Особое отделение. Криминалисты
– Полный пентакль.
Старший криминалист Беккер произнес это спокойным, ровным, почти равнодушным голосом. Но уже то, что он не удержался от высказывания, не несущего никакой смысловой нагрузки, свидетельствовало о том, что увиденное на какой-то момент вывело его из состояния тщательно сбалансированного равновесия. Подобное со старшим криминалистом Беккером случалось нечасто. Если же быть до конца объективным, то следует сказать, что его напарник, старший криминалист Ржаной, вообще не мог припомнить другого такого случая. А уж за три года совместной работы повидать им довелось всякое. Порой такое, о чем просто сказать, что, мол, даже вспоминать не хочется, все равно что, прослушав Physical Graffiti, кивнуть: да, мне очень понравилось. О чем криминалисты Гильдии чистильщиков не разговаривают никогда, ни с кем и ни при каких обстоятельствах – это о работе. Причин тому несколько. Главная заключается в том, что на работе им, как правило, приходится иметь дело с тем, что лежит далеко за гранью безумия. С точки зрения постороннего человека, разумеется.
Ржаной пальцем подозвал к себе командира отряда патрульных, прибывшего на место происшествия одновременно с криминалистами.
– Перекройте коридор, лейтенант, – произнес он негромко. – Так, чтобы никто посторонний даже заглянуть сюда не смог.
Коротким, заученным движением лейтенант коснулся пальцами поднятого забрала на шлеме и отправился выполнять приказ. Ржаному понравилась манера поведения командира патрульных. Он не задавал лишних вопросов, действовал быстро, четко, без лишней суетливости, приказы подчиненным отдавал спокойно и уверенно. В нем явно чувствовались задатки лидера. Ржаной достал из кармана коммуникатор и записал личный номер лейтенанта. Таких людей нельзя терять из поля зрения.
– Простите… э-э… Вы здесь старший?.. Я правильно понимаю?..
Ржаной оценивающе посмотрел на обратившегося к нему человека. На вид около пятидесяти. Тяжеловат, одутловат – видимо, имеет привычку к сидячему образу жизни и чрезмерное пристрастие к сладкой выпечке. Халат сияет белизной, отутюжен так, что, кажется, о складки можно порезаться. Однако левый карман надорван по шву. Небрежность. Да и к парикмахеру сходить этому светилу отечественной медицины не помешало бы.
Ржаной поправил манжеты рубашки в мелкую серую полоску. Коснулся пальцем одной из запонок в виде улыбающегося, видимо, весьма довольного собой Веселого Роджера. На счастье.
– Я хотел поговорить с главврачом.
– Э-э… Ну, я это он и есть… В смысле…э-э… главврач… Я… Э-э… Сойкин Петр Фомич…
Врач достал из кармана стандартный больничный бейджик и показал его криминалисту.
Прикрыв дверь в особое отделение, к ним подошел Беккер. Такой же безупречно лощеный, от каблуков черных кожаных ботинок, сияющих, точно борт лимузина, до идеального пробора в чуть рыжеватых волосах.
– Это вы вызвали патрульных?
– Э-э… – Будто в нерешительности, Сойкин поправил очки. Большие, в массивной пластиковой оправе. Немодные. Ни сейчас, ни прежде. То есть абсолютно. – Да!
– Как вы узнали о происшествии?
– О происшествии?.. – Сойкин растерянно посмотрел на дверь, ведущую в особое отделение. И невольно передернул плечами. Будто от холода. Или омерзения. Видимо, он туда уже заглядывал, отметил про себя Беккер. Ржаной мысленно с ним согласился. – Э-э… Не помню… Мне кто-то сказал…
– Кто именно?
– Э-э… Я же говорю – не помню!..
– Придется вспомнить, Петр Фомич, – успокаивающе улыбнулся старший криминалист Беккер. – Мы должны восстановить всю последовательность событий. Работа у нас такая, Петр Фомич.
– Я понимаю…
– Кто первым обнаружил место происшествия? – перебил главврача Ржаной.
– Ну, откуда мне знать! – едва ли не с возмущением всплеснул руками Сойкин. – Можно подумать, у нас здесь каждый день… э-э…
– Резню устраивают, – помог найти нужные слова Беккер.
– Э-э… Именно так. – Сойкин недоуменно вскинул брови (как это мне самому в голову не пришло?) – Да, иначе и не назовешь!
– Нам необходимо найти того, кто первым обнаружил место происшествия. А для этого вы должны вспомнить, кто сообщил вам о случившемся.
– Э-э… – Сойкин в задумчивости закатил глаза и, постукивая пальцем по подбородку, уставился на желтое пятно в углу между стеной и потолком.
Трудно, да практически невозможно было понять, пытается ли он действительно что-то вспомнить или только делает вид, чтобы к нему не приставали.
– Где вы в тот момент находились?
– Э-э… На кухне…
– Точно?
– Совершенно определенно!.. Э-э… На кухне!
– Что вы там делали?
– Проверял санитарно-гигиеническое состояние.
– Ну и как? – поинтересовался Ржаной.
Не потому, что ему нужно было это знать, а чтобы таким образом помочь разбегающимся в разные стороны мыслям главврача удержаться в нужном русле.
– Как обычно, – вяло повел плечом Сойкин. – Э-э… Я бы даже сказал больше…
А вот это уже было лишнее.
– Кто-то пришел на кухню?
– Что?.. Э-э… То есть зачем?
– На кухню пришел кто-то, кто сообщил вам о происшествии? – несколько иначе сформулировал вопрос Беккер.
– Нет.
Главврач сказал это очень уверенно. И – умолк. Выжидающе глядя на криминалиста. Быть может, это была его обычная манера разговора. Но Беккер от нее начал уставать. А Ржаной так и вовсе заподозрил, что Сойкин над ними издевается.
– Как вы узнали о том, что случилось в особом отделении? – еще раз спросил никогда не теряющий самообладания Беккер.
– Э-э… Мне позвонили. – Главврач достал из кармана и продемонстрировал криминалистам тифон ярко-розового цвета с прицепленным к нему брелоком в виде миниатюрной упаковки презерватива с надписью «Секс – наша работа!».
– Отлично, – натянуто улыбнулся Ржаной. – Мы уже что-то выяснили.
– Что именно? – непонимающе посмотрел на него Беккер.
– То, что у господина Сойкина есть тифон.
– Вам нужен мой номер? – спросил главврач. – Э-э… Только я его не помню. Знаете ли, я сам себе никогда не звоню… Да и вообще у меня плохая память на цифры.
– А на лица?
– На лица – замечательная, – улыбнулся довольный собой Петр Фомич. – Если я даже мельком кого увижу, так никогда потом не забуду… Я только имена… э-э… забываю.
– Тогда постарайтесь зрительно вспомнить, кто именно вам позвонил?
– Когда?
– Когда вы были на кухне.
– Я был на кухне? – Главврач перевел удивленный взгляд с одного криминалиста на другого.
– Да, – уверенно наклонил голову Беккер.
– А зачем я туда пошел?
Криминалисты переглянулись.
– Кажется, мы что-то не так делаем, – скорбно качнул головой Беккер.
– Такое впечатление что мы с ним находимся на разных уровнях восприятия.
– Хорошо, давай попробуем иначе. – Ржаной снова повернулся к главврачу: – Ваше имя Сойкин Петр Фомич?
– Э-э… Да.
– Вы в этом не сомневаетесь?
– Нет.
– Почему же тогда не ответили сразу?
– Э-э…
– Ваше имя Сойкин Петр Фомич?
– Э-э…
– Ваше имя Сойкин Петр Фомич?
– Ну да! Конечно! – не то с отчаянием, не то возмущенно воскликнул главврач. – Меня зовут Петр Фомич Сойкин!
– Вы главврач больницы номер одиннадцать?
– Э-э…
– Вы главврач больницы номер одиннадцать?
– Да!
– Вы сегодня проверяли санитарно-гигиеническое состояние кухни?
– Да!
– Кто вам позвонил, когда вы там находились?
– Инолиньш Ульгер Янович.
Ржаной щелкнул пальцами – есть! – и сделал знак лейтенанту.
– Кто такой этот Инолиньш?
– Заведующий хирургическим отделением.
– Где его найти?
– Отделение или Инолиньша?
– И то, и другое.
– Мы сейчас находимся рядом с хирургическим отделением. – Сойкин указал на перекрытый патрульными коридор. – Кабинет заведующего – в самом конце.
– Давайте сюда этого Инолиньша! – скомандовал Ржаной.
– Э-э… Я бы мог ему позвонить, – сказал Сойкин, задумчиво глядя вслед бегущему по коридору патрульному.
– Я полагаю, лейтенант быстрее объяснит доктору Инолиньшу, в чем тут дело и что от него требуется, – улыбнулся Беккер.
– Но Ульгер Янович может быть занят.
– А мы тут что, по-вашему, дурака валяем?
