Глава 10

Вперед вышел плотогон, чей плот первым причалил к Квадратному острову.

– Меня зовут Кумманнис.

Тот самый, что поначалу чуть было не впал в истерику. Сейчас он выглядел собранным, способным связно рассказать о тех событиях, свидетелем которых стал. Но по тому, как он то и дело быстро проводил ладонью по зачесанным назад волосам, как дергал себя за мочку уха или смахивал с ресницы несуществующую соринку, как дергались его плечи, когда по спине пробегала дрожь, было ясно, чего это ему стоило. Нервы плотогона были на пределе, и в любую минуту, по поводу или без, он мог сорваться.

Ему бы горячего хмеля выпить, подумал Раф.

Раф только подумал, а Отциваннур уже протянул Кумманнису чашку хмеля.

Плотогон залпом, в три больших глотка, осушил чашку, и Отциваннур вновь наполнил ее из чайника, что держал в руке.

– Спасибо, – с благодарностью кивнул плотогон.

– Да не за что, – улыбнулся Отциваннур и опустился на корточки перед человеком, приплывшим на одном плоту с Кумманнисом.

Имя его – Чхоппоттун. Это тот самый островитянин, которого Таурриммас сманил плыть вместе с ним за углем. Выглядел он немного лучше, чем когда только сошел на причал. Во всяком случае, он уже не пялился тупо в небо, а рассматривал собравшихся на причале сограждан. Вот только трудно сказать, узнавал ли он хоть кого-то из них.

Отциваннур протянул Чхоппоттуну чашку с хмелем.

Островитянин в недоумении уставился на Отциваннура.

– Пей, – Отциваннур поднес чашку к его губам. – Ты разве не хочешь пить?

Отциваннур наклонил чашку, и Чхоппоттун сделал глоток. Но тут же закашлялся, выплюнув все, что было во рту, и, обхватив руками живот, согнулся пополам, так что лоб уперся в колени.

– Эк тебя скрутило-то, – с сочувствием покачал головой Отциваннур.

– И не говори, – с хрипом выдавил из себя Чхоппоттун.

Что само по себе уже было обнадеживающим знаком. Если он еще и не до конца пришел в себя, то, по крайней мере, начал понимать, что с ним происходит.

Между тем Кумманнис продолжал свой рассказ.

– Меня многие знают – я не первый год доставляю на остров уголь, тростник и рыбу. Месяц назад, неподалеку от Затонов, я нашел огромный ком красных водорослей. Обычно, когда шторм выбрасывает красные водоросли на Мелководье, их тут же кто-то подбирает. Как уж ком, что я нашел, оказался у Затонов, не знаю. Собрав ком в сеть, я отправился в Тихую заводь, к плоскоглазым, которые охотно меняют красные водоросли на уголь. Зачем уж им эти водоросли… – Кумманнис развел руками.

– Ты не обращал внимание на то, что хижины плоскоглазых выкрашены в красный цвет? – спросил Феггаттурис.

– Конечно, я это видел, – судя по выражения лица Кумманниса, он не понял, зачем альбинос задал ему этот вопрос, а потому готовился к подвоху.

– Плоскоглазые получают краситель из красных водорослей, – сказал Феггаттурис.

– И все? – настороженно спросил Кумманнис.

– И все.

Упаннишшур посмотрел на некрашеную стену ближайшей надстройки.

– Зачем плоскоглазые красят дома?

– Понятия не имею, – пожал плечами Феггаттурис.

– Продолжай, – кивнул Упаннишшур Кумманнису.

– Плоскоглазые дали мне за водоросли двадцать одну корзину угля. Все они сейчас на моем плоту. – Кумманнис сделал паузу, как будто ждал, что кто-нибудь немедленно кинется проверять его слова. Но никто не двинулся с места. – Когда я загрузил корзины с углем на вспомогательный плот, плоскоглазые дали мне понять, что неподалеку находится делянка с отцветшим и уже начавшим подсыхать на корню тростником. Я поставил вспомогательный плот на якорь, а на базовом поплыл за тростником.

Плоскоглазые сказали правду – всего лишь в дне пути от их поселка я нашел песчаную косу, которую только-только покрывала вода, всего на несколько сантиметров. И тростник на этой косе рос отменный – стебли высокие, в полпальца толщиной, упругие, чуть подсохшие на кончиках.

Я два дня резал и вязал тростник. Завалил им всю палубу, от надстройки до кормы, и даже на крышу с десяток вязанок закинул. Уж очень хорош был тростник, жалко оставлять.

Вернувшись в селение плоскоглазых, я перераспределил груз по двум плотам и подготовился к отплытию. Но на рассвете того дня, когда я собирался покинуть селение плоскоглазых, в Тихую заводь вошла двойка плотов Таурриммаса. Вместе с ним приплыл и Чхоппоттун. Переговорив с ними, я узнал, что они собираются выменять у плоскоглазых уголь на рыбью кожу и завтра же хотят отплыть назад, к Квадратному острову. У Таурриммаса было около пятидесяти тюков рыбьей кожи. Я, помнится, удивился даже, как он ухитрился столько скопить, – невыделанная кожа быстро плесневеет и становится ни на что не годной. Таурриммас был уверен, что обмен товаров не займет много времени, и я решил подождать. Поскольку груз у меня был не скоропортящийся, один день ничего не решал, а в доброй компании путь кажется короче…

Он слишком затягивает историю, подумал Раф. Либо ему нечего рассказать, либо он не решается говорить о том, что видел.

