Глава 13
Крик.

Мейт уронила руку на стол. Вилка с наколотым на нее кусочком диетического бифштекса от «ГБ Ше-Матао», не издав ни звука, легла на край одноразовой пластиковой тарелки. Левая бровь девушки едва заметно дернулась, Мейт тут же прижала ее пальцами. Сидевший за столом напротив нее Ири продолжал сосредоточенно жевать, как будто ничего не слышал. Он даже взгляд не поднял от тарелки. Мейт выводило из себя то, как Ири ест. Обычно он брал большую тарелку, перемешивал в ней все, что имелось на столе, если блюдо было горячим или хотя бы теплым, то добавлял еще и ложку комбижира, после чего обильно поливал сверху зеленым валайским соусом. Получившееся месиво он ел ложкой, поминутно смачно чмокая губами и шмыгая носом. Время от времени он откидывался на спинку стула, запрокидывал голову, испускал восторженный вздох, переходящий в стон, и проводил ладонью по губам. Наблюдая за тем, как Ше-Рамшо поглощает пищу, Мейт все больше склонялась к мнению, что Ири получал при этом удовольствие сродни сексуальному – своеобразная мастурбация с набитым ртом. Поэтому прерывать Ири не следовало ни в коем случае – ну скажите на милость, кому приятно, когда ему кайф ломают?

Снова протяжный отчаянный крик. Даже не крик, а вой, в котором мало что напоминало о возможностях голосовых связок человека. Так мог завывать дикий зверь, попавший в капкан и ради того, чтобы вырваться на свободу, грызущий защемленную лапу. Он уже не чувствует боли – лишь отчаяние, тупое и безнадежное, за которое только и можно попробовать уцепиться, как за перевернувшуюся шлюпку, всплывшую после кораблекрушения. Мейт показалось, что вопль заставил слегка колыхнуться язычки пламени стоявших в центре стола свечей. Впрочем, это мог быть просто сквозняк.

Ше-Рамшо воткнул ложку в еду – еда, иначе и не назовешь то, что наполняло стоявшую перед ним тарелку, впрочем, можно еще и так – хлебово, – закинул руки за спину и, навалившись на спинку стула, с наслаждением потянулся.

– Ничего, ничего, – усмехнулся Ири, поймав взгляд девушки. И вытер ладонью сальные губы. – Пусть покричит.

– У меня от его воплей мороз по коже, – зябко передернула плечами Мейт.

– Это его призрак терзает, – оскалился в усмешке Ири. – Поначалу-то он его не видел, покуда действие куйсы не прошло. – Ири снова взялся за ложку, но затронутая тема, должно быть, показалась ему настолько интересной, что он поставил руки локтями на стол и подался вперед. – Смесь куйсы с люмитаксом, скажу я тебе, – он направил на Мейт грязную ложку, – убойная штука. Варьируя концентрацию смешиваемых препаратов, можно регулировать их воздействие на человека. Ты обратила внимание, что, когда мы сажали нашего приятеля в машину, он вел себя совершенно спокойно и выполнял все, что от него требовалось? Но при этом ничего не соображал. И сейчас, я уверен, он ничего не помнит. Если бы люмитакса было чуть больше, он бы утратил способность двигаться, но при этом осознавал все, что с ним происходит, и, что особенно интересно, обостренно чувствовал боль.

Зачерпнув полную ложку отвратного вида еды из тарелки, Ири отправил ее в рот, и на лице его тотчас же расплылась похотливая усмешка.

– А он там, – Мейт легонько стукнула носком туфли по полу, – не свихнется, часом?

– Все может быть. – Глаза Ири сладострастно закатились. – Впрочем, он уже и без того псих.

Запертый в погребе пленник снова истошно заорал. На этот раз Мейт точно подметила, что язычки пламени свечей дернулись в тот момент, как раздался крик. Девушка посмотрела на тарелку с почти нетронутой пищей и с отвращением оттолкнула ее.

– Не будешь есть? – удивленно посмотрел на нее Ше-Рамшо.

– Нет, – отмахнулась рукой Мейт.

– Ну и зря. – Ири подхватил тарелку Мейт и сгреб ее содержимое в свою. – По-моему, вкусно. – Встряхнув банку с валайским соусом, он выдавил на горку кафра, похоронившего под собой синтетический бифштекс, щедрую порцию зеленоватой жидкости. – А если не есть…

– Хватит! – не выдержав, ударила ладонью по столу Мейт.