Главврач внимательно посмотрел на криминалистов и честно признался:
– Я не знаю. – И вдруг, не сдержавшись, выпалил: – Я вообще был против того, чтоб создавать при больнице особое отделение!
– Я вас понимаю, – с серьезным видом кивнул Беккер.
– Э-э… Сомневаюсь.
– Понимаю.
– Кстати! Вот что я хотел вам сказать! Ваши патрульные перекрыли коридор!
– Это сделано в целях безопасности персонала больницы и пациентов, – не моргнув глазом, соврал Ржаной.
Когда это требовалось, он не хуже Беккера мог изображать Будду.
– Они практически парализовали работу всего хирургического отделения! Вы понимаете это?
– Конечно.
– Ну так отдайте же им приказ убраться отсюда!
– Они уже получили все необходимые распоряжения.
– Ты выпустил джинна из бутылки, – сказал напарнику Беккер.
– Понимаю, – кивнул Ржаной.
– Мне этого можешь не говорить.
– Так как насчет патрульных?
– Патрульные останутся на своих местах.
Лейтенант подвел к криминалистам высокого, болезненно-худого мужчину. Он был или, может быть, только казался чуть моложе главврача. Нездоровую бледность лица подчеркивали длинные иссиня-черные волосы. Цвет был настолько неестественным, что при первом взгляде на врача Ржаной подумал: красит он их, что ли?
– Господин Инолиньш?
– Да, – не спеша, с достоинством чуть наклонил голову черноволосый.
– Старший криминалист Беккер… Старший криминалист Ржаной… Вы первым узнали о происшествии в особом отделении?
– Нет.
– Но Петр Фомич сказал, что это вы сообщили ему о происшествии.
– Да.
Немногословен же ты, братец, подумал, глядя на Инолиньша, Беккер. Но тебя разговорить будет попроще, чем Сойкина. По этой части Беккер был специалист. Большой специалист.
– Вы видели, что произошло в особом отделении?
– Да.
– И как вы это оцениваете?
– Бойня.
– Самое интересное, что не выжил никто.
– Да.
– Куда же делся последний?
– Видимо, покончил с собой.
Догадку можно было бы назвать допустимой, если бы речь шла не о патрульных. Во время подготовительного спецкурса в память каждого патрульного закладывался специально подготовленный и не единожды проверенный мемплекс, помогающий активно противостоять стрессу, вызванному нервным истощением или перевозбуждением. Ни один патрульный не был способен на самоубийство. Это было так же точно, как и то, что пингвины не умеют летать. Хотя сами они об этом, скорее всего, даже не подозревали. В смысле, патрульные, а не пингвины.
– Так кто же первым узнал о происшествии?
– Вы так это называете? – удивленно приподнял бровь Инолиньш.
– А у вас есть другое предложение?
Инолиньш сделал отрицательный жест рукой. Перевести его на язык слов не составляло никакого труда: делайте что хотите, мне-то что.
– Я находился в шестой палате, возле пациента с проникающим ножевым ранением брюшной полости. Его прооперировали два часа назад…
– Эти подробности можете опустить.
– Я хотел воссоздать ситуацию во всех деталях, чтобы ничего не упустить.
– Ну, хорошо, продолжайте.
– Операция прошла успешно. Но спустя пару часов состояние больного резко ухудшилось. Упало давление. Он потерял сознание. Сестра вызвала к больному лечащего врача, а тот позвал меня, поскольку сам не смог разобраться с причинами происходящего.
– Надеюсь, вам это удалось?
– Да, но уже после.
– После чего?
– После того, как в отделение набежали ваши патрульные.
– Это не наши патрульные, – недовольно поджал губы Беккер.
– И они не набежали, а явились по приказу командования, – добавил Ржаной. – Между прочим, для того, чтобы вас же защитить от грозящей вам опасности.
– Смертельной опасности, – поставил последнюю точку над «ё» Беккер.
– Замечательно. – Инолиньш даже не улыбнулся. – Только, как любит повторять один мой знакомый врач-нефролог: «Поздно пить «Боржом», когда почки отвалились».
– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Ржаной.
Беккер тоже слегка наклонил голову. Непонимающе.
– От того, что я видел там, – взглядом указал на дверь особого отделения Инолиньш, – защита уже не требуется.
– Это вы так полагаете, – заметил многозначительно Ржаной.
– Это очевидно. – Инолиньш даже говорить об этом не хотел. Он лишь констатировал факт. Для него – очевидный.
– При всем моем уважении, господин Инолиньш, вы все же не специалист в той области, о которой беретесь судить.
– Возможно. Однако при всем моем уважении, господин криминалист…
– Старший криминалист.
– Извините, господин старший криминалист, но при всем моем уважении меня трудно напугать куском мяса. Даже если мне известно, что это мясо совсем недавно было частью человеческого тела.
– При всем моем уважении, господин доктор, мы с коллегой горим желанием услышать продолжение вашей истории о пациенте с ножевым ранением.
– Э-э… Простите, а я могу быть свободен?
– Вы и так свободны, господин Сойкин. Мы даже и не думали вас задерживать.
– Значит… э-э… я могу идти?
– У вас какие-то срочные дела?
– Ну, я вообще-то… э-э… главврач этой вот самой больницы.
– Которая, к счастью, пока еще не горит.
– Э-э… Что вы сказали?
– Задержитесь еще ненадолго, Петр Фомич. Вы можете нам понадобиться.
– Э-э… Ну, хорошо…
Сойкин засунул руки в карманы халата, низко опустил голову и вроде как задумался о чем-то своем.
– Мы слушаем вас, господин Инолиньш.
– Во время осмотра больного мы услышали звуки, похожие на стрельбу…
– Мы – это кто?
– Мы – это я, доктор Жилонин и дежурная медсестра Тамара… Если не ошибаюсь, фамилия ее Горшкова…
– Горшкова, точно, Горшкова, – не поднимая головы, тихо пробубнил Сойкин.
– Когда мы услышали выстрелы…
– Сколько?
– Я же сказал, нас было трое. Если не считать находившихся в палате больных. В соседних палатах, в операционных, в перевязочной выстрелы тоже слышали. Во всяком случае, те, кто находился в сознании.
– Сколько было выстрелов?
– Я не знаю.
– Много?
– Да.
– Стрельба велась очередями?
– Полагаю, что да… По большей части.
– Были и одиночные выстрелы?
– Возможно… Вы знаете, вот в том, о чем мы сейчас говорим, я точно ничего не смыслю. Выстрел из пистолета я на слух не отличу от выстрела из охотничьего ружья. Так что лучше и не спрашивайте меня об этом. Вот если бы, скажем, где-нибудь неподалеку пушка бабахнула…
Ульгер Янович неожиданно улыбнулся и закатил глаза. Мечтательно вроде как.
Похоже, в этой больнице все не в своем уме, глядя на врача, подумал Беккер.
– Так что же произошло потом? – спросил Ржаной. И, дабы вновь не нарваться на бессмысленный обмен вопросами и ответами, сразу уточнил: – После того, как вы услышали стрельбу.
– Нам показалось, что мы услышали стрельбу, – уточнил в свою очередь Инолиньш.
– Верно, верно, – кивнул несколько раз Сойкин.
Трудно, да что там, почти невозможно было понять, относились ли его слова к тому, что сказал коллега, или к тому, о чем он сам сейчас думал? Да и думал ли он вообще о чем-то? Быть может, разум его пребывал в состоянии покоя и осознания абсолютной бессмысленности всего сущего, откуда до нирваны уже рукой подать?
– Вам показалось, что вы что-то услышали? Или, когда вы услышали какие-то звуки, вам показалось, что они похожи на выстрелы?
Инолиньш с интересом посмотрел на задавшего вопрос Ржанова.
– А знаете, господин криминалист, вы умеете расположить к себе людей.
– Знаю, – коротко кивнул Ржаной. Хотя и не понял, к чему именно относится сделанное врачом замечание. – А еще я задал вопрос, на который так и не получил ответ.
– Мы услышали стрельбу. Во всяком случае, я был почти уверен, что это именно звуки выстрелов. Тем более когда рядом находится особое отделение…
– Насколько нам известно, в особом отделении вашей больницы никогда прежде не случалось никаких чрезвычайных происшествий.
– Верно, – кивнул Инолиньш. – Но даже ребенку должно быть понятно, что если поблизости находится что-то, запертое за железными дверями, которые охраняют вооруженные люди, значит, рано или поздно дело может и до стрельбы дойти.
– Вы ошибаетесь, господин Инолиньш.
– Разве? – высоко вскинув брови, врач сделал вид, что страшно удивлен. – Стрельба-то ведь все же началась.
Посмотрев друг на друга, криминалисты, не сговариваясь, решили, что не стоит развивать эту тему.
– Значит, услышав стрельбу, вы отправились посмотреть, что там происходит?
– Нет.
– Но вы сказали, что были в особом отделении.
