Глава 22

Харп вышел из тамбура, быстро растер ладонями щеки и нос, которые тут же начал пощипывать мороз, и, натянув на руки меховые перчатки, хлопнул их одну о другую.

С утра погода успела перемениться. Небо затянули серые облака, за которыми не было видно солнца, к тому же заметно похолодало. По счастью, ветра не было. Или же он был недостаточно силен, чтобы, перемахнув через каменную стену, проникнуть в котловину, где стоял поселок.

Посмотрев по сторонам, Харп сразу же приметил пару соглядатаев, приставленных к нему Старполом, появившихся из дома напротив. На ходу застегивая дохи и поправляя шапки, они шли навстречу Харпу, даже не пытаясь сделать вид, что оказались здесь случайно и чужак, вышедший на улицу из дома хранителя храмовых врат, их совершенно не интересует.

Харп усмехнулся и не спеша двинулся в противоположную сторону – в направлении центра поселка. Он не рассчитывал скрыться от приставленных к нему наблюдателей, прячась среди домов, стоявших друг от друга на расстоянии в тридцать, а то и пятьдесят метров, но и не собирался облегчать им жизнь. Если эта парочка имела твердое намерение не выпускать его из вида, то ей следовало пошевеливаться.

Услышав за спиной скрип снега и тяжелое дыхание, Харп понял, что его догнали. Однако никаких других действий за этим не последовало. Подручные Старпола шли за Харпом, держась в двух шагах позади него, и, похоже, даже не имели намерения представиться.

Отойдя от дома Старпола метров на триста, Харп неожиданно для своих преследователей остановился и обернулся.

– Ты, как я понимаю, Лоуф, – сказал он, ткнув пальцем в грудь усатого, которого уже встречал сегодня.

Лоуф немного растерялся, но все же кивнул, подтверждая догадку Харпа.

– Так что же ты ходишь за мной следом?

Не зная, что ответить на столь неожиданный вопрос, Лоуф приоткрыл рот, выдохнул густое облачко пара и потерянно хлопнул глазами.

– Тебе следует присматривать за моим спутником. – Харп взглядом указал на дом Старпола. – Он выйдет чуть позже. А мне в провожатые хранитель выделил Кикула.

Харп весело подмигнул второму соглядатаю, который был почти на голову выше его. Он остановил свой выбор именно на Кикуле, едва только взглянул на его лицо. Худое и вытянутое, с огромным ртом, в который, казалось, легко можно засунуть кулак, оно походило на маску из гуттаперчевой резины. Но больше всего Харпу понравились его глаза: такой очаровательно прозрачный взгляд мог быть только у человека, неизменно воспринимавшего буквально любое высказывание.

Лоуф посмотрел сначала на Харпа, затем на дом, где остался второй гость, за которым Старпол также велел присматривать, и наконец на своего напарника, рассчитывая, что тот подскажет ему, как поступить в подобной непростой ситуации. Но Кикулу было абсолютно все равно, поскольку от него не требовалось никаких действий, которые не соответствовали бы указаниям, недавно полученным от хранителя храмовых врат.

Не дождавшись совета от Кикула, Лоуф свел брови к переносице, пытаясь самостоятельно разобраться в ситуации.

Чужаков действительно было двое, но почему-то никому не пришло в голову, что они могут пойти куда-то отдельно друг от друга. С другой стороны, приставленных к ним наблюдателей также было двое. Следовательно, если гости Старпола разделились, то каждый из наблюдателей должен был присматривать за одним из них.

Логично?..

Логично!

А тут еще Харп:

– Вообще-то поступайте как знаете, мужики, однако я на вашем месте не стал бы понапрасну злить Старпола, – доверительно сообщил он. – Хранитель сегодня и без того не в духе.

Сказав это, Харп повернулся к своим провожатым спиной и по-прежнему не спеша зашагал по утоптанной дорожке, тянущейся между двумя полукругами домов.

Вскоре он вновь услышал за спиной негромкое поскрипывание снега. Но теперь это были шаги только одного провожатого.

