Глава 9
Допрос.
Обычно проходит по четко отработанной, отлаженной схеме. Особенно в тех случаях, когда инспектор и сам не знает, что хочет услышать. А если к тому же подозреваемый не понимает, что от него нужно этому страшному человеку, облеченному властью, способному стереть его в пыль, растоптать или развеять по ветру, то это уже не допрос, а полный привет. Кому? Нетрудно догадаться.
– Почему ты его убил? У вас с ним были какие-то дела? – инспектор изо всех сил ударил ладонью по столу – металлический лист на четырех ножках, привинченных к полу. Звук – восхитительный. Резонирует и раскатывается по крошечной камере басовито. Так и хочется, пока не затихло, снова грохнуть как следует. – Говори, затемненыш!
Подозреваемый сидит на табурете, также привинченном к полу. До стола от него около метра. Но при каждом ударе по столу подозреваемый сгибает спину и втягивает голову в плечи. При этом он еще пытается прикрыть лицо руками, как будто боится, что вошедший в раж инспектор, хлопнув звучно по столу, тут же влепит и ему звонкую затрещину. Но руки подозреваемого скованы наручниками, короткая цепь которых пропущена под ножкой табурета. Одет несчастный в серую робу, которая велика ему на три размера, ноги босые. В этом испуганно скорчившемся на табурете человеке совсем непросто узнать вальяжного, самоуверенного и в меру нагловатого официанта из кафе, неподалеку от которого недавно произошло убийство.
Опираясь одной рукой о стол, инспектор наклоняется вперед. Подозреваемому кажется, что над ним нависает лик создателя, готовый вынести приговор всему человечеству: «Виновны!»
– За что ты его убил?
Бедняга судорожно трясет головой и пытается делать какие-то движения скованными руками. После допроса, продолжающегося четыре часа кряду, во рту у него пересохло, горло сдавил спазм. Ему с трудом удается выдавить из себя только:
– Н-нет…
– Что? – са-турат делает вид, что не расслышал. – Говори громче, выродок!
Подозреваемый откидывает голову назад и в отчаянии орет в потолок:
– Не-е-ет!
Инспектор с досадой цокает языком и вроде как с укоризной даже головой качает.
– Ты перерезал ему глотку, чтобы забрать деньги? Ты видел его бумажник, когда он расплачивался в кафе?
– Нет! Нет! Нет!… – трясет головой подозреваемый.
Если бы он мог дотянуться, то наверняка бы разбил лоб об угол табурета.
– Что «нет»? – удивленно спрашивает инспектор.
– Я не убивал… Я…
– Ты убил его из-за того, что вы повздорили, когда ты подошел к его столику?
Подозреваемый молча роняет голову на грудь. У него уже нет сил отказываться от абсурдных, совершенно нелепых обвинений, что пытаются навесить на него са-тураты.
– Говори! – Металлический грохот вновь ударяется в стены.
Подозреваемый, всхлипывая, кусает губы. Слезы текут у него по щекам, скатываются по носу и темными пятнами расплываются по серому бетонному полу.
– Ну ты и гад! – едва ли не с восхищением произносит инспектор.
Официант не может взять в толк, почему его обвиняют в убийстве? Да, он обслуживал человека незадолго до того, как его убили. Так ведь если бы его одного! В тот праздничный малый цикл клиентов было раз в десять больше, чем обычно. Официант и запомнил-то его лишь потому, что мужик хоть и с бабой пришел, а все равно только место занимал: заказал стакан бальке и порцию сахарного льда. А потом мужик и вовсе куда-то исчез – вышел на пару минут, и нет его. Дамочка нервничать начала: пока кавалера-то не было, она полный стол заказала. Дамочка, надо сказать, хотя и в возрасте, но очень даже недурна собой. Особенно хороши у нее ноги – длинные, стройные, с крепкими, как у спортсменки, икрами. Женщина знала об этом и все время напоказ их выставляла. Собственно, из-за этих красивых ног официант и решил войти в положение женщины, когда ясно стало, что кавалер ее совершенно хамским образом бросил. Ну они ж не знали тогда, что его зарезали!… А у женщины, как оказалось, денег не хватало, чтобы расплатиться за все. В общем, официант забрал со стола то, что не тронуто, что можно снова подать, да еще простил ей двенадцать рабунов. Честное слово, жалко стало бедняжку, она ведь и без того расстроилась хуже некуда – и это в праздник-то!…
Позже, когда женщина ушла, пронесся слух, что неподалеку в переулке кого-то зарезали, но тогда официант даже и не подумал, что это тот самый бесследно пропавший кавалер. А на следующий малый цикл в кафе са-тураты нагрянули. И дамочку ту самую с собой привели. Расспрашивать стали, что, мол, да как? Ну, официант, само собой, рассказал все, как было. Да, собственно, что ему было скрывать-то? И женщина все подтвердила. Да, говорит, этот милый человек спас, можно сказать, мою честь. Так прямо и сказала! Ну, са-туратам, понятно, до чести женской дела никакого, им убийца требуется. Полазили они по кафе – улики какие искали или что другое, поди пойми, скорее всего просто зарплату отрабатывали, в кафе ведь за малый цикл Праздника Изобилия столько народу побывало, что с таким же успехом можно было надеяться найти орудие убийства в ближайшем мусорном баке, – с другими официантами, работавшими в тот малый цикл, поговорили, потом минут на десять заперлись с хозяином в его кабинете, после чего хозяин, как водится, велел са-туратам джафа подать. Выпили са-тураты свой джаф и, не попрощавшись, ушли. А еще малый цикл спустя его в городское управление са-турата вызвали, в отдел особо тяжких преступлений. Не вызвали даже, как принято, повесткой, а позвонили домой и вежливо так зайти попросили, свидетельские показания подписать. Ну, он и зашел перед работой. И ведь ни мыслей темных в тот малый цикл в голове не было, ни даже предчувствия дурного. Все, как перед Ше-Шеолом самим, рассказал, все требуемые бумаги подписал. И что в итоге?…
– Отвечай, когда тебя спрашивают, затемненыш гадкий! – Удар ладонью по столу – официанту кажется, металлический гул отдается у него в черепе, и он еще глубже старается втянуть голову в плечи. – Ма-ше тахонас, выродок!…
Не глядя на инспектора – в пол, только в пол, – официант разевает рот и дико, с подвывом орет:
– А-а-а-а-а!…
Протяжно, на одной ноте. Тупо и бессмысленно.