– Да, но после.
– После чего?
– После того, как отправил туда дежурную медсестру.
– Зачем вы ее туда отправили?
– Чтобы она выяснила, в чем там дело.
– А никого другого отправить было нельзя?
– Простите, у меня нет под рукой бравых патрульных.
– Черт с ними, с патрульными! Вы отправили женщину туда, где стреляли!
– Я не посылал ее под пули. Ей нужно было всего лишь узнать, что происходит.
Врач и криминалист непонимающе смотрели друг на друга. При этом непонимание каждого было искренним. Граничащим с растерянностью и недоверием.
– Хорошо. – Чтобы успокоиться и привести мысли в порядок, Ржаной медленно опустил вниз руку с раскрытой ладонью, как будто придавил все негативные эмоции к полу. А после смял, как листок, и выкинул, постаравшись, чтобы они не угодили кому-нибудь в карман. – Сестра вернулась и сообщила вам…
– Что в особом отделении, похоже, случилась бойня.
– Как она об этом догадалась?
– Она подошла к дверям особого отделения, которые, как водится, были заперты, и нажала кнопку переговорника. Естественно, ей никто не ответил. Но включился экран переговорного устройства. То, что она увидела, было достаточно для того, чтобы понять, что происходит в отделении.
– Она так и сказала?
– Да, примерно так. В общем, было понятно, что там все мертвы. После этого я позвонил Петру Фомичу, сообщил ему о случившемся и пошел сам взглянуть на место происшествия.
– Один?
– Конечно. Сестра не изъявила желания снова туда возвращаться. А Жилонин должен был оставаться с больным.
– Вы рассчитывали открыть дверь в особое отделение?
– Я понятия не имел, как это сделать. Да, честно говоря…
– Да?..
– Если бы и знал, то не стал бы открывать.
– Даже если бы увидели на экране живых раненых людей, которым требуется немедленная медицинская помощь?
– Даже в этом случае.
– Почему?
– Я понятия не имею, чем вы там у себя занимаетесь. Но, по всей видимости, чем-то очень нехорошим. Недаром же вы двери держите на запоре. А раз так, мне бы не хотелось, чтобы то, что вы прячете за этими дверями, оказалось снаружи. Хотя когда-нибудь это все равно случится. Если уже не произошло.
– А как же клятва Гиппократа?
– Исход все перечеркнул. Все клятвы, присяги и обязательства, данные до Исхода, ныне уже недействительны.
– Что же тогда заставляет вас продолжать выполнять свой врачебный долг?
– По-видимому, то же самое, что заставляет вас мешать мне выполнять мой врачебный долг. – Лицо у Инолиньша, когда он говорил это, было, как у индейца, у которого на спине бритвой вырезали схему Московского метрополитена. – У вас еще есть вопросы?
– Полно. – Ржаной жестом предложил Беккеру продолжить опрос свидетеля.
– Когда мы приехали, экран переговорного устройства особого отделения работал в режиме пяти камер, установленных в разных помещениях.
– Да, я увидел то же самое.
– Что-нибудь из увиденного не показалось вам странным?
– Вы что, смеетесь?
– Нет. Я задал вам вопрос.
– Ну, хорошо… Значит, странным, говорите? – Инолиньш приподнял голову, как будто совершенно неожиданно для себя увидел на потолке что-то интересное, и поскреб ногтем подбородок с небольшой, аккуратной ямочкой. – Нет, странным мне там ничего не показалось. Скорее уж отвратительным, мерзким и диким.
– Ах, вот как.
– Да, примерно так.
– Знаете что, господин доктор, мы с коллегой должны сейчас заняться осмотром места происшествия. Не хотите составить нам компанию?
– Я могу отказаться?
– Нет.
– Зачем же вы тогда спрашиваете?
– Чтобы соблюсти приличие. Мы ведь живем все еще в свободной стране… Не так ли, Петр Фомич?
Главврач от неожиданности вздрогнул и вскинул голову.
– Что?..
– Я хотел узнать ваше мнение о том, что вы увидели в особом отделении.
– Э-э… Я ничего не видел.
– Простите? Вы что же, даже и на экран не взглянули?
– А зачем? Ульгер Янович мне обо всем доложил. Самым подробным и обстоятельным образом.
– И после этого вам не захотелось самому все увидеть?
– Нет. То, что происходит в особом отделении, меня не касается. То есть находится вне моего ведения как главврача больницы. А у меня, поверьте, и без этого дел выше крыши… Э-э… Да! Именно так!
– Охотно верю вам, Петр Фомич. И потому не смею вас более задерживать.
– Я могу идти?
– Конечно.
– Э-э… – В некоторой растерянности главврач посмотрел на криминалистов, на остававшегося с ними доктора Инолиньша. Поправил сползшие на кончик носа очки. – Ну, всего доброго…
– Всего доброго, Петр Фомич, и спасибо за вашу помощь.
Сойкин смущенно пождал плечами – мол, да что там, не стоит, это мой долг как гражданина, коротко кивнул и пошел по коридору. Мимо плотно закрытых дверей, выставленных в коридор кроватей с больными и оккупировавших все свободное пространство патрульных. Он, казалось, ждал, что его остановят, окликнут, скажут, что произошла ошибка, и попросят вернуться. А он не хотел возвращаться. Он хотел уйти и наконец-то обо всем забыть. Вообще обо всем. Какое ему дело, что патрульные искрошили в кровавый хлам весь персонал особого отделения, а после перестреляли друг друга? Он вообще понятия не имел, чем они там занимались. Да и знать не хотел! У него своих забот было выше крыши. Выше самой высокой крыши в этом прогнившем насквозь, вовсе не умирающем, как многие думали, а давно уже мертвом городе!.. А еще ему нужны были таблетки, что лежали под замком в боковом ящичке его рабочего стола. Очень, жесть их, нужны!..
Криминалисты проводили взглядами то ли куда-то очень спешащего по служебной необходимости, то ли слишком уж суетливо и поспешно убегающего от них главврача. Интуиция подсказывала – не просто тихо шептала, а толкала в бок локотком, что с Петром Фомичом Сойкиным что-то не в порядке. Но даже если у него самого были какие-то проблемы, то создавать проблемы другим он пока что не умел. Не научился, не хотел или не мог – это тоже была только его собственная проблема.
– Ну, и как общее впечатление? – спросил напарника Беккер.
– Врачи в порядке.
– Согласен.
– Значит, источник заражения внутри особого отделения.
– Верно.
– Ну, а если так, то занесли вирус, по всей видимости, санитары. Вместе с доставленными образцами. Уровень подготовки не позволяет санитарам определить меминвазию. А врачи из особого отделения, видимо, были чем-то заняты в этот момент. Зараженный мемплекс сработал как противопехотная граната, поразив всех, кто находился поблизости. И – все. Остановить процесс аутодеструкции было уже невозможно.
– Как рабочая версия – годится.
– Значит, наша задача – выявить и локализовать источник меминвазии.
– А он должен быть там, потому что до нашего прихода двери особого отделения были заблокированы.
– Кстати, коллега, вам не кажется странным тот факт, что, прежде чем отдать аутодеструктивный приказ, зараженный мемплекс приказал патрульным заблокировать выход из отделения?
– Пока нет. Прежде чем говорить о странностях того или иного мемплекса, я должен понять его цель, причину его появления и пути распространения.
– Резонно. – Беккер бросил взгляд на Инолиньша. – Идемте, доктор… Вы ведь не против, чтобы я называл вас просто «доктор»?
Вообще-то Инолиньш терпеть не мог, когда его называли просто «доктором». Все равно кто – коллеги, пациенты или их родственники. Но на сей раз, как ни странно, предложение криминалиста не вызвало у него отторжения. Более того, в сложившейся ситуации оно показалось вполне разумным и более чем уместным. Ну, в самом деле, чем плохо обращение «доктор»? Звучит нормально. К тому же, поскольку среди них троих он один имел медицинский диплом, сразу становилось ясно, кому оно адресовано.
Инолиньш хотел было сказать, что не имеет ничего против того, чтобы его называли «доктором», но вдруг понял, что криминалиста не интересует его ответ. Задавая вопрос, он заранее знал, что доктор на него ответит. Это могло показаться странным, но так оно и было.
– Идемте, доктор, – повторил обращение коллеги другой криминалист.
Хотя куда, спрашивается, было идти? До входа в особое отделение – рукой подать.
– Можно задать вам вопрос?
Оба криминалиста разом оглянулись. Они ничего не сказали, но ясно было – они ждут вопрос.
– Почему вы не носите темные очки?
– Очки? – Ржаной потер пальцем переносицу, словно хотел убедиться в том, что он действительно без очков. – Зачем нам очки?
– Я полагал, что люди вашей профессии всегда носят темные очки.
– А… Ну, это, уважаемый, называется стереотип. А со стереотипами, так же как и с предубеждениями, следует бороться.