Харп и сам не знал, с чего вдруг решил избавиться от Лоуфа. Он не собирался делать ничего, что шло бы вразрез с полученным от Старпола разрешением. Это была всего лишь забава: Харпу любопытно было узнать, насколько просто обвести вокруг пальца подручных хранителя храмовых врат. Теперь он был уверен, что, подбирая себе соратников и сподвижников, Старпол не акцентировал особого внимания на их умственном потенциале.

– Ну, что? – оглянувшись через плечо, обратился Харп к следовавшему за ним по пятам Кикулу. – Какие на сегодня планы?

– Чего? – осторожно переспросил Кикул.

Харп иначе сформулировал свой оказавшийся слишком заковыристым для Кикула вопрос:

– Я спрашиваю, какие у вас здесь достопримечательности имеются? В смысле, на что стоит посмотреть, чтобы потом не раскаиваться всю оставшуюся жизнь, проклиная себя за леность духа?

Лицо Кикула сжалось, покрывшись глубокими морщинами.

Глядя на это, Харп подумал, что если Кикул только изображает непонимание, то он самый талантливый актер из тех, с которыми ему доводилось работать…

Харп остановился так внезапно, что шедший позади Кикул ткнулся ему в спину. Он подумал – «работать»?

Это, конечно же, была еще одна весточка из другой жизни, однако что она означала?

Он прежде был актером?..

Возможно, именно с этой его прежней работой связаны те странные метаморфозы, что наблюдал Марсал в снежной пещере? Выходит, он не превращался в других людей, а просто вспоминал свои прежние роли?

Да, Харп и сам замечал в себе склонность к лицедейству: с разными людьми он и вел себя по-разному, подстраиваясь под то, что именно они хотели видеть.

Выходит, он бывший актер… А может, режиссер?.. Или представитель какой-либо другой профессии, имеющей отношение к театру… Например, критик…

Нет, только не критик! Харп вспомнил вдруг, что всегда испытывал глубокое презрение по отношению к представителям этой, с позволения сказать, профессии, не способным ничего создать самостоятельно, зато всегда готовым со сладострастным поскуливанием разодрать в клочья любого, кто смотрит на мир не так, как они.

Актер… В таком случае как объяснить, что он совсем неплохо владеет приемами рукопашного боя? Да что там лукавить – настолько неплохо, что без труда справился с тремя Первыми колонистами. Может, незадолго перед тем как оказаться здесь, он проходил специальную подготовку, готовясь к роли какого-нибудь супермена?..

Но что такого криминального мог совершить актер, чтобы его выслали в богом забытый застывший мир, вытравив предварительно память о всей предшествующей жизни?..

– Эй, что там у тебя? – негромко окликнул Харпа Кикул.

Харп от неожиданности вздрогнул.

– А?..

– Ты в порядке? – Наклонившись через плечо Харпа, Кикул заглянул ему в лицо.

Харп одарил его вымученной улыбкой.

– Да… Полный порядок… Просто задумался.

– Куда идем-то? – поинтересовался Кикул.

– А у тебя есть какие-нибудь конкретные предложения?

– Чего?

– Ладно, не напрягайся. Старпол разрешил мне побеседовать с жителями поселка.

– Я знаю, – кивнул Кикул, гордый своей осведомленностью.

– Вот давай и побеседуем с кем-нибудь. Только сначала скажи мне, далеко ли до храма Сущего?

– Да вон он, – махнул рукой Кикул, указывая туда, где две изогнутые линии домов, стоящих по разные стороны котловины, почти сходились вместе.

Каменная стена в том месте была отвесной, а в самом низу ее чернел глубокий провал, по форме похожий на широкий прямоугольный грот. Даже природные каменные столбы по краям, на которое опиралось перекрытие, были похожи на древние квадратные колонны, покрытые многочисленными трещинами и выбоинами. Грот был расположен прямо напротив входа в котловину, попадая под прицел первых лучей восходящего солнца. Более удачного места для храма найти было невозможно.