– Если бы я знал, что произойдет, я бы не медля уплыл. Потому что… Потому что я бы предпочел сейчас стоять вместе с остальными и слушать, вместо того чтобы самому рассказывать эту историю. Вы, – выставленным указательным пальцем Кумманнис обвел полукруг собравшихся на причале островитян, – вы сейчас слушаете меня и не верите тому, что я говорю. Вы знаете, что на Мелководье никогда ничего не происходит. А я теперь знаю, что это не так.

День был облачный, но теплый. Делать было нечего. Я лежал на крыше надстройки и смотрел, как по небу плывут белые облака. Иногда мне казалось, что облако напоминает что-то уже однажды виденное. Но, что именно это было, я не мог вспомнить. Очень странное, скажу я вам, ощущение. Я знаю сам предмет, на который облако похоже, но не могу вспомнить, ни как он называется, ни для чего предназначен. Поэтому я сам придумывал им название и применение.

Игра захватила меня настолько, что я не сразу обратил внимание на шум, доносящийся с плотов Таурриммаса, стоявших возле кроны плывущего дерева…

Заметив недоумение на лицах большей части слушателей, Кумманнис вспомнил о том, что мало кто из обитателей Квадратного острова бывал в Тихой заводи, и счел нужным объяснить:

– На самом деле, никуда эти деревья не плывут. Они растут со дна отмели. Длинные, гибкие ветви деревьев поднимаются вверх на пять-шесть метров, а случается, и выше, выгибаются и снова опускаются к воде. Когда волны шевелят стелящиеся по воде ветви деревьев, при взгляде со стороны кажется, что дерево и в самом деле куда-то плывет. Хижины плоскоглазых спрятаны под сводами ветвей плывущих деревьев. Туда можно и плот загнать, но лично мне не нравится зеленый полумрак и свисающие повсюду белые, похожие на толстых червей воздушные корни, что тянутся от веток к воде. Поэтому я всегда оставляю свои плоты снаружи.

Значит, плоты Таурриммаса были причалены у ветвей плывущего дерева, метрах в сорока от моих. С крыши надстройки я видел, как на базовый плот Таурриммаса пожаловали четверо плоскоглазых. Они выплыли на досках из-под свода ветвей, перебрались на плот, и Таурриммас принялся демонстрировать им свой товар. Слов я не слышал, но, поскольку с плоскоглазыми приходится объясняться главным образом жестами, я понял, что привезенная Таурриммасом кожа им понравилась. Какое-то время между плоскоглазыми и людьми шел спор о пропорциях, в которых следует произвести обмен. Как я понял, плоскоглазые отказывались давать за кожу столько угля, сколько хотел получить Таурриммас. Но Таурриммас твердо стоял на своем, и в конце концов плоскоглазые добавили еще несколько корзин угля к тому, что предлагали сначала. Это было меньше того, на что рассчитывал Таурриммас, но он согласился на обмен.

Вскоре из-под ветвей дерева выплыли три тростниковые лодки плоскоглазых, и Таурриммас с Чхоппоттуном принялись грузить в них тюки с кожей.

Каждая лодка могла взять на борт только два тюка, поэтому процесс отправки товара в селение плоскоглазых занял без малого полдня. После этого на плот начали грузить уголь…

– Лодки, увозившие кожу, возвращались порожними? – спросил Раф.

– Да, – ответил Кумманнис.

– Почему нельзя было теми же лодками возить в селение плоскоглазых кожу, а обратно – уголь?

– Потому что плоскоглазые соображают туго, – процедил сквозь зубы Таурриммас. – Я несколько раз предлагал им сделать так, как ты говоришь. Они же только что-то квакали в ответ и продолжали все делать по-своему.

– Видимо, у них были на то причины, – заметил Феггаттурис.

– Ага, – криво усмехнулся Таурриммас и двумя пальцами ударил себя по лбу. – Мозгов у них мало – вот и вся причина.

– А что ты думаешь? – спросил Раф у Кумманниса.

– Не знаю, – покачал головой плотогон. – Я наблюдал за тем, что происходило на плоту Таурриммаса, со стороны… Плоскоглазые, действительно, порой ведут себя странно… Но в нечестности их заподозрить нельзя. Обычно они строго соблюдают условия договора.

– Ты хочешь сказать, что на этот раз плоскоглазые повели себя нечестно? – спросил Упаннишшур.