– Вы, доктор, полагаете, что мы должны носить темные очки, потому что уверены, что мы стремимся что-то от вас скрыть. На самом же деле это не так.
– Разве?
– Конечно. Мы ничего не собираемся от вас скрывать, доктор. К тому моменту, когда мы закончим, вы сами все забудете.
– В каком смысле? – непонимающе сдвинул брови Инолиньш.
– А вот увидите, – лукаво подмигнул ему Беккер.
Доктор растерялся. Складывалось впечатление, что криминалисты выставляют его дураком. Только, простите, перед кем? Или им самим это доставляет удовольствие? Да нет, не похожи они на парочку идиотов, готовых хихикать по любому поводу. А то и без оного.
– Зачем же тогда я вам нужен? – растерянно пробормотал Инолиньш.
– А вот это хороший вопрос, – убежденно кивнул Ржаной. – Вы, доктор, должны знать, когда тестируют новое лекарство, часть испытуемых получают не активный препарат, а пустышку-плацебо. Это так называемая контрольная группа. С показателями которой сравнивают показатели остальных испытуемых. Так вот, вы, доктор, будете нашей контрольной группой.
– Простите, я не понял вашу аналогию.
– Все очень просто, доктор. Нам нужно сравнить свое и ваше восприятие того, что мы увидим в особом отделении.
– Серьезно? – спросил все еще недоверчиво Инолиньш.
Ему по-прежнему казалось, что над ним могут подшучивать.
– А что, похоже на то, что мы сюда дурачиться пришли?
Ржаной остановился возле экрана переговорного устройства. С периодичностью в пятнадцать секунд изображение на нем менялось, последовательно переключаясь на каждую из пяти установленных в особом отделении камер. Это было сделано как раз на случай нештатной ситуации. Чтобы прибывшие спасатели могли, не входя в отделение, оценить степень опасности того, что там происходило.
– Посмотрите на экран, доктор. – Криминалист сделал шаг в сторону, освобождая Инолиньшу место перед переговорным устройством. – Внимательно посмотрите.
Врач сделал то, что от него требовалось. Минуту-другую он добросовестно всматривался в меняющиеся изображения на экране.
– И что дальше? – спросил он наконец, поскольку так и не понял, что именно от него требуется.
– Вы не замечаете никаких изменений по сравнению с тем, что видели в прошлый раз?
– Да вы что, смеетесь? – едва не вспылил Инолиньш. – Я даже не помню толком, что именно я видел!
– Вы сказали, что это было отвратительно.
– Конечно!
– Что именно?
– Все!
– Может быть, вы все же попытаетесь вспомнить какие-то детали, которые особенно потрясли вас?
– Послушайте! Я вижу на экране кровь и мертвых, убитых людей. Вы полагаете, этого недостаточно для того, чтобы вызвать чувство омерзения?
– Но вы же врач. Сами не так давно сказали, что свинина, что говядина, что человеческое мясо – для вас все едино.
– Во-первых, я этого не говорил!..
– Но подразумевали.
– Во-вторых, я не только врач, но к тому же еще и человек! И, что бы вы там ни думали, вид мертвого тела вовсе не доставляет мне удовольствия!
– Что с вами, доктор? Вас ни в чем не обвиняют. Ни в каннибализме, ни в некрофилии. Мы всего лишь попросили вас посмотреть на экран и сопоставить то, что вы видите сейчас, с тем, что видели прежде. Вот и все. Все остальное вы сами придумали, доктор. И, честно говоря, мне странно, откуда у вас такие мысли?.. А, доктор?
Он слишком часто повторяет слово «доктор», подумал Инолиньш. К чему бы это? Хотя какая разница? В конце концов, я действительно доктор. И с этим уже ничего не поделать. Да и надо ли?
Врач молча повернулся к монитору и еще какое-то время всматривался в то, что там происходило. Собственно, там и смотреть-то было не на что, поскольку не происходило ничего. По ту сторону экрана царил мертвый покой. Инолиньшу даже показалось, что он заметил тень улыбки, умиротворенной, а может быть, всепрощающей, на губах трупа в операционной. Но криминалистов ведь не это интересовало?
А что их вообще интересовало?
Они стояли возле Инолиньша – Ржаной едва не касался его плечом – и обсуждали свои проблемы. Открыто, без утайки, без намеков и иносказаний. Как будто рядом никого не было.
– А, собственно, почему экран транслирует съемки контрольных видеокамер?
– Система безопасности переключается на автотрансляцию, если на вызов никто не отвечает.
– То есть, когда посланная доктором Инолиньшем медсестра нажала кнопку вызова, находившимся за дверью патрульным было уже не до нее.
– Конечно. К тому времени уже вовсю шла стрельба.
– Это похоже на случай трехмесячной давности.
– В двадцать седьмой?
– Именно.
– Я бы не сказал, что похоже. В двадцать седьмой патрульные перебили весь персонал и пациентов. А после открыли огонь по прибывшим криминалистам. Поэтому их пришлось ликвидировать. Хотя некоторые общие черты, несомненно, просматриваются…
– Стичкин и Рукер.
– Стичкин погиб, Рукер до сих пор хромает.
– Путь проникновения мемвируса так и не был обнаружен.
– Да. И это, пожалуй, самое непонятное во всей истории с внезапно спрыгнувшими в пасть безумия патрульными.
После четвертого или пятого просмотра определенно и бессмысленно повторяющихся кадров Инолиньш сделал шаг назад и с удрученным видом – исключительно для господ криминалистов – покачал головой.
– Я не вижу ничего, что мог бы назвать необычным. – И, не удержавшись, добавил-таки: – В вашем понимании.
– Хорошо. – Беккер улыбнулся так, будто и не ожидал услышать ничего другого.
Ржаной распахнул дверь в особое отделение:
– Прошу вас, доктор.
– Простите, но я краем уха слышал, что вы говорили о похожем происшествии в двадцать седьмой больнице, имевшем место несколько месяцев тому назад.
Криминалисты непонимающе переглянулись.
– О чем вы, доктор?
– Я хотел спросить…
Инолиньш наклонил голову и сосредоточенно потер пальцами брови. А в самом деле, о чем это он?
– Простите, – натянуто улыбнулся врач. – Я, кажется, переработал сегодня… Замотался…
– Бывает, – с пониманием улыбнулся Беккер. – Надеюсь, доктор, вы все же в состоянии нам помочь?
– Так ведь, доктор? – поддержал напарника Ржаной.
Доктор, доктор, доктор, доктор…
Он ненавидел, не любил, терпеть не мог, когда его называли доктором!
– Да, конечно – с готовностью кивнул Инолиньш. – Все, что в моих силах.
– Большего мы и не просим, доктор.
Криминалисты вошли в тамбур, отделявший особое отделение от основного больничного корпуса. Как шлюз на подводной лодке. Врач остановился на пороге. В тамбуре не было крови или каких-либо других следов случившейся трагедии. Здесь все было как всегда. В противоположных концах небольшого, вытянутого, как пенал, помещения стояли низенькие диванчики, обтянутые искусственной кожей малинового цвета. На краю одного лежала раскрытая примерно на середине и перевернутая переплетом вверх книга. Как будто читавший ее ненадолго отошел. Совсем ненадолго, явно имея намерение вскоре вернуться к чтению. Оставаясь в дверях, Инолиньш смог даже название прочитать: «Мертвоград». Странное название. Не то интригующее, не то отталкивающее. А может быть, и то, и другое одновременно. Ему почему-то вдруг страшно захотелось взять книгу в руки и полистать, быстро пробегая взглядом по страницам, выхватывая даже не разрозненные фрагменты, а всего лишь обрывки предложений и фраз. Этого было достаточно для того, чтобы почувствовать вкус книги. Вернее, чтобы понять, есть у нее вообще хоть какой-то вкус. Или же это очередная многотомная белиберда. О влюбленных вампирах, о близоруких волшебниках, о крысах-мутантах, живущих в канализации, о черепашках-дальнобойщиках, об империи, готовящейся нанести ответный удар, о спецназовцах, пьющих, как лошади, и бьющих без промаха не в бровь, так в пах, о больших космических кораблях, о маленьких, злобных карликах… А может, и еще какая тупая, откровенно безграмотная банальщина, прикрытая яркой обложкой. Да, собственно, кому какая разница. Сам Инолиньш даже и не помнил, когда последний раз книгу в руках держал. В смысле, не просто так, чтобы подержать или переставить с места на место, а чтобы почитать. И не по необходимости, не медицинский справочник какой-нибудь, а для удовольствия. Чтобы вкус языка почувствовать, насладиться сюжетным хитросплетением, начать, в конце-то концов, сопереживать героям, а не представлять себя в образе любвеобильного задиры, рубахи-парня, героя всех пьянок и победителя всех кабацких драк, с бицепсами, что и двумя руками не обхватишь, и мордашкой, смазливой и приторной, как свежий миндальный торт.
