Глава 12

Утром Геннадий Павлович проснулся с обычной мыслью: как там Артем? Ушел на работу или еще нет? И лишь спустя какое-то время он вспомнил о том, что произошло вчера. Артем ушел, сказав, что навсегда. Что ж, значит, больше не надо прятаться по утрам под одеялом, боясь встретиться с осуждающим взглядом сына. Геннадий Павлович откинул одеяло и сел на кровати, скрестив ноги по-турецки. Впереди у него был день, который обещал оказаться не менее богатым на события, чем вчерашний. Вчера он сдал анализ для генетического картирования, встретился с друзьями в «Поджарке», потом, когда он уже вернулся домой, Артем объявил о своем уходе, а под конец позвонила Валентина, и они договорились встретиться сегодня в полдень на обычном месте, то есть в Ильинском сквере, на третьей скамейке от памятника Кириллу и Мефодию. Все или он что-то забыл? Геннадий Павлович провел ладонями по лицу, стирая остатки сна. У него было странное и неприятное ощущение, будто вчера произошло еще что-то очень важное, но вот что именно, он напрочь забыл. Ретроградная амнезия – так, кажется, называют подобное состояние врачи. Но с ним-то все было в порядке, а значит, и нет никаких оснований беспокоиться. И все же какое-то полустертое воспоминание, – как будто все произошло много лет назад, а не только вчера, – продолжало бередить память, словно заноза, ушедшая глубоко под кожу, – невидимая, но отзывающаяся острой болью, если на нее надавить. Когда Геннадий Павлович пытался сосредоточиться, перед его мысленным взором вставал облик девушки. Молодой девушки, одетой… Во что она была одета, Геннадий Павлович понять не мог. Но при этом было лицо. Вернее, не само лицо, а лишь воспоминание о том, как нравилось Геннадию Павловичу смотреть на него. Кто была эта девушка? Как ее звали? Когда, при каких обстоятельствах они встречались? Почему воспоминания об этой встрече глубоко засели у него в памяти? Ничего этого он не знал.

Геннадий Павлович случайно взглянул на часы. Если он не хотел опоздать на встречу с бывшей супругой, ему нужно было за полчаса совершить утренний моцион и позавтракать. Валентина частенько опаздывала на встречи сама, но при этом жутко злилась, когда задерживался кто-то другой. Поскольку предстоял серьезный разговор, Геннадий Павлович предпочел бы увидеть бывшую спутницу жизни в благостном расположении духа. Времени на то, чтобы навести порядок в памяти, у него уж не оставалось. Впрочем, с этим можно было повременить. В данный момент Геннадия Павловича занимал не столько образ таинственной незнакомки, всплывший из потаенных глубин памяти, сколько вопрос: есть ли в доме что-нибудь съестное? В холодильнике Геннадий Павлович обнаружил шесть штук яиц, кусок вареной колбасы граммов на триста, упакованный в фольгу плавленый сырок «Дружба» и десять пачек лапши быстрого приготовления. Должно быть, продукты оставил вчера Артем. Столь благородный жест со стороны сына растрогал Геннадия Павловича. Умильно шмыгнув носом, он взял пачку лапши, решив, что, если добавить к ней небольшой кусочек колбасы, то на завтрак этого будет вполне достаточно.

Ровно через полчаса Геннадий Павлович запер дверь своей комнаты, щелкнул квартирным замком и, сбежав вниз по лестнице, вышел на улице. Было не так жарко, как вчера, по небу плыли легкие облачка, временами закрывавшие невозможно яркое солнце, но, судя по убийственной духоте и отсутствию даже намека на движение воздуха, во второй половине дня следовало ожидать грозу. К проезжей части Геннадий Павлович решил пройти тем же путем, что и вчера. Дойдя до конца дома и свернув за угол, он в растерянности замер на месте. Он совершенно точно помнил, что вчера на стене была надпись: «Уничтожим всех уродов!» Но сейчас стена была чистой. То есть не так чтобы очень чистой, но никакой надписи на ней не было. Не было видно и следов, которые непременно бы остались, если бы гнусную надпись замазали по распоряжению районной администрации. Геннадий Павлович задумчиво почесал нагретый солнцем затылок. Что-то не в порядке было у него с памятью. Геннадий Павлович был уверен, что надпись на стене не была плодом его фантазии, если бы возникла такая необходимость, он мог бы восстановить ее в точности, поскольку помнил, как выглядела каждая буква. Но надписи на стене не было. Что бы это могло означать?

