно-таки глупо, но в Московии нередко можно услышать вполне серьезные разговоры о том, что черти намеренно подпиливают себе рога, чтобы больше походить на людей.

Гамигин, как мне показалось, немного нервно провел рукой по своим густым, зачесанным назад волосам. Вначале он как будто хотел что-то сказать, но затем молча наклонил голову и быстрым движением руки откинул волосы с ее затылочной части. Под волосами на голове у черта имелись два небольших пирамидальных выроста, высотой не более двух сантиметров каждый. Я не рискнул коснуться их пальцем, опасаясь, что мое чрезмерное любопытство может оказаться неприятным для Гамигина, но по виду они казались не костяными, а покрытыми грубой, ороговевшей кожей.

Дав мне полюбоваться «рогами», черт поднял голову и не спеша, аккуратно зачесал волосы назад. Прическа, которую носил черт, идеально подходила для того, чтобы скрывать странные выросты у него на голове.

– То, что ты видел, это вовсе не рога, – сказал Гамигин. – Это особые органы, служащие для восприятия телепатических сигналов. Они начали появляться у обитателей Ада уже в десятом поколении. К настоящему времени рождение демона без канов, как мы называем эти «рога», считается таким же проявлением атавизма, как и рождение на Земле хвостатого младенца.

Пока я слушал Гамигина, на моем лице сама собой все отчетливее проявлялась гримаса неудовольствия. Прямо скажу, не очень-то приятно осознавать, что кто-то помимо твоей воли копается у тебя мозгу.

– Ты хочешь сказать, что знаешь, о чем я подумал, еще до того, как я произнесу это вслух? – спросил я у черта после того, когда он закончил свои объяснения по поводу «рогов».

– То, в какой степени мы владеем телепатией, позволяет нам ощущать на расстоянии только довольно-таки сильные всплески эмоций, – ответил Гамигин. – В прямое телепатическое общение мы можем вступать только с другим демоном, обладающим канами. Телепатическая связь осуществима лишь на весьма незначительном расстоянии, не превышающем двух-трех метров, и только при обоюдном согласии.

– Успокоил, – усмехнулся я все еще несколько натянуто.

– Кстати, именно мои «рога» спасли тебя сегодня возле Интернет-кафе, – с лукавой улыбкой заметил Гамигин. – Я не видел, что происходит между тобой и Свастикой, но почувствовал твой ужас, когда ты уже решил, что тебе пришел конец. И успел выстрелить вовремя.

– В таком случае я ничего не имею против твоих канов. – Отсалютовав Гамигину банкой с пивом, я сделал из нее глоток, после чего поднялся со стула и направился на кухню, откуда уже доносились возбуждающие аппетит запахи.

Вернулся я с огромным блюдом, на которое выложил разогретую и разрезанную на куски гигантскую пиццу. Как мы и заказывали в магазине, одна половина ее была овощной, а вторая – с колбасой.

– Ты не боишься, что после того, что произошло сегодня, НКГБ возьмется за тебя всерьез? – спросил Гамигин, кладя себе на тарелку кусок овощной пиццы.

– Нет, – я покачал головой достаточно уверенно, чтобы убедить своего собеседника в том, что и сам не сомневаюсь в этом. – Теперь, когда подполковник Малинин потерял агента, который контролировал практически каждый мой шаг, а Щепа, о котором ему стало известно только благодаря мне, убит, я остаюсь единственным человеком, который может вывести его на Соколовского. НКГБ не тронет меня до тех пор, пока в руках у них не окажется сам Соколовский или результаты его исследований.

– У тебя были подозрения по поводу твоей секретарши? – поинтересовался Гамигин.

– Никогда, – ответил я и, досадуя на самого себя, цокнул языком. – Она работает со мной больше года. Пришла по объявлению… Не думаю, что Светик была штатным агентом НКГБ… У каждого из нас имеются болевые точки, надавив на которые можно заставить человека делать практически все, что угодно.

– Даже у тебя? – недоверчиво посмотрел на меня черт.

– Даже у меня, – утвердительно кивнул я. – Только пока еще никому не удалось их отыскать.

– Ты можешь прямо сейчас позвонить Светлане и выяснить, как все произошло, – сказал Гамигин.

– Зачем? – удивился я.

– Ты не хочешь установить степень ее вины?

– Зачем? – с еще большим недоумением повторил я свой вопрос.

– Для того, чтобы знать, насколько строго следует ее судить, – ответил Гамигин.

Подцепив ножом, он перекинул к себе на тарелку еще один кусок овощной пиццы.

– Я не собираюсь никого судить, – качнул головой я. – Просто человека по имени Светик для меня более не существует. Вот и все.

– Но, так или иначе, она останется в твоей памяти, – в голосе Гамигина, каким он произнес эту фразу, мне послышалось некоторое недоумение.

– Конечно, – ответил я, не понимая, к чему клонит черт.

– В таком случае ты должен четко определить для себя степень ее вины.

– Зачем?

– Чтобы не думать о человеке хуже, чем он есть на самом деле.

– Ты это серьезно? – удивленно посмотрел я на черта.

– Абсолютно серьезно, – заверил меня Гамигин. – Когда люди думают друг о друге плохо, это создает негативный ментальный фон, который, в свою очередь, оказывает отрицательное воздействие на каждого из них.

То, о чем начал рассуждать Гамигин, наводило на столь далеко идущие размышления, что я скорее всего надолго погрузился бы в состояние глубокой задумчивости, если бы внезапно не зазвонил телефон.

– Слушаю, – сказал я, сняв трубку.

– Ну, что скажешь в свое оправдание, Каштаков?

Боже мой, какие знакомые интонации!

– Добрый вечер, господин подполковник! – с соответствующим подобострастием поприветствовал я своего куратора из НКГБ.