Однако брать книгу, наверное, не следовало. Это ведь могло оказаться… Как оно называется? Ну, то самое, что криминалисты очень любят… А! Вещественное доказательство! Точно!.. Или, хуже того – улика. И на ней к тому же могли оказаться отпечатки пальцев и следы ДНК. Жертвы или злодея. Смотря кто из них эту книгу читал.
А правда, кто бы мог читать книгу с таким названием? «Мертвоград». Это ведь не «Любовь в тени акаций». С «Акациями»-то как раз все ясно. Более или менее.
Продолжая осмотр помещения, криминалисты разошлись в разные стороны. Они ничего не трогали, но внимательно осматривали все, что попадалось на глаза. Иногда обменивались короткими репликами, ничего не говорящими непосвященному.
Типа:
– Двойная флуктуация?
– Сомнительно. Слишком низкий фоновый уровень.
– При перекосе в минус два такое вполне возможно.
– Минус два зависает в мизере.
– Гнилой расклад.
– А чего ты ожидал? Джокера и Алого Короля на раздаче?
Инолиньш даже не прислушивался к тому, что они говорили, – бессмысленно.
– Одна лягушка сразу пошла на дно. Другая продолжала отчаянно дергать лапками. Она знала старую притчу и надеялась, что скоро окажется сидящей на куске свежесбитого масла. Но она не знала, что упала в бидон с квасом.
– Это что, анекдот? – спросил Инолиньш.
Оба криминалиста на секунду оставили свои занятия и удивленно посмотрели на врача.
– Немного терпения, доктор. Мы скоро перейдем к делу.
– Кстати, почему про утопленников всегда говорят «пошел на дно»? Или – «пошел ко дну»? «Пошел по дну», наверное, было бы правильнее. Что думаешь?
– Я ничего не думаю. Я делом занимаюсь.
– Ай, молодца!
Рядом с диванами – два журнальных столика. На одном, как и полагается, зачитанные журналы и газеты, растасканные по страничкам. Каждый выдергивал из толстой пачки то, что ему было интересно. Любопытно, сколько всего газет выходит сейчас в столице? Еще любопытнее – кто их выпускает? И уж совсем невмоготу, как хочется знать – зачем они вообще это делают? Те, кто продолжают выпускать газеты и журналы? Какой в этом смысл?
На другом столике поверх журналов лежат два листа бумаги, расчерченные особым образом. Инолиньш уже видел такие в больнице у пациентов. Это была какая-то самодельная игра. Последнее время даже младший медперсонал стал в нее втягиваться. В чем смысл игры, Инолиньш не знал. Не потому, что не понимал, а потому, что не захотел разбираться. Игра не показалась ему заслуживающей внимания.
На краю столика несколько аккуратно сложенных фантиков от конфет и оберток от шоколадок. Видно, среди патрульных был сладкоежка.
Еду патрульным доставляли не из больничной столовой, а из соседней пельменной. Это Инолиньшу было известно. Кофе или чай они могли выпить в любое время – в тамбуре стоял кулер с кипятильником, в который была вставлена большая опрокинутая кверху дном бутыль воды. Упаковка одноразовых пластиковых стаканчиков и чайных ложечек, чай, растворимый кофе, сахар и сливки в пакетиках. Ну, прямо как в купе повышенной комфортности! Так и хочется выйти в коридор, найти проводника и узнать, когда следующая остановка и сколько будем стоять – хочется выйти на платформу, ноги размять.
Два последних штриха: мусорная корзина, наполовину заполненная использованными стаканчиками, и здоровенный фикус возле двери, ведущей в отделение. Вот он-то тут зачем – совершенно непонятно. Фикус, судя по его виду, тоже чувствует себя здесь не на месте. Ствол искривлен, листья помятые, потрескавшиеся, с подсохшими кончиками. Так и кажется, что несчастный цветок готов заплакать. От обиды за себя самого и за столь пренебрежительное к себе отношение.
– Доктор… Доктор!..
Инолиньш вздрогнул и обернулся.
– Да?..
Заснул он, что ли? Стоя на ногах? Бред какой-то! Прежде с ним такого не случалось. Видимо, просто задумался. Замечтался, как в школе на мучительно скучном уроке. Вот только о чем?..
– А вы что думаете по этому поводу, доктор?
– Простите?..
Криминалист кинул взгляд на напарника.
– Он даже не в курсе, о чем идет речь.
Сказано как будто без насмешки. Но все равно – обидно.
– Простите, я, кажется, потерял ход ваших рассуждений…
– Ничего страшного, доктор. Здесь мы уже закончили. Идемте дальше.
Первое, что увидел Инолиньш, когда криминалист открыл перед ним следующую дверь, был труп посреди коридора в растекшейся луже крови. Это была женщина. Она лежала, раскинув руки в стороны и уткнувшись лицом в пол. Светлые волосы рассыпались по спине, свисающие концы мокли в крови. Нелепая, совершенно бессмысленная поза.
Странно, почему именно на ней остановился взгляд медика? Дальше по коридору трупов было куда как больше. И композиции они составляли не менее живописные. Быть может, потому, что это была женщина? Или потому, что на экране переговорного устройства, демонстрирующего онлайн весь тот кошмар, что творился внутри особого отделения, ее не было видно?
– Неслабо? А, коллега? – спросил Ржаной.
– Ну… – Беккер озадаченно почесал затылок. – Честно говоря, даже не могу сказать, что именно я ожидал увидеть.
– Но только не это?
– Нет. Определенно – нет.
– Все как-то очень уж просто получается.
«О чем вы? – хотелось крикнуть Инолиньшу. – О чем вы вообще говорите?..» Но губы его оставались неподвижными. А язык словно прирос к небу. Если как следует подумать, спокойно, без эмоций, то получалось, что в его непроизнесенных словах не было никакого смысла. Его все равно не станут слушать. Скорее всего, криминалистам было совершенно все равно, что он о них думает. Они принадлежали к Гильдии чистильщиков. А это значило… Это значило очень многое. В том числе и то, что они могли просто не замечать прочих смертных. До тех пор, пока им это не нужно.
– Что скажете, доктор?
Беккер расстегнул пуговицу пиджака и чуть отвел левую полу назад. Так что стала видна черная, рифленая рукоятка пистолета в наплечной кобуре. Ржаной сделал то же самое. Криминалисты не ожидали нападения, иначе бы они взяли оружие в руки, но профессиональный навык подсказывал, что нужно быть готовым к любым неожиданностям. Которые, как правило, оказываются неприятными. Вот такой вот сволочной закон мироздания. Неизвестно кем и для кого написанный. Но при этом, жесть его, работающий четко, как закон всемирного тяготения. Неожиданности потому и неожиданности, что к ним никогда не бываешь готов. Но если все же степень ожидания неожиданности превышает некий эмпирический среднестатистический уровень вероятности того или иного события, который каждый сам для себя выводит, то случится, скорее всего, какая-нибудь пакость.
– Что вы имеете в виду?
Инолиньш не понял вопрос.
Что он должен был сказать? О чем? И, что, пожалуй, самое главное, – кому?
– Что вы видите?
– Где?
Беккер посмотрел на врача, дабы удостовериться в том, что тот не корчит из себя клоуна-самоучку, явившегося на званый вечер и не знающего, чем, собственно, развлекать собравшуюся и уже заранее улыбающуюся публику. Ржаной тоже глянул на Инолиньша, но с несколько иной целью – криминалист хотел убедиться в том, что врач не бредит и не впал в прострацию. А то ведь с людьми, впервые оказавшимися на месте преступления, всякое случается.
– Что вы видите прямо перед собой, доктор?
Теперь уже врач смотрел на криминалистов так, будто не мог решить, то ли они сами идиоты, то ли его за такового держат.
– Вы это серьезно?
– Абсолютно.
– Труп. В луже крови. Похоже, труп женский. Могу предположить, что причиной смерти стало пулевое ранение в голову.
– Дальше.
Чуть дальше по коридору лежал мужчина в медицинском халате. Почему-то Инолиньш сразу решил, что это врач, а не санитар. Он лежал на спине, раскинув руки в стороны и запрокинув голову, так что лица не было видно.
– Мужчина с двумя пулевыми ранениями в грудь.
– Неплохо, – удовлетворенно кивнул Беккер.
И, аккуратно, чтобы не испачкать ботинки кровью, пошел дальше по коридору.
Неплохо?..
– Все в порядке, доктор, – ободряюще подмигнул врачу Ржаной.
В порядке?
Инолиньш недоумевающе приоткрыл рот.
Что он, черт возьми, хочет этим сказать?.. Что они вообще тут делают?
В представлении Инолиньша, осматривающие место преступления криминалисты должны вести себя совершенно иначе. Совершенно! И пусть его взгляды на работу криминалистов сформированы главным образом на основе кинодетективов, которые ему довелось посмотреть – а видел он их не так уж много, – но он был почти уверен в том, что все должно быть совершенно не так!