Геннадий Павлович все еще стоял и смотрел на стену дома, пытаясь понять, что происходит, когда неожиданно в памяти его вновь возник смутный образ загадочной девушки. Геннадий Павлович решительно не понимал, каким образом она был связана с надписью на доме. Но теперь он вспомнил ее имя – Марина! Наверное, оттолкнувшись от имени, можно было восстановить и прочие связанные с ней воспоминания. Нужно было только сосредоточиться и как следует покопаться в памяти. Но не сейчас. Геннадий Павлович взглянул на часы и еще быстрее зашагал по направлению к автостраде.

Обычно на ходу легко думается. Но раскапывать пятидесятилетние залежи воспоминаний, вышагивая по раскаленному солнцем тротуару, асфальт на котором едва не плавился, было не так-то просто. Входя в метро, Геннадий Павлович, как и прежде, пребывал в неведении относительно того, какое отношение имела к нему девушка по имени Марина.

Геннадий Павлович вышел из метро на станции «Китай-город». До назначенного срока оставалось пять минут – ровно столько и требовалось Калихину, чтобы добраться до места встречи. Перебежав улицу позади выгружавшего пассажиров троллейбуса, Геннадий Павлович миновал памятник создателям славянской письменности, возле которого страж порядка, облаченный в черную униформу, со строгим и сосредоточенным видом кормил хлебными крошками голубей, и ступил под зыбкую тень заморенных автомобильными выхлопами, чудом каким-то еще остающихся живыми лип. В былые времена вид у деревьев был не в пример живее, отметил про себя Геннадий Павлович. Да и мусора на дорожках сквера было значительно меньше – то ли убирали его регулярно, то ли народ вел себя культурнее.

Скамейка, возле которой была назначена встреча, естественно, пустовала. Геннадий Павлович был настолько привычен к постоянным опозданиям своей бывшей супруги, что не испытал по этому поводу ни разочарования, ни пусть даже легкого недовольства. Он подошел к скамейке, сел на нее, закинул ногу на ногу и приготовился ждать. Умение ждать – это особое искусство, которым владеет не каждый. Хотя, казалось бы, все предельно просто – для того чтобы ожидание не превратилось в мучительный, растянутый до бесконечности процесс, достаточно всего лишь не думать о том, что ты ждешь. Но представьте себе, кто-то говорит вам: думайте о чем угодно, только не о стакане. Что в ту же секунду вы увидите своим мысленным взором? Естественно – тот самый злополучный стакан! Та же история и с ожиданием – сколько ни пытайся убедить себя в том, что оно не сделается короче оттого, что ты станешь изводить себя, считая каждую минуту бесцельно потраченного времени, все равно будешь то и дело смотреть на часы и зло скрипеть зубами. Или же найдешь себе какое-то иное, еще более бессмысленное занятие. Геннадий Павлович сосредоточился на изучении носка ботинка, мерно покачивающегося из стороны в сторону. Превосходное занятие! В особенности когда делать больше нечего, а думать о чем-то серьезном не хочется. Геннадий Павлович уже убедился в том, что навести порядок в собственных воспоминаниях без посторонней помощи ему не удастся. События последних трех-четырех недель он помнил ясно, если не считать образа таинственной девушки по имени Марина. Пытаясь так или иначе связать ее с историей своей жизни, Геннадий Павлович в конце концов пришел к выводу, что встреча с ней произошла не так давно – в прошлом для нее просто не находилось места.