Ше-Рамшо глянул на девушку так, будто она начала раздеваться.

– Ты же сама этого хотела, – произнес он негромко.

– Не знаю, – тряхнула головой Мейт.

– Что значит «не знаю»? – удивленно развел руками Ири: в одной руке ложка, в другой банка с валайским соусом – не человек, а символ безумного чревоугодия. – Это была полностью твоя идея. Я только помог тебе.

Ше-Рамшо осуждающе качнул головой, как будто хотел сказать: «Ну и молодежь нынче пошла!» – поставил на стол банку с соусом и принялся за еду.

Мейт взяла стакан и налила в него воды из пластиковой бутылки.

– Ты дал ему воду? – спросила она, сделав глоток.

Рот Ше-Рамшо был набит так, что он не мог даже слова сказать, только головой мотнул из стороны в сторону.

– А что, если он хочет пить?

Ше-Рамшо сделал резкое глотательное движение, проталкивая комок еды в пищевод.

– Ну так пойди и спроси его, – сказал он и провел открытой ладонью по губам.

– Мы привезли его не для того, чтобы издеваться.

– Да? – Ири сделал вид, что страшно удивлен. – Тогда для чего?

– Он должен ответить за то, что сделал.

– Как ты собираешься это устроить?

Мейт поднесла стакан с водой к губам и не спеша, очень медленно выпила всю воду до дна. Девушка рассчитывала, что к тому времени, когда она поставит пустой стакан на стол, Ири снова примется за еду, но не тут-то было – Ше-Рамшо терпеливо ждал, что же она ответит на его вопрос?

– Я не собираюсь его убивать, – с вызовом вскинула подбородок девушка.

Правда, получилось у нее это как-то очень уж театрально.

– А этого и не потребуется, – махнул зажатой в пальцах ложкой Ше-Рамшо. – Он сам умрет. От нас зависит лишь то, как долго он протянет. Как это ни прискорбно, все мы когда-нибудь умрем.

– Разве Ше-Шеол не обещал тебе вечную жизнь после смерти? – ехидно прищурилась Мейт.

Ше-Рамшо даже глазом не моргнул.

– Лично мне – нет, – сказал он и как следует перемешал содержимое тарелки.

– А призраки?

– При чем тут призраки?

– Призраки его не убьют?

Ше-Рамшо усмехнулся и головой качнул: порой Мейт становилась наивной донельзя. Или только прикидывалась дурочкой? Сомнение у Ири возникало уже не в первый раз.

– Призраки существуют только в его воображении, – ответил он, добросовестно стараясь, чтобы в интонациях голоса не скрипел сарказм.

– Призраков видит не только он один, – едва заметно прищурилась Мейт.

– Ну, что поделаешь, – вроде как с сожалением махнул ложкой Ири. – В стране полно страдающих галлюцинациями идиотов.

Снова крик. Долгий, протяжный, переходящий в хрип, он просачивался сквозь щели в досках пола, растворялся в воздухе, бился под потолком, прилипал к коже. Резь в глазах.

– Прекрати! – Мейт кричала, пытаясь своим бессмысленным, ни на что не направленным воплем заглушить стоны несчастного, терзаемого призраками человека. – Остановись!

Облизнув ложку, Ири отвел в сторону руку, в которой держал сей нужный и в определенном смысле значимый для него инструмент, и удивленно посмотрел на девушку.

Взгляды сидевших за столом пересеклись. Искры не возникло, но Ири почувствовал себя неуютно, а Мейт почудилось, что в комнате вдруг сделалось прохладно, будто сквозняком потянуло, и она зябко передернула плечами.

Язык Ири еще раз скользнул по блестящей выпуклой поверхности ложки.

– Выпусти его, – предложил ка-митар.

Ложку Ше-Рамшо держал у лица, и Мейт не было видно его губ. Быть может, он усмехался? Или презрительно кривил свои тонкие, чуть синеватые, как будто он и впрямь замерз, губы?

Широким взмахом руки Мейт сбросила со стола две свечи и пустую тарелку. Упав на пол, одна свеча сразу же потухла, другая какое-то время еще выдавливала из себя слабые голубоватые язычки пламени, которые почти мгновенно превращались в причудливо извивающиеся струйки невесомого серого дыма.

Ше-Рамшо легонько постукивал ложкой по краю тарелки из толстого огнеупорного стекла.

– Ну так что?