– Нет, – снова тряхнул головой Кумманнис. – Не знаю, – тут же уточнил он. – Как я уже сказал, какое-то время я смотрел на облака. До тех пор, пока не услышал шум, доносившийся с плота Таурриммаса. Приподнявшись на локте, я увидел, что плоскоглазые уже загрузили на плот примерно половину оговоренного количества угля. Но очередная лодка привезла не корзины с углем, а два тюка кожи, что раньше отдал им Таурриммас. Распакованные тюки лежали на палубе. Рядом стояли четверо плоскоглазых и Таурриммас. Плоскоглазые что-то говорили по-своему, указывая то на тюки с кожей, то на корзины с углем, которые Чхоппоттун расставлял на корме базового плота. Таурриммас в ответ кричал, размахивая руками. Как я понял, и Таурриммас, и плоскоглазые были недовольны условиями сделки. Один из плоскоглазых взял в руки кусок кожи и начал рвать его…

– Он рвал рыбью кожу руками? – удивленно переспросил Отциваннур.

– Ну да, – как-то не очень уверенно кивнул Кумманнис. – Хотя, конечно, это могла быть и не кожа…

– Но взял он ее из распакованного тюка с кожей? – уточнил Феггаттурис.

– Да, – согласился Кумманнис.

Феггаттурис посмотрел на Упаннишшура.

– Что это за кожа, которую можно рвать руками?

– Это плохая кожа, – ответил Упаннишшур.

Феггаттурис щелкнул пальцами.

– Верно!

– Мне тоже показалось, что плоскоглазые недовольны качеством кожи, – продолжил Кумманнис. – То ли они предлагали Таурриммасу забрать кожу назад и вернуть им уголь, то ли хотели уменьшить количество угля, обещанного за кожу. Переговоры ни к чему не привели. Тогда, не обращая внимания на возмущенные крики Таурриммаса, плоскоглазые прошли на корму, взяли за ручки большие корзины с углем и понесли их в лодку. Таурриммас встал у них на пути, но один из плоскоглазых легким движением руки отстранил его. Я даже удивился, насколько легко он это сделал – руки-то у плоскоглазых немногим толще тростинок. И вот тогда…

Кумманнис будто поперхнулся. Он сначала резко крутанул головой из стороны в сторону, затем дернул подбородком, как будто стараясь проглотить застрявший в горле кусок. Вспомнив о чашке в руке, он глотнул хмеля и тут же, перегнувшись через поручень, извергнул в воду всю жидкость вместе с содержимым желудка.

Виираппан подошел к Кумманнису и взял его за запястье.

– Ему плохо, – сказал старик. – Прежде чем продолжать рассказ, ему нужно отдохнуть.

– Он уже почти все рассказал, – возразил Феггаттурис.

– Он не может продолжать, – стоял на своем Виираппан.

– Могу, – опершись рукой о поручень, Кумманнис выпрямился и снова повернулся к островитянам. – Таурриммас выхватил из-за пояса нож и ударил им плоскоглазого между глаз. Точно так, как он показал, – Кумманнис кивком указал на альбиноса. – Только Таурриммас ударил плоскоглазого не рукояткой, а острием ножа… Кровь… – Кумманнис снова судорожно сглотнул. Живот его втянулся. Но на этот раз плотогону удалось подавить рвотный спазм. – Я видел кровь… – он быстро провел ладонью по лицу, как будто хотел стереть воспоминания. – Я плохо помню, что происходило потом. Я не потерял сознание, но находился в каком-то странном состоянии, когда память не фиксирует происходящие события. Помню только отдельные фрагменты… Я стою на палубе, а рядом со мной Чхоппоттун, мокрый, с перекошенным от ужаса лицом. Почему-то я хорошо запомнил, что лицо его показалось мне похожим на одну из тех уродливых масок, что плел одно время из тростника Отциваннур… Чхоппоттун трясет меня за плечи и кричит, что нужно скорее уплывать… Меня и самого трясет… Руки ходуном ходят… Я пытаюсь разглядеть, что происходит на плоту Таурриммаса, но ничего не вижу. А Чхоппоттун уже вытягивает якорь. Тогда я начинаю разворачивать парус… – Глянув по сторонам, Кумманнис нашел взглядом Отциваннура и протянул ему пустую чашку. Отциваннур вылил в чашку остававшийся в чайнике хмель. Кумманнис сделал маленький, осторожный глоток. Затем – еще один. Глубоко вздохнул. – Мы плыли всю ночь. Чхоппоттун сидел в надстройке, забившись в угол и обхватив руками колени. На мои вопросы он не отвечал, как будто не слышал их. Я же… Я не мог даже на секунду отвлечься от мысли о том, что произошло на плоту Таурриммаса. Мне сделалось немного легче, только когда я стал убеждать себя в том, что ничего не было. То есть, что-то, несомненно, случилось, но совсем не то, что я себе вообразил. Таурриммас повздорил с плоскоглазыми – да, это я видел. А потом… – Кумманнис беспомощно всплеснул руками. – До плота Таурриммаса было не так близко… Солнце слепило мне глаза… Я мог увидеть то, чего на самом деле не было…

– Так, значит, Таурриммас не убивал плоскоглазого? – спросил Упаннишшур.

– Я почти убедил себя в этом, – горько усмехнулся Кумманнис. – К утру я бы, наверное, и сам в это поверил… Но в надстройке сидел Чхоппоттун с помутившимся рассудком. Как это объяснить?.. А ближе к полудню следующего дня нас нагнал Таурриммас, который сам рассказал о том, что произошло.