– Только тебе сейчас в храм нельзя, – сообщил Харпу Кикул. – Хранитель храмовых врат сам проводит тебя туда, когда сочтет нужным.

– А ты сам веришь в Сущего? – спросил у своего провожатого Харп.

– Конечно, – без колебаний, уверенно ответил тот.

– И в чем смысл этой веры? – задал новый вопрос Харп.

– Как? – не понял Кикул.

– Во что именно ты веришь, Кикул?

– Ну… В то, что Сущий создал этот мир, – монотонно начал перечислять подручный хранителя храмовых врат. – Потом он населил его людьми. Построил для нас дома, дал нам одежду и инструменты, чтобы мы могли здесь как-то обустроиться… – Кикул на секунду задумался. – Еще он заботится о нас. Сущий милостив к своим верным сторонникам и беспощаден к врагам, которые не признают законы, что даровал он людям.

– И это все? – с сомнением прищурился Харп.

– По мне, чем проще – тем лучше, – недовольно буркнул в ответ Кикул, которому этот экзамен вовсе не нравился.

В теологии Кикул был не силен, поэтому боялся сказать в разговоре с чужаком что-нибудь не то, что потом, избави Сущий, могло бы стать известно хранителю храмовых врат.

– Мне нравится твоя позиция, – сказал с серьезным видом Харп. – Но я так и не понял, что именно обещает Сущий своим верным последователям?

– Да вроде как ничего, – подумав, ответил Кикул.

– Как это? – искренне удивился Харп. – Совсем ничего?

– А что ты хотел бы от него получить? – спросил в ответ Кикул.

– Ну, к примеру, я был бы не против переселиться в иной, куда более теплый и красивый мир.

– Красивый? – Кикул глянул по сторонам. – А мне кажется, что и здесь достаточно красиво. Мне нравится, когда по чистому белому фону разбросаны небольшие темные пятна. – Кикул сделал небольшую паузу, после чего совершенно неожиданно добавил: – А еще здесь воздух хороший!

– Согласен, – кивнул Харп. – У этого мира имеются свои достоинства. Но как насчет того, чтобы просто расслабиться и отдохнуть? Тебе не хотелось бы оказаться в мире, жизнь в котором не похожа на постоянную борьбу за выживание?

– Такого не может быть, – усмехнувшись, покачал головой Кикул.

– Почему? – удивился Харп.

– Это уже будет не жизнь.

Харп сдернул с руки меховую перчатку и потер ладонью прихваченную морозом щеку.

– Интересная логика.

– А что, разве не так? – пожал плечами Кикул. – Пока я стараюсь выжить, я по крайней мере уверен, что все еще жив. А если для того, чтобы оставаться живым, не нужно прилагать никаких усилий… – Не закончив фразы, Кикул вновь усмехнулся и покачал головой. – Дурацкий разговор.

– Ладно, оставим его, – согласился Харп. – Так в какой дом нам лучше наведаться?

– Можно зайти в дом, где я живу, – предложил Кикул. – Там сейчас никого нет, кроме моей женщины.

– В таком случае мы к тебе не пойдем, – ответил Харп. – Мне нужно поговорить с людьми, а с тобой мы вроде как все уже обсудили.

– Ну, если поговорить, тогда сюда, – указал Кикул на дом, стоявший третьим слева, считая от центра поселка, где они сейчас и находились. – Там живет трехпалый Гошель. Он любит поговорить. Вот только речи у него все какие-то непонятные.

– Ну, трехпалый так трехпалый, – согласился Харп, которому в общем-то было все равно, с кого начинать знакомство.

Он пока еще только в самых общих чертах представлял себе, что именно надеялся услышать от местных жителей: какой-нибудь намек, слово, случайно оброненное кем-то, кто, возможно, и сам не понимал тайного смысла, скрытого внутри простого сочетания звуков.