– Прошло уже три малых цикла. – Мейт смотрела не на Ири, а на сброшенную со стола свечу, пытаясь понять, стало ли в комнате темнее после того, как она погасла?

– Так, – согласно наклонил голову Ше-Рамшо.

Из-под упавшей на лицо пряди волос Мейт бросила быстрый взгляд в сторону ка-митара.

– Что, если он уже сошел с ума?

– С чего бы вдруг? – усмехнулся Ше-Рамшо.

– Призраки.

Ири задумчиво провел двумя пальцами по заросшему щетиной подбородку – с тех пор, как они приехали сюда, Ше-Рамшо не брился.

– Не думаю, – медленно, как будто размышляя вслух, произнес он. – Если он видит то, чего на самом деле не существует, если его сознание порождает чудовищ, в которых сам он верит, значит, он уже ненормален. – Ири устало вздохнул, наклонил голову и прикрыл глаза ладонью, словно ему мешал яркий свет. А в комнате всего-то восемь свечей – четыре по углам, три на столе остались да еще одна на колченогой тумбочке, неловко привалившейся к стене. – Они все безумны. – Голос Ше-Рамшо, ставший другим, звучал тихо, слова вываливались изо рта невнятными комками, а временами Мейт казалось, что она слышит хруст крошащегося стекла. – Безумны от рождения. И если мы хотим выжить, то должны пережить их, всех тех, кто родился до наступления Ночи. – Ири поднял голову. Взгляд его, устремленный на Мейт, был тусклым, почти бесцветным, похожим на пятно серой акварельной краски, размытое водой. Или на рассеивающийся дымок от фитиля потухшей свечки. – Ты представляешь, что будет твориться, когда наступит День?

– Что?

Мейт вдруг испугалась, что звук ее голоса выведет ка-митара из себя. А еще она подумала, помнит ли Ше-Рамшо о том, что был ка-митаром? А еще – как это ка-митар может перестать быть ка-митаром? Это ведь не служба и не место работы, которое всегда можно сменить. Это все равно как если бы она вдруг решила, что не желает быть женщиной. Притвориться мужчиной она, быть может, и сумеет, но при этом все равно останется женщиной. Так что же? Что происходит с ка-митаром, переставшим быть самим собой?

Ше-Рамшо поднялся со своего места, медленно обошел стол, встал позади Мейт и положил руки ей на плечи. Наклонился. Мейт показалось, что спина у нее одеревенела. Она как будто удара ножом в спину ждала.

– На смену призракам Ночи явятся призраки Дня, – тихо, полушепотом произнес Ше-Рамшо.

Дыхание его скользило по щеке Мейт. Девушка чувствовала запах пищи из его рта – той, что он только что ел. Запах был так же неприятен, как и вид еды в тарелке Ири, когда он превращал ее в бесформенное, не имеющее названия месиво.

– Они придут, вот увидишь. – Пальцы Ше-Рамшо сдавили плечи Мейт. Девушке было больно, но она боялась показать это. – Явятся, как только взойдет солнце. Ты меня слушаешь?

– Да, – судорожно дернула головой Мейт.

– Это хорошо. – Хватка пальцев на плечах Мейт слегка ослабла. – Хорошо, – еще раз повторил Ири. – Потому что мало кто понимает, что происходит. Единицы. Ну, может быть, десятки. Не больше. Правительство в неведении. Палата государственных размышлений, ва-цитик – все знают о призраках Ночи, но никто не думает о тех, что явятся с наступлением Дня. – Ири ногой пододвинул табурет и сел на него. Теперь он смотрел на девушку сбоку и немного снизу. – Понимаешь, Мейт, когда наступит День, призраки Ночи исчезнут, растворятся в лучах солнца. Ну, может быть, иногда, где-нибудь в темном закутке кто-нибудь и наткнется на одного из них. Но что он увидит? Жалкое существо, ищущее мрак, в надежде выжить. Зато наши души – твою, мою, души всех тех, кто родился Ночью, – начнут терзать призраки Дня. Почему?… – Ше-Рамшо схватил Мейт за запястье и сильно дернул. – Ты не хочешь спросить меня, почему?

– Почему? – выдавила из себя Мейт.

– Потому что тогда уже нам придется отвечать за то, что мы делали Ночью. – Ири хохотнул, довольно глупо, надо сказать. – Нам за все придется ответить, если только мы заранее не позаботимся о своей безопасности. Хочешь света, Мейт?

– Что?