– Все шутки шутишь, Каштаков?

– Одну минуточку. – Я прикрыл микрофон трубки ладонью и посмотрел на Гамигина. – Слушай, Анс, у меня здесь намечается длинный и совершенно бессмысленный разговор. Займись пока мини-дисками Щепы. Компьютер в соседней комнате.

Гамигин с готовностью кивнул, взял со стола банку пива и ушел в соседнюю комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

– Итак, господин полковник, теперь я полностью в вашем распоряжении, – произнес я в трубку жизнерадостным голосом.

– Подполковник, – поправил меня Малинин.

– Ну, я надеюсь, что это ненадолго, – ответил я, давая понять, что моя оговорка была отнюдь не случайной.

– Слушай, Каштаков, если ты хочешь, я могу устроить тебе беседу на Лубянке, – мрачным голосом пообещал Малинин.

– Увольте, господин подполковник! – в ужасе воскликнул я. – Я могу ответить на все ваши вопросы по телефону. Ведь если вы мне позвонили, следовательно, в нашей личной встрече нет особой необходимости.

– В таком случае, Каштаков, отвечай на все мои вопросы коротко и ясно.

– Так точно, господин подполковник!

– Что произошло возле Интернет-кафе на Солянке?

– Перестрелка.

– Не прикидывайся дураком, Каштаков! – рявкнул в трубку Малинин.

– Как вам известно, меня сопровождает черт…

– Я велел тебе избавиться от него.

– Уверяю вас, господин подполковник, это не черт, а лох, каких я в жизни никогда не видел. Но если я под каким-либо предлогом избавлюсь от него, то это вызовет определенные подозрения со стороны спецслужб Ада. Поэтому, как мне кажется, целесообразнее держать его рядом. Тем более что, насколько я понимаю, участие в деле черта не нравится главным образом попу, осуществляющему взаимодействие вашего ведомства с Патриархией. Но с ним-то, я надеюсь, вы сможете разобраться самостоятельно?

– Попы – не твоя забота, – недовольно проворчал Малинин.

– Я тоже так думаю, – поддакнул я ему. – Поэтому оставляю их всецело в вашем ведении.

– Ладно, что дальше?

– Черт не понравился вышибалам из Интернет-кафе… Замечу, между прочим, что вашему ведомству давно бы пора заняться заведениями, подобными этому. Столько погани, как там, я нигде еще не видел…

– Каштаков!

– Но если говорить о деле, то банда виртуал-придурков напала на нас с чертом на выходе из кафе. Если бы не пара славных чекистов, вовремя подоспевших на помощь, нам пришлось бы не сладко. В связи с чем мне хотелось бы выразить вам свою искреннюю благодарность…

– Какого черта ты вырубил моих парней?! – заорал в трубку Малинин. – У тебя что, без того проблем недостаточно?!

– Вам нужен Ник Соколовский? – спокойным голосом спросил я у чекиста.

Грозный рык подполковника Малинина мгновенно затих. После небольшой паузы он заговорил уже куда сдержаннее, чем прежде:

– Что тебе удалось откопать?

– Олег Первушин, он же дэд-программист по кличке Щепа. Вам это имя что-нибудь говорит?

– Нет, – беззастенчиво соврал Малинин.

– В таком случае вы, наверное, и с моей секретаршей незнакомы? – осведомился я невинным голосом.

– К черту, Каштаков! – заревел в трубку Малинин. – Или ты начинаешь говорить по делу, или…

– Или вам никогда не найти Ника Соколовского, – вполне по-хамски, в духе славных работников НКГБ, перебил я подполковника.

Несколько секунд Малинин оторопело молчал.

– Говори, – произнес он почти спокойно.

– Сегодня возле Интернет-кафе шайка придурков, желавших свести счеты со мной и с моим чертом, пристрелила важного свидетеля, который должен был вывести меня на Соколовского, – сказал я. – Мне пришлось избавиться от ваших людей, потому что, помимо них, за мной вели наблюдения шавки Симона. Если бы они увидели, что я мило беседую с чекистами, то на всем расследовании можно было бы поставить жирный крест.

– При чем здесь Симон?

– При том, что он постоянно сидит у меня на хвосте! – повысил голос я. – Если вы хотите, чтобы я добился результата, уберите от меня Симона с его бандитами! И своим людям тоже велите держаться от меня в стороне!

– Не зарывайся, Каштаков, – предупредил Малинин.

– Я всего лишь пытаюсь делать свое дело, господин подполковник, – устало вздохнул я. – Щепа дал мне наводку на тех, кто, возможно, сможет вывести меня на Соколовского. Но эти люди не желают иметь дела ни с НКГБ, ни с «семьей». Поэтому я должен выглядеть в их глазах исключительно как частный детектив, работающий на святош.

– О ком ты говоришь?

– Вы не понимаете?

Вопрос был задан настолько многозначительным тоном, что подполковник надолго задумался, прежде чем не без колебания признаться:

– Нет.

– Я не хочу говорить об этом по телефону, – произнес я таинственным голосом.

– Я пришлю за тобой машину…

– Господин подполковник! – едва ли не с досадой воскликнул я. – В ближайшие день-два мы не должны с вами видеться! Я буду заниматься своей работой, а вы обеспечьте мне прикрытие от Симона. Только так нам удастся добиться успеха!

На этот раз напряженное молчание длилось очень долго. Я даже подумал, что связь внезапно оборвалась, и на всякий случай подул в трубку.

– У тебя два дня, Каштаков, – услышал я голос подполковника Малинина. – Ты понял? Только два дня. Если по истечении этого срока ты не доставишь мне Соколовского, я… Черт возьми, я пока еще и сам не знаю, что сделаю с тобой в таком случае!

– Не извольте беспокоиться, господин подполковник, я все прекрасно понял, – с готовностью заверил я собеседника.