– Я сказал, что плоскоглазые повели себя нечестно! – протестующе вскинул руку Таурриммас. – Они хотели пересмотреть уже заключенный договор! А этого делать нельзя!

– Этого делать нельзя, – подтвердил Упаннишшур.

– Поэтому мне пришлось отстаивать свои права! – еще раз, теперь уже азартно, махнул рукой Таурриммас, вновь почувствовавший, что общественное мнение на его стороне.

– Поэтому ты убил плоскоглазого, – негромко произнес молчавший все это время Чхоппоттун.

– Я не хотел его убивать! – затряс головой Таурриммас. – Я всего лишь…

Положив ладонь Таурриммасу на плечо, Упаннишшур заставил его умолкнуть.

– Ты рассказал все, что знаешь? – спросил он у Кумманниса.

– Да, как будто… – Кумманнис задумчиво поскреб ногтями давно не бритую щеку. – Точно, мне больше нечего сказать… Кроме того, что лично я никогда больше не поплыву к плоскоглазым за углем.

– Почему? – удивленно вскинул брови Упаннишшур.

– Теперь я их боюсь.

– Я тебя не понимаю, – качнул головой Упаннишшур. – В чем причина твоего страха?

– Если человек смог убить плоскоглазого, кто знает, может быть, и плоскоглазые начнут убивать людей?

– Выходит, ты абсолютно уверен в том, что Таурриммас убил плоскоглазого?

– А как же иначе? – Кумманнис развел руками и растерянно посмотрел на островитян. – Как иначе-то?.. Он ударил плоскоглазого ножом… Точно меж глаз… Как рыбаки бьют вытащенного на палубу двухметрового донника, чтобы он своим хвостом не снес поручни.

– Ты был далеко, и глаза тебе слепило солнце, – напомнил Упаннишшур.

– Я видел то, что видел, – убежденно стоял на своем Кумманнис. – А не верите мне, так спросите Чхоппоттуна, он-то был рядом.

– Я находился рядом, – так же тихо, как и в первый раз, произнес Чхоппоттун. При этом он смотрел не на островитян, а туда, где край Кумманнисова плота мерно ударялся о причальную палубу. – Я находился так близко, что кровь плоскоглазого попала мне на руку.

– Ты видел, как умер плоскоглазый? – спросил Упаннишшур.

– Нет, – по-прежнему глядя в сторону, ответил Чхоппоттун. – Я, как только понял, что произошло, нырнул в воду и поплыл к плоту Кумманниса.

– Почему ты так поступил?

– Я испугался.

– Ты испугался плоскоглазых? Того, что они могут напасть на тебя?

Чхоппоттун повернул голову и посмотрел Упаннишшуру в глаза.

– Я испугался Таурриммаса.

– Таурриммаса? – почти искренне удивился Упаннишшур. – Он же не сделал тебе ничего плохого.

Чхоппоттун отвернулся и закрыл глаза.

– А тебе не страшно находиться рядом с убийцей? – спросил Упаннишшура Феггаттурис.

Упаннишшур одарил альбиноса уничижительным взглядом.

– Ты, видимо, не понял, что произошло, – холодно произнес он.

По всему было видно, Феггаттурис Упаннишшуру не нравится.

– Да? – саркастически усмехнулся Феггаттурис. – А между прочим, Таурриммас и сейчас при ноже.

Упаннишшур глянул на Таурриммаса. Взгляд его скользнул вниз, задержался на рукоятке ножа, торчащей из-за пояса плотогона.

Рафу показалось, что он уловил тревогу во взгляде Упаннишшура. На секунду он даже подумал, что Упаннишшур прикажет Таурриммасу отдать нож. Но Упаннишшур быстро обуздал эмоции. Настолько быстро, что Раф начал сомневаться, а не увидел ли он то, чего не было? Всякое может привидеться, когда происходит такое, чего, в принципе, не может быть… Не должно быть… Ведь, если верны предположения Виираппана…

– Хорошо, – тихо, почти неслышно хлопнул в ладоши Упаннишшур. – Давайте теперь послушаем, что расскажет сам Таурриммас.

Он ободряюще улыбнулся плотогону и сделал приглашающий жест рукой.

Таурриммас переступил с ноги на ногу, кашлянул в кулак. Глянул исподлобья на желающих услышать его историю, а может быть, просто так стоящих на причале островитян.

