…Это случилось вскоре после того, как обстрел прекратился и пылевая завеса над побережьем стала рассеиваться. Мы отплыли от «Шайнберга», и сейчас нас