– Два дня, – еще раз произнес подполковник Малинин и, даже не попрощавшись, повесил трубку.

Я облегченно вздохнул и положил трубку на рычаг телефона, после чего взял со стола открытую банку пива и залпом осушил ее до дна. Надежды на то, что подполковник Малинин сделает что-нибудь для того, чтобы хотя бы попытаться отгородить меня от Симонова, было мало, – НКГБ не предпримет никаких действий даже против представителей самых низовых структур «семьи», не заручившись предварительно поддержкой отцов. А, насколько я мог судить, с делом Соколовского подполковник Малинин хотел справиться быстро, но исключительно собственными силами. Меня он, естественно, в расчет не принимал. Я не был для него партнером и, уж конечно, ни в коем разе не мог претендовать на роль конкурента. Скорее всего Малинин воспринимал меня как существо неодушевленное – что-то вроде инструмента, который, после того как он сослужит свою службу, можно будет снова закинуть в дальний угол сарая. Тем не менее мне удалось получить желаемую отсрочку. Что произойдет спустя оговоренные два дня? Этого я пока не знал.

Взяв из упаковки две банки пива, я прошел в соседнюю комнату, где за компьютером увлеченно колдовал Гамигин.

– Какие новости? – спросил черт, глянув на меня через плечо.

– Неплохие. – Я поставил перед Гамигином банку пива и сел на застеленную кровать. – Полковник Малинин обещал два дня не трогать меня. Чем ты порадуешь?

Гамигин щелкнул клавишей, и на экране компьютерного монитора появилась какая-то схема, похожая на те, с помощью которых авторы учебников политологии пытаются наглядно донести до изнуренных тяжким грузом совершенно ненужных им знаний студентов основные принципы формирования структуры государственной власти при той или иной политической системе.

– Я не нашел в записях Первушина ничего, что имело бы отношение к Красному Воробью, зато обнаружил нечто не менее интересное, – возвестил Гамигин с гордостью старателя, открывшего золотую жилу.

– Ты говоришь об этой схеме? – равнодушным взглядом указал я на экран.

Гамигин откупорил банку пива, сделал из нее пару глотков и молча кивнул.

Я внимательно посмотрел на экран, но мое воображение по-прежнему было неспособно интерпретировать представленное в виде схемы перечисление государственных должностей и чинов так, чтобы в итоге получилось что-то, что могло бы вызвать у меня хотя бы слабый интерес.

Заметив выражение растерянности на моем лице, Гамигин счел нужным сделать пояснение, которое, судя по всему, считал вполне достаточным для того, чтобы привести меня в состояние экстатического восторга.

– Это схема государственного устройства Нелидии, – сказал он, одарив меня по-детски радостным взглядом.

Название показалось мне знакомым, только я никак не мог вспомнить, где и когда его слышал.

– Продолжай, – сохраняя спокойствие, предложил я Гамигину.

Черт едва заметно улыбнулся.

– Нелидия – это виртуальное государство, возникшее в самом конце прошлого века. Какие-то шутники поместили в сети Интернета информацию о том, что в результате национально-освободительной борьбы на юге Африки было образовано новое независимое государство Нелидия.

– Точно! – радостно щелкнул пальцами я. – Я читал об этом в газетах. Создатели этой самой Нелидии оказались связанными с какими-то финансовыми аферами.

– Следует отдать должное тем, кто создал это виртуальное государство, – продолжил Гамигин. – Они серьезнейшим образом продумали его государственное устройство, национальный состав и экономическую структуру. Все выглядело настолько серьезно, что несколько реально существующих государств, в том числе, если мне не изменяет память, Белоруссия, Албания, Острова Фиджи, Монголия и Китай, признали официальный статус Нелидии. Создатели Нелидии предлагали всем желающим за чисто символическую сумму получить через Интернет паспорт Нелидии и стать гражданином этой страны. Как ни странно, желающих оказалось не так уж мало, и вскоре по всему миру можно было встретить людей, путешествующих с паспортами несуществующего государства. Но это были пока еще только цветочки. Со временем выяснилось, что Нелидия стала идеальным местом для отмывания денег и хранения нелегальных вкладов. Уже в момент своего создания Нелидия, как и всякое уважающее себя государство, обзавелась Государственным банком, который со временем открыл свои отделения во многих странах мира. Конечно, это были банковские структуры, присутствующие только в Интернете. Но во времена, когда практически все крупные финансовые операции проводятся на основе безналичного расчета, большего и не требуется. Теперь каждый, кто имел на руках паспорт Нелидии, мог прийти в отделение любого из реально существующих банков и перевести требуемую сумму на свой счет в Государственном банке Нелидии, открытый через Интернет. После этого отследить дальнейшее перемещение денег было практически невозможно. Так же, как и выяснить имена владельцев счетов в Государственном банке Нелидии. Всеми данными по банковским вкладам и переводам, осуществляемым через Госбанк Нелидии, обладала только та небольшая группа людей, которая в свое время создала это фантомное государство. Несмотря на все усилия спецслужб ряда ведущих стран, выявить создателей Нелидии не удалось. А для того, чтобы уничтожить эту страну, нужно отключить Интернет и провести чистку каждого компьютера, который был подключен к сети. Если бы это и было возможно осуществить в реальности, то затраты на подобную операцию во много раз перекрыли бы тот ущерб, который терпят мировые державы из-за нелегальных финансовых операций, проводимых через Государственный банк Нелидии.

– Тебе не кажется, что Щепа был слишком молод для того, чтобы принять участие в создании виртуального государства? – высказал я возникшее у меня сомнение.