Почему-то вдруг Харп вспомнил слова отшельника Мидла, утверждавшего, что у каждого в этом мире есть своя миссия, о которой тот, на кого она возложена, может и не подозревать. Сам Мидл видел свою миссию в том, чтобы передать Харпу фрагмент странного рисунка, который постепенно собирался как мозаика. Причем происходило это само собой, без каких-либо осознанных усилий со стороны Харпа. То, что три из четырех фрагментов, находившиеся прежде у разных людей, даже не подозревавших о существовании других владельцев изображений загадочных всадников, теперь оказались у Харпа, уже само по себе было событием почти невероятным. Так, может, в этом и заключалась его миссия – собрать весь рисунок? Но зачем?

Скорее всего рисунок нес в себе некую зашифрованную информацию, понять которую можно, только собрав его полностью. Почему бы и нет? В мире вечных снегов не было бумаги, а рисунок был выполнен на бумажном листе. Следовательно, он попал сюда из иного мира. Как – это уже другой вопрос. Однако то, что подобные рисунки не входили в стандартный набор новичка, необходимый для выживания в мире вечных снегов, было совершенно очевидно.

Мидл уверен, что для выполнения своей миссии Харпу нужно посетить поселок хранителя храмовых врат. Может, старик знал, что четвертый, недостающий фрагмент рисунка находится у кого-то из местных жителей? Судя по тому, как отреагировал на вопрос Старпол, он прекрасно знал о его существовании. А что, если и фрагмент рисунка находится у него? Вполне вероятно, что так оно и есть, однако напрямую спрашивать Старпола об этом Харп не хотел. Возможно, Старпол не придавал большого значения рисунку, а на вопрос Харпа ответил отрицательно по укоренившейся привычке ни с кем не делиться своими секретами. В таком случае интерес, проявленный Харпом к рисунку, мог спровоцировать ответный интерес к нему и со стороны Старпола.

И все же ключом к чему мог являться рисунок? Харпу хотелось верить, что он укажет ему путь к выходу.

А что, если в этом и заключалась его миссия?..

Открыв дверь дома, Кикул пропустил Харпа в узкий тамбур.

Помещение, в котором, миновав тамбур, оказался Харп, имело две перегородки. Одна из них отделяла дальний конец большой комнаты, где располагался курятник, другая, делившая оставшуюся площадь надвое, начиналась от стены с маленьким окошком и внезапно обрывалась примерно посередине.

На первой половине комнаты стояли прямоугольный обеденный стол и три табурета. На стене висела открытая полка, заставленная какой-то мелкой домашней утварью. У стены лежали три скатанные постели.

Из-за перегородки выглянула немолодая женщина. По виду ей можно было дать лет пятьдесят, а то и больше. Лицо ее, широкое, оплывшее, покрытое пятнами обморожений, было похоже на какой-то переспевший и уже начавший местами подгнивать овощ. Сходство с растением довершала прическа женщины – ее седые, с тоненькими вкраплениями темного цвета волосы были небрежно собраны на затылке в бесформенный комок, из которого во все стороны торчали выбившиеся пряди.

– Вайсана, женщина трехпалого Гошеля.

Это была не церемония знакомства – Кикул представлял Харпу хозяйку дома, как экспонат кунсткамеры, по его мнению не заслуживавший особого внимания.

– Ну, что стоишь? Не знаешь, что полагается? – прикрикнул он на женщину.

Та тотчас же всполошенно сорвалась с места, бросилась к теплогенератору и принялась греметь там посудой.

– Сейчас все будет! – подмигнул Харпу Кикул.

Харп понимающе улыбнулся, хотя пока еще и не понимал, о чем идет речь.

– А где сам Гошель? – поинтересовался Харп.

– Там, – взглядом указал на перегородку Кикул.

Не спрашивая дозволения, Харп обогнул перегородку и заглянул на другую половину дома.