Не так!
Ну, хорошо, он был в этом уверен. Так что же, ему теперь об этом кричать? Требовать, чтобы прислали других криминалистов? А этих проверили как следует? Может, они и не криминалисты вовсе, а так, самозванцы? Или это уже отдает бредом? Как всякая, жесть ее, хорошая идея!
– Зачем вы меня сюда привели?
– Вы же сами согласились нам помочь, доктор.
– Не вижу, в чем может заключаться моя помощь.
– О! Вы нам уже очень помогли, доктор!
– Вы помогаете нам разобраться в случившемся.
– Я не понимаю! – недовольно и отчасти протестующе взмахнул рукой Инолиньш. – Что от меня требуется?
Ржаной посмотрел на врача и улыбнулся:
– Да, собственно, ничего особенного, доктор. Смотрите внимательно по сторонам и, если вдруг заметите что-нибудь непонятное, неожиданное, что-то, что вызовет у вас удивление, дайте знать.
Инолиньш недоверчиво прищурился. Наверное, подумал он, стоит сказать этому криминалисту, что они совершенно напрасно держат его за дурака. Но Ржаной смотрел на него с такой обезоруживающе открытой улыбкой, что Инолиньш сказал совсем не то, что собирался.
– И все? – спросил он.
– Надеюсь, это не составит для вас труда, доктор?
– Нет, но…
За весьма многозначительным «но», произнесенным врачом, с явным намерением развить и углубить начатую тему, последовать могло все, что угодно. Вот только Ржаному до этого не было никакого дела. То есть абсолютно никакого.
– Ну вот и отлично, – снова подмигнул он врачу и отвернулся.
Инолиньш смотрел на край уха криминалиста и аккуратно подстриженный затылок. Продолжать речь не имело смысла. Да, собственно, и начинать не стоило.
В первой же комнате, оказавшейся лабораторией, они обнаружили еще два трупа. Криминалисты быстро, слишком быстро и невнимательно, по мнению Инолиньша, осмотрели помещение. Сделали несколько снимков. Причем снимали они вовсе не тела жертв тупой и жестокой бойни, а какие-то совершенно незначительные детали, вроде замершей на самом краю и только каким-то чудом не скатившейся на пол колбы или календаря на стене с несколькими днями, помеченными разноцветными маркерами. Беккер всего лишь раз наклонился, чтобы перевернуть бейджик, приколотый к карману одной из жертв. И то, как показалось Инолиньшу, сделал он это не для того, чтобы прочитать имя погибшего, а чисто для порядка, чтобы висел как полагается. А Ржаной даже спрашивать Инолиньша ни о чем не стал, только посмотрел на него выразительно: мол, помнишь, о чем мы говорили? И доктор – жесть твою! он уже и сам мысленно начал называть себя доктором! – лишь покачал головой и чуть пожал плечами. Он не видел ничего, на что стоило бы указать пальцем и воскликнуть при этом: «Вот оно!» Хотя что оно должно было собой представлять, оставалось для врача загадкой. Он даже в самом общем виде не мог это себе вообразить. Два и два никак не складывались вместе у него в голове. Просто не желали – и все тут!
Криминалисты переходили из комнаты в комнату. Врач следовал за ними. Повсюду было одно и то же – трупы и кровь, кровь и трупы. Криминалисты осматривали комнаты, делали несколько снимков, обменивались непонятными, а по мнению Инолиньша, так и вовсе лишенными всякого смысла фразами и переходили в следующую комнату. Они, несомненно, что-то искали на месте преступления. Но вот что именно – этого Инолиньш понять не мог.
Чуть дольше они задержались в операционной, стены и пол которой были иссечены осколками противопехотных гранат. Тела, лежавшие на операционных столах, были разодраны в клочья, как будто гранаты взорвались внутри них. Инолиньш считал, что за годы хирургической практики много чего повидал, но при одном только взгляде на то, во что была превращена операционная, он почувствовал предательский спазм в желудке, а к горлу подкатил кислый комок тошноты. Не желая выяснять, чем все это может закончиться, врач поспешил выйти в коридор. Мертвецов и здесь хватало, но они хотя бы были похожи на то, чем и являлись – на мертвые тела. И запах свежей крови и плоти был здесь не такой плотный.
– Что-то не так, доктор? – спросил, выйдя следом за ним, Беккер.
Инолиньш поморщился и сделал отрицательный жест рукой. Ему было трудно говорить.
– Что вы там увидели? – продолжал давить на него Беккер.
– Ничего, – не разжимая губ, выдавил Инолиньш.
Чтобы прийти в себя, он запрокинул голову и сделал неглубокий вдох.
Беккер продолжал смотреть на него, будто все еще ждал ответа.
– Оборудование в операционной не в пример лучше того, что имеется в нашем распоряжении, – сказал врач.
– Это все?
– Мы, между прочим, людям жизни спасаем! – не выдержав, взорвался Инолиньш. – А здесь мертвых уродов кромсают!
– Откуда вы знаете, чем занимаются в особом отделении? – с профессиональной беспристрастностью осведомился Беккер.
– А! – махнул рукой врач. – Тоже мне, секрет Полишинеля! Да это всем известно!
– Вы видели хотя бы раз тех, кого вы называете уродами, доктор?
– Нет.
Беккер усмехнулся. Холодно. Одними губами. А взгляд у него при этом – как ледяные иголки. Инолиньш даже подумал: а не обидел ли он чем криминалиста? Случайно, необдуманно, но смертельно. Так, что теперь вражда по гроб жизни.
– Вы снова беретесь судить о том, о чем не имеете ни малейшего представления, доктор. Как я понимаю, для вас это обычное дело?
– Нет.
Инолиньш почувствовал себя не пристыженным, а уязвленным. Особенно когда подумал, что, возможно, именно этого и добивался Беккер. Он вдруг понял: криминалисты легко, как марионеткой, манипулировали им, заставляя делать то, что он не желает, используя для этого только слова.
Доктор.
Почему они при любой возможности называют его доктором?
– Идемте, доктор. – Беккер поманил Инолиньша пальцем и повернулся с явным намерением возвратиться в операционную.
Казалось, он ни секунды не сомневался в том, что врач последует за ним. И он оказался прав. А кто бы сомневался?
– Сюда, доктор.
Инолиньш постарался сосредоточить взгляд на хирургическом столе, возле которого остановился Беккер. На столе – все та же кровь и разрозненные фрагменты тела. А может быть, и нескольких тел. Но врач мог убедить себя в том, что на столе это все смотрится нормально. Как в патологоанатомическом кабинете. Главное – не глядеть по сторонам. Сделать вид, что не замечаешь кровавого месива вокруг.
Ржаной стоял чуть в стороне, возле опрокинутого стеллажа, и казалось, с интересом ждал начала демонстрации, что собирался устроить для врача напарник.
– Видите эту кисть руки, доктор?
Беккер указал на оторванную кисть левой руки со скрюченными, но все же не до конца сжатыми пальцами. Она не упала со стола только потому, что была зафиксирована металлическим зажимом.
– Это рука одного из тех монстров, которых здесь, как вы выразились, кромсают.
– Да?.. – Инолиньш убрал руки за спину. – И что же?..
– Дотроньтесь до нее, доктор.
Инолиньш сцепил пальцы спрятанных за спину рук в сейфовый замок.
– Зачем?
– Вас это пугает?
– Я не сказал, что мне страшно. Я спросил, зачем мне это делать? Чего ради?
– Ну, допустим, просто ради интереса.
– Я не вижу в этом ничего интересного.
– Потом будете рассказывать знакомым, что держали за руку сырца, – усмехнулся Ржаной. – Если хотите, я даже сфотографировать могу.
Он показал миниатюрный фотоаппарат, которым не то улики снимал, не то и в самом деле снимки на память делал.
– Это глупо.
– Предложите что-нибудь умное.
Пауза.
– Я хочу отсюда уйти.
– Вам все же страшно, – с пониманием, но без осуждения констатировал Беккер. – Вам нечего стыдиться, доктор. Любой бы на вашем месте…
– Это сказали вы, а не я!
– Что?
– Что я боюсь этой руки!
– Так вы не боитесь, доктор?
Беккер наклонил голову и выжидающе посмотрел на врача.
– Нет!.. Конечно – нет! – Инолиньш резко выдернул руки из-за спины, как будто хотел показать, что ничего там не прячет. – С чего мне бояться оторванной руки?
Он даже попытался усмехнуться. Но получилось у него это не очень убедительно. Скорее – вымученно.
– Прошу!
Беккер сделал короткий приглашающий жест и отступил в сторону. Видя, что Инолиньш все еще сомневается, он ободряюще улыбнулся:
– Уверяю вас, доктор, это совершенно безопасно. Ну, подумайте сами, доктор, стал бы я предлагать вам проводить на месте происшествия рискованный эксперимент? Зачем мне это?