– Судя по всему, отцы-основатели Нелидии были не аферистами, а просто фанатиками виртуальных игр, для которых несуществующая страна представляла собой всего лишь очередную забаву, тянущуюся и по сей день. Возможно, Щепа, как талантливый программист, увлеченный сложными игровыми схемами, подключился к группе создателей Нелидии позднее. Хотя с такой же вероятностью можно предположить, что мини-диски с записями информации, имеющей отношение к Нелидии, оказались у него по чистой случайности. Одно я могу сказать тебе точно: кое-кто, не задумываясь, выложил бы за эти мини-диски большие деньги.

– За эту схему государственного устройства? – Я вначале с сомнением посмотрел на экран монитора, а затем недоверчиво взглянул на Гамигина. – Скорее всего ее просто срисовали из учебника.

– А сколько, по-твоему, может стоить вот эта информация?

Гамигин пробежался пальцами по клавишам, и на экране появилась совсем другая картинка. Это был длинный список имен с номерами банковских счетов, суммами и датами переводов.

– Судя по именам из этого списка, сам Щепа или тот, кому принадлежали эти мини-диски до того, как оказались у Щепы, курировал Московское отделение Государственного банка Нелидии. – Гамигин нажал на клавишу, и список медленно пополз вверх.

Одного взгляда на имена, присутствующие в нем, было достаточно для того, чтобы понять: у нас в руках находилась бомба, которая, будучи «взорванной», была способна поднять на воздух всю Московию. В списке присутствовали имена большинства членов правительства, представителей Патриархии и НКГБ, известных чиновников и предпринимателей и, конечно же, лично Градоначальника вместе с сонмом близких и дальних родственников. Честно признаться, я бы предпочел никогда не видеть этого списка. Но раз уж он, волей случая, оказался у нас в руках…

– Давай поищем в списке имя подполковника Малинина, – предложил я Гамигину.

– Ты удивишься, но твоего знакомого чекиста в этом списке нет.

Гамигин умолк и посмотрел на меня. Судя по его загадочному взгляду, он собирался выдержать долгую театральную паузу. Однако хватило его всего на несколько секунд.

– У меня есть чем тебя порадовать, – сообщил черт и, крутанув джойстик, заставил курсор быстро скользить вниз по списку.

Когда курсор остановился, я в первый момент даже не поверил своим глазам. В такую удачу просто невозможно было поверить! Но вне зависимости от того, хотел я в это верить или нет, имя Виталия Константиновича Симонова гордо занимало свое место в списке далеко не самых бедных вкладчиков Государственного банка Нелидии.

– Сумма банковского вклада достаточно большая, чтобы предположить, что деньги, переведенные Симоновым на счет Государственного банка Нелидии, были украдены им у «семьи», – заметил, посмотрев на меня краем глаза, Гамигин.

– Это, пожалуй, самая обнадеживающая новость за сегодняшний день, – согласился я с чертом. – С номерами банковских счетов я смогу прищучить Симона так, что у меня сразу же станет одним клиентом меньше. Ты можешь скопировать мне на дискету данные только по одному Симону?

– Без проблем. – Гамигин вставил в дисковод чистую дискету и набрал команду на клавиатуре. – Держи, – сказал он, передавая дискету мне.

– Симону – крышка! – вознеся руку с дискетой над головой, возвестил я голосом ветхозаветного пророка.

– А что будем делать с остальной информацией? – поинтересовался Гамигин. – На мини-дисках Щепы есть еще много чего интересного.

– Об этом у нас, даст бог, еще будет время подумать. – Я перегнулся через стол и отключил компьютер. – Пошли, у нас еще осталось пиво.

Мы вновь переместились в соседнюю комнату, где на столе стояло пиво и лежала уже остывшая пицца.

Но прежде чем вернуться к еде и питью, я попросил Гамигина приподнять стоявший у стены диван. Когда он это сделал, я отвинтил у дивана левую ножку, которая была полой, и аккуратно загрузил в нее все мини-диски Щепы.

– А чем, собственно, занимается в «семье» Симонов? – спросил Гамигин, когда мы сели за стол.

Я не успел ничего ему ответить, потому что в этот момент снова зазвонил телефон. На этот раз звонил Сережа.

– Ты как меня нашел? – удивился я.

– А для чего, по-вашему, существует справочная телефонная служба? – усмехнулся парень. – В Московии, как выяснилось, проживает четверо Дмитриев Алексеевичей Каштаковых. Но при этом только один из них занимается частным сыском.

– Где ты сейчас находишься?

– Сижу в кафе неподалеку от станции метро «Фрунзенская». Света велела мне ждать вашего звонка, но уже одиннадцатый час. А завтра с утра мне нужно представить Симонову отчет о ходе расследования.

– Садись в машину и приезжай ко мне. У меня есть для тебя отличные новости… Да, и по дороге, если не трудно, захвати для меня упаковку пива.

Положив телефонную трубку на рычаг, я взял кусок пиццы с колбасой и откусил от него край. Кому-то это может показаться странным, но я люблю холодную пиццу, холодный чай и холодный рассольник. Затем я протянул руку к краю стола, на который кинул почту, и вытянул из пачки рекламных проспектов газету бесплатных объявлений.

– Возвращаясь к вопросу о роде деятельности Симона… – Открыв газету на предпоследней странице, я прочитал вслух первое же попавшееся на глаза объявление: – «Маг-профессионал Илья Геллер. Полное избавление мужа от любовницы и возврат в семью. Работа методами вуду. Зомбирование. Результат сразу. Гарантия сто процентов». Другой вариант: «Колдунья Татьяна Гальцова. Вернет любовь в самых невозможных случаях. Вылечит псориаз и импотенцию». «Петр Жирнов. Апостол и епископ черной магии. Любые магические влияния. Ваш любимый приползет на коленях и будет умолять о прощении. Работаю по фантому, если нет фотографии, исключительно без вреда для здоровья. Наказываю обидчиков, соперников, разлучников и недоброжелателей. Результат сразу. Гарантия пятьсот процентов». Или другой вариант: «Уникальный древнескандинавский приворот. Стопроцентный мгновенный результат в самых сложных случаях. Цены доступны каждому». И снова: «Госпожа Гузель. Вуду. Зомбирование. Предсказание судьбы по руке». – Я кинул газету Гамигину. – Можешь сам почитать – здесь полно подобных объявлений.