В дальнем углу комнаты был свален ворох старой одежды и обуви. Рядом с ней на табурете сидел мужчина, худой как щепка. Рубашка на нем висела, словно нацепленная на палку. Возрастом и внешним видом Гошель был под стать своей женщине. Несколько прядок седых волос на голове его казались прилепленными к лысому, формой напоминающему яйцо черепу. На морщинистом лице выделялись очень длинный нос и широкие губы, которые были постоянно приоткрыты, выставляя напоказ большие кривые зубы. На коленях Гошеля лежала старая доха, у которой он латал протершуюся до дыр подкладку.

– Вылезай, Гошель! – крикнул Кикул, выглянувший из-за перегородки следом за Харпом. – С тобой поговорить хотят!

На лице Гошеля не отразилось никаких эмоций – ни удивления, ни замешательства, ни испуга, будто беседа с чужаком была для него самым что ни на есть обычным делом. Ни о чем не спросив Кикула, Гошель только посмотрел на Харпа красными от напряжения, слезящимися глазами, после чего воткнул иголку в подкладку, положил доху поверх кучи прочей одежды и не спеша поднялся с табурета. Когда, помогая себе подняться, Гошель оперся ладонью правой руки о табурет, Харп обратил внимание, что на ней не хватает двух пальцев: мизинца и безымянного.

Двигаясь в направлении Кикула и Харпа, Гошель вел кончиками пальцев по плотной полимерной пленке, из которой была сделана перегородка, разделяющая комнату надвое.

– Снежная слепота, – ответил на удивленный взгляд Харпа Кикул. – Он на расстоянии вытянутой руки ничего не видит. То же самое и у его женщины. Поэтому-то они и не работают на золотом руднике вместе с другими.

– Как же он шьет? – тихо спросил Харп.

– А кто его знает, – безразлично пожал плечами Кикул. – Говорят, у тех, кто плохо видит, очень чувствительные пальцы.

Тем временем Вайсана уже успела накрыть на стол: холодная каша из закваски, пара отварных яиц, лепешки и пластиковая фляга с крепкой настойкой перебродившей закваски на синем мху.

– Прошу к столу! – хозяйским жестом пригласил Харпа Кикул.

Лицо его уже сияло радостной улыбкой предвкушения: он даже и не думал, что задание, порученное ему хранителем храмовых врат, может оказаться не только необременительным, но даже приятным.

Взяв Гошеля под локоть, Харп помог ему добраться до стола и сесть на табурет.

Быстро сориентировавшись в обстановке, Кикул жестом велел хозяйке поставить на стол еще одну миску и кружку. Кикул не был снобом, и если гость хранителя храмовых врат желал, чтобы трехпалый Гошель сидел за столом вместе с ними, то и он ничего против этого не имел.

– Как ты потерял зрение? – спросил Харп у Гошеля.

– Случайность. Глупая случайность, – ответил Гошель, проведя кончиками пальцев по краю стола. Голос у него был тихий, ровный и тусклый, лишенный какой-либо эмоциональной окраски. Казалось, он говорил не о себе, а читал заранее заученный текст, который написал для него кто-то другой. – Необратимые последствия снежной слепоты.

– Нужно быть полным идиотом, чтобы в ясный солнечный день отправиться на прогулку без солнцезащитных очков, – усмехнувшись, прокомментировал слова Гошеля Кикул.

Глянув на Харпа, он смущенно кашлянул в кулак, давая понять, что пора бы на время отвлечься от полуслепого портного и заняться тем, что стояло на столе.

Харп намека не понял, и Кикулу пришлось взять инициативу на себя.

– Ну, пора и делом заняться! – объявил он.

Взяв со стола флягу с крепкой настойкой, он свинтил пробку и понюхал содержимое. Удовлетворенно хмыкнув, Кикул поднес флягу к кружке Харпа.

По запаху догадавшись, что за питье находилось там, Харп быстро прикрыл кружку ладонью.

– Мне не наливай!

Кикул растерянно хлопнул глазами. Сам-то он был не прочь выпить, однако поскольку был не один, а гость пить отказывался…

Заметив сомнение и тоску во взгляде своего соглядатая, Харп сделал приглашающий жест рукой.