В стене открывается узкая, почти незаметная дверца без ручки, и в комнату для допросов входит еще один са-турат – без кителя, в рубашке с закатанными по локоть рукавами. Он слегка похлопывает напарника по плечу и, когда тот к нему оборачивается, сначала улыбается, а затем головой качает: все, мол, готов, паршивец, выработал свой ресурс. Инспектор, проводивший допрос, делает коллеге приглашающий жест рукой и отходит в сторону. Прислонившись к стене, он с чувством выполненного долга складывает руки на груди, но взгляд его по-прежнему устремлен на подозреваемого. Второй са-турат присаживается на угол стола, кладет ладони на поднятую коленку и с мягкой, всепрощающей улыбкой смотрит на макушку официанта. Много таких же макушек довелось ему повидать, и вот что удивительно – на всех без исключения волосы росли, закручиваясь по часовой стрелке. И не иначе! Закон природы, что ли, такой? Сколько ни думал над этим вопросом инспектор, так и не смог отыскать ответ. Он даже у парикмахера своего спрашивал, тот нос только почесал и сказал, что никогда не обращал на это внимания. Вот то-то, усмехнулся са-турат, в том и заключается разница между парикмахером и инспектором отдела особо тяжких преступлений, что один работает руками, а другой – головой.
Официант уже не голосил, а только тихо подвывал, скованными руками пытаясь утереть, но только размазывая по лицу слезы и сопли.
– Эй! – позвал его негромко вновь прибывший инспектор и, качнув ногой, легонько ткнул носком ботинка подозреваемого в коленку.
Официант шмыгнул носом и приподнял голову. Инспектор приветливо улыбнулся, достал из кармана скомканный носовой платок и кинул подозреваемому. Тот вначале с недоумением посмотрел на платок, потом провел им по губам, вытер глаза, щеки, лоб.
– Спасибо. – Он протянул платок са-турату.
Инспектор только кончиками пальцев махнул – оставь себе – и голову к плечу наклонил, как будто так ему было удобнее смотреть на сидевшего перед ним человека в серой робе. Официант – или, может быть, уже бывший официант – зажал платок в кулаке, словно это была последняя нить, связывающая его с привычной жизнью, оставшейся за стенами камеры для допросов.
– Есть хочешь? – спросил инспектор.
Подозреваемый отрицательно мотнул головой.
– Пить?
– Да…
Са-турат сделал знак напарнику. Тот вышел и через минуту вернулся, поставил на стол бумажный стаканчик с водой. Сидевший на углу стола инспектор медленно протянул руку, взял стакан и, чуть прищурив глаз, как бы в задумчивости посмотрел на подозреваемого. Он как будто не мог решить, стоит ли дать бедолаге напиться или нет? Официант тяжело задышал. Пока он не видел этот стаканчик с водой, жажда мучила его не так уж сильно, но теперь он готов был все отдать за глоток-другой теплой, пахнущей дезинфекцией водопроводной воды. А ведь прежде он никогда не пил воду из-под крана – только минеральную, из бутылки.
– Как ты думаешь, – обратился к подозреваемому инспектор, – мы сможем поговорить, как два здравомыслящих человека? Спокойно, без криков. Признаться, у меня нет ни малейшего желания заставлять тебя говорить. Так что, если не хочешь…
– Да!… – официант торопливо кивнул. – Конечно! – Кивнул еще раз. – Да! – Третий кивок.
– Что «да»? – изобразил недоумение инспектор.
– Я… – официант растерянно развел руками, насколько позволяли наручники. Он и сам не знал, что означало это самое «да». В принципе, он был согласен на все. Ну, скажем, пока еще почти на все. Но он не понимал, какого ответа ждет от него добрый инспектор, предложивший воды. – Я готов рассказать все, что знаю!
Инспектор улыбнулся, подмигнул: смотри, мол, не разочаруй меня, – и вложил стаканчик в руку подозреваемого. Скорчившись в три погибели, официант поднес бумажный стаканчик к губам и осушил его четырьмя большими, торопливыми глотками. Часть жидкости пролилась на подбородок, о чем бедняга жестоко пожалел, когда понял, что воды в стаканчике больше не осталось. Если бы он мог, то запрокинул бы голову и держал перевернутый стаканчик над широко раскрытым ртом, дожидаясь, когда последняя капля упадет на язык. Но руки были прикованы к ножке табурета, поэтому, вздохнув горестно, официант протянул пустой стаканчик инспектору.