Мейт старалась не смотреть в сторону державшего ее за руку Ше-Рамшо. Она не боялась – ей было противно. Общение с Ири вызывало такое же физическое отвращение, как наблюдение за человеком, поедающим собственные испражнения. Мейт давно подозревала, что у Ири в мозгах жуки-короеды ходы проели, но даже представить себе не могла, что все настолько плохо. Ири, если еще и не свихнулся окончательно, был близок к черте, которую лучше не преступать. Вот так.

– Ты хочешь увидеть дневной свет?

– Да, конечно.

– Но ты ведь понимаешь, что ничто в жизни не бывает просто так. Я хотел сказать, задаром. За все приходится платить. – Ше-Рамшо потер сложенные щепотью пальцы, словно ощупывая новенькие, хрустящие, пахнущие краской денежные купюры.

– Я не понимаю. – Произнося эти слова, Мейт наклонила голову так, что подбородок уперся в грудь.

– Ах! – с показной досадой цокнул языком Ше-Рамшо. – Как хочется остаться чистой и невинной! Но не получится, Мейт. Ты слышишь? – Ше-Рамшо стукнул каблуком по полу. – Слышишь? – Еще один удар – и протяжный крик запертого в погребе пленника. Тонкие губы Ири растянулись в усмешке – довольной и скабрезной одновременно. – Ну что, слышишь теперь?

– Прекрати! – Мейт вскочила на ноги и прижалась спиной к стене.

Ше-Рамшо протянул в ее сторону руку с открытой ладонью. Можно было подумать, он предлагает девушке вернуться на прежнее место, но Ири быстро провел рукой из стороны в сторону, превратив движение в жест недоумения – в чем дело?

– Мейт, – произнес он негромко, почти ласково, – ты сама все прекрасно понимаешь. Иначе бы мы не оказались здесь. – Движение рукой, призванное как будто превратить мрачную, освещенную свечами комнату в бесконечную вселенную. – Вдвоем. Мы думаем об одном и том же, только ты боишься сказать об этом вслух. Напрасно. – Добрая, всепрощающая улыбка. – Здесь нет никого, кроме нас. А мне ты можешь доверять. Я с тобой, Мейт. Мы сделаем это вместе.

– Что? – почти выкрикнула девушка.

– Мы приручим призраков Ночи, чтобы, когда придет рассвет, они сожрали призраков Дня.

– Это безумие! – Мейт тряхнула головой. Волна рыжих волос колыхнулась из стороны в сторону.

– Точно! – Ше-Рамшо ощерился в улыбке-оскале. – Безумен мир, в котором мы живем. И выжить в нем можно, только поступая как безумец. Ма-ше тахонас! Да, я готов стать безумцем, если это поможет мне выжить!

– Ири… Послушай меня, Ири, – Мейт старалась, чтобы голос ее звучал спокойно и ровно, чтобы ни единой фальшивой нотки не было слышно в фальшивых насквозь словах. – Призраков Ночи не существует. Вспомни, Ири, ты ведь сам говорил, что это только игра больного воображения.

– Да, – легко, – слишком легко! – согласился Ше-Рамшо. – И что с того?

– Как ты собираешься их приручать?

Из подпола вновь донесся крик ужаса и боли. Мейт почувствовала, как острые холодные когти царапают спину, до крови раздирая кожу. Что происходит там, внизу? Что за демоны терзают запертого в темноте человека?

– Ты слышишь? – с усмешкой Ше-Рамшо ткнул пальцем в пол. – Ты слышишь, как он орет? Думаешь, он сошел с ума? Нет! – Ири тряхнул головой и одновременно широко взмахнул рукой. – Если он и безумен, то не более других, родившихся в один с ним большой цикл. Для него призрак Ночи реален – вот в чем дело.

– Все! – Мейт обеими руками взмахнула перед собой, словно перечеркнула разом все то, что говорил Ше-Рамшо. – Пора положить этому конец!

Мейт сделала шаг, направляясь в сторону двери в соседнюю комнату. С удивительным проворством Ири развернулся на табурете и поймал девушку за руку, прежде чем она успела коснуться пальцами дверной ручки.

– Призрак Ночи существует только в воображении своего хозяина, – торопливо, словно боясь, что не успеет сказать все, что нужно, заговорил Ше-Рамшо. – Палач и жертва – неразрывная пара. Что происходит с призраком, потерявшим хозяина, этого не знает никто. Быть может, он исчезает бесследно. Но что, если брошенный призрак находит себе нового хозяина? Понимаешь, о чем я, Мейт? Для того чтобы обзавестись собственным призраком Ночи, нужно всего лишь найти призрака-сироту, призрака, оставшегося без хозяина… Так ведь?… Ну, Мейт!… О, Нункус!… Разве не для этого ты притащила сюда этого затемненыша!