– Не стесняйся, Кикул, наливай себе. И Гошелю плесни, если он пожелает. А мне, – обратился Харп к Вайсане, стоявшей возле теплогенератора со сложенными на животе руками, – если можно, отвара из камнелипки.

Женщина быстро кивнула и поставила на крышку теплогенератора ковшик с водой.

Кикулу было известно о запрете, наложенном хранителем храмовых врат на потребление крепкой настойки простыми гражданами, но он решил, что если гость Старпола дал свое разрешение, то этого вполне достаточно для того, чтобы поступиться правилами. А если что не так, пусть Харп сам и отвечает за это перед хранителем. Старпол ясно сказал: не отказывать гостям ни в чем.

Гошель от предложенной выпивки отказываться не стал. Взяв обеими руками кружку, наполовину наполненную крепкой настойкой, он осторожно поднес ее к губам и сделал два небольших глотка.

– Пей, трехпалый, пей, – усмехнулся Кикул. – Только имей в виду, что выпивка зрения тебе не вернет.

Сказав это, он поднял свою наполненную до краев кружку и, провозгласив традиционный тост:

– Во славу Сущего! – залпом осушил ее.

Довольно крякнув, Кикул провел по губам тыльной стороной ладони, положил себе в миску холодной каши, взял в руку лепешку и принялся за еду.

Помня наказ хранителя храмовых врат, он краем уха прислушивался к тому, о чем говорили Харп с Гошелем, но, по большому счету, это его мало интересовало. В отличие от фляги, в которой еще оставалась крепкая настойка.

– Он считает меня слепцом. – Гошель сделал еще один маленький глоток из кружки и горько усмехнулся. – На самом деле мы все поражены снежной слепотой. Все до единого. Хотя догадываются об этом лишь немногие.

– Что ты имеешь в виду? – озадаченно сдвинул брови Харп.

– Все. Все до единого, – снова повторил, глядя куда-то в пустоту, Гошель. – Почему, спрашиваешь ты?..

Харп ни о чем не спрашивал, но утвердительно наклонил голову, забыв, что почти слепой человек не мог этого видеть. Однако Гошель продолжал разговаривать сам с собой, не обращая внимания на то, слушает его кто-нибудь или нет:

– Потому что никто из нас не желает видеть очевидного: все мы давно уже мертвы. То, что представляется нам жизнью, на самом деле не что иное, как ее обратная сторона. То есть смерть. Мы не хотим называть вещи своими именами, потому что страшно осознать вдруг, что ты мертв. И еще труднее поверить в это. Конечно, ведь, будучи живыми, мы привыкли думать, что смерть есть не что иное, как полное небытие, то есть отсутствие чего бы то ни было. А здесь мы имеем возможность видеть, слышать, осязать, испытывать вкусовые ощущения. Казалось бы, чем не жизнь? Но в том и заключается великий обман смерти, что она выдает себя за подобие жизни. Разница лишь в том, что здесь мы навечно прикованы к одному и тому же месту, поскольку возможность передвижения в пространстве весьма ограничена теми условиями, что предлагаются нам как исходная данность. Мы лишены возможности передвижения в пространстве, а следовательно, лишены и свободы выбора.

– Но я пришел сюда из-за гор, – попытался возразить своему собеседнику Харп.

Его заявление оставило Гошеля абсолютно равнодушным.

– Ну и что? – устало и безразлично пожал плечами портной. – Не думаю, чтобы увиденное здесь сильно отличалось от тех мест, где ты жил прежде: тот же снег, те же стандартные постройки с теплогенераторами внутри, те же одинаковые дохи. А если так, то какой смысл в твоем путешествии? По сути, это лишь иллюзия передвижения в пространстве.

– Однако в этом мире люди тоже умирают.

Харп с благодарностью кивнул Вайсане, которая наполнила его кружку горячим ароматным отваром.

– В этом мире даже смерть иллюзорна, – ответил Гошель. – Потому что тело умершего не разлагается, а застывает, превращаясь в частицу окружающего пространства. Я бы сказал, что это не смерть в том смысле, которое придают этому слову живые, а всего лишь переход на новую стадию смерти. На первой стадии смерти наше передвижение в пространстве ограничено, а на второй наши тела становятся абсолютно неподвижными.