Детство Геннадий Павлович помнил отрывками, но все они вполне логично укладывались в единую схему и не противоречили друг другу. Годы учебы в школе были похожи один на другой, за исключением отдельных ярких событий, которые случались не часто. Потом – институт, который он так и не закончил, женитьба, рождение сына. После этого в воспоминаниях начиналась какая-то путаница. Даты и события, с которыми они были связаны, нередко не соответствовали друг другу. К примеру, Геннадий Павлович никак не мог избавиться от навязчивого видения новогодней елки, возникавшего каждый раз, когда он вспоминал о дне рождения сына, хотя родился Артем в сентябре. А когда Геннадий Павлович вспоминал тот день, когда Валентина сказала ему, что им, наверное, стоит разойтись, он видел ее и себя, стоящими в отсветах заката на морском берегу, покрытом крупной серой галькой. И это при том, что он отчетливо помнил, что они с Валентиной были на море один-единственный раз, еще до рождения сына. Но самым ужасным было то, что некоторые события Геннадий Павлович помнил в двух, трех, а то и четырех различных вариантах. Тут уж недалеко было до мыслей о шизофрении. Геннадий Павлович помнил, например, как однажды, идя по коридору главного офиса фирмы «Байбах», в которой работал до кризиса, он увидел на полу белый пластиковый прямоугольник, оказавшийся кредитной карточкой самого Байке Байбаха. Кредитка была активирована. Никому не сказав ни слова, Геннадий Павлович в обеденный перерыв вышел на улицу и, воспользовавшись услугами ближайшего банкомата, снял с карточки всю наличность – двести восемьдесят семь долларов. Но это был только один из вариантов воспоминаний. В другом варианте Геннадий Павлович, поборов искушение, тут же направился в кабинет Байке Байбаха и вернул шефу потерянную кредитку. Дальнейшие события также имели несколько ветвлений. По одной из возможных версий, Байбах мрачно глянул на Геннадия Павловича из-под низко опущенных бровей, выдернул у него из пальцев карточку и, не сказав ни слова, снова уткнулся в распечатку отчета. Выйдя из кабинета шефа, Геннадий Павлович мысленно выругал себя за то, что решил поиграть в благородство и не воспользовался карточкой сам. По другой версии, Байбах страшно обрадовался тому, что Геннадий Павлович принес ему найденную кредитку. Выбежав из-за стола, он долго с благодарностью тряс Геннадию Павловичу руку, а после еще и угостил его виски «Джек Дэниелс». Геннадий Павлович вышел из кабинета шефа окрыленный, с неугасимой верой во вселенскую справедливость. По третьей версии, Байбах забрал у Геннадия Павловича кредитку, едва слышно буркнул «спасибо» и снова уткнулся в бумаги. Геннадий Павлович вышел из кабинета расстроенным. Но под вечер его вызвали в бухгалтерию и вручили конверт с выписанной лично шефом премией, сумма которой оказалась даже чуть больше той, что числилась на кредитной карточке Байбаха. Такой вариант развития событий также был по душе Геннадию Павловичу. Но какой из них имел место в реальности, он, как ни старался, не мог вспомнить. Точно так же, как не помнил он и того, чем занималась фирма «Байбах», в которой он проработал без малого шесть лет. Почему-то раньше он никогда не задавал себе этот вопрос, а вот теперь не мог на него ответить.

Внезапно Геннадий Павлович подался вперед и, уперевшись локтями в колени, прижал кончики пальцев к вискам. Что он вообще делал в фирме какого-то толстого венгра, если его специальностью была психология? Да, отучившись три семестра в строительном институте, он бросил его. Но двумя годами позже он вновь поступил в институт, на этот раз на психфак МГУ. И там уж он доучился до конца. А потом? Потом он работал в Институте мозга, у него была интересная работа по теории сновидений, которую он сам же и разрабатывал. Что дальше?.. Темный провал. Чем закончилась эта работа, Геннадий Павлович не помнил. Какое отношение имели эти воспоминания к реальности? Почему он раньше об этом не вспоминал? Почему он не мог вспомнить ничего из того, над чем работал в Институте мозга?.. И какое отношение ко всему этому имела фирма «Байбах»? Как он вообще там оказался?

Геннадий Павлович чувствовал себя так, словно его посадили собирать картину, разрезанную на множество мелких кусочков. В головоломке не хватало фрагментов – были ли они потеряны или же намеренно спрятаны? – но при этом тот, кто следил за игрой, настойчиво твердил ему, что картину можно собрать, а между делом подбрасывал в общую кучу кусочки совершенно другой картинки. Что в такой ситуации следовало сделать? Вновь перемешать уже подогнанные друг к другу фрагменты, встать и уйти? Или же сделать вид, что ничего необычного не происходит, и продолжать заведомо проигранную игру? Все это уже становилось похожим не просто на шизофрению, а на историю о человеке, живущем двумя жизнями, и в каждой из них он представляет собой самостоятельную личность, которой ничего не известно о ее иной ипостаси. Геннадий Павлович припоминал, что-то такое он уж читал. Ну, да – «Джекил и Хайд»! Кто, бишь, написал эту книгу? Марк Твен?.. Или Томас Манн?..

– Заждался, Калихин?