Черт вначале удивленно посмотрел на газету, затем осторожно, словно боясь испачкаться, приподнял ее за край.

– Ты хочешь сказать, что группа Симонова занимается оккультными науками? – недоверчиво глянул он на меня.

– Этот источник дохода ничем не хуже любого другого, – пожал плечами я. – А если верить статистике, то после того, как открылись Врата Ада и Рая, людей, верящих в сверхъестественное, стало на двадцать пять процентов больше.

– Но что понимает Симонов в оккультных науках? – недоумевающе развел руками черт.

– Думаю, что ничего, – ответил я. – Ему и не нужно ничего знать. Он просто контролирует этот бизнес. Кроме того, если ты обратил внимание, большинство объявлений в газете касается возврата неверных мужей и наказания обидчиков. Тут уж вообще нет ничего сверхъестественного. Если двое мордоворотов, присланных Симоном, приставят к виску неверного мужа ствол, то, уверяю тебя, Анс, в десяти случаях из десяти этот Казанова на коленях приползет к своей обманутой супруге и станет молить ее о прощении. Ну а разобраться с обидчиками и того проще.

Гамигину, похоже, нечего было на это сказать. Он только головой покачал и снова взялся за пиво.

Мы немного посидели молча, слушая музыку. Гамигин не был любителем джаза, но, из уважения ко мне, слушал внимательно.

Вскоре появился и Сережа.

От еды он отказался, сказав, что поужинал, пока сидел в кафе. То ли Сергей куда-то торопился, то ли просто чувствовал себя не очень уютно в обществе людей, старших его по возрасту, только он отказался даже пройти в комнату, сославшись на то, что ему нужно успеть еще на одну встречу.

– Что ж, могу тебя порадовать, – подмигнул я филологу. – Никакого отчета для Симона тебе писать не придется. Держи, – я протянул Сергею дискету, которую записал по моей просьбе Гамигин. – Передай это отцу, желательно сегодня же вечером.

– Что здесь? – взяв дискету, спросил Сергей.

– Информация о том, как Симон обворовывает «семью».

– Серьезно? – едва ли не с восторгом посмотрел на меня Сергей.

– Если не веришь мне, спроси у детектива Гамигина, – кивнул я на черта. – Он соврать не даст.

– А как я объясню отцу, где я достал эту дискету? – озабоченно сдвинул брови Сергей.

– Скажи, что информация получена из конфиденциального источника, – посоветовал я. – Это только поднимет тебя в его глазах.

Поблагодарив меня так, словно я вручил ему билет на корабль, совершающий тихоокеанский круиз, Сергей побежал спасать меня от Симона. А мы с Гамигином принялись за пиво, которое он нам привез.

Сев за стол, Гамигин открыл банку светлого пива «Вена» и слегка наклонил голову, как будто прислушиваясь к тому, как лопаются пузырьки пены. Не поворачивая головы, он скосил взгляд в мою сторону.

– Что ты думаешь по поводу того, что сказал Щепа? – спросил черт таким голосом, как будто от ответа на этот вопрос зависела судьба мироздания.

– Смотря что ты имеешь в виду, – ответил я, не поднимая взгляда от пиццы на своей тарелке, которую нарезал небольшими кусочками, стараясь, чтобы все они были примерно одинакового размера. – Этот бедолага нес такую околесицу, что, по здравом размышлении, я бы, к примеру, не взялся определить процент достоверности выдаваемой им информации.

– Я имел в виду то, что, по словам Щепы, в «молчащем» участке инсулинового гена закодирован копирайт, оставленный неизвестным создателем.

Черт взял в руку банку пива и сделал небольшой глоток.

Я с безразличным видом пожал плечами.

– Меня больше интересует, с чего это вдруг все так заинтересовались открытием Соколовского, – сказал я. – Ну хорошо, допустим, род людской не появился на свет в процессе эволюции, как учил дедушка Дарвин, а был кем-то искусственно выведен. И что из этого? Допустим, мы даже узнаем имя этого создателя. Что это изменит лично в моей жизни? Или в жизни любого другого человека? – Я снова дернул плечом, на этот раз с пренебрежительным видом. – Лично для меня главным является то, что я жив, а уж кто приложил к этому руку, мне совершенно неважно.

– Ты рассуждаешь, как простой обыватель, – с легким упреком заметил Гамигин.

– Естественно, – кивнул я. – Вот если бы я был, скажем, шефом НКГБ, то смотрел бы на все вокруг с точки зрения главного чекиста страны. А так я оцениваю все происходящее с точки зрения человека, который мечтает, чтобы его следующий день оказался, по крайней мере, не хуже предыдущего и, по возможности, не последним.

Ничего не ответив, Гамигин покачал головой. На мой взгляд, никакой смысловой интерпретации этот его жест не подлежал. Хотя, возможно, я просто не понимал, к чему клонит черт.

– Ты со мной не согласен? – спросил я.

Черт не ответил на мой вопрос.

– Любопытно, что ни одной из заинтересованных сторон достоверно не известно, чей именно копирайт обнаружил Соколовский, – сказал он.

– Что значит «чей»?

Должно быть, недоумение, отразившееся в этот момент у меня на лице, было настолько откровенным, что черт невольно усмехнулся.

– На мой взгляд, совершенно не вяжется с каноническим образом создателя то обстоятельство, что, совершив акт творения, он позаботился о собственных авторских правах, – сказал Гамигин. – Если он действительно бог, единственный и неповторимый, то каких же конкурентов он опасался?