– А что происходит с сознанием?

– Об этом мы узнаем в свое время, когда сами перейдем на вторую стадию. Ведь когда мы были живы, мы тоже не знали, что ожидает нас после смерти.

– Эй, Гошель, кончай молоть чепуху! – незлобно, просто по привычке, прикрикнул на хозяина дома Кикул, потянувшись к кастрюльке, чтобы еще положить себе каши.

– А интересно, зачем мы сюда пришли? – недовольно глянул на своего провожатого Харп.

Сообразив, что брякнул что-то не то, Кикул тут же прикусил язык. И, дабы скрыть смущение, он вновь наполнил кружку настойкой и, негромко буркнув: «Во славу Сущего», быстро осушил ее.

Харп посмотрел на Гошеля, торопливо пьющего мелкими глотками крепкую настойку из кружки, ожидая, что он продолжит свои рассуждения. Любопытное и в целом непротиворечивое логическое построение Гошеля показалось Харпу интересным, однако весьма далеким от истинного положения дел в мире вечных снегов.

Но, испуганный внезапным окриком «цепного пса» хранителя, Гошель умолк. И все дальнейшие попытки Харпа разговорить его не имели успеха. О чем бы ни спрашивал его Харп, Гошель твердил одно: он безмерно благодарен хранителю храмовых врат за то, что его, несчастного калеку, и его женщину, также не способную трудиться на благо общества, не выгнали на мороз, а оставили жить в теплом уютном доме, обеспечили едой и даже предоставили возможность в меру своих слабых сил приносить пользу обществу, починяя старую одежду и обувь. Хвала Сущему и его наместнику на земле – хранителю храмовых врат. Все. Более ничего путного Харп от Гошеля не услышал.

Когда же Харп попытался о чем-то спросить Вайсану, та просто закрыла лицо передником и, не сказав ни слова, убежала на другую половину дома.

– Слушай, а чего ты вообще-то хотел от них услышать? – поинтересовался Кикул, когда, распрощавшись с Гошелем, который как заведенный без остановки благодарил за свою счастливую жизнь Сущего и хранителя храмовых врат, они вышли на улицу.

Пары выпитой крепкой настойки бродили у Кикула в мозгу, поднимая настроение и располагая к доброй беседе. Кроме того, он чувствовал все большее расположение к Харпу, который, как оказалось, был вовсе не высокомерным занудой вроде Старпола, а вполне свойским парнем. После пары часов, проведенных в обществе Харпа, Кикул готов был согласиться на то, чтобы всю оставшуюся жизнь шататься по поселку в компании с ним.

– Что-нибудь такое, чего я никогда прежде не слышал, – ответил Харп.

– Например?

Харп окинул Кикула изучающим взглядом.

– Ты видишь сны, Кикул?

– Днем почти никогда, а ночью – случается.

– И что ты видишь во сне?

– Я вижу пепел, – не задумываясь, ответил Кикул.

– И все? – удивился такому ответу Харп.

– Ну, наверное, я вижу и еще что-нибудь. Но, когда просыпаюсь, то помню только пепел. Черный и как будто липкий… – По лицу Кикула скользнула тень, значение которой Харп уловить не успел. Это мог быть как след какой-то глубокой, затаенной тоски, так и отражение подсознательного неприятия Кикулом того, о чем он говорил. – Он падает с неба, как снег, и пространство вокруг меня медленно меняет цвет: то, что недавно было белым, становится черным… – Кикул тряхнул головой, отгоняя навязчивое видение, и посмотрел на Харпа. – Зачем тебе это?

– Возможно, во сне мы видим то, что напоминает нам о другой жизни, – ответил Харп.

– В таком случае что означает пепел, который я вижу?

– Этого я не знаю, – покачал головой Харп.

– И никто никогда не узнает, – уверенно закончил Кикул.