Ше-Рамшо ударил каблуком в пол, ожидая, что в ответ раздастся крик.

Мейт вырвала руку из пальцев Ири – скорее всего он сам позволил ей сделать это, – схватила со стола горящую свечу и распахнула дверь.

– Тебе нужен его призрак, Мейт! – прокричал в спину ей Ше-Рамшо.

Мейт ничего не ответила. В том, что говорил Ше-Рамшо, не было ни капли смысла. Ири и прежде, случалось, заговаривался, но на этот раз он зашел слишком далеко. Несмотря на это, потерявший веру ка-митар не внушал Мейт опасения, скорее уж жалость. Но о чем можно говорить с человеком, собравшимся живьем поймать призрака Ночи?

Опершись рукой о стол, Ше-Рамшо поднялся на ноги, медленно, тяжело, как старик, и направился следом за девушкой. В пустой темной комнате висело желтоватое пятно света, вобравшее в себя лицо Мейт. Глубокие рельефные тени делали его незнакомым, странным, почти уродливым. Мейт поставила свечу на пол и обеими руками старалась отдернуть запирающий крышку люка тяжелый засов. Ше-Рамшо остановился в дверях.

– Ага, давай, выпусти его, – произнес он безразличным голосом. – Выпусти, Мейт. Ты знаешь, на что способен человек, спасающий собственную шкуру? Он легко, без колебаний свернет тебе шею, даже если никогда прежде ему не приходилось убивать.

Мейт замерла. В том, что сказал Ири, был свой резон. Да и голос Ше-Рамшо звучал теперь, как обычно, без экстатического надрыва – он не вещал, не пытался ни в чем убедить, а всего лишь высказывал свое мнение. С которым, в принципе, можно было и не соглашаться, но нельзя было не прислушаться. На то он и ка-митар, чтобы уметь не просто говорить, а заставлять себя слушать – он мог оставить в прошлом все, вплоть до любви к отеческим гробам, только не этот навык.

Ше-Рамшо переступил порог и растворился в темноте. Он видел Мейт, стоявшую на коленях рядом с горящей свечой, но девушка его видеть не могла. Неслышно ступая, Ше-Рамшо прошел в ближний угол и взял лежавший на полу тяжелый аккумуляторный фонарь с большим круглым рефлектором. Направив фонарь в лицо девушке, Ири нажал клавишу включения. Ударивший в глаза сноп яркого света заставил Мейт отшатнуться в сторону. Ше-Рамшо медленно приблизился к ней, присел на корточки, послюнявил кончики пальцев и раздавил фитиль горевшей свечи.

– Ну что? Откроем?

Лицо Ше-Рамшо было всего в нескольких сантиметрах от лица девушки. И Мейт не чувствовала, чтобы от него исходила какая-то угроза. Взгляд Ири также нельзя было назвать безумным. Тогда что произошло пару минут назад в соседней комнате? Может быть, ничего и не было? Они уже три малых цикла сидели в этом затерянном во мраке Ночи гниющем доме и слушали крики, то и дело раздающиеся из-под пола. Глаза устали от желтоватого света свечей. Запах сырости, казалось, никогда уже не выветрится из-под скрипящих половиц. Заняться нечем, – о, Нункус, только когда Ири уехал, чтобы отогнать машину в гараж, оставив ее наедине с запертым в погребе пленником, Мейт с опозданием подумала, что не догадалась прихватить с собой ни одной книжки. О том, чтобы заняться с Ири сексом – так, ради развлечения, – у Мейт даже мысли не возникало. Не воспринимала она своего компаньона как представителя противоположного пола, ну, никак не воспринимала. Оставалось только сидеть и пялиться друг на друга, пытаясь развлечься дурацкими разговорами ни о чем. Так, может быть, и в этот раз Ири только дурачился, пытаясь в своей обыкновенной, немного глуповатой манере развеселить ее? А померещилось Хоп-Стах знает что.

– Ну? – Ше-Рамшо смотрел на девушку и ждал ответа.

Он никуда не торопился. Ему некуда спешить. У него нет ничего, кроме этого дома, в котором он готов остаться навсегда… Нет, это, пожалуй, слишком, – только до рассвета. Но для начала следует обзавестись персональным призраком Ночи. О, Нункус, может быть, на этот раз ему наконец повезет!