Геннадий Павлович вскинул голову. Рядом со скамейкой стояла Валентина. Высокая, стройная, с темными волосами, гладко зачесанными назад – да, именно такой он ее и помнил. В одежде Валентина всегда была консервативна. Вот и сейчас, несмотря на убийственную жару, она надела строгий темно-синий костюм – прямая юбка до колен и легкий жакет поверх ослепительно белой блузки – и в тон ему открытые туфли на низком каблуке. На руке небольшая сумочка под крокодилову кожу. Косметика едва заметна. Из украшений – только тоненькая золотая цепочка на шее с крошечным крестиком, – Геннадий Павлович никогда не понимал, зачем Валентина носит его, если ее отношение к религии было примерно тем же, что и у римского легионера, вколачивавшего гвозди в запястья Христа.

– Ну, что случилось, Калихин?

Придержав юбку, Валентина села на край скамейки. Взгляд у нее был, как у строгой матушки, узнавшей, что сын ее совершил поступок, достойный осуждения. Геннадий Павлович всегда подозревал, что роль жены Валентине казалась слишком незначительной. И это была одной из причин, по которой они в конце концов расстались. Но на этот раз она, судя по всему, была действительно встревожена.

– Может быть, пойдем куда-нибудь? – робко предложил Геннадий Павлович и замер, боясь, что Валентина согласится. В кармане у него лежали две сложенные пополам десятки – разве что только минералки выпить.

– В такую-то жару? – Валентина помахала рукой, словно желая разогнать повисшую в воздухе духоту. – Нет уж, давай лучше здесь посидим.

– Ну, если ты так хочешь…

Геннадий Павлович произнес эту фразу так, чтобы стало ясно, что сам он предпочел бы столик в кафе.

Валентина ничего не ответила – ждала, когда Геннадий Павлович перейдет к сути дела. Если бы он знал, с чего начать! Геннадий Павлович провел кончиками пальцев по влажному от испарины лбу.

– Я никак не могу вспомнить, кто такая Марина.

– Калихин! – тонкие, аккуратно подведенные брови Валентины возмущенно изогнулись. – Меня не интересуют твои амурные похождения.

– Да при чем здесь это? – болезненно поморщился Геннадий Павлович. – Я даже не помню ее лица.

– А я здесь при чем?

– Ну, я подумал, может быть ты ее знаешь?

– Нет, Калихин, – тряхнула головой Валентина. – Уверяю тебя, среди наших общих знакомых женщины с таким именем никогда не было.

– Ну, значит, не было, – едва ли не с облегчением согласился Геннадий Павлович.

– Ну? – выжидающе посмотрела на него Валентина.

– Что? – не понял Геннадий Павлович.

– Ты только за этим меня пригласил?

– По-моему, встречу назначила ты.

– Какая разница, кто назначил встречу, если причина в тебе! Вчера по телефону ты нес такую околесицу, что я всерьез начала беспокоиться!

– Я тоже, – безнадежно вздохнул Геннадий Павлович.

– Что с тобой происходит, Гена?

Голос Валентины вдруг сделался удивительно ласковым, почти родным. Она даже положила ладонь на запястье Геннадию Павловичу. Точно так же, как вчера это сделала Марина.

Вчера?

Геннадий Павлович откинулся на спинку скамейки и, сделав глубокий вдох, прикрыл глаза. Ему показалось, что он начал вспоминать, как выглядела Марина.

– Калихин!

Валентина дернула его за руку, и образ Марины, почти уже восстановленный памятью, вновь развеялся, словно зыбкая дымка миража. Геннадий Павлович с осуждением посмотрел на бывшую супругу.

– Ты только не вздумай мне потерять сознание! – строго пригрозила Валентина. – Что с тобой?

– Со мной все в порядке, – заверил бывшую жену Геннадий Павлович. – Во всяком случае падать в обморок я не собираюсь.

– Тогда в чем дело?

– Вчера Артем ушел, – сообщил последнюю новость Геннадий Павлович.

Валентина удивленно приподняла брови и после непродолжительной паузы спросила:

– Куда ушел?

– Не знаю, – пожал плечами Геннадий Павлович. – Он не сказал.

– Так.

Валентина приложила указательный палец к губам. Обычно так делают, когда велят сохранять тишину, у Валентины же этот жест означал глубокую задумчивость.

– Я хочу понять, о ком ты говоришь, – вновь обратилась она к Геннадию Павловичу.