Доктор, доктор…
В самом деле, зачем? Зачем он столь настойчиво предлагает мне коснуться этой мертвой руки?.. Он не знал ответа на этот вопрос. Но он знал, что не хочет этого делать. И знал, что все равно сделает. Почему? Ну, хотя бы потому…
– Ну, что же вы, доктор?
Хотя бы потому, что криминалист все время называет его доктором. А он терпеть не может, когда его так называют!
Петля захлестнулась и начала затягиваться.
Инолиньш медленно протянул руку и выставленным указательным пальцем, самым кончиком, едва ли не ногтем, коснулся тыльной стороны ладони мертвой руки.
Почему их называют сырцами? Кто это придумал?
Они как тесто, из которого можно вылепить все, что угодно. И это никто не придумал – сырцами их называли всегда.
Каким-то совершенно немыслимым образом мертвая рука вывернулась из удерживающего ее зажима и вцепилась мертвыми пальцами в запястье Инолиньша.
– А-а-а!..
Вскинув руку над головой, как будто в ней был факел, который должен был рассеять тьму вокруг, Инолиньш отшатнулся назад, метнулся в одну сторону, в другую.
– А-а-а!..
Он махал рукой из стороны в сторону, надеясь стряхнуть с нее мертвую пакость. Он даже попытался ударить рукой о стену.
– А-а-а!..
Ему казалось, что рука, за запястье которой цеплялись мертвые пальцы, начинает неметь и становится холоднее. Как будто в нее проникал яд, постепенно стекающий вниз и убивающий живые клетки.
– А-а-а!..
Он обхватил немеющую руку у локтя. Крепко обхватил. Очень крепко. Чтобы перекрыть доступ яда дальше. К телу. К сердцу. К мозгу… Нужно наложить жгут! Конечно!
– А-а-а!..
Поскользнувшись в луже крови, он едва не упал. Но кто-то схватил его за локоть и помог сохранить равновесие. Кто? Да какая разница! Ему нужен жгут! Немедленно! Нужно наложить жгут! На шею! Чтобы перекрыть доступ яда к мозгу! К его драгоценному мозгу!
– А-а-а!..
В кармане брюк у него лежал бумажник. А в бумажнике – карточка компании «Морозко-Фобос». Беспроцентная рассрочка на пятьдесят лет. Ежемесячная оплата – пятьсот рублей, индексированных с учетом безумствующей инфляции. И право на крионирование и криосохранение головы. Даже в случае неполной выплаты по кредиту! Нужно только найти жгут, чтобы спасти голову!
– А-а-а!..
Он снова поскользнулся и больно ударился о какой-то выступ локтем свободной руки.
– Доктор!
С запоздалым отчаянием он вдруг понял, что происходит.
Чистильщики!
В них все дело!
Они намеренно заманили его сюда, чтобы заразить и обратить в сырца!
– Доктор!
Они – посланцы Сатаны!
– Доктор!
Засланцы!
– Доктор!
Они – слуги дьяволовы!
– Господи Иисусе! Не покинь меня в минуту тяжкого страдания!..
– Доктор! Придите в себя! Церкви больше нет!
– Как это нет?
– Вот так. Нет – и все тут. Помните – Исход?.. Ну?..
– Исход…
Медленно, почти по буквам повторил Инолиньш.
Петля ослабла и соскользнула.
Он вернулся в реальность.
Он стоял возле хирургического стола. Одна его рука была вскинута высоко вверх. Другой рукой он цеплялся за локоть поднятой. И выражение лица у него, по всей видимости, было самое что ни на есть глупое. Да какое там глупое – дурацкое!
Щелк!
Ржаной опустил фотоаппарат, улыбнулся и показал большой палец.
– Отлично, док! Вы похожи на Эйфелеву Свободу! Хотите, скину вам фотку?.. А, доктор?
Инолиньш медленно поднял взгляд на свою руку, вознесенную к забрызганной кровью и облепленной мелкими ошметками плоти бестеневой лампе. Рука была свободна. И, похоже, сверху ему никто не угрожал. Он посмотрел вниз. Мертвую кисть сырца с вывернутыми судорогой пальцами по-прежнему крепко держал зажим на краю хирургического стола.
Инолиньш опустил руку. Встряхнул ею, как будто она затекла. Улыбнулся смущенно. В самом деле, глупо все как-то получилось… Или лучше сказать – нелепо?.. Да, именно – нелепо!.. Хотя со стороны он выглядел довольно-таки глупо. Скорее всего… Ночь бы в карман, что о нем подумали криминалисты!..
Но, жесть твою, что же произошло?.. Почему он видел то, чего на самом деле не было? Почему поддался глупой, бессмысленной панике и вел себя как последний олух?..
– Все в порядке, доктор, – спокойно, мягко, будто сквозь сладкое, смазанное глицерином облако сахарной ваты, улыбнулся ему Беккер. – Ничего не произошло, доктор.
Доктор, доктор…
– Но… – Инолиньш покосился на мертвую руку, чтобы убедиться в том, что она на прежнем месте. Пристегнута железным зажимом к краю хирургического стола. – Мне показалось…
– Вам это только показалось, доктор, – не дослушав, перебил его Беккер. – Здесь вокруг столько крови. Столько крови… – Он заботливо взял Инолиньша за плечи и, аккуратно переступая через лужи крови и разорванные части тел, невесть кому принадлежавшие, повел к выходу. – Кругом смерть, доктор. Повсюду. Смерть и ужас. Страх и ненависть. Хуже, чем в Лас-Вегасе. О! В такой атмосфере что угодно может померещиться, доктор.
– Вы так думаете? – робко, с надеждой спросил врач. – Серьезно?
– Конечно, доктор! – горячо заверил его Беккер. И, наклонившись к самому уху, доверительно прошептал: – Мне и самому, знаете ли, порой такое привидится… – Он смущенно улыбнулся и замахал рукой. – Нет, мне даже говорить об этом неудобно.
Инолиньш вроде бы успокоился и немного пришел в себя. Конечно же, криминалист был прав. В обстановке тотального безумия трудно адекватно воспринимать ситуацию и трезво оценивать происходящее. Он принял свой кошмар за реальность. Ну и что? Подумаешь! С кем не бывает!
– Знаете, что я вам посоветую, доктор, – продолжал на ходу говорить Беккер. – Отправляйтесь-ка вы домой. Хотите, я попрошу патрульных, чтобы вас на машине отвезли? Вы нам очень, очень помогли, доктор, и я обязан хоть что-то для вас сделать в ответ. Вот. Дома выпейте грамм сто, а лучше – двести коньячку. Или что вы предпочитаете? Водочку? Ну, тогда двести грамм водочки. Только спать сразу не ложитесь. Сначала посидите, послушайте музыку. Вы любите музыку? – Инолиньш молча кивнул. – Ну, вот отлично! Послушайте музыку. Расслабьтесь. Помечтайте о чем-нибудь приятном и красивом.
Так они дошли до тамбура.
– Еще раз большое вам спасибо за помощь, доктор, – продолжая улыбаться, но уже не дружески, а вполне себе дежурно, Беккер пожал Инолиньшу руку. Ту самую, за которую его держали мертвые пальцы.
– Да, собственно, не за что, – смущенно улыбнулся в ответ врач.
Вопреки тому, что он сам не понимал, за что, собственно, его благодарят, внутри него родилось и быстро пошло в рост теплое, как грелка, приятно греющее душу ощущение собственной значимости. Видно, он действительно сделал какое-то большое и важное дело, раз его так благодарят.
– Позвольте вопрос, доктор? – тронул его за плечо державшийся все время чуть позади Ржаной.
– Да, конечно, – с готовностью повернулся к нему Инолиньш.
Сейчас он готов был ответить на любые вопросы.
– Вы действительно верите в Бога?
Лицо врача сразу же сделалось серым, мрачным и скучным. Как будто туча на солнце набежала, смешав все цвета и смазав оттенки.
– Это имеет какое-то значение?
– Нет. – Ржаной качнул головой с показным безразличием. – Просто любопытно. Нынче нечасто встретишь религиозных людей. Я имею в виду приверженцев традиционных, архаичных религий, а не последователей неокультов.
– Я могу не отвечать на ваш вопрос?
– Конечно. Мы ведь пока что живем в свободной стране. И вы пока что не под присягой, – Ржаной подмигнул, давая понять, что шутит. – И еще один вопрос, доктор. Вот на него я бы попросил вас ответить. Ну, хотя бы постараться сделать это. Почему вы не покинули город с Исходом?
Инолиньш ненадолго задумался. Вернее, сделал вид, что задумался. Он знал, что ответит, но не хотел, чтобы криминалист решил, будто он говорит, не подумав. Он полагал, что на подобные вопросы не следует отвечать с ходу. Иначе у собеседника создастся мнение, что ты пытаешься скормить ему заранее подготовленную ложь.