– Ты хочешь сказать, что создателем мог быть и Сатана?

Черт посмотрел на меня, как Сократ на нерадивого ученика, которому он с обреченной безнадежностью пытался передать свои знания и опыт.

– Ты, должно быть, почерпнул свои знания о Сатане из «Энциклопедии демонологии», что стоит у тебя на полке? – спросил он.

Я молча кивнул.

Черт вздохнул тяжело и безнадежно.

– В этой пасквильной книжонке, сработанной скорее всего не без помощи спецслужб Рая, не содержится ни единого слова истины. Сатана вовсе не сверхъестественное существо, наделенное всевластием. Это почетное звание, присваиваемое Верховному Правителю Ада, должность которого является выборной. Сатана избирается тайным голосованием всего совершеннолетнего населения Ада. Срок его полномочий составляет семь лет. Но количество сроков, в течение которых тот или иной демон может занимать должность Верховного Правителя Ада, не ограничено. Он будет оставаться Сатаной до тех пор, пока на очередных выборах получает большинство голосов избирателей.

– То есть фактически Сатана – это Президент Ада, – сделал заключение я.

– Можно сказать и так, – согласился с моим выводом Гамигин.

– Что же в таком случае представляет собой райская Святая Троица? Их там действительно трое?

– Трое, – подтвердил Гамигин. – Как и предписано богословскими канонами – Отец, Сын и Святой Дух. Святоши ни разу не проводили у себя в Раю свободные демократические выборы. Стиль правления, именуемый Святой Троицей, сложился в незапамятные времена и просуществовал, почти не изменившись, до наших дней. Самый старший и поэтому наиболее влиятельный из всей Троицы, естественно, Святой Дух. Только он один облечен исполнительной властью. Отец осуществляет функции законодательной власти. Ну а Сын – это что-то вроде наследного принца, дожидающегося своего срока взойти на престол. Все три должности являются пожизненными. Когда Святой Дух умирает, его функции переходят к Отцу, Отец же передает свои Сыну. Ну а на освободившееся место Сына вновь обретенный Святой Дух назначает того, в кого, по его мнению, переселился дух его предшественника. Чаще всего это кто-то из его близких родственников. Таким образом, передача власти в Раю происходит фактически по наследству. Хотя святоши утверждают, что в результате переселения душ у власти все время находится один и тот же человек, представленный одновременно в трех лицах.

– Бред, – сказал я.

– Точно, – согласился со мной Гамигин.

– Если все это не терминологические хитрости, то в таком случае я вообще не понимаю, о каком создателе идет речь? – признался я. – Ты слышал о том, как действует принцип Оккама? Если все предположения одинаково недоказуемы, то следует остановиться на том, которое представляется наиболее вероятным с точки зрения здравого смысла. С моей точки зрения, самым простым объяснением всей этой истории является то, что Щепа ее попросту выдумал. Поэтому давай будем, как и прежде, исходить в наших предположениях из того факта, что нам пока достоверно не известно, какую именно программу составил Щепа для Красного Воробья, который пока еще только предположительно является одновременно и Ником Соколовским.

Сам не знаю, с чего вдруг, но в заключение своей короткой речи я так импульсивно взмахнул рукой, что опрокинул стоявшую на краю стола початую банку пива. Пока я бегал за тряпкой и вытирал лужу на полу, Гамигин молчал. При этом он не обдумывал мои слова, а просто ждал, когда я буду готов выслушать его мнение.

– Предположительно, во Вселенной существует несколько сверхцивилизаций, – сказал черт, когда я вновь уселся на прежнее место, – каждая из которых достигла в своем развитии того уровня, который позволяет им заниматься созданием условий для появления жизни на ранее необитаемых планетах, а затем стимулировать развитие разума у их обитателей. Если это так, вполне возможно, что, по взаимной договоренности, представители сверхцивилизаций оставляют на месте работы отметки о том, кто именно поработал на той или иной планете. Что-то вроде пометок маркером на пробирках с изучаемыми микроорганизмами, которые непременно оставляет любой ученый. Мне лично такой вариант представляется куда более вероятным, чем тот, что мы рассмотрели до того, как ты принялся мыть полы пивом. Если исходить из этого, то я рискнул бы предположить, что так называемый «копирайт создателя», о котором говорил Щепа, на самом деле содержит в себе также и информацию о тех, кто в свое время позаботился о том, чтобы на Земле возникла разумная жизнь. Быть может, это инструкция о том, как с ними связаться. Посуди сам, Дима: геном человека – это же идеальный тайник! Во-первых, он сохранится в целости и сохранности до тех пор, пока жив хотя бы один представитель рода человеческого. А во-вторых, в него невозможно забраться, используя примитивные методы взлома. Для того, чтобы расшифровать информацию, содержащуюся в его же собственном геноме, человек должен был достичь определенного уровня развития.

– Точно! – саркастически усмехнулся я. – И именно сейчас мы готовы к встрече со сверхцивилизациями, на которой нас будут представлять Градоначальник и отцы «семьи».

Гамигин сразу же весь как-то сник и даже как будто обиделся на эту мою тираду. Видя это, я все же не смог удержаться, чтобы не добавить:

– Прости, Анс, но фантастику я с четырнадцати лет не читаю.

– Фантастику, говоришь? – Гамигин вновь устремил на меня свой взгляд, и я невольно поежился – в глазах его блеснул поистине сатанинский огонь. – Я уже не говорю о Рае и Аде, которые прежде представлялись тебе плодом чьей-то не вполне здоровой фантазии, но мог ли ты лет эдак пять-шесть тому назад предположить, что Москва превратится в независимое государство?