– Да что тут рассказывать-то? – угрюмо вопросил он. И сам же ответил: – Вы все уже слышали. История простая, как рыбацкий крючок. Я собрал рыбью кожу. Много собрал. Так много, что пришлось взять помощника, – Таурриммас указал на сидевшего с закрытыми глазами Чхоппоттуна. – Помощник оказался ненадежным, но это уже другая история. Мне и прежде приходилось иметь дело с плоскоглазыми, и я знал, что при обменах они бывают не чисты на руку. Поэтому, прибыв на место, я потребовал, чтобы тюки с кожей были пересчитаны тут же, на плоту. После этого мы договорились о том, что за каждый тюк плоскоглазые дадут по три двуручные корзины угля, и начали отгрузку товара. Все было честно, все по справедливости. Но, как верно заметил Кумманнис, плоскоглазые сначала сняли с плота всю кожу и только после этого начали завозить уголь. Поначалу-то я не придал этому значения. Ну, думаю, шут с ними, у меня достаточно времени, пускай как хотят, так и делают. Я только стою и корзины с углем считаю. А Чхоппоттун их на корме аккуратно расставляет и веревками крепит. Что же дальше? Загрузили мы ровным счетом сорок две корзины, – меньше половины того, что мне причиталось, – как вдруг приплывает очередная лодка и плоскоглазые сгружают с нее два тюка кожи. Кладут они, значит, эти самые тюки на палубу, распаковывают и начинают объяснять мне, что кожа, мол, плохая, ни на что не годная, потому что, видите ли, заплесневела. Я им вполне спокойно отвечаю, что кожа, которую я им привез, была наивысшего качества, в чем они сам имели возможность убедиться еще до того, как мы договариваться об обмене стали, а откуда они это барахло взяли, я не знаю, да, честно говоря, и знать не хочу. Это, говорю, ваша кожа и ваша проблема, а мне, давайте-ка, мой уголек отгрузите. Но плоскоглазые меня не слушают – делают вид, будто не понимают, что я им говорю, – и все вчетвером направляются на корму. Там цепляют корзинки с углем, которые Чхоппоттун привязать не успел, и тащат к лодкам. Представьте себе мое состояние! – в порыве сердечной откровенности Таурриммас прижал руки к груди. – Плоскоглазые жулики уносят мое добро! То, что я честно у них выменял! А взамен подсовывают какую-то травленную плесенью кожу! Да если бы мне нужна была кожа, я бы не повез ее менять! И что же мне делать? – Руки Таурриммаса бессильно, как плети, упали вниз. – Натурально, я встаю на пути у плоскоглазых и требую, чтобы они поставили корзины на место, забирали назад плесневелую кожу, что привезли с собой, и без проволочек загрузили на плот недостающий товар. Иначе, говорю, больше никаких дел с вами иметь не буду! И всем на Квадратном острове расскажу, что в Тихую заводь за углем лучше не плавать, потому как народ там живет бесчестный. Плоскоглазый, что ближе других ко мне оказался, посмотрел сквозь меня, будто я прозрачный, и неожиданно ударил в грудь. И не ударил даже, а только коснулся открытой ладонью моей груди. Не знаю, что и как он сделал, но у меня при этом перехватило дыхание и я упал на палубу. Кстати, – Таурриммас вытянул руку в сторону сидевшего у поручней Чхоппоттуна, – работник, которого я нанял, находился всего в дух шагах, но даже и не подумал прийти мне на помощь. Конечно! – Таурриммас патетически всплеснул руками. – Тащат-то не его добро!

– Плоскоглазые забирали свое, – глядя в сторону, уныло произнес Чхоппоттун.

– Уголь я получил в обмен на кожу! – подавшись в его сторону, проорал Таурриммас.

Чхоппоттун никак на это не отреагировал.

– Одним словом, – продолжил Таурриммас, – я был унижен, оскорблен, обманут и, кроме всего прочего, меня пытались ограбить. Как бы вы поступили на моем месте? – Он вытянул руку, призывая любого желающего дать ответ на вопрос. Желающих не нашлось. – Я знаю, что злость – плохой советчик. Но в тот момент я не понимал, что делаю. Я должен был любой ценой остановить плоскоглазых, уносивших мой уголь! Я должен был сделать это не только ради себя, но и во имя всех людей! Потому что в моем лице оскорбление было нанесено всем нам! Всему Квадратному острову! – поймав нужную интонацию, Таурриммас вошел в раж и едва не подпрыгивал на месте. А слушавшие его островитяне перешептывались и одобрительно качали головами. – Справиться с четырьмя плоскоглазыми голыми руками я был не в состоянии. Поэтому я схватил первое, что подвернулось под руку, и ударил того, что находился ближе других. Я готов поклясться, – Таурриммас припечатал ладонь к груди, – что не собирался убивать плоскоглазого. Я хотел только как следует проучить его. Нож в моей руке оказался по чистой случайности. – Пауза. – Кроме того, кто сказал, что плоскоглазый умер? Я лично не видел его мертвым. Готов поспорить, Кумманнис и Чхоппоттун тоже этого не видели. Так о чем разговор? – Таурриммас раскинул руки в стороны и чуть отклонился назад, как будто призывал любого желающего ударить его посильнее в живот. – Скорее всего, я ему только кожу на лбу поцарапал – отсюда и кровь… А плоскоглазые, побросав корзины с углем, утащили своего раненого приятеля в лодку и уплыли. Больше они не появлялись. Я понял, что не получу обещанный мне уголь. А соваться под своды плывущего дерева мне совершенно не хотелось. Плоскоглазые, должно быть, только и ждали, чтобы я заглянул к ним в селение, – наверняка ведь поквитаться со мной хотели. Ну, что тут поделаешь?.. Обидно, конечно: кожу потерял, угля и половины того, что должно, не получил. Ну, да хорошо еще, что живым вернулся. А то ведь… – Таурриммас умолк, не закончив фразу, и с досадой махнул рукой: – А, ладно…

Таурриммас посмотрел на Упаннишшура, давая понять, что закончил рассказ.