– Честно признаться, сам не знаю, – пожал он плечами. – С одной стороны, казалось, что скоро все закончится. С другой – мне, собственно, некуда было уезжать. Мне и сейчас кажется, что здесь, в зараженном городе, лучше и спокойнее, чем в лагере для беженцев.
– Ну, лагеря, допустим, давно уже расселили…
– По пустующим пансионатам и домам отдыха. Для того чтобы нормально устроиться на новом месте, нужно иметь деньги и связи. Ни того ни другого у меня не было и нет. А жить на пособие, – врач покачал головой и обозначил усмешку. – Нет, господа, это не по мне.
– Спасибо, доктор, – вполне серьезно поблагодарил его Ржаной.
И отвернулся в сторону. Как будто Инолиньш пропал. Растворился в воздухе. Как призрак. Как бесплотный дух. Для Ржаного его более не существовало.
– Вы точно не хотите, чтобы я вызвал для вас машину? – в очередной раз предложил Беккер.
И после того как врач в очередной раз отказался, криминалист приоткрыл перед ним дверь, ведущую в хирургическое отделение.
– И вымойте ботинки, доктор, – сказал он на прощание.
Беккер закрыл дверь.
Ржаной присел на низкий, неудобный диван и сложил руки на коленях.
– Ну, что? Видел реакцию? Он чуть было из штанов не выпрыгнул!
Ржаной дернулся и издал звук, как будто проглотил смешок.
– Находишь это смешным?
– Не смешным, но забавным. В меру.
– Ладно, как бы там ни было, благодаря доктору Инолиньшу мы теперь точно знаем, что мемвирус, результатом внедрения которого в сознание патрульных стала кровавая бойня в особом отделении, никак не связан с находившимися здесь сырцами. Они, как и полагается, способны вызывать у неподготовленных людей ужас, граничащий с безумием, но не желание убивать всех вокруг.
– В подсознание патрульных внедрены антивирусные мемплексы, база данных которых обновляется каждый раз перед тем, как бойцы заступают на дежурство. Чтобы сломать эту защиту, нужно как следует поработать. Либо точно знать, где находится брешь.
– Это самоуничтожающийся мемвирус. Он исчез, как только отключилось сознание последнего из его носителей. А до тех пор, пока нам неизвестна структура мемвируса, мы не будем знать, как с ним бороться.
– Эффективная, надо признать, тактика.
– До поры до времени. Пока мы не найдем путь проникновения мемвируса в то место, где он наносит удар.
– Такое впечатление, что он берется ниоткуда!
– Так не бывает. Мемвирус не может взяться ниоткуда. Ему требуется прежде всего информационная среда.
– Все информационные носители, попадающие в особое отделение, проходят жесткую проверку на мемстерильность. – Беккер приподнял и снова кинул на стол кипу журналов и газет. – Здесь все чисто, можно не копать. Тифоны патрульных также проходят тщательную проверку. Допускаются только лицензированные Гильдией софт и игры. Телефонные звонки и текстовые сообщения проходят специально установленный на тифоне фильтр и еще раз проверяются операторами.
– Вариант А. – Ржаной показал напарнику указательный палец. – Один из патрульных пронес с собой запрещенный или не прошедший надлежащую проверку носитель, который и стал источником мемвируса. Вариант Б. – Ржаной показал еще и средний палец и стал похож на празднующего победу Черчилля. – Мемвирус был занесен извне кем-то посторонним.
– Вероятность случайного, не спланированного заражения мы, понятное дело, исключаем?
– Увы, друг мой, ни о какой случайности и речи быть не может, – скорбно склонил голову Ржаной.
Ему и самому хотелось бы списать все на случай и забыть о том, что произошло. Потому что в противном случае – противном во всех отношениях этого слова – вырисовывалась крайне неприятная, запутанная схема, в начале которой они сейчас находились, а конец уходил в такую беспросветную тьму, что при одном только взгляде туда становилось тошно. Говоря просто, для того, чтобы понять или хотя бы приблизиться к пониманию того, что же произошло в особом отделении больницы номер одиннадцать, криминалистам предстояло проделать путь, почти каждый шаг по которому не приближал, а все дальше уводил от цели. На жаргонном языке чистильщиков это называлось инверсивным драйвом. Одно название чего стоит. Словом, никто не горел желанием браться за подобную работенку. А все равно, кто-то ведь должен ее делать. Так что можно сказать, что Ржаному с Беккером не повезло. А можно сказать иначе – что им выпала особая честь. Суть-то от этого не менялась. Каждый чистильщик должен выполнять свою работу, нравится она ему или нет. Так было всегда. Так уж заведено. И спорить с этим бесполезно. Да, впрочем, никому и не приходило в голову. Никогда.
– Самоуничтожающийся мемвирус, программирующий выполнение сложной, многофункциональной задачи, это, безусловно, ручная работа. И выполняли ее руки истинного мастера. Я бы даже сказал – ювелира. Тут ведь надо было совместить несколько задач, каждая из которых сама по себе непроста. Во-первых, мемвирус должен быть очень компактен, чтобы его можно было незаметно поместить на любой, самый неожиданный носитель. Во-вторых, его эффективность должна быть поистине феноменальной – он должен моментально внедряться в сознание. Промедли он самую малость, и антивирусная защита успеет среагировать и создать новый мемплекс, который непременно прихлопнет активный мемвирус, потому что, как уже было сказано, он очень маленький. В-третьих, его принцип действия. Исходя из того, что мы видели в записях камер наблюдения, я могу нарисовать примерную картину случившегося. Патрульные отвечали на команды, которых на самом деле не было. Понимаешь, в чем тут фокус?
– Заставить человека слышать несуществующие голоса не так уж сложно. – Беккер заложил руки за спину, прижав ими полы пиджака так, что стала полностью видна наплечная кобура с торчащей из нее рукояткой пистолета. – Однако патрульные не станут слушаться абы кого. И все же они четко и слаженно исполняли несуществующие приказы. Которые должен был отдавать хорошо знакомый им голос. И каждая фраза должна быть выстроена совершенно определенным образом. Мало того, что это практически невозможно воспроизвести на уровне быстродействующего мемвируса, так еще и никто посторонний не мог знать, как именно нужно отдать приказ, чтобы у патрульных даже сомнений не возникло в том, что это не обман. Они ведь ребята тренированные и неплохо представляют, к чему следует быть готовыми. И все же их провели. Причем как-то очень уж подозрительно легко и просто. Исходя из всего этого, я бы рискнул предположить, что мы имеем дело с мемвирусом, который, внедряясь в сознание, не создает новые мемплексы, а каким-то образом вызывает точечную злокачественную мутацию уже существующих.
– Точно! – щелкнул пальцами Ржаной. – Патрульные сами себе отдавали приказы! Мемвирус лишь задал им конечную цель – уничтожить все живое, что есть в особом отделении!
– Это что-то невероятное, – с сомнением покачал головой Беккер.
– Другого объяснения я не вижу.
– Чтобы создать такое…
Беккер запнулся, не найдя нужных слов. Если они были правы в своих выводах – а Беккер, так же как и Ржаной, почти не сомневался в том, что найти другое объяснение случившемуся невозможно, – это означало переход на новый этап мемреволюции, грозящей обернуться мемкатастрофой. И тогда те твари, что сейчас терроризируют жителей мегаполисов, покажутся не более чем забавными зверушками. Чебурашками и покемонами со съехавшими набекрень мозгами. Скорее смешно, хотя отчасти и страшно.
– Кто вообще мог подобное сотворить?
Он так и сказал – не «сделать», а именно «сотворить». Потому что это уже было не ремесло, а истинное творчество. Которое восхищало и ужасало одновременно. Как «Герника» Пикассо.
Ржаной не то хмыкнул, не то сдавленно кашлянул. Весьма двусмысленно и более чем неопределенно. Опершись широкими ладонями о псевдокожаный диван, так, что гладкая синтетика скрипнула, он поднялся на ноги, подошел к напарнику и, глядя ему прямо в глаза, произнес тихо-тихо, так, будто боялся, что кто-то может подслушать:
– Если хочешь знать мое мнение, то этот мемвирус не что иное, как весточка ОТТУДА. С той стороны. Вот так-то, дружище. – Он легонько похлопал Беккера по плечу и брызнул настороженным взглядом по сторонам. – Мы должны быть готовы к тому, с чем нам предстоит иметь дело. Мемвирусом, которым патрульных пришибли, нас с тобой не возьмешь. Но кто знает, на что ОНО еще способно.
Ржаной быстро подмигнул Беккеру и направился к стенному шкафу, в котором находилась система видеонаблюдения. Как будто ничего и не произошло. Как будто он спокойно и невозмутимо продолжал заниматься своим делом. Как будто он и не понимал вовсе, что ОНО уже рядом. Притаилось где-то неподалеку и ждет.
Рядом с ними находились только мертвые.
Они это знали.