На этот раз Валентина была похожа на строгого преподавателя, уверенного в том, что студент пришел сдавать экзамен, не подготовившись должным образом.

– Я говорю об Артеме, – спокойным, почти равнодушным голосом ответил Геннадий Павлович. – О нашем с тобой сыне.

– Так, – снова произнесла Валентина. И снова, выдерживая паузу, прижала палец к губам. – А что он у тебя делал?

– Как что? – недоумевающе глянул на бывшую супругу Геннадий Павлович. – Он жил у меня. С тех самых пор, как мы развелись. – Калихин коротко хмыкнул. – Ты хочешь сказать, что забыла об этом?

– Нет, – едва заметно качнула головой Валентина. – Это у тебя что-то не в порядке с памятью, Геннадий. С тех пор, как мы развелись, Артем живет у моей мамы, потому что не пожелал оставаться ни с одним из нас.

– Он считал нас обоих виноватыми в том, что семья распалась, – на автомате продолжил Геннадий Павлович.

– Ты все помнишь!

Возглас прозвучал, как обвинение.

Геннадий Павлович растерянно хлопнул глазами.

– Нет.

– Знаешь, Геннадий, – тяжело вздохнула Валентина. – Твое счастье, что я хорошо тебя знаю. Иначе бы я решила, что это какой-то дурацкий розыгрыш.

– Нет-нет, – протестующе взмахнул рукой Геннадий Павлович. Он вдруг испугался, что Валентина может встать и уйти и он останется один, как и прежде, не понимая, что с ним происходит. – Я сам пытаюсь разобраться.

– В чем?

– Не знаю, – беспомощно развел руками Геннадий Павлович.

– Что же в таком случае ты хочешь от меня?

– Чтобы ты мне помогла, – взгляд Геннадия Павловича сделался умоляющим.

– Хорошо, – согласилась Валентина. – С чего начнем?

– Может быть, для начала разберемся с Артемом? – не очень уверенно предложил Геннадий Павлович.

– С Артемом все в порядке, – заверила его Валентина. – Он живет у бабушки. Я только вчера его навещала. Он обижен на тебя за то, что ты уже две недели к нему не заходишь.

– Обижен, – задумчиво повторил Геннадий Павлович. – Выходит, мы регулярно встречаемся с ним каждую неделю?

– Именно так, – подтвердила Валентина, едва удерживаясь от сарказма. – Каждую субботу вы с ним куда-нибудь ходите.

– Куда? – тут же спросил Геннадий Павлович.

– Ну, я не знаю, – растерялась Валентина. – Обычно вы сами решаете, куда вам пойти. В кино, в планетарий, в зоопарк…

– В зоопарк? – удивление Геннадия Павловича было безмерным. – Ты хочешь сказать, что двадцатичетырехлетний парень любит ходить с отцом в зоопарк?

– Ох, Гена, не нравится мне все это, – покачала головой Валентина. И на этот раз это был не упрек – Валентина на самом деле была обеспокоена. – Я никогда еще не видела тебя таким.

– Каким? – спросил Геннадий Павлович.

– Гена, – Валентина вновь положила руку ему на запястье и, чуть подавшись вперед, заглянула Геннадию Павловичу в глаза. – Нашему сыну осенью исполнится…

– В сентябре, – вставил Геннадий Павлович.

– Да, в сентябре, – подтвердила Валентина. – Одиннадцатого сентября Артему исполнится двенадцать лет.

– Нет, – на лице Геннадия Павловича появилась недоверчивая усмешка. Подавшись назад, он посмотрел на свою бывшую жену так, словно она предлагала ему чашу с настоем цикуты. – Нет, – еще раз повторил он. – Артему исполнится двадцать четыре.

– А какой сегодня год, тебе известно? – почему-то с обидой в голосе спросила Валентина.

Геннадий Павлович машинально глянул на часы с календарем, после чего показал циферблат Валентине.

– Ну, слава богу, хоть это ты не забыл, – вопреки ожиданиям Геннадия Павловича в интонациях ее голоса не было даже намека на насмешку.

Валентина раскрыла сумочку, достала паспорт и, раскрыв на странице, где вписывались дети, протянула его Геннадию Павловичу.

– Сам посчитать сможешь?

Снова вопрос был задан без насмешки, скорее – с сочувствием.

Геннадий Павлович взял в руки паспорт Валентины.