– Что ж, – Упаннишшур одернул полу кожаной куртки. – Теперь мне все ясно, – он посмотрел на сограждан. – Надеюсь, всем остальным тоже понятно, что произошло.

– А что, собственно, произошло? – спросил мужчина с рыжеватой, клинышком, бородкой.

– В самом деле, – поддержал его высокий детина, косая сажень в плечах, с глазами навыкате. – Что за беда? – он раскинул руки в стороны, как будто хотел обхватить ими всех находившихся на причале и собрать вместе, как тростинки в вязанку. – Чего мы тут собрались-то?.. А?

Феггаттурис растерянно и, как показалось Рафу, даже немного испуганно посмотрел на лица собравшихся.

– Вы что тут, спятили все? – тихо, полушепотом произнес он. – На Мелководье впервые произошло убийство. А вы считаете, что ничего не случилось?..

– Как мы уже выяснили, об убийстве речь не идет, – перебил альбиноса Упаннишшур. – Никто не видел мертвого плоскоглазого.

– Я его видел! – ткнул себя пальцем в грудь Феггаттурис. – Понял, ты?.. Я видел мертвого плоскоглазого с дыркой во лбу! – Феггаттурис сделал шаг в сторону Упаннишшура и ткнул его пальцем в лоб. – Таурриммас убил плоскоглазого! Тебе это ясно?

Упаннишшур недовольно поджал губы. Ему не нравилось то, как вел себя Феггаттурис. И даже не потому, что альбинос пытался задеть его лично, а потому, что он все делал неправильно. Феггаттурис был излишне эмоционален, излишне порывист, излишне уверен в себе… Эта излишность так и перла из него, создавая атмосферу дискомфорта. Именно поэтому находиться рядом с Феггаттурисом было неприятно. Настолько неприятно, что хотелось бежать. Будь Упаннишшур заурядным обитателем Квадратного острова, он, возможно, именно так и поступил бы. Нет, конечно, он бы не побежал, а развернулся и ушел, сохраняя чувство собственного достоинства. Но положение, что занимал он в общине, обязывало его даже в такой, прямо скажем, крайне неприятной ситуации проявлять выдержку и самообладание, соответствующие… Соответствующие.

– А что ты делал в Тихой заводи? – спросил у альбиноса Упаннишшур. – Между прочим, никто из тех троих, кто рассказывал о происшествии, не упомянул о тебе. – Он посмотрел на свидетелей. – Или я ошибаюсь?

– Не было его в Тихой заводи! – уверенно заявил Таурриммас. – Я увидел его только на третий день после отплытия, когда он нагнал нас и принялся орать со своего плота, что это я, мол, убил плоскоглазого, а потому должен вернуться, чтобы эти лягушата провели объективное дознание и судили меня по своим законам.

– Я ничего не говорил о лягушатах, – вставил Феггаттурис.

– Понятное дело, – с чувством собственного превосходства усмехнулся Таурриммас. – Так называют плоскоглазых только бывалые плотогоны.

– Так называют плоскоглазых надменные олухи! – неожиданно для себя самого заявил во всеуслышание Раф.

Слушавшая разговор публика зашумела. Гомон был настолько неопределенный, настолько лишенный ярко выраженной эмоциональной окраски, что невозможно было понять, какую сторону поддерживают островитяне.

– Тихо! Тихо! – поднял руку над головой Упаннишшур. Голоса тотчас же смолкли. – Мы сейчас обсуждаем не прозвища плоскоглазых.

В наступившей тишине отчетливо прозвучал негромкий голос Виираппана:

– Любопытно, а что мы сейчас обсуждаем?

– Насколько я понимаю, – улыбнулся Упаннишшур, – мы обсуждаем тот факт, что плоскоглазые оказались ненадежными партнерами.

– Да-а? – Виираппан озадаченно почесал бороду. – А я-то думал…

– А раз так, – продолжил свою речь Упаннишшур, – мы должны предпринять какие-то шаги, которые в дальнейшем должны обезопасить наши торговые отношения.

– Таурриммас подсунул плоскоглазым заплесневелую кожу, поэтому они и вернули ее, – сказал Феггаттурис. – В первых двух тюках, что показал плоскоглазым Таурриммас, кожа была хорошая. Очень хорошая. А в остальных – гниль, обернутая сверху кусками новой кожи. И, по-вашему, это справедливый обмен?

– Откуда ты знаешь, что было в моих тюках? – набычился Таурриммас. – Ты не помогал мне их паковать.

– Я помогал плоскоглазым их распаковывать, – ответил Феггаттурис. – И я видел, что за гниль ты им подсунул, обернув сверху двумя-тремя слоями новой кожи.

– Ложь! – Таурриммас крест-накрест взмахнул руками. – Подлая ложь! – Указательный палец – в грудь альбиносу. – Тебя не было в Тихой заводи!

– То, что ты меня не видел, еще не означает того, что меня там не было, – презрительно усмехнулся Феггаттурис. – Я приплыл в Тихую заводь за три недели до тебя. И покинул ее после того, как узнал, что произошло.