– Я должна посмотреть на него. – Мейт смотрела на деревянную крышку люка.

– Неужели ты все еще сомневаешься в том, что это он?

Не насмешка, а только легкое недоумение в голосе Ири – все равно как если бы Мейт спросила, добавляет ли он сахар, когда варит джаф.

– Это он, – уверенно произнесла девушка. Настолько уверенно, что все ее сомнения тотчас же выплыли наружу. – Это он, – повторила Мейт еще раз, не для Ири, а для себя самой. – Но я хочу видеть его лицо.

– Ты считаешь, пора поговорить с ним? – Как будто с сомнением, хотя, может быть, и просто так Ше-Рамшо прикусил губу.

– А разве нет? – с вызовом тряхнула волосами Мейт.

– Тебе решать, – безразлично дернул плечом Ири, так, чтобы стало ясно, сам он еще повременил бы. Куда спешить? До рассвета еще ох как далеко.

– Открой, – приказала Мейт.

Ири не торопился. Он смерил девушку оценивающим взглядом, положил фонарь на пол так, чтобы свет падал на крышку люка, взялся обеими руками за выступающий край засова. Ждал, что Мейт все же передумает?

– Эй! – Ше-Рамшо ударил каблуком в крышку люка. – Эй! Слышишь меня?

Снизу послышалась какая-то возня, перемежающаяся звуками, похожими на приглушенные всхлипывания.

– Эй! – Ири снова ударил по доскам.

– Слышу! – голос раздался так близко, что Мейт невольно вздрогнула. – Ма-ше тахонас!

– Он еще ругается. – Скосив взгляд на Мейт, Ше-Рамшо усмехнулся. – Эй! Я не вижу твой палец!

– Что тебе нужно, затемненыш грешный? – голос не злой, а как будто усталый.

– Мне нужно, чтобы ты просунул палец в дырку в половице, – терпеливо объяснил Ше-Рамшо. – И тогда я открою люк.

– Пошел ты…

В полнейшем недоумении Ири посмотрел на Мейт. По-твоему, что бы это могло означать? – спрашивал его взгляд.

– Он хочет знать, почему оказался здесь, – шепотом произнесла Мейт.

Ше-Рамшо тут же преобразовал ее фразу в вопрос:

– Хочешь знать, почему ты здесь?

– Ты сам-то знаешь, почему ты здесь?

Это было уже слишком! Вопрос пленника звучал как откровенная издевка. И Ше-Рамшо не оставалось ничего иного, как только проглотить оскорбление. Ну, в самом деле, не вступать же в пререкания с тем, которого он сам же запер в погребе.

– Разница между нами в том, что я могу в любую минуту уйти, а ты останешься здесь столько, сколько я пожелаю.

Ири казалось, что этой фразой он подвел итог и окончательно утвердил свое главенствующее положение. Да и пленник ничего не ответил. Однако голос подала Мейт:

– Открой.

– Послушай…

– Открой! – Мейт подняла руку и щелкнула пальцами перед носом Ири. – Ты что, боишься?

– Я предпочитаю не рисковать, – ответил уязвленный Ше-Рамшо.

В самом деле, чего ему бояться? Он – хозяин положения. Странно, что Мейт этого не понимает.

– Если ты встанешь позади открытой крышки люка, то успеешь захлопнуть ее, прежде чем он выберется из погреба.

Ири хмыкнул как-то очень неопределенно. С одной стороны, ему не нравилось то, что Мейт принялась им командовать, с другой – он не мог найти благовидного повода отказаться от того, что она предлагала.

– Эй, слышишь? – На этот раз Ше-Рамшо ударил по люку кулаком.

– Ну? – отозвался пленник, не сразу, после паузы, которую намеренно тянул для того, чтобы заставить Ше-Рамшо злиться.

– Сядь на пол, я открываю люк.

– Давай.

– Только имей в виду…

– Давай!

Ири искоса бросил взгляд в сторону Мейт – ему показалось, что она усмехнулась. Нет, почудилось, – тень странно легла на щеку. Ше-Рамшо наклонился, взял в руку фонарь, другой рукой отдернул в сторону щеколду засова и рывком поднял крышку люка. В нос ударила плотная застоявшаяся вонь. Однако, подумал Ше-Рамшо, как же может провонять человек всего-то за три малых цикла.