«Калихин Артем Геннадиевич». Рядом – дата и год рождения.

В растерянности Геннадий Павлович провел ладонью по щеке. Если верить записи в паспорте – а не верить ей не было никаких оснований, – то Валентина была права – этой осенью Артему исполнится двенадцать лет.

– Почему в моем паспорте нет такой же записи? – почему-то с упреком посмотрел на бывшую жену Геннадий Павлович.

– Потому что, когда мы пошли регистрировать сына, ты свой паспорт забыл дома. – Валентина забрала из рук Геннадия Павловича паспорт и убрала его в сумочку. – Ну, что ты теперь скажешь?

– Выходит, что десять лет я жил под одной крышей с совершенно чужим человеком, которого принимал за сына? – Геннадий Павлович посмотрел на Валентину так, словно был уверен в том, что она сможет все ему объяснить. – Как такое могло случиться?

– Не знаю, – качнула головой Валентина. – Но полагаю, что тебе следует серьезно задуматься.

– О чем ты? – не понял Геннадий Павлович.

– Я все время тебе твердила, – с упреком в голосе начала Валентина, – что нельзя день и ночь заниматься только работой! Помнишь, как ты во сне заговариваться начал? Чушь нес какую-то бог весть о чем?

Подумав немного, Геннадий Павлович вспомнил:

– Да.

– Что тебе тогда врач сказал? «Возьмите отпуск, Геннадий Павлович, и поезжайте с семьей на дачу». А ты, вместо того чтобы сделать как тебе советуют, снова принялся за свое! «Я подошел к решению очень важной проблемы, – пародируя манеры Геннадия Павловича, Валентина широко развела руками. – Явление сна во сне может перевернуть все наше представление о человеческой памяти».

– Сон во сне, – задумчиво произнес Геннадий Павлович.

Определение было ему знакомо. И он чувствовал, что за ним стоит нечто очень важное, что может помочь ему разобраться в том, что происходит. Пытаясь понять, что именно это означает, Геннадий Павлович чувствовал себя очень странно. Ему казалось, мозг работает одновременно в двух режимах. Его разум легко и быстро анализировал ситуацию, сопоставляя факты, давая им оценку и делая соответствующие выводы, и в то же самое время какая-то его часть активно противодействовала этой работе, делая вид, что отказывается понимать, что от нее требуется.

– Вот твоя работа и вывернула тебе мозги наизнанку! – закончила свою обличительную речь Валентина.

– Да-да, – рассеянно кивнул Геннадий Павлович.

Голос бывшей жены мешал ему сосредоточиться.

– Что «да-да»? – с обидой произнесла Валентина. – Я о нем, олухе, беспокоюсь, а он только «да-да» в ответ! – закончила она так, словно обращалась не к Геннадию Павловичу, а к группе невидимых слушателей, состоявшей по большей части из ее родственников. – Сколько лет ты, говоришь, прожил вместе с Артемом?

– Десять, – все так же рассеянно ответил Геннадий Павлович.

– Десять, – криво усмехнулась Валентина. – Интересно, как это так вышло, если мы с тобой разошлись только два года назад?

– Что? – удивленно глянул на бывшую жену Геннадий Павлович.

Валентина в ответ молча развела руками, – мол, я уже сказала все, что хотела.

Геннадий Павлович прижал ладони к щекам и чуть приоткрыл рот. Движение это показалось ему удивительно привычным, даже, можно сказать, родным. Однако прежде он за собой такого не замечал.

– Выходит, я потерял восемь лет жизни?

– Скорее уж ты нашел лишние восемь лет, – в голосе Валентины появились-таки язвительные нотки.

– Да, верно, – согласился Геннадий Павлович.

– Все твоя работа, – вновь завела прежнюю песню Валентина.

– Ну, я уже давно не работаю, – попытался успокоить ее Геннадий Павлович.

– И как давно?

По тому, каким тоном был задан вопрос, Геннадий Павлович понял, что снова сказал что-то не то.

– С тех пор, как фирма «Байбах» развалилась, – не очень уверенно произнес он.

– Какая еще фирма «Байбах»? – тяжело и как-то совсем уж безнадежно вздохнула Валентина. – Какая фирма, если ты почти всю свою жизнь в институте проторчал?

– В Институте мозга! – вспомнил Геннадий Павлович.

– Точно так, – подтвердила Валентина.

– Ты сказала «почти», – заметил Геннадий Павлович.