Если черт рассчитывал поставить своим вопросом меня в тупик, то он глубоко заблуждался. Я ответил, не задумываясь ни на секунду:

– Ты знаешь, сам я об этом никогда не думал, но если бы кто-нибудь тогда сказал мне об этом, то я бы не удивился.

– А вот этого уже я не понимаю, – недоумевающе посмотрел на меня черт.

Ну что ж, теперь учителем становился я.

– Видишь ли, друг мой Анс, для нас, жителей бывшей России, так же, как и для той их части, национальная принадлежность которой определяется ныне московской пропиской, власть всегда представлялась чем-то вроде стихийного бедствия. Каждый из тех, кто живет в зоне повышенной сейсмической активности, всегда помнит о том, что землетрясение случится в любом случае, будет ли он выражать по этому поводу свое недовольство или нет. Но кто окажется подготовлен соответствующим образом к тому, что может случиться в любой, самый неподходящий момент, имеет значительно больше шансов остаться после катастрофы живым. Примерно так же мы относимся к любым решениям, принимаемым властями: зная заранее, что ни к чему хорошему для нас они не приведут, мы стараемся принять превентивные меры, чтобы снизить их отрицательное воздействие хотя бы в масштабах одной отдельно взятой квартиры. Что бы ни затевали власти, мы в первую очередь думаем не о том, насколько это реально, а о том, как будем жить, если вдруг бредовая фантазия какого-нибудь очередного правителя воплотится в жизнь.

Взгляд у Гамигина был такой, словно я рассказывал ему о фактах каннибализма, имевших место в последние годы на улицах Москвы. То, что он слышал, казалось ему настолько диким, что он невольно отказывался принимать это как реальность.

– Ты считаешь это правильным? – по-прежнему удивленно спросил у меня Гамигин.

– Не знаю, – пожал плечами я. – Мы просто привыкли так жить, потому что никогда не жили иначе. Видишь ли, Анс, для того, чтобы понять подобную философию, нужно родиться и прожить большую часть своей жизни здесь, желательно не выезжая за границу даже ненадолго. Так что давай лучше вернемся к нашим баранам, то бишь к Красному Воробью, Соколовскому и Щепе.

– У тебя есть какие-то новые соображения на этот счет?

Взгляд у Гамигина был несколько отсутствующим – должно быть, он все еще продолжал размышлять над тем, что я ему сказал.

– Скорее не соображения, а повод для сомнений. – Гамигин никак не отреагировал на эту мою весьма осторожную фразу, поэтому я перешел к более расширенному ее изложению: – К открытию Соколовского, как нам известно, проявляют весьма активный интерес не только святоши, которым известно о нем по крайней мере то, что счел им нужным сообщить сам ученый. Чекистам суть открытия Соколовского скорее всего неизвестна, но их подхлестывает то, что к нему проявили интерес святоши. Симон даже если и понимает смысл того, что предложил ему на продажу Красный Воробей, то для него все это представляет прежде всего чисто коммерческий интерес. Но существует и еще одна заинтересованная сторона, которая пока еще никак себя не проявила.

Я сделал паузу, предлагая высказаться черту.

Гамигин ничего не сказал.

– Ты по-прежнему настаиваешь на том, что явился два дня назад в мою контору только затем, чтобы я помог тебе установить личность трупа, исчезнувшего таинственным образом из морга вашего управления? – спросил я.

Ни один мускул не дрогнул на лице черта. Он молча смотрел мне в глаза до тех пор, пока я сам не отвел взгляд в сторону.

– А тебе кажется, что я, как и все остальные, включился в охоту за сокровищами? – спросил Гамигин ровным, невыразительным, совершенно не свойственным для него голосом.

– Если говорить начистоту, то история с убийством Ястребова, от которого не осталось даже трупа, представляется мне слишком уж невероятной, – признался я. – В особенности в свете всего того, что произошло за истекшие сутки.

– Мы разве уже не доверяем друг другу?

Я не знал, куда деваться от пронзительного взгляда глаз Гамигина, превратившихся вдруг в капельки застывшей черной смолы.

– Ты даже не дал мне никаких зацепок, с которых я мог бы начать расследование.

Произнесенная мною фраза должна была бы обвинять детектива Гамигина, повесившего на меня мертвое дело, но прозвучала она так, словно это я сам оправдывался.

– У меня не было ничего, кроме фотографии мертвеца, невнятных показаний портье из гостиницы, в которой он проживал, и отметки о прибытии Ястребова в Ад, сделанной на паспортном контроле, – невозмутимо-спокойным голосом ответил мне черт. – Я даже не знал, с чего начинать расследование. Поэтому и обратился к тебе, рассчитывая, что у частного детектива из Московии, возможно, имеется опыт в делах подобного рода.

– Можно подумать, в Московии из городских моргов ежедневно исчезают мертвецы, – саркастически усмехнулся я, – а частные детективы только тем и занимаются, что их разыскивают.

– Значит, ты ничем не можешь мне помочь?

Я молча развел руками.

– Почему же ты взял аванс?

Вопрос чисто риторический. В приличном обществе подобные вопросы не задают. А если и задают, то сразу же после этого, не дожидаясь ответа, бьют по роже того, кому вопрос был адресован. Но Гамигин смотрел на меня, ожидая ответа. Как будто я мог хоть что-то на это ответить.

– Я взял деньги, потому что вы мне их дали!

Схватив со стола банку пива, я нервно дернул за кольцо. Шипящий поток пены ударил из-под крышки и выплеснулся мне на брюки.

– Черт! – Я вскочил на ноги, ладонью стряхивая пивную пену с брюк. – Я могу хоть сейчас вернуть тебе аванс! – раздраженно крикнул я Гамигину.