– Благодарю вас…
Са-турат взял стаканчик двумя пальцами за край и кинул на стол.
Подавшись назад, он сложил руки на груди и выжидающе посмотрел на подозреваемого.
– Ну?…
– Честное слово, – торопливо забормотал официант, страшно боясь, что доброго инспектора снова сменит тот, что только орал на него и все время колотил по столу. – Клянусь, уважаемый, я рассказал все, что знал… Я всего лишь раз видел убитого… Всего только раз… Я даже не знаю, как его зовут…
– Кири Ше-Холуско, – произнес негромко инспектор.
– Что? – непонимающе посмотрел на него официант.
– Убитого звали Кири Ше-Холуско.
– Кири Ше-Холуско, – автоматически повторил официант.
– Вот видишь, – довольно улыбнулся инспектор. – Теперь тебе известно его имя.
Во влажных глазах подозреваемого полнейшее непонимание. Но кроме того, еще растерянность и страх. И все это са-турат видит. И улыбается.
– Теперь можно сказать, что вы почти знакомы. Ты помнишь лицо Кири Ше-Холуско?
– Да, – кивнул после непродолжительной паузы официант.
Он помнил его лицо, худое, вытянутое, не очень выразительное – типичный клерк из мелкой государственной конторы. Официант терпеть не мог клерков. Впрочем, как и все, кому приходилось оформлять документы в любой из государственных контор. О, эта пытка ни с чем не сравнится! Во всяком случае, так думал официант до того, как попал в камеру для допросов городского управления са-турата. Может быть, еще и по этой причине он столь пренебрежительно отнесся к этому самому Ше-Холуско?
– Ну? – повторил свой весьма невразумительный вопрос инспектор. – И что ты теперь скажешь?
– Я не знаю, – удрученно покачал головой официант. – Я не знаю, что должен сказать.
– Разве?
Официант только плечами пожал.
– Хорошо! – инспектор жизнерадостно улыбнулся и хлопнул себя по коленке – не по металлическому столу. – Давай начнем с начала. Договорились, Нами?
Официант не сразу понял, что произошло, а между тем его впервые за несколько часов допроса назвали по имени. Когда же смысл сказанного дошел до его замутненного усталостью и страхом сознания, он тоже невольно улыбнулся – беспомощно и растерянно. Ему хотелось верить, что этот спокойный, выдержанный инспектор наконец-то во всем разберется, наконец-то всем станет ясно, что он, Нами Ше-Риваро, просто официант и не имеет, да просто не может иметь никакого отношения к убийству этого, как его?…
– Эй! – щелкнул пальцами перед носом Нами инспектор. – Ты меня слышишь?
– Да-да, – быстро кивнул подозреваемый.
На миг в глазах его мелькнул испуг – он испугался, что опоздал с ответом, но тут же узрел улыбку инспектора и снова поверил в то, что все еще может хорошо закончиться. Он ответит на все интересующие инспектора вопросы, и его злоключениям придет конец. Он вернется домой и первым делом примет ванну. И постарается поскорее обо всем забыть. Нет, он, конечно же, не станет подавать жалобу на допрашивавших его са-туратов, даже на того, что непрестанно стучал по столу, они ведь не хотят ему зла, просто выполняют свой долг…
– Почему ты убил Кири Ше-Холуско?
– А?… – в полнейшем недоумении уставился на инспектора Нами.
А са-турат, как и прежде, улыбался. Как будто и не он вовсе задал этот идиотский вопрос.
– Я никого не убивал, – едва ли не с ужасом прошептал Нами.
Все происходящее напоминало нескончаемую абсурдистскую пьесу без начала и конца, насыщенную ужасающими в своей нелепости сценами, каждая из которых почти в точности повторяла предыдущую. И все же Нами Ше-Риваро привел довод, который ему самому казался решающим, но который почему-то никто не желал принимать во внимание:
– В тот день я впервые увидел этого человека. С чего мне было его убивать?
– Мне тоже хотелось бы это понять, Нами, – тяжело вздохнул инспектор. – Чем тебе не угодил бедняга Ше-Холуско?
– Да, собственно, у меня к нему не было никаких претензий, – попытался оправдаться Нами.
– Да? – инспектор прищурился – не то подозрительно, не то лукаво. – А свидетели утверждают, что ты отзывался о нем с неприязнью.
– Свидетели? – удивленно повторил Нами.
– Официанты, работавшие вместе с тобой в малый цикл убийства, – уточнил инспектор.
– А, официанты, – облегченно вздохнул Нами. – Да, я жаловался им на то, что посетитель, этот самый Ше-Холуско, пришел с дамой, занял столик, а ничего толком не заказал. Понимаете, в тот малый цикл был Праздник Изобилия, посетителей очень много, а мы, официанты, помимо основной зарплаты, получаем еще и процент от заказов тех столиков, которые обслуживаем. Поэтому мне и не нравилось, что посетитель, Ше-Холуско, ничего не заказывает. Да любому бы на моем месте не понравилось!
Инспектор направил на официанта указательный палец.
– Любой другой на твоем месте не стал бы убивать человека только за то, что он ограничил свой заказ стаканом бальке для себя и сахарным льдом для дамы.
– Нет, послушай, уважаемый…
– Ты послушай меня, – мягко, но властно перебил инспектор. – Мне нет никакого резона торчать здесь с тобой несколько часов кряду. Так что давай быстро во всем разберемся и разбежимся: я – к себе домой, ты – к себе в камеру.
– Я не хочу в камеру!
– А кто хочет? Однако нам с инспектором Ше-Чипело приходится торчать здесь из-за тебя.
– Верно, инспектор Ше-Дорно, – кивнул стоявший у стены са-турат. – Мне этот затемненыш давно надоел. Пора с ним кончать.
Официант сжался в комок, лишь только представив себе, что инспектор Ше-Чипело снова возьмется за свое – начнет стучать кулаком по столу и орать на него, брызжа слюной в лицо. Нет уж, лучше в камеру, чем оставаться здесь, в камеру, дожидаться, когда са-тураты во всем разберутся, поймут, что ошиблись…
– Да, я согласен, я со всем согласен.
– Вот и славно. – Инспектор Ше-Дорно произнес это так, будто собирался потрепать подозреваемого по голове, точно старого доброго пса. – Значит, Кири Ше-Холуско сразу тебе не понравился?
Нами хотел было возразить, нет, не возразить даже, а объяснить, почему именно не понравился ему Ше-Холуско, но вовремя сообразил – выработавшийся за долгие часы допроса условный рефлекс сработал, – что инспектору это не понравится, и ответил коротко:
– Да.
Инспектор поощрительно улыбнулся.
– Видишь, как все интересно получается. Человек тебе просто не понравился, а ты уже едва не затеваешь с ним ссору. Постоянно твердишь другим официантам, что у тебя ужасный клиент, в открытую хамишь посетителю. Не отпирайся, женщина, которая была с Ше-Холуско, подтвердила это. То есть ты делаешь все для того, чтобы максимальное число людей обратило внимание на тебя и Ше-Холуско. Так?
Нами растерянно хлопнул глазами. Вроде все верно, только он не ставил перед собой цели обратить на себя внимание…
– Да… Наверное, так оно и было.
– Наверное? – переспросил инспектор.
– Я точно не помню…
– Все ты отлично помнишь. – Инспектор недовольно поморщился, махнул на Нами рукой, так, будто потерял всякую надежду о чем-то с ним договориться, и посмотрел на напарника, стоявшего с таким видом, точно был в любую минуту готов заменить инспектора Ше-Дорно.
И вдруг в голове у Нами как будто фейерверк взорвался.
– Да! – он чуть было не подскочил на табурете и подскочил бы непременно, не будь руки прикованы к ножке. – Я вел себя откровенно хамски, настолько хамски, что это было видно всем: и другим официантам, и даме, с которой пришел убитый, и остальным посетителям! Все они могут подтвердить, что я не покидал кафе! Я все время был там! А значит, не мог убить вашего Ше-Холуско!…
Нами так воодушевился, что едва не закончил свою пламенную речь сакраментальным «Вот так!», но вовремя сообразил, что это будет уже слишком. Инспекторы могли обидеться, а он пока еще оставался подозреваемым, прикованным к ножке табурета.
Инспектор Ше-Дорно повернул голову и посмотрел на напарника.
– А парень-то нам достался смышленый. – Нами показалось, он слышит в словах инспектора одобрение. – Соображает, что к чему.
Инспектор Ше-Чипело молча кивнул – тоже, как показалось подозреваемому, вполне благосклонно.
– Верно мыслишь, Нами Ше-Риваро, – обратился к официанту инспектор Ше-Дорно. – У нас имеется куча свидетелей, готовых подтвердить, что в момент убийства ты находился в кафе.
Нами улыбнулся – счастливо, как, наверное, никогда еще за всю свою жизнь, – у него точно гора с плеч свалилась. Все! Наконец-то инспекторы во всем разобрались. Наконец-то они поняли, что он не убийца. Настораживал только один момент, на который Нами изо всех сил старался не обращать внимания: почему двум инспекторам, в сумме проработавшим в отделе особо тяжких преступлений больше, чем несчастный официант прожил на этом свете, потребовалось четыре с лишним часа непрерывного допроса для того, чтобы прийти к вполне очевидному выводу – Нами Ше-Риваро не убийца, а, если угодно, жертва обстоятельств. Хотя и последнее для него уже слишком.
– Можно мне еще воды? – попросил он у доброго инспектора Ше-Дорно.
– Подожди. – Инспектор поднял руку с открытой ладонью – жест успокаивающий и одновременно ставящий на место, он как бы говорил: «Здесь я хозяин». – Сначала давай закончим с нашим делом.
С нашим – как это мило!
– Конечно, – с готовностью кивнул Нами.
– Мы не сможем обвинить тебя в убийстве Кири Ше-Холуско, даже если ты сам в этом признаешься. – Инспектор усмехнулся. Должно быть, это шутка такая, решил Нами, и тоже постарался изобразить улыбку. – Тебе будет предъявлено обвинение в соучастии в убийстве.
Как пропитанной креозотом шпалой по башке!
– Понимаешь, Нами… – инспектор положил руки на колено и крепко сцепил пальцы в замок. – Все складывается против тебя. Ты намеренно провоцируешь конфликт с одним из посетителей кафе, тем самым обращая на себя внимание окружающих. Для чего тебе это нужно? Ответ очевиден – чтобы создать себе алиби! С десяток людей, присутствовавших в тот малый цикл в кафе, а то и больше, в том числе и Дарф Ут-Гарт – та самая дама, с которой пришел убитый, – все готовы подтвердить под присягой, что в момент убийства ты находился у них перед глазами. Но при этом ты сам отправил беднягу Ше-Холуско туда, где его уже поджидал убийца.
– Нет, все было совсем не так! – крик Нами Ше-Риваро со скрипом и скрежетом, которые можно было ухом услышать, проломился сквозь сковавший его ледяной коркой ужас.
– Может быть, и не совсем так, – не стал настаивать на своей версии инспектор Ше-Дорно. – Но Дарф Ут-Гарт дала показания против тебя. – Са-турат щелкнул пальцами перед носом подозреваемого. – Вот так-то, Нами. И этого достаточно, чтобы упечь тебя в исправительно-трудовой лагерь лет эдак на двенадцать.
– Представляю себе, – мечтательно улыбнулся инспектор Ше-Чипело, – каково это – встретить рассвет в лагере.
Приоткрыв рот, са-турат изобразил кривую, безобразную ухмылку и издал серию резких отрывистых звуков, которые можно было классифицировать как издевательский смех.
– Так оно и будет, Нами, – подтвердил вывод, сделанный инспектором Ше-Чипело, его более добродушный, но при этом отнюдь не менее категорично настроенный коллега. – Если только мы не найдем непосредственного исполнителя убийства. Тогда с учетом того, что ты полностью раскаялся в содеянном и добровольно решил оказать помощь следствию, можно будет просить судью вынести тебе условный приговор.
– Но мне не в чем признаваться, – с отчаянием обреченного затряс головой Нами Ше-Риваро. – Я не знаю, кто убил Ше-Холуско. Я не имею никакого отношения к этому преступлению.
– И это ты мне говоришь, – с укоризной покачал головой инспектор Ше-Дорно. – Между тем показания Дарф Ут-Гарт свидетельствуют о другом. Ше-Холуско обратился к тебе, чтобы узнать, где находится туалет. Так?
– Да, – согласился официант.
Что отпираться, если так оно и было.
– Ты сказал ему, что туалет закрыт.
– Туалет действительно был закрыт. За пару малых циклов до Праздника Изобилия его опечатали представители санитарной службы. У нас прорвало канализационную трубу…
– Трубы меня не интересуют, – сделал отрицательный жест рукой са-турат. – Туалет для посетителей был заперт, но в кафе имеется еще и служебный туалет.
– Имеется, – вынужден был признаться официант.
– Но Ше-Холуско ты сказал, что работники кафе ходят в туалет, расположенный в министерстве напротив, и что у вас для этого есть даже именные пропуска. И это в то время, когда ключ от служебной уборной лежал у тебя в кармане.
– Но это же служебный туалет, он не предназначен для посетителей.
– Однако за полтора рабуна ты выдавал ключ каждому, кто тебя об этом просил. – Последний довод инспектор выложил, точно главную фишку в тер-пот, после которой продолжать игру было еще можно, но уже не имело смысла.
– Мне действительно с первого взгляда не понравился этот Ше-Холуско, – сделал еще одну робкую попытку объяснить, как все было на самом деле, а заодно и оправдаться Нами Ше-Риваро. – Поэтому я решил не давать ему ключ от служебного туалета. Согласен, с моей стороны это было некрасиво, может быть, даже подло, но ведь это не преступление.
Прозвучало это как вопрос. А взгляд подозреваемого, казалось, умолял инспекторов – обоих, но в особенности Ше-Дорно: ну, пожалуйста, скажите, что я не совершил преступления.
– Ты не просто не дал Ше-Холуско ключ от уборной, – тихо, но очень ясно, как приговор, у которого не должно быть двух разных толкований, произнес инспектор Ше-Дорно. – Ты отправил его в переулок, где несчастного поджидал убийца.
– Ты видел, сколько денег было у него в бумажнике? – тут же задал вопрос стоявший у стены инспектор Ше-Чипело.
– Нет! – протестующе тряхнул головой Нами.
– Ты заранее договорился с убийцей?
– Нет!
– Вы выбрали жертву случайно или давно уже следили за Ше-Холуско?
– Нет!
– Вы проделали это впервые?
– Нет! – автоматически выдал отрицательный ответ Ше-Риваро и лишь секунду спустя подумал, что на этот раз лучше бы было промолчать.
– Ага! – инспектор Ше-Чипело подошел к столу, на углу которого сидел его коллега, и стукнул пальцами по металлической поверхности. Тр-р-рам! – отозвался железный лист. – Выходит, вы проделывали это и прежде? Как вы избавлялись от трупов?
– Не было никаких трупов! – в отчаянии вскричал официант. – Я никого не убивал. – Вспомнив о платке, что был зажат в руке, Нами вытер мокрый нос. – Я вообще не понимаю, что происходит, – произнес он жалобно. И совсем уж беспомощно, точно малыш, запертый в тесной темной кладовой, попросил: – Отпустите меня… Пожалуйста…
Инспекторы переглянулись. Пользуясь тем, что на них сейчас смотрел только затылок подозреваемого, инспектор Ше-Дорно подмигнул напарнику.
– Послушай, Нами. – Са-турат протянул руку, точно для благословения, но так и не коснулся пальцами стриженого затылка официанта. – Мы готовы поверить, что ты не убийца.
– Готовы, – подтвердил инспектор Ше-Чипело.
– Но ты должен помочь нам найти убийцу.
– Я ничего не знаю, – сдавленно проскулил Ше-Риваро.
– Эй! – на этот раз совсем легонько стукнул ладонью по столу инспектор Ше-Чипело. – Ну-ка, возьми себя в руки и посмотри на меня.
Нами приподнял голову, затем снова опустил ее, быстро вытер платком слезы и только после этого поднял взгляд на инспектора.
– Ты утверждаешь, что не состоял в сговоре с убийцей?
– Да… То есть нет… – Нами понял, что окончательно запутался, и умолк.
– В общем, ясно, – ударил ладонью по краю стола са-турат. – И все же давай представим себе, что ты действовал с убийцей заодно. – Инспектор сделал паузу. – Понимаешь меня?
– Да, я понимаю, – поспешил заверить инспектора Нами. – Это, как его… Мысленный эксперимент!
– Точно, – подтвердил инспектор. – Что-то вроде того. Двигаемся дальше. Убийца должен был зайти в кафе, чтобы ты указал ему жертву. Верно?
– Да, – не очень уверенно произнес Нами. – Наверное, так… Я не знаю.
– Убийца заходил в кафе, когда его будущая жертва еще сидела за столом и спокойно попивала свое бальке, – это был уже не вопрос, а заявление, с которым не имело смысла спорить. Раз инспектор сказал, значит, так оно и было. – В таком случае ты, Нами, – короткий жест рукой с открытой ладонью, тыльная сторона обращена вниз, в сторону подозреваемого, – ты должен был его видеть.
Ше-Риваро задумался. Крепко задумался. Он не понимал, чего хотят от него инспекторы, и боялся сказать что-то не то. Не то, чего они от него ожидали.
– Возможно, я видел его, – произнес он очень осторожно. – Но я ведь не знал, что он убийца.
– И тем не менее ты его видел, – сделал окончательный вывод инспектор Ше-Дорно.
– Видел? – ударил ладонью по столу инспектор Ше-Чипело.
– Видел, – не задумываясь – в голове у него стоял только гул железа, – подтвердил официант.
– Он его видел, – улыбнулся коллеге инспектор Ше-Чипело.
– Видел, – кивнул инспектор Ше-Дорно.
– Видел, – поддавшись магии без конца повторяемого слова, еще раз поддакнул инспекторам Ше-Риваро. И еще раз: – Точно, видел!
– Ты можешь описать его?
У официанта челюсть отвисла, а ведь прежде, читая такое в книгах, он думал, что это всего лишь образное выражение.
– Но… Это ведь только эксперимент… Мысленный эксперимент.
– Ну вот и постарайся мысленно представить себе, как выглядел убийца, – улыбнулся подозреваемому, который вдруг стал таким покладистым, инспектор Ше-Дорно.
– Представить?… Да, представить…
Нами закрыл глаза.
– Постарайся вспомнить лица всех посетителей, заходивших в тот малый цикл в кафе, – наставлял его меж тем голос инспектора. – Убийца должен чем-то отличаться от остальных. Слишком напряженные черты лица, сосредоточенный взгляд, нервно подергивающиеся пальцы, очень низко надвинутый на глаза берет…
Пред внутренним взором официанта мелькали сотни, а может быть, и тысячи лиц. Сколько их он видит за один только малый цикл – кто считал? Все лица были разные, не похожие друг на друга. Они мелькали, сменяя одно другое, как фотографии, наклеенные на бешено вращающийся диск. Нами никак не удавалось хотя бы на миг задержать мысленный взор ни на одном из лиц. Все казались чужими, незнакомыми. И, что самое ужасное, он не мог понять, кого из людей, чьи лица всплывали в памяти, он видел именно в тот малый цикл, когда произошло убийство.
– Не могу! – в отчаянии дернул скованными руками Ше-Риваро и поморщился от боли – кольца наручников защемили кожу на запястьях. – Не получается!
– А что так? – ехидно поинтересовался инспектор Ше-Чипело. – Подельничка своего прикрываешь? А он ведь, попадись первым, наверняка бы сдал тебя, не задумываясь.
– Я не могу сосредоточиться! – с болью в голосе простонал Нами. – Мне нужна спокойная обстановка.
– Верно, – с пониманием кивнул инспектор Ше-Дорно. – Парень-то действительно намаялся.
Нами затаил дыхание в ожидании того, что сейчас са-турат вызовет дежурившего за дверью охранника и велит ему снять с задержанного наручники. Потом его проведут по длинному коридору до дежурного отделения. Там ему вернут одежду и документы. Он скинет наконец с себя тяжелую тюремную робу, переоденется в цивильную одежду и отправится домой. В бумажнике у него было рабунов тридцать, так что можно будет доехать на такси. А дома горячая ванна и…
– Сейчас тебя проводят в камеру. Принесут обед. Поешь, подумаешь обо всем как следует, а потом мы с тобой снова поговорим.
Нами онемел от ужаса. Слова инспектора сразили его, как удар под дых. В камеру?… Снова в камеру?…
– Я не хочу в камеру, – едва слышно пролепетал официант. – Я ни в чем не виноват… Вы ведь знаете, я никого не убивал!…
Инспектор Ше-Чипело усмехнулся только, а инспектор Ше-Дорно стукнул по столу согнутым пальцем.
– Мы-то знаем, – сказал он, желая успокоить Нами. – Но, как ни крути, дорогой, ты у нас единственный подозреваемый. Все свидетельские показания не в твою пользу. Поэтому отпустить тебя мы сейчас никак не можем. Хочешь поскорее попасть домой – постарайся вспомнить всех подозрительных типов, что заглядывали в кафе в малый цикл убийства. Глядишь, и отыщем кого из них. А там, может быть, и на след убийцы выйдем.
«Глядишь», «может быть» – в словах инспектора не было той уверенности, которой жаждал сейчас Нами Ше-Риваро, которая одна только и могла хоть немного ободрить его. Нами не хотел снова возвращаться в камеру. Нами хотел домой, в ванную. Но инспекторам до этого не было никакого дела. Для них работа с подозреваемым на сегодня была закончена. К тому же он был глуп и не представлял для следствия никакого интереса. Что к этому еще можно добавить?
– Что скажешь? – спросил инспектор Ше-Дорно у коллеги, когда они вышли за дверь.
Официант, которому была отведена роль подозреваемого, остался в камере для допросов. Инспекторы велели дежурившему у двери охраннику отвести Нами в камеру где-нибудь через полчасика. Официант должен был как следует обдумать все, что услышал. А, как известно, ничто так не стимулирует мыслительный процесс, как одиночество, жажда и руки, прикованные к ножке табурета, на котором ты сидишь.
– Сегодня в комнате для допросов и в самом деле было душно, – ответил напарнику инспектор Ше-Чипело.
– Да, – согласился инспектор Ше-Дорно. – Нужно было немного приоткрыть вентиляцию.
– Не нравится мне этот Нами, – поморщился неприязненно Ше-Чипело.
– А почему он, собственно, должен тебе нравиться? – усмехнулся Ше-Дорно.
– Мне проще работать с человеком, к которому я испытываю какую-то симпатию, будь он даже трижды убийцей. А этот… – инспектор Ше-Чипело махнул презрительно рукой. – Не люблю идиотов.
– В определенных ситуациях, – заметил глубокомысленно Ше-Дорно. И еще раз повторил: – В определенных. Идиот может оказаться полезнее умника.
Ше-Чипело сделал короткий, но вполне выразительный жест рукой: кто бы стал спорить?
– После сегодняшнего допроса, – продолжил Ше-Дорно, – этот олух Нами будет тихонько сидеть в своей камере и перебирать в памяти лица всех, кто когда-либо заходил к нему в кафе. И, кто знает, может быть, и припомнит что-нибудь дельное. Жалко только парня.
– Жалко? – удивленно посмотрел на напарника Ше-Чипело.
– Глупость, будь она врожденной или благоприобретенной, еще не повод для того, чтобы сажать человека в камеру. Бедняга Нами не виновен ни в чем, кроме желания содрать с клиента побольше в праздничный малый цикл. Ты бы на его месте вел себя иначе?
– Я бы никогда не оказался на его месте, – не без гордости ответил Ше-Чипело. – Мой дед был простым са-туратом, отец – уже младшим дознавателем. Я стал инспектором отдела особо тяжких преступлений.
– Кем же станет твой сын, когда вырастет? – Улыбка была чуть-чуть, самую малость, но все же лукавой. Инспектор уважал своего напарника, как крепкого профессионала, умеющего на допросе расколоть самого закоренелого молчуна, но все же не упускал случая порой подтрунить над ним: гордость человека, сумевшего выбраться из самых низов и занять более или менее достойное место в обществе, представлялась ему совершенно беспочвенной. – Не иначе как новым ва-цитиком?
– Ва-цитиком, может быть, и не станет… – Ше-Чипело улыбнулся. Он всегда улыбался, когда говорил о сыне. – А уж ва-ниоха я из него непременно сделаю. Чтобы забот никаких не знал, а только сидел бы себе в Палате государственных размышлений и размышлял, размышлял, размышлял…
Повторяя раз за разом слово «размышлял», Ше-Чипело почему-то все ниже и ниже опускал раскрытую ладонь левой руки, как будто старался вдавить что-то в пол.
– А Нами так и останется официантом до конца своих малых циклов, – сокрушенно вздохнул Ше-Дорно. – И, кто знает, быть может, время, проведенное с нами, окажется самым ярким воспоминанием в его жизни?
– А почему бы и нет? – усмехнулся Ше-Чипело. – Парень, можно сказать, выполняет свой гражданский долг.
– Что ты имеешь в виду? – не понял Ше-Дорно.
– Сидя в камере, Нами Ше-Риваро прикрывает наши с тобой задницы, дорогой, – похлопал напарника по плечу Ше-Чипело. – Сейчас, когда у нас есть подозреваемый, нам не нужно каждый малый цикл бегать с докладом к начальству, а потом литрами хлебать джаф, чтобы хоть немного прийти в себя после очередного разноса. Теперь мы по крайней мере сможем спокойно заниматься делом.
– Дело тухлое, – с досадой цокнув языком, покачал головой Ше-Дорно. – Я с самого начала так и подумал – печенкой почувствовал! – как только мне вручили эту папку. Никаких зацепок! Ни одного свидетеля! Только изуродованные трупы, ма-ше тахонас!
Любопытный разговор. Добавить к нему вроде бы уже нечего. И все же было бы ошибкой считать инспекторов Ше-Дорно и Ше-Чипело закоренелыми циниками, людьми без чести и совести, занявшими свои служебные места лишь в силу ужасающего по своей глупости стечения обстоятельств. Инспекторы знали свое дело. И делали его. Насколько это было возможно при сложившейся системе. А система заключалась в том, что высота служебной лестницы, на которую удавалось забраться государственному служащему, определялась в немалой степени уровнем его некомпетентности. Таким образом, если инспектор городского управления са-турата из отдела особо тяжких преступлений ясно представлял себе, что такое оперативно-разыскная работа, то уже его непосредственный начальник, состоявший в должности координатора оперативно-разыскной службы, имел о том лишь самое общее представление. Старший же куратор отдела особо тяжких преступлений, координировавший работу всех своих подчиненных, полагал, что для того, чтобы найти преступника, достаточно назначить инспектора, который станет заниматься этим делом. Если дело оказывается очень уж запутанным, им должны заниматься двое инспекторов. Если и двое инспекторов не способны справиться с заданием, то либо обоих следует отстранить от оперативно-разыскной работы и перевести на должность патрульных са-туратов, либо нужно закрывать дело за отсутствием состава преступления.
Столкнувшись с такой ситуацией, старший куратор обычно полагался на волю случая. Нет, конечно, он не подбрасывал монетку, с тем чтобы определить дальнейшую судьбу незадачливых инспекторов. Решающим для него неизменно оказывалось состояние желудка в тот момент, когда проштрафившиеся инспекторы являлись к нему на ковер. Тут нужно сказать, что желудок старшего куратора отдела особо тяжких преступлений нередко выделывал пристраннейшие кунштюки: только что спокойный и тихий, точно уснувшее дитя в люльке, он мог вдруг зарычать, подобно дикому зверю, или расстроиться неожиданно, настолько, что куратору часа три кряду приходилось сидеть в уборной, которую он специально для таких случаев оборудовал новенькой стереосистемой. Итак, если желудок старшего куратора отдела особо тяжких преступлений не проявлял никаких признаков гнева, не справившиеся с заданием инспекторы отделывались легкой выволочкой. В противном же случае инспекторам оставалось только идти чистить пылившиеся в шкафах мундиры патрульных.
Дело об убийствах, получившее в отделе название «Язык в бумажнике», переходило уже к пятой паре инспекторов. А все их предшественники несли патрульную службу на улицах Ду-Морка. И, сказать по совести, не было в том их вины: замены происходили настолько быстро, что, не успев еще ничего толком предпринять, инспекторы уже оказывались в кабинете старшего куратора отдела, азартно стучавшего по столу кулаком и гневно таращившего глаза. В его представлении хороший нагоняй был самым действенным способом заставить подчиненных работать как следует.
Инспекторам Ше-Дорно и Ше-Чипело повезло больше, чем их коллегам, – последнее убийство дало небольшую зацепку. Преступник, до этого действовавший на удивление аккуратно, не оставлявший на месте преступления никаких следов, на этот раз допустил оплошность. Совсем незначительную, но, воспользовавшись ею, можно было надеяться выйти на след убийцы. Однако для этого требовалось время. А времени-то как раз у них и не было. Не имея желания вникать в то, чем занимались инспекторы, старший куратор отдела требовал от них одного – немедленных результатов. Именно поэтому инспекторы были уверены, что несчастный Нами Ше-Риваро вкупе со всеми теми глупостями, что он сумел натворить и успел наговорить, был ниспослан им небесами – лучшего исполнителя на временную роль главного подозреваемого трудно было придумать. Теперь старший куратор, будучи уверен в том, что маньяк-убийца пойман и сидит за решеткой, наконец-то успокоится. То, что для проведения полного следствия по делу и соответствующего оформления всех материалов требуется время, это старший куратор все же понимал. К тому же ему будет чем заняться – не так-то просто найти на парадном мундире место для очередной правительственной награды.
Тем временем инспекторы, уже успевшие вычислить, что убийства совершаются с периодичностью в один средний цикл и два малых, надеялись отыскать истинного убийцу. Зацепка у них была слабенькая, тоненькая, как петелька на нитке шерстяного червячка, и все же это было лучше чем ничего. На воротнике жертвы последнего убийства был обнаружен небольшой кусочек фольги. Экспертиза установила, что это фольга от упаковки ун-акса. Более того, на ней сохранился фрагмент номера партии лекарства. Поскольку сам убитый не страдал синдромом Ше-Варко и среди его знакомых и родственников также не удалось выявить больных, можно было предположить, что кусочек фольги был случайно обронен убийцей. К примеру, он мог выпасть из кармана преступника в тот момент, когда тот доставал нож. Конечно, нельзя было исключать возможность того, что хитроумный убийца нарочно подбросил на место преступления обрывок фольги, дабы направить следствие по ложному следу. В любом случае нужно было проследить путь, который проделала данная партия ун-акса, и поговорить с барыгами, сбывавшими лекарство на улицах. След мог вывести на убийцу, но мог и в темноту непроглядную завести. Все так. Да вот только не было у инспекторов иного направления для поиска.