– Незадолго до нашего развода тебя пригласили работать в какую-то лабораторию, расположенную где-то под Москвой. Ты о новом месте работы ничего толком не говорил. Только бегал счастливый, распустив хвост, как петух. И деньги там платили такие, что ни в одной фирме не заработаешь, и любое оборудование доставляли по первому твоему слову, и тема та самая, над которой ты все мечтал поработать…

– Какая тема? – перебил Валентину Геннадий Павлович.

– Откуда мне-то знать? – недоумевающе развела она руками. – Ты ведь мне ничего не рассказывал! Только с Юликом Коптевым, закрывшись в комнате, о чем-то шептался.

– Значит, Юлика ты помнишь! – радостно хлопнул ладонью о ладонь Геннадий Павлович.

Наконец-то появилась первая ниточка, которая связывала ту его жизнь, о которой рассказывала Валентина, с той, которую он сам помнил.

– А Толика Григоршина помнишь? – с надеждой спросил Геннадий Павлович.

– Помню, – кивнула вроде как с осуждением Валентина. – Я, в отличие от тебя, все превосходно помню.

От души у Геннадия Павловича немного отлегло, – кошмар ложной памяти начал рассеиваться. Может быть, ему действительно нужно просто отдохнуть, и тогда все встанет на свое место?

– Мы вчера встречались, – улыбнулся Геннадий Павлович. – Юлик, Толик и Алекс.

– Какой Алекс? – брови Валентины сошлись у переносицы.

– Алекс Петлин. Ты разве не помнишь его? Мы же все вместе учились.

– Ну, мало ли с кем ты в свое время учился.

– Да нет, мы же все время встречались, в гости друг к другу ходили…

Геннадий Павлович внезапно осекся, поймав себя на том, что не помнит, чтобы Алекс Петлин бывал когда-нибудь у него дома. Более того, он не помнил когда, где и при каких обстоятельствах познакомился с Алексом.

– Нет, – уверенно покачала головой Валентина. – Никакого Алекса Петлина я не помню.

– Да, верно, – рассеянно кивнул Геннадий Павлович. – С Алексом я познакомился уже после того, как мы разошлись.

– Мы развелись два года назад, – не без ехидства напомнила Валентина.

– Да-да, конечно. – Геннадий Павлович наклонил голову и потер пальцами виски. – Ты знаешь, – сказал он только потому, что нужно было что-то сказать, – Толик себе палец отрезал.

– О боже мой! – в ужасе вскинула брови Валентина. – Как?

– Ну, сходил к врачу, и тот аккуратненько ампутировал ему палец.

Взгляд Валентины сделался настороженным.

– Ты что несешь, Геннадий?

– А что? – растерялся Геннадий Павлович.

– Какой нормальный человек пойдет к врачу для того, чтобы тот отрезал ему палец?

– Нет, ты не поняла, – не глядя на бывшую жену, махнул рукой Геннадий Павлович. – Толик удалил шестой палец.

– Шестой?

Геннадий Павлович отнял руки от лица и посмотрел на Валентину.

– У Толика на левой руке был шестой рудиментарный палец, – медленно и внятно произнес он. – Вот здесь, – показал он на своем запястье то место, где у Григоршина рос лишний палец. – Теперь он его удалил.

– Ты снова что-то перепутал, Геннадий. – Валентина вновь, уже в который раз попыталась взять Геннадия Павловича за запястье, но на этот раз он успел отдернуть руку. – У Толика не было никакого шестого пальца. – Заметив недоверие во взгляде бывшего мужа, она сочла нужным добавить: – Ты думаешь, будь это так, я бы не заметила?

Геннадий Павлович растерянно посмотрел на свое запястье так, будто это у него был лишний палец на руке.

– Я не мог ошибиться. Тем более что и ты тоже помнишь Григоршина. Мы с ним знакомы лет сорок, если не больше.

Обиженная на то, что бывший муж даже за руку взять себя не позволил, Валентина не смогла удержаться от язвительного замечания:

– Хочешь сказать, что познакомился с Толиком еще до рождения?

– Мы с ним вместе в школу ходили, – не заметил подвоха Геннадий Павлович.

– О каких сорока годах дружбы может идти речь! – вновь взвилась Валентина. – Тебе самому не так давно тридцать девять стукнуло!

– Сколько? – удивился Геннадий Павлович.