– Не стоит, – не спеша качнул головой из стороны в сторону черт. – Хотел ты того или нет, но дело сдвинулось с мертвой точки. – Гамигин взял со стола банку пива, легким движением открыл ее и сделал глоток. – Сейчас я еще более, чем прежде, уверен в том, что Соколовский, Красный Воробей и Ястребов – это одно и то же лицо.

Я глянул на черта исподлобья:

– И что теперь?

– Будем продолжать расследование.

Гамигин превосходно владел интонациями своего голоса. Он произнес эту фразу так, что мне сразу же стало ясно: черт только высказывает свое собственное мнение и не собирается на меня давить, предоставляя мне право самому ответить на заданный вопрос. Поддержка Гамигина в этом расследовании мне была не то что нужна, а просто-таки необходима. Как ни странно, черт, с которым я был знаком чуть более суток, стал за это время самым близким для меня человеком. В обстановке полнейшей неопределенности, когда вокруг меня плели сети одновременно несколько спецслужб, он был единственным, кому я доверял и на кого мог положиться. Гамигин уже доказал это сегодня, когда спас мне жизнь. Но прежде чем сказать ему об этом, я пожелал, что называется, расставить все точки над «i».

– Выходит, все же тебе тоже нужен Соколовский? – спросил я.

– В первую очередь я должен выяснить, кто такой Ястребов, – весьма рассудительно ответил на мой вопрос черт. – Было бы неплохо также отыскать его труп. Что же касается открытия Соколовского… – Гамигин сделал глоток пива. – Не скрою, мне было бы интересно узнать, какую именно информацию удалось вытащить Щепе из нуклеотидной последовательности «молчащего» участка инсулинового гена. И если это действительно то, что я думаю, то я, как гражданин Ада и как инспектор Службы специальных расследований Сатаны, безусловно, заинтересован в том, чтобы эта работа не попала в руки святош.

– Но по договору со святошами, если мне удастся отыскать материалы исследований Соколовского, я должен предоставить их тем, кто поручил мне это дело.

– Но ведь ты можешь даже и не заметить, как мини-диск с записями расшифрованной нуклеотидной последовательности окажется у меня в руках, – хитро прищурившись, посмотрел на меня Гамигин.

– Зачем тебе мини-диск?

– Я передам его своему командованию.

– И что потом?

– Записанная на нем информация будет изучена, и, если окажется, что она не содержит никаких сведений, которые могли бы нанести прямой или косвенный ущерб интересам Ада, результаты работы Соколовского будут преданы широкой огласке.

Признаюсь, Гамигин удивил меня своим искусством словесной казуистики. Прежде мне не доводилось слышать от него столь безукоризненно гладких, обтекаемых фраз, в которых было четко выверено и взвешено на аналитических весах буквально каждое слово. Обычно демон-детектив отдавал предпочтение конкретным ответам, не требующим дополнительного толкования. Чтобы помочь ему, я решил перевести выданную им сентенцию на общепонятный язык:

– То есть ты хочешь сказать, что если материалы Соколовского окажутся в Аду, то их предадут огласке только в том случае, если содержащаяся в них информация будет играть вам на руку. В противном случае она будет похоронена под спудом.

– Ты не совсем верно истолковал мои слова, – медленно покачал головой Гамигин. Так медленно, словно ему было невероятно трудно это сделать или же каждое движение причиняло ему мучительную боль. – Ад старается проводить открытую политику, но при этом нам приходится защищать собственные интересы.

Я усмехнулся и с укоризной покачал головой.

– То же самое могли бы ответить мне и святоши. Мне очень жаль, Анс, но должен заметить, что ты начинаешь говорить на том же языке, что и они.

В глазах Гамигина блеснули недобрые огоньки. Я понял, что моя последняя реплика едва не вывела черта из себя – чего я, собственно, и добивался, – но в самый последний момент ему все же удалось сдержаться.

– Что ты от меня хочешь? – наклонив голову, искоса посмотрел на меня демон-детектив. – Я состою на государственной службе и должен выполнять возложенные на меня обязанности. Это – во-первых. Во-вторых, я – демон. Или – черт, как ты выражаешься. Моя родина – Ад. И, да не прозвучит это выспренне, я счастлив и горд, что родился и живу именно в Аду, а не где-либо еще! Сказать тебе честно, я не знаю, как поступит Сатана, когда материалы исследований Соколовского окажутся у него в руках. Если они действительно стоят того ажиотажа, который вокруг них нагнетается. Но в любом случае я не собираюсь отдавать в руки святош информацию, которую они без зазрения совести используют против моего народа!

Гамигин сделал паузу, допил остававшееся в открытой банке пиво и только после этого произнес вновь удивительно спокойным голосом:

– Все.

Я открыл новую банку пива и со словами:

– Я вполне удовлетворен услышанным, – протянул ее черту.

Гамигин недоверчиво посмотрел на протянутую ему банку, как будто подозревал, что к пиву в ней был примешан настой цикуты, а затем перевел удивленный взгляд на меня.

– Мы продолжаем совместное расследование?

– Конечно, – кивнул я. – Ты ведь тоже мой клиент.

– А что мы будем делать, когда найдем материалы Соколовского?

– Во-первых, их еще нужно найти. Во-вторых, нужно убедиться в том, что это именно то, что ты думаешь. А в-третьих…

Я встряхнул несколько пустых пивных банок, стоявших на столе, прежде чем нашел полную, которая, не исключено, была также и последней.

– Когда найдем то, что ищем, тогда и подумаем, что с этим делать, – сказал я и, как гранату, дернул банку за кольцо.

Совершенно неожиданно для меня Гамигин улыбнулся, легко и открыто.

– Согласен, – сказал он. – Такая постановка дела меня полностью устраивает.

Мы чокнулись банками с пивом, скрепляя наше джентльменское соглашение.

– Чем мы будем заниматься завтра? – бодро поинтересовался Гамигин.

– Представления не имею, – честно ответил я.