– Спросите у Кумманниса! – Таурриммас ткнул пальцем в плотогона. – Он тоже скажет, что не видел Феггаттуриса в Тихой заводи!

– Вы и не могли меня видеть, – Феггаттурис махнул рукой на собиравшегося что-то сказать Кумманниса, и тот так и не произнес ни слова. – Мой плот стоял под сводом плывущего дерева.

– С чего это вдруг ты его туда загнал?

– Это мое дело.

– Ты уверен, что плоскоглазый умер? – спросил Упаннишшур.

– Я видел труп.

– Полагаю, ты не можешь утверждать, что это именно тот плоскоглазый, с которым повздорил Таурриммас, – Упаннишшур лукаво прищурился и погрозил Феггаттурису пальцем. – Ты не мог этого видеть.

– Для того чтобы получить два, нужно всего лишь к одному прибавить один, – Виираппан улыбнулся и повторил жест Упаннишшура – погрозил ему пальцем. – Кого ты хочешь обмануть, Упаннишшур? Себя? – Он указал рукой на того, к кому обращался. – Меня. – Он показал на себя. – Феггаттуриса. – Жест руки в сторону альбиноса. – Или, – широким круговым движением руки Виираппан обвел всех присутствующих, – вообще всех, кто готов тебя слушать? – Старик сделал шаг вперед и, наклонив голову, с интересом посмотрел на Упаннишшура. – Зачем тебе это? После всего, что мы здесь услышали, всякому здравомыслящему человеку ясно – Таурриммас убил плоскоглазого! И если он сам не желает этого признать…

– Замолчи, старик! – взмахнул руками Таурриммас. Он был похож на птицу, которую подбили камнем, – она падала, но, отчаянно взмахивая крыльями, все еще пыталась выровнять полет. – Я не хочу никого обманывать! Да, я ударил плоскоглазого. Одного из тех, что пытались ограбить меня и в конце концов все же ограбили! Но я не видел его мертвым! Если этот человек, – он указал на Феггаттуриса, но при этом не взглянул на него, – утверждает, что плоскоглазый умер, что ж, – Таурриммас раскинул руки в стороны, – выходит, я его убил. В чем моя вина? Объясните – я не понимаю! Каждый из нас убивает птицу, рыбу или иного морского зверя, когда хочет есть. Когда ему нужна кожа, иглы или панцирь. Я убил плоскоглазого, который хотел украсть мой уголь. Уголь был мой, поскольку я за него заплатил! Скажите мне, разве я не прав?

Обращаясь с вопросом ко всем островитянам, Таурриммас, тем не менее, посмотрел на Упаннишшура. Именно от него плотогон ждал ответа, который все должен был поставить на свои места. Таурриммас почти не сомневался, каков будет этот ответ. И он не ошибся.

– Я не понимаю, почему столько шума поднято из-за какого-то плоскоглазого? – Дабы в полной мере продемонстрировать свое удивление, Упаннишшур пожал плечами, развел руки в стороны, головой покачал, да еще и губы скобкой выгнул. – Не понимаю, – повторил он еще раз, уже без нажима, но и без вопросительных интонаций.

Раф вдруг почувствовал, что ему невыносимо противно смотреть на это случайное собрание, омерзительно слушать циничные, насквозь лживые речи Упаннишшура. У него появилось желание немедленно сесть на плот, распустить парус, уплыть куда-нибудь подальше и больше никогда не возвращаться на Квадратный остров. Забыть о нем. Забыть обо всех его обитателях… А что, он прекрасно проживет и без них. Ну, разве что только Отци будет ему не хватать…

Пожалуй, он так и поступит. Но для начала… Для начала Раф решил забить все гвозди по самую шляпку, чтобы потом не мучиться неопределенностью и не упрекать себя за непродуманное, скоропалительное решение.

– А если бы Таурриммас убил человека? – спросил Раф.

– Эй! – повернувшись в сторону Рафа, Упаннишшур поднял руку и помахал открытой ладонью. – Ты что такое говоришь? Люди не убивают людей!

Упаннишшур перевел взгляд на сгрудившихся возле надстройки островитян, и те дружно закивали.

– В чем разница между человеком и плоскоглазым? – Это снова Раф задал вопрос.

Упаннишшур развел руки в стороны и улыбнулся, как будто увидел перед собой нечто такое, чему не мог подобрать названия. Затем он медленно поднял правую руку и пальцами коснулся груди.

– Я должен отвечать на этот вопрос?

– Мне все равно, – тряхнул головой Раф. – Пусть ответит любой, кто считает, что, убив плоскоглазого, Таурриммас не совершил преступления.

Упаннишшур окинул взглядом островитян и понял, что ни один из них не сможет ответить Рафу так, чтобы не возникло новых вопросов.

– Плоскоглазые, – медленно, даже, может быть, вкрадчиво, словно стараясь успеть оценить реакцию слушателей на каждое произнесенное слово, начал Упаннишшур, – как всем нам хорошо известно, принадлежат к иному биологическому виду. А из того, что они лучше нас приспособлены к жизни на воде, я могу сделать вывод, что плоскоглазые значительно ближе к животному миру, нежели к людям. То есть, это социальные животные, обладающие некоторыми практическими навыками, дающими им преимущество перед другими, более примитивными видами. Но при этом их чисто механические, закрепленные на уровне инстинктов действия ни в коем случае нельзя расценивать, как проявление разума.