– Тридцать девять! – крикнула ему в лицо Валентина.

– Нет, – улыбнулся Геннадий Павлович растерянно, но головой покачал вполне уверенно. – Мне пятьдесят два года.

– Ты когда в последний раз в зеркало на себя смотрел? – усмехнулась Валентина.

– А что? – Геннадий Павлович тронул кончиками пальцев лицо, как будто опасался, что с ним что-то не так.

– А то, что в пятьдесят лет люди так не выглядят!

– Ну, ты тоже не выглядишь на пятьдесят, – сделал, как ему показалось, комплимент Геннадий Павлович.

– Спасибо, – язвительно усмехнулась Валентина. – И чем же ты это объяснишь?

– Курс нейропластики и энзимотерапии.

– Геннадий! – в сердцах всплеснула руками Валентина. – Ну что ты несешь! Какая еще нейроплас-тика?

– Общедоступная система омоложения, – не очень уверенно ответил Геннадий Павлович.

– Если бы существовала такая система, то я бы выглядела как двадцатилетняя, – резонно заметила Валентина. – Уж поверь мне, милый мой, тебе тридцать девять лет. Всего или уже – это уж как тебе больше нравится.

Геннадий Павлович чувствовал себя совершенно потерянным. Создавалось такое впечатление, что они с Валентиной существовали в разных временных потоках, лишь изредка пересекающихся между собой. Она утверждала, что ему тридцать девять, в то время как сам Геннадий Павлович был уверен, что ему пятьдесят два года. И Артему, которого он знал, было двадцать четыре, а Валентина считала, что их сыну всего двенадцать. Быть может, именно в эти годы, о которых ничего не было известно Валентине, укладывалась его работа в фирме «Байбах»? И с Алексом Петлиным он познакомился именно тогда? Хотя нет, Геннадий Павлович был уверен, что их компания – он, Толик, Юлик и Алекс – сложилась давно, еще в школьные годы. В старших классах он с Юликом сидел за одной партой, Толик – прямо за ними, а Алекс…. Алекса Геннадий Павлович не помнил. Быть может, он учился в параллельном классе?

– Гена. – Геннадий Павлович упустил движение Валентины, и она все ж таки успела схватить его за руку. – Я думаю, ты просто устал, переутомился на работе. Наверное, снова ночи напролет сидишь за компьютером, да и питаешься бог знает как.

– Нет-нет, у меня все хорошо, – поспешил заверить бывшую жену Геннадий Павлович.

– Если хочешь… – очень робко, вкрадчиво, в совершенно несвойственной для нее манере начала Валентина.

Но Геннадий Павлович перебил ее, не дослушав:

– Нет, не хочу.

Лицо Валентины вспыхнуло, а в глазах сверкнули молнии, – в былые времена такой ее Геннадий Павлович видел не раз.

– Тебе нужно обратиться к врачу, – резко бросила Валентина.

– Да, конечно, – не стал спорить Геннадий Павлович, хотя прекрасно понимал, что врач ему не поможет.

Дело тут было не в расстройстве психики, а в чем-то совершенно ином. Вот только в чем? Быть может, это было как-то связано с его работой в Институте мозга? Сон во сне – что бы это могло означать и почему этот вопрос так занимал его?

И, не откладывая надолго, Валентина поднялась со скамейки, давая понять, что разговор закончен и виноват в этом не кто иной, как сам Геннадий Павлович.

– Прямо сейчас и отправлюсь. – Калихин тоже встал.

– Я действительно беспокоюсь за тебя, Гена, – посмотрела на бывшего мужа Валентина.

– Я знаю, – машинально улыбнулся Геннадий Павлович.

– Не забывай про Артема. Он все время ждет тебя.

– В эту субботу непременно приду, – заверил Геннадий Павлович.

Валентина приподнялась на цыпочки и поцеловала Геннадия Павловича в щеку.

– Я позвоню тебе, – тихо произнесла она.

Но Геннадий Павлович знал, что она не позвонит.

– Да, и вот еще, чуть не забыла, – Валентина достала из сумочки компакт-диск и протянула его Геннадию Павловичу. – Артем просил тебе передать. Твой любимый диск. Ты давал ему послушать. По-моему, ему не понравилось.

– Я это слушал? – удивленно произнес Геннадий Павлович.

В руках у него был диск группы со странным названием «Arc», – Геннадий Павлович готов был поклясться, что никогда прежде не слышал о такой.