Глава 14
Свет.
Нет, сначала глухо стукнула щеколда, затем скрипнули петли люка, и только потом темноту прорезала широкая полоса яркого света, едва увидев которую Ше-Киуно сжался в комок – инстинкт подсказывал, что в случае опасности нужно постараться до минимума сократить площадь контакта тела с окружающим пространством, – и закрыл голову руками. Он сидел на земляном полу, скорчившись, похожий на старый гнилой пень. Или на кучу палой листвы, что загнал ветер в угол меж двумя бетонными стенами и там, когда дождь промочил их как следует, спрессовал в плотный ком. – Со стороны глянешь, так и впрямь, скорчившись, сидит в углу человек, поджав ноги и уткнувшись лбом в колени.
Когда-то очень давно, в раннем детстве, Ше-Киуно видел деревья с листьями на улицах города. Когда же пришла Ночь, он видел, как листва опадает с деревьев, как ветер носит ее по мостовым, то подбрасывая высоко вверх, то прижимая к серому дорожному покрытию. Но он этого не помнил. Кучу сырой листвы он видел в каком-то не очень старом видеофильме. Но для того чтобы подобное сравнение могло прийти в голову, Ше-Киуно должен был взглянуть на себя со стороны. А он не мог этого сделать. Не мог при всем желании. К тому же и желания такого Ани не испытывал. Он просто страшно испугался, увидев свет. Испугался того, что все начнется заново.
Трудно следить за ходом времени, находясь в полной темноте. Единственными критериями, на которые можно в какой-то степени полагаться, являются лишь собственные физиологические потребности, хотя и они скорее всего находятся в зависимости от того, насколько регулярно снабжают пленника едой и питьем. У Ше-Киуно имелись все основания подозревать, что Ири намеренно пытается сбить его с толку, делая интервалы между визитами неравномерными. Чем его кормят, Ани тоже не мог понять. Иногда еды было много, иногда – лишь маленькая горстка. По-видимому, ему кидали то, что оставалось недоеденным за столом. Определить на вкус какой-то отдельный продукт было почти невозможно – все забивал резкий запах валайского соуса. Да и смрад, стоявший в погребе, не способствовал подобным упражнениям. Ири и не думал менять ведро, что в первый малый цикл кинул в погреб. Даже крышку не дал, хотя Ше-Киуно просил его об этом. После того первого раза Ири вообще отказывался разговаривать с пленником. Явившись по его душу, он топал ногой по крышке люка – это означало, что Ани должен забиться в дальний угол погреба и просунуть в дырку палец. После этого Ири чуть приоткрывал крышку и кидал вниз целлофановый пакет с едой и пластиковую бутылку с водой. Впрочем, воду Ири приносил не всегда, поэтому на всякий случай Ше-Киуно экономил питье, хотя после еды, сдобренной валайским соусом, пить хотелось невыносимо. Установив за правило всегда иметь в резерве не меньше полбутылки воды, Ани неукоснительно ему следовал.
За то время, что Ше-Киуно сидел в погребе, Ири приносил еду четыре раза. Один раз Ани заснул. Проснувшись, он был удивлен сверх всякой меры, поскольку полагал, что стресс не позволит забыться. Должно быть, в какой-то момент уровень нервного напряжения превысил заданное от природы пороговое значение, после которого нормальное функционирование мозга становится невозможным, и Ше-Киуно просто вырубился, как человек, которого несколько малых циклов кряду морили бессонницей. Ани полагал, что проспал недолго. Это было чисто субъективное ощущение, которое приходилось принимать как данность. По прикидкам Ше-Киуно, доверять которым он сам мог лишь при условии, что никаких иных критериев оценки времени в его распоряжении не имелось, он просидел в погребе полтора малых цикла. Может быть, чуть больше. Сколько он еще сможет продержаться? Удивительно, что, сидя почти все время на холодном земляном полу, Ани не подхватил простуду, а то и еще чего похуже вроде воспаления легких. Известно, что в стрессовых условиях организм мобилизует все свои скрытые ресурсы, но ведь и они не беспредельны.
Ше-Киуно не мог взять в толк, почему он оказался в этом погребе? Ири не желал разговаривать, а как еще Ани мог узнать причину своего похищения? Он перебрал массу вариантов, пытаясь понять, чего хотят добиться похитители? По здравом размышлении, все они оказывались несостоятельными. Выкуп за Ше-Киуно заплатить некому. Выдвигать какие-то политические требования, угрожая расправой с ним, просто смешно. Волей или неволей приходилось склоняться к мысли, что он оказался в руках безумцев, единственной целью которых являлось желание воплотить в жизнь свои извращенные фантазии. А что за идеи могли родиться в воспаленном мозгу Ири, – девушка почему-то казалась Ше-Киуно более здравомыслящей, нежели ее приятель, – трудно даже предположить.
Как ни странно, Ше-Киуно быстро свыкся с ролью пленника. Ани не особенно смущала пища, которую в нормальных условиях он скорее всего отказался бы есть. К отвратительной вони, как оказалось, тоже можно привыкнуть. Спать на земляном полу – без проблем. Пугало Ше-Киуно другое. Как ни старался убедить себя Ани, что призраки Ночи потеряли его из виду, остались в городе, поджидая его, как обычно, в темном закоулке рядом с мусорными контейнерами, они все же появились.
Ше-Киуно явственно ощутил присутствие призраков вскоре после того, как Ири первый раз дал ему поесть. Ани сидел, прижавшись спиной к дощатой стене, сложив ноги крест-накрест, и, аккуратно выворачивая наружу перемазанные чем-то скользким, комбижиром, наверное, края целлофанового пакета, торопливо поедал его содержимое. То, что попадало в рот, Ше-Киуно тут же проглатывал, даже не пытаясь разжевать или распробовать вкус. Он спешил не потому, что был голоден, а потому, что хотел поскорее покончить с едой. Собственно, Ани вообще не чувствовал голода, но заставлял себя есть – кто знает, когда в следующий раз его решат накормить? Вдруг ему показалось, что он слышит какой-то посторонний звук. Ше-Киуно замер и насторожился, весь обратившись в слух. – Если бы звук раздался сейчас, то срезонировал бы он у Ани в животе. Но нет, темнота оставалась немой. Немой, но не бесчувственной. В темноте что-то происходило – Ше-Киуно это точно знал, хотя и не мог понять, откуда? Но разве для того, чтобы знать, всегда необходимо понимать? Я знаю, что ничего не знаю, ты знаешь, что ничего не знаешь, они знают, что ничего не знают. Тогда откуда мы вообще что-то знаем? Ше-Киуно ни в малой степени не интересовали философские вопросы познания. Ани знал, что темнота, в которой он тонул, но почему-то не захлебывался, живет своей собственной жизнью, тайной, непостижимой для тех, кто родился при свете Дня.
Хо!
Ани Ше-Киуно родился Днем, но как много изменилось с тех пор! Как много изменилось за последние несколько малых циклов! Как и прежде, Ше-Киуно испытывал страх перед Ночью. Тьма пугала его как противоестественная, не свойственная человеческой природе среда обитания. Человек не мог постоянно жить во тьме, так же как не умел дышать под водой. И так же, как человек, не умеющий плавать, боится утонуть, Ше-Киуно боялся остаться во тьме. А первопричиной мучивших его кошмаров был страх не дожить до рассвета, что означало бы навсегда остаться во мраке Ночи.
Хоп!
Теперь Ше-Киуно казалось, он знал об этом давно. Может быть, с того самого дня, как появился на свет. Нет, скорее все же он понял это в тот день, когда поднялся вместе с отцом на плоскую крышу восьмиэтажного дома, в котором они жили. На крыше было уже не протолкнуться от высыпавших под открытое небо жильцов, и отцу пришлось взять Ани на руки. Небо было непривычно темным. Гораздо темнее, чем накануне. Темно-фиолетовый цвет, которым любовался Ани, когда отец выводил его на крышу малый цикл тому назад, сделался почти черным. И только в одной стороне, там, куда смотрели все остальные столпившиеся на крышах как этого, так и соседних домов люди, Ани увидел чуть розоватую полоску. Видишь, Ани, произнес отец странным, глухим голосом, словно он старался сдержать рвущийся из груди крик отчаяния, а может быть, и рыдания, это заходит солнце. Оно вернется через тридцать семь больших циклов. Мне его уже не увидеть, но ты непременно дождешься рассвета. Ты слышишь меня, Ани? Не глядя на отца, Ани послушно кивнул.
Мальчик почти не слушал то, что говорил отец, его внимание было приковано к узкой розовой полоске у самого горизонта, похожей на рану, оставленную остро заточенной бритвой. Ани казалось, что он видит, как края разреза сходятся, хотя на самом деле этого, конечно, не могло быть, он ждал, когда тьма поглотит мир. А отец продолжал говорить. Понимаешь, Ани, это очень важно. Да нет, конечно, сейчас ты этого еще не понимаешь. Но позже непременно во всем разберешься. Человек не должен жить во тьме, потому что… Потому что он человек! А мрак – это для тех, кто хочет спрятать в нем своих чудовищ, своих призраков. У каждого есть свои призраки, но не нужно их бояться. С ними нужно научиться жить в мире. Ночью, в темноте, призраки наглеют. Потому что им всегда есть где спрятаться. Ты должен победить своих призраков, Ани. И ты непременно должен дожить до рассвета. Слышишь? Да, отец. Обещай мне, Ани, что ты обязательно доживешь до рассвета. Обещаю…
Темнота колыхнулась и как будто сделалась более плотной в том углу, где Ше-Киуно поставил ведро с нечистотами. Волна призрачного движения прокатилась по погребу. Ше-Киуно невольно прижался спиной к стене, чтобы, не приведи судьба, не зацепило вдруг, и поспешно сунул в рот остатки пищи. Дернув судорожно подбородком, Ани протолкнул мягкий бесформенный комок в пищевод, кинул в сторону пустой пакет, уперся ладонями в пол и подтянул колени. Зачем он это сделал, непонятно – что бы ни случилось, вскочить на ноги он все равно не мог. Но так он чувствовал себя немного спокойнее. Кто-то дохнул на него из темноты. Ани впервые почувствовал на лице дыхание призрака Ночи. Он думал, что у призраков отвратительное, зловонное дыхание, пропитанное запахом гнили и сырого мяса. Но дыхание, что он ощутил, было прохладным и имело легкий, едва уловимый ментоловый запах. И все равно Ше-Киуно поморщился. Ему было неприятно, что кто-то невидимый дышит на него из темноты, но страха он, как ни странно, не испытывал. Должно быть, потому, что еще до похищения Ани уже почти смирился с мыслью о том, что вскорости ему предстоит умереть. Так какая разница, когда и где это произойдет? Уж лучше быть разорванным призраком Ночи, чем ждать, что придет в набитую стекловатой и металлической стружкой голову безумного Ири.
И тут Ани Ше-Киуно закричал – долго, надсадно, мучительно, выблевывая с криком всю ту жеваную бумагу, что прежде называл он душой. Это был крик не боли, а исцеления, первородный вопль, дарующий возвращение к началу, к тому, кем ты был когда-то и о ком почти забыл.
Крик Ани поверг темноту в замешательство. На какое-то время движения во тьме прекратились. Казалось, таившиеся во мраке существа пребывали в недоумении – что происходит? Они еще не приступили к делу, а человек уже кричит так, будто с него живьем сдирают кожу. Уж не сошел ли он с ума? А ежели так, то к лицу ли призракам Ночи связываться с сумасшедшим? И, если к лицу, то что они должны с ним сделать? Во как все запуталось!
Ше-Киуно сидел неподвижно и всматривался в темноту так же, как и она всматривалась в него. Что в ней было такого, что раньше пугало его до безумия? То, что в темноте могли затаиться призраки? Но вот он всю свою сознательную жизнь обходил стороной темные закоулки, остерегался призраков Ночи, а в результате на него напали в его же собственной квартире, при свете электричества, и не чудовища, порожденные запутавшимся в самом себе подсознанием, а люди. На вид так вполне приличные люди. Кто же, выходит, опаснее? Люди или призраки? Только не надо сразу говорить, что ответ, мол, очевиден. Отнюдь! Ведь если так, то как тогда жить среди людей?
Затаившиеся в темноте существа вновь ожили. Медленно, как будто неуверенно даже – оказывается, призраки тоже могут чувствовать неуверенность! – они переместились чуть ближе к Ше-Киуно. Затем подтянулись еще чуть-чуть, самую малость. Казалось, они изучают человека, принюхиваются к нему, присматриваются, пробуют на язык, чтобы определить – что? Уровень опасности или степень доступности потенциальной жертвы? Ше-Киуно усмехнулся – для него это уже не имело определяющего значения.
– Ну, идите сюда. – Ани похлопал ладонью по полу рядом с собой.
В темноте снова возникло неясное движение, похожее на перемещение плотных облачных масс в темном ночном небе, – вроде бы что-то происходит, но при этом все выглядит так же, как минуту, как час, как малый цикл тому назад. Призраки проявляли нерешительность – с чего бы вдруг?
Призраков было двое. Ани не видел их, но точно знал, что их двое. Призраки Ше-Киуно всегда являлись парой. У всех людей по одному призраку, а у него сразу два – почему? Чем он заслужил такую честь? Может быть, спросить об этом самих призраков? Да только захотят ли они ответить? О, Хоп-Стах, одни вопросы! А от вопросов, как известно, голова начинает болеть.
– Эй, ну где же вы? – Ше-Киуно тихонько свистнул сквозь зубы и снова хлопнул ладонью по полу. – Идите сюда, я вас не обижу.
Послушал бы кто! Человек подманивает к себе призраков Ночи да еще и обещает быть с ними добрым и ласковым! Сущий бред! Хотя, если посмотреть с другой стороны, сами по себе призраки Ночи тоже были не более чем призрачными видениями, а значит, все тот же самый бред. Вопрос: как с этим бороться? Встречный вопрос: а нужно ли?
Должно быть, призраки не знали о том, что они всего лишь порождения больного сознания. Они медленно приблизились к Ше-Киуно. Один сел в шаге от человека на задние лапы. Другой лег и положил свою большую голову Ани на бедро. Ше-Киуно думал, что призраки Ночи ужасны, как дикие первобытные чудовища, а оказалось, что они похожи на больших домашних воков. И вели они себя точно так же, как воки. Правда, Ше-Киуно пока еще не решался потрепать за ухом того, что положил голову ему на ногу, – подобное панибратство могло не понравиться призракам, они ведь только-только начали понимать друг друга.
Несмотря на кромешный мрак, Ани мог видеть призраков. Для этого нужно точно определить место, где находился в данный момент один из них, и как следует присмотреться. И тогда можно разглядеть некое объемное уплотнение в темноте. Непонятно? Ясное дело, непонятно. Попытайтесь представить себе рисунок черной тушью на черной бумаге. Поначалу ничего не видно. Но если найти соответствующий угол зрения и как следует присмотреться, то можно увидеть вполне отчетливый рисунок. Так же удается и призраков Ночи разглядеть в полной темноте. Позже, когда Ше-Кентаро уже решался коснуться призрака рукой, он замечал, что стоило ему только поднести кончики пальцев к его шкуре, как по ней пробегали крошечные искорки электрических разрядов, покалывающие пальцы и ладонь. Первый призрак испускал искорки голубоватого цвета – Ше-Киуно назвал его Сун, по шкуре второго бегали искорки с едва различимым розовым оттенком – он получил имя Шор.
Когда Ше-Киуно закричал во второй раз? Это произошло в тот момент, когда Шор подошел к нему совсем близко и, вытянув шею, едва не коснулся мордой лица Ше-Киуно. На плоском кожистом носу призрака загорелась одна крошечная искорка, которую Шор тотчас же слизнул широким влажным языком. Но на месте исчезнувшей искорки вспыхнула новая, размером чуть больше первой. Ше-Киуно сидел и внимательно наблюдал за тем, как Шор слизывает искорки с носа, одну за другой. Он считал, что это какая-то забава, до тех пор, пока двадцать четвертая по счету искорка не слетела с носа призрака и не попала Ани в глаз. Ше-Киуно сначала просто коротко вскрикнул от неожиданности, потом заорал от боли – ощущение было таким, будто в глаз вонзилась раскаленная игла. Боль была настолько сильной, что он попытался ногтями выцарапать из глаза залетевшую туда искорку, но сидевший слева от него Сун тяжелой лапой прижал руку Ани к земле.
– Что вы со мной делаете? – в отчаянии воскликнул Ше-Киуно.
И в ту же секунду боль прошла. Сун убрал лапу с руки Ше-Киуно. Ани быстро провел сложенными вместе пальцами по мокрому от слез веку и снова закричал. Это был самый долгий и протяжный крик пленника за все то время, что просидел он в погребе, хотя и позже Ани тоже приходилось кричать. Он закричал оттого, что понял, зачем приходят к нему призраки Ночи. Призраки хранили прошлое – все то, что человек хотел бы раз и навсегда забыть. И теперь, когда Ше-Киуно некуда стало бежать, призраки заставили его вспоминать. Вот только почему их было двое? Этого Ани не мог понять.
Воспоминания были самые разные, порой легкие, радужные, почти невесомые, но встречались среди них и мучительные, заставлявшие Ше-Киуно снова и снова переживать эпизоды жизни, память о которых причиняла такую же боль, что и много больших циклов тому назад. И тогда Ше-Киуно кричал. Но мучили его не призраки Ночи, а его же собственные воспоминания. Призраки заставили Ани заново родиться и шаг за шагом пройти всю свою жизнь. Нет, не так! Ше-Киуно не просматривал заново прожитую жизнь, он видел только отдельные эпизоды, которые были чем-то особенно значимы для него, причем эпизоды сменяли друг друга не в хронологическом порядке, а как попало, без какой-либо ясной системы. Многое из того, что видел сейчас Ше-Киуно, он почти не помнил, – то, что не было уничтожено полностью, оказалось поврежденным настолько, что не поддавалось восстановлению.
Порой, сравнивая воспоминания, что принесли с собой призраки Ночи, и те, что хранила его покалеченная память, Ше-Киуно только диву давался: многие события он помнил совсем не так, как они происходили на самом деле! Совершенно не так! Что ж, память, случается, выкидывает и не такие кунштюки. По-настоящему удивительным было то, что Ше-Киуно ни разу не усомнился в достоверности тех воспоминаний, которые вернули ему призраки Ночи. Казалось бы, следует верить себе, а не таинственным тварям, чье существование пока еще никем не было подтверждено. Но Ани верил им. Верил, потому что после общения с призраками Ночи многое из его жизни, что прежде вызывало недоумение, становилось ясным. Хотя в данном случае «ясно» вовсе не означало «понятно».
И все же почему призраков было двое?
– О, Пи-Риель, как же тут воняет!
Голос принадлежал не Ири.
Ше-Киуно поднял голову. Из-за света, слепившего глаза, он почти ничего не увидел, только прядь рыжих волос. Это уже что-то новенькое. После похищения рыжеволосая подружка Ири не давала о себе знать. Ше-Киуно почти забыл о ней, решив, что Мейт сыграла отведенную ей роль и навсегда исчезла со сцены, предоставив Ири право дальше действовать самостоятельно. Так чего же она теперь сюда явилась? Уж наверное, не за тем, чтобы проверить, в каких условиях содержит пленника Ири.
– Эй, ты живой? – окликнула пленника Мейт.
Она говорила в намеренно развязной манере, но при этом явно не знала, с чего начать. Иначе зачем было задавать откровенно дурацкий вопрос, на который Ше-Киуно не собирался отвечать?
– Эй! – снова окликнула Мейт.
Подогнув ногу, Ше-Киуно сел на нее, откинувшись назад, оперся на руки и посмотрел вверх, щурясь от непривычно яркого света. Движения Ани были неторопливы – можно было подумать, будто это он пригласил девушку для беседы. Ше-Киуно не ставил перед собой цели заставить похитителей нервничать, он просто вел себя сообразно обстоятельствам.
– Мне нужно лекарство, – произнес Ани, глядя в ту сторону, где, как он представлял, должна была находиться девушка.
– У тебя понос? – хохотнул Ири.
Ага, выходит, на этот раз они явились вместе. Намечается что-то важное?
– Мне нужно лекарство, – повторил Ше-Киуно. – У меня синдром Ше-Варко. Если я не приму лекарство в срок, затея с моим похищением потеряет всякий смысл.
– Почему же? – По голосу было ясно, что Мейт нет никакого дела до болезни Ше-Киуно. Она смеялась над ним, не понимая, насколько глупо и нелепо это выглядит со стороны.
Но Ше-Киуно решил продолжить разговор.
– Вам нужен разлагающийся варк? – спросил он так, будто в случае положительного ответа сам брался доставить заказ в нужное место.
– Расскажи мне о варках. – Девушка склонилась над квадратной дырой в полу, и Ше-Киуно увидел ее голову. Но вот рассмотреть лицо не мог, слишком неудачно падал свет лежавшего на полу фонаря. А жаль, выражение лица могло бы дать намек на то, что у Мейт на уме. Слова лживы, даже когда их произносят от чистого сердца, а в общении между врагами они и вовсе превращаются в разноцветные шарики для жонглирования. – Расскажи! – потребовала Мейт. – Ты ведь много чего о них знаешь.
По интонациям голоса Ше-Киуно понял, что Мейт интересуют вовсе не клиническая картина и не изменения, происходящие с психикой больного. Тогда что же она хотела услышать? Ше-Киуно чувствовал, что ответ где-то рядом, нужно только руку протянуть. Но каждый раз, когда он пытался это сделать, понимание ускользало от него, как рыба-змея, когда пытаешься поймать ее голыми руками в корыте с мутной водой.
– Что же ты молчишь, ловец?
Вопрос прозвучал насмешливо, с издевкой даже, но Ше-Киуно и на этот раз не смог разгадать скрытого в нем второго смысла. Или он вообще уже ничего не понимал?
– Сколько мне здесь сидеть?
Задать такой вопрос похитителям никогда бы не пришло в голову самому Ше-Киуно. Вопрос подсказал ему Сун – призрак в ореоле голубых искорок. Призраки держались в стороне от люка – им не нравился свет. Как и рассчитывал Сун, вопрос вызвал недоумение у тех, кто находился наверху. Голова девушки исчезла из луча света – должно быть, Мейт удивленно смотрела сейчас на Ири. Мейт хотела знать, что скажет ка-митар? Быть может, он знает, как ответить на вопрос пленника?
Должно быть, из-за того, что он долгое время находился в темноте и безмолвии, Ше-Киуно отчетливо услышал то, что прошептал Ири:
– Спроси его о призраке.
Ани улыбнулся. Выходит, они охотились не за ним, а за его призраком? Безумцы.
Мейт совету Ири не последовала.
– Я хочу услышать твою исповедь, ловец, – произнесла она, вновь склонившись над люком.
– Ты разве толкователь? – усмехнулся Ше-Киуно.
– Для тебя – да, – ответила Мейт.
– Я не верю в Ше-Шеола, – покачал головой Ани.
– Тогда я стану для тебя Хоп-Стахом.
– Ну, это уже ближе к истине, – согласился Ше-Киуно. – Что именно ты хочешь услышать?
– Все. От начала до конца.
– Ребята, а вы меня, часом, ни с кем не перепутали?
Еще один вопрос, подсказанный призраками. Пусть глупый по сути, он был задан таким уверенным голосом, будто Ше-Киуно и в самом деле верил в то, что похитители могли спутать его с тем, кто был им действительно нужен. И снова после того, как он задал вопрос, наверху возникло замешательство. И снова Ири потребовал от Мейт:
– Спроси его о призраках.
Что ему дались эти призраки?
И снова Мейт проигнорировала требование Ири. Похоже было, что вовсе не мир и согласие скрепляют взаимоотношения этой парочки. Каждый из них хочет что-то свое. Но почему-то оба рассчитывают получить то, что каждому из них нужно, именно от Ше-Киуно. А он ведь обычный человек, на чудеса не способный.
– Я пока еще сама не знаю, что хочу сделать с тобой. – Мейт не произносила слова, а будто выплевывала их, как слишком горячее пюре, обжигающее язык, – смесь отвращения и страха.
Неужели она боится его, даже когда он сидит в погребе? Или девушку пугает то, что она собирается сказать? Нет, объяснил Ше-Киуно призрак, которого он называл Шор, она боится того, что уже сделала. А Ири? – спросил у призрака Ани. Ири не боится, ответил Сун, он сумасшедший. Значит, я не смогу с ними договориться? Ты рассчитывал на это?
– Ты решил провести меня, прикинувшись антикваром. – Мейт усмехнулась: не вышло, мол. – Я про тебя все знаю. Ты – ловец! – Пауза. Ани тоже молчал. – Почему ты не хочешь в этом признаться?
– Потому что это не так.
Ше-Киуно даже не старался быть убедительным, понимая, что затея все равно безнадежная. Девчонка вбила себе в голову какую-то дурацкую идею и теперь пытается реализовать ее. С его, Ани, помощью. Может быть, она тоже сумасшедшая, как и ее дружок? Нет, ответил Сун. Тогда чего она от меня хочет? Призраки ничего не ответили. Не хотели говорить или не знали? Скорее всего не знали – призраки ведь тоже не всеведущи.
– Я слежу за тобой уже полтора больших цикла.
– Серьезно?
На этот раз Ани был по-настоящему удивлен. Если Мейт ничего не придумывает, то странно даже, что за полтора больших цикла он ни разу не обратил внимания на ее роскошную рыжую шевелюру. Ше-Киуно нравились женщины с рыжими волосами.
Мейт словно и не услышала его изумленного возгласа.
– Два-три раза за малый цикл ты отправляешься на охоту за варками. Или как ты это называешь? – Ани услышал, как девушка усмехнулась – презрительно. – Ходить на работу?
– Наверное, если бы я был ловцом, то именно так это и называл бы, – ответил Ше-Киуно.
– Вот-вот, ты считаешь, что просто ходишь на работу. А потом, получив деньги за людей, обреченных тобой на смерть, ты возвращаешься домой и превращаешься в добропорядочного антиквара. Наверное, чтобы соседей не смущать? А, Ани?
– Потрясающая история. – Ше-Киуно дважды вяло хлопнул в ладоши. – Добавь то, что я сам страдаю синдромом Ше-Варко, и любая кинокомпания с радостью ее у тебя купит.
– Ты сумасшедший.
– Да? А я думал, что меня похитила парочка психов. – Ше-Киуно вытянул шею, пытаясь лучше разглядеть то, что попадало в полосу света. – Эй, Ири, кончай прятаться! Иди сюда, я покажу тебе своих призраков!
Ше-Рамшо даже не выглянул из-за поднятой крышки люка – сидел на корточках и молчал.
– Ири!
– Держи!
Что-то упало на пол рядом с Ше-Киуно.
Ани провел рукой по земле и зажал в ладони две ампулы с ун-аксом – конечно, с ун-аксом, с чем же еще?
– Тебе это было нужно? – прозучало насмешливо.
Значит, перед уходом они обшарили квартиру. Что ж, и на том спасибо, что ун-акс прихватили. Ше-Киуно не боялся умереть, но хотел умереть достойно. Ани было страшно даже представить свое заживо разлагающееся тело, корчащееся в вонючей луже собственных испражнений. Омерзительно, пусть даже сам он уже не будет осознавать, что происходит. Ше-Киуно настолько живо представил себе то, как умирает варк, что даже удивился. Да, конечно, он знал о том, что происходит с варками перед смертью, но сам этого никогда не видел. Что бы там ни думала полоумная девица, взиравшая на него сверху вниз, он ни разу в жизни не видел распухшего варка.
– Надо же, он даже ун-акс прикупил! – Мейт насмехается, кто же еще. – Совсем, видно, спятил! А, Ани?
– Мне нужен шприц, желательно стерильный.
Ше-Киуно торопился, поскольку не знал точно, сколько времени прошло с того малого цикла, когда он последний раз сделал себе инъекцию ун-акса. А до фантазий рыжеволосой ему, по большому счету, дела не было.
– Ты что, серьезно хочешь уколоться? – в голосе Мейт послышалось сомнение.
– А как ты думаешь? – огрызнулся Ани.
– Полагаешь, после этого я поверю, что ты варк?
– Я не варк, – зло отозвался Ше-Киуно. – У меня синдром Ше-Варко. Варками становятся те, у кого болезнь переходит в активную стадию. Чтобы этого не случилось, мне нужно сделать инъекцию.
– Знаешь что, Ани, – насмешливое восхищение прозвучало в голосе рыжей. – Ты мог бы стать великим актером. Если бы не стал ловцом.
– Я не ловец, – процедил сквозь зубы Ше-Киуно. – И никогда им не был.
– Болезни Ше-Варко у тебя тоже нет.
– Я, наверное, лучше знаю, чем болен.
– А я знаю, что все ловцы каждые пять средних циклов должны проходить тест на синдром Ше-Варко, иначе лицензию не продлят.
– Да, это так. – Хоп-Стах, откуда ему это известно? – Послушай, Мейт…
Ше-Киуно еще раз попытался воззвать к здравомыслию девушки, но та и слушать не пожелала.
– Нет, это ты меня слушай, затемненыш гнусный! Ты живешь двойной жизнью. Один, не имея ни друзей, ни родственников, ты прячешься даже от соседей. Ты хочешь, чтобы тебя считали добропорядочным гражданином, таким же, как все. Эксперт по антиквариату – почему бы и нет! Респектабельная работа, которая объясняет, откуда у тебя деньги. Ты даже ун-акс дома держишь – вот только не пойму, для чего? На случай, если придется доказывать кому-то, что ты не ловец? Смотрите, мол, я и сам болен, какой из меня ловец! Так, что ли, Ани?
– Мейт… – Ше-Киуно устало провел ладонью по лбу. Он не знал, что еще мог сказать в свое оправдание. Да и какой смысл было что-то говорить, если рыжая не желала его слушать. – Если бы я был ловцом, мне бы в голову не пришло это скрывать. Я считаю, что ловцы выполняют работу, нужную обществу. Если бы не они, полстраны бы уже вымерло.
– Так, значит? Что же ты сам не сдашься са-туратам, если болен?
– У меня синдром Ше-Варко, а не болезнь. Я не представляю никакой угрозы для окружающих. Ун-акс для того и требуется, чтобы заболевание не перешло в активную стадию.
– Не каждый имеет возможность покупать ун-акс у барыг.
– Я тоже не могу обеспечить лекарством всех больных.
Тишина наверху. Как будто все ушли, оставив фонарь включенным и крышку люка незапертой.
– Даже сейчас у тебя не хватает смелости признаться в том, что ты ловец. – Мейт не задавала вопроса, а констатировала не подлежащий сомнению факт.
Ше-Киуно устало вздохнул. В разговоре, что приходилось вести с рыжей, не было ни малейшего смысла: она не желала слушать, что говорил ей Ани, он же, в свою очередь, не мог понять, что пыталась доказать ему Мейт.
– У меня хватает здравого смысла, чтобы не называть себя чужим именем.
– Какое же твое имя?
– Ани Ше-Киуно.
– Хорошо, пусть будет Ани. Хочешь знать, почему ты оказался в этом погребе?
– Наконец-то мы добрались до сути, – усмехнулся Ше-Киуно.
– Так хочешь или нет?
Вопрос прозвучал так, будто Мейт и в самом деле полагала, что Ани мог дать отрицательный ответ. И тогда бы она встала и ушла. А если Мейт забудет закрыть крышку люка, за нее это сделает Ири. Глупо.
– Да, – Ше-Киуно наклонил голову так, что теперь Мейт был виден только его затылок. – Жажду.
– Десять больших циклов тому назад ты забрал моего отца, – произнесла Мейт точно обвинительный приговор.
– В каком смысле «забрал»?
Ше-Киуно задал вопрос по инерции, поскольку и без того все было ясно. Мейт снова пыталась обвинить его в том, что он работает ловцом. Что ж, теперь по крайней мере понятно, что мотивом похищения служит месть. Во всяком случае, со стороны Мейт. Ири – Ше-Киуно нутром чувствовал – месть не интересовала, ему было нужно что-то другое. Почему он хотел, чтобы Мейт спросила о призраках? Понятное дело, Ири сумасшедший, но даже в действиях безумцев зачастую удается проследить определенную логику, изломанную в соответствии с законами их деформированного сознания.
– А спустя два больших цикла ты пришел за моей матерью, – продолжала Мейт.
– Твои родители были варками?
– Они были моими родителями. И я на всю жизнь запомнила лицо того, кто их у меня забрал. Я не искала тебя специально, но сразу узнала, когда случайно встретила на улице. И я пошла за тобой.
– Я не виновен в смерти твоих родителей. Что бы с ними ни случилось.
– Ты виновен в том, что зарабатываешь деньги на страданиях людей.
– Перестань! – Ше-Киуно обхватил голову руками. – Хватит!
– Ты хочешь что-то сказать?
– Допустим, я тот, за кого ты меня принимаешь. – Дабы предупредить возможные возражения, Ше-Киуно поднял обе руки вверх. При этом голова его оставалась опущенной. – Допустим! Что ты собираешься делать? Хочешь убить меня? Или будешь держать в этом вонючем погребе, пока я не сгнию заживо, как варк?
Ани услышал, как Мейт усмехнулась.
– Последнее предложение мне определенно нравится.
– Это не вернет тебе родителей.
Тишина в ответ.
– Но этим ты сломаешь жизнь себе. Как ты будешь жить с мыслью, что убила человека?
– Я не собираюсь тебя убивать, – тут же возразила Мейт.
Она колеблется, не знает, что делать. Уже хорошо.
– Эй! – подал голос долго молчавший Ири. – А как поживает твой призрак?
– Спроси у него сам, – огрызнулся Ше-Киуно.
– Хочешь, я дам тебе схороник?
– Для себя прибереги, ка-митар.
Ири ответил не сразу. Ага! Значит, Ани угадал.
– Я слышал, как ты кричал.
– И что с того?
– Ты умрешь, не дожив до рассвета!
– Надеюсь, ты тоже.
Хоп-Стах, как же это глупо – вести словесную перепалку с идиотом!
– Я устал, – сказал Ше-Киуно.
Он и в самом деле чувствовал себя уставшим. К тому же Ани вдруг почувствовал полнейшее безразличие к тому, что должно произойти – через малый цикл, через средний, через большой. Ше-Киуно наклонился, протянул руку и провел ладонью по переливающейся голубоватыми искорками шкуре призрака Ночи. Рассвет наступит в любом случае, увидит он его или нет. Так ведь? Так, ответил Сун. Ну вот и славно.
– Если вам больше нечего сказать, то я хотел бы отдохнуть.
Ани оперся рукой о земляной пол, как будто собирался подняться на ноги. Люк над его головой тут же захлопнулся. В темноте были видны только неясные очертания призраков Ночи, неподвижно сидевших по сторонам от Ше-Киуно.
– Эй, слушай меня! – Должно быть, оттолкнув Ири, Мейт снова приподняла крышку люка. – Слушай меня, Ону Ше-Кентаро!
Ани словно током ударило. Ону Ше-Кентаро – имя ему знакомо! Конечно, знакомо, подтвердил Шор.
– Как ты меня назвала?
– Я еще не знаю, что делать с тобой…
– Почему ты меня так назвала?!
Ани рванулся вверх, ударил рукой крышку люка. В луче света мелькнуло искаженное страхом лицо Мейт – девушка с криком отпрыгнула в сторону. Ани поднялся почти в полный рост. Ему было достаточно опереться руками о края люка для того, чтобы выбраться из своего узилища. От неожиданности такой голова у Ше-Киуно закружилась. Собственно, он только хотел выяснить, почему Мейт назвала его чужим именем? Ани еще не решил, что делать, когда ка-митар ударил ногой по крышке люка. Получив удар по голове, Ше-Киуно упал на холодный земляной пол. Наверху стукнула щеколда, ударом руки загнанная в петлю, и раздался крик Ири.