Довольный собой, Упаннишшур расправил плечи и выпятил грудь. Он и сам не ожидал, что сумеет так четко и ясно сформулировать самую суть вопроса.

– Так, – Феггаттурис наклонился вперед и звонко хлопнул себя ладонями по коленкам. – Похоже, тут все сошли с ума. – Он произнес это не с осуждением, не с угрозой, скорее с жалостью. – Если никто из вас не удосужился выучить хотя бы два десятка слов из языка плоскоглазых, то это еще не повод для того, чтобы называть их неразумными животными. Любой плотогон, менявшийся с плоскоглазыми товаром, да хоть тот же Таурриммас, подтвердит, что плоскоглазые умеют считать. Они живут в домах, делают тростниковые лодки…

– Птицы тоже вьют гнезда, – ввернул Таурриммас.

– Ага, – насмешливо кивнул Отциваннур. – А еще птицы несут яйца для того, чтобы люди их ели. А плоскоглазые специально для нас уголь добывают.

– Вот! – щелкнул пальцами Феггаттурис. – Что вы все будете делать, если плоскоглазые не станут снабжать вас углем?

– Не надо драматизировать ситуацию, – недовольно поморщившись, помахал рукой Упаннишшур. – На Мелководье никогда ничего не происходит. – Прозвучало это, как заклинание, призванное отогнать злых духов, чьи черные крылья уже хлопали над головой. – Плоскоглазые испокон веков меняли уголь на вяленую рыбу и кожу…

– До тех пор, пока вы не стали подсовывать им гнилую рыбу и заплесневелую кожу, – вставил Феггаттурис.

Упаннишшур словно и не услышал того, что сказал альбинос.

– …Так было и так будет всегда. Ничто не в силах изменить сложившийся порядок вещей.

– В конце концов, – подошел к вопросу с практической стороны Таурриммас, – селение плоскоглазых в Тихой заводи не единственное. Я и сам туда больше никогда не поплыву. После того, как меня обокрали…

– Умолкни, – произнес Феггаттурис негромко.

Но прозвучало это настолько внушительно, что Таурриммас умолк, будто язык проглотил, голову в плечи втянул и даже шаг назад сделал, точно за спину Упаннишшура хотел спрятаться. Что уж он услышал в голосе Феггаттуриса, о том Таурриммас, наверное, никогда никому не расскажет.

– Гниль сырая, – повернувшись спиной к Упаннишшуру с Таурриммасом, альбинос обращался к островитянам, надеясь, что среди них все же есть разумные люди. – Да напрягите же наконец свои мозги. Плоскоглазые – это не рыба, которая все равно идет на нерест, даже если на ее пути каждый год ставят сети и переметы. Они не станут сотрудничать с вами, если вы будете вести себя, как последние поганцы. И не одна только Тихая заводь, а все плоскоглазые Мелководья перестанут снабжать вас углем, если вы не докажите им, что Таурриммас единственный урод среди вас. Если вы хотите, чтобы все оставалось как всегда, – а вы, как я погляжу, только этого и хотите! – вам следует отдать Таурриммаса плоскоглазым, чтобы они могли судить его по своим законам.

– Нет, – спокойно и ровно произнес за спиной альбиноса Упаннишшур.

– Я готов поддержать тебя, Феггаттурис, – поднял руку Отциваннур. – Только мое мнение на острове все равно ничего не значит.

– А я вообще не местный, – грустно улыбнулся в бороду Виираппан.

Остальные стояли, опустив голову или глядя в сторону, будто речь Феггаттуриса не имела к ним никакого отношения.

– Нет, – еще раз повторил Упаннишшур. – То, что ты предлагаешь, для нас неприемлемо.

– Почему? – через плечо глянул на него Феггаттурис.

– Потому что это внесет элемент хаоса в систему нашего общества, – объяснил Упаннишшур. – А хаос ведет к деградации и распаду. Основа нашего общества – стабильность, которую никто не смеет нарушать.

– Таурриммас уже сделал это.

– То, что сделал Таурриммас, касается только самого Таурриммаса.

– Это коснется всех…

– …Если мы начнем думать и действовать так, будто действительно что-то произошло.

Феггаттурис озадаченно прикусил верхнюю губу и двумя пальцами сжал подбородок.

– Тебе не кажется, что ты пытаешься сохранить лишь иллюзию стабильности?

– А в чем разница? – усмехнулся Упаннишшур. – Я лично ее не вижу.

Феггаттурис поскреб указательным пальцем висок. По всему было видно, что он старается, но никак не может понять логику рассуждений своего оппонента.

Упаннишшур наклонился и тихо произнес альбиносу на ухо:

– Разве наша жизнь сама по себе не есть грандиозная иллюзия?

Затем он трижды хлопнул в ладоши и громко произнес, обращаясь ко всем присутствующим:

– Расходитесь! Здесь больше не будет ничего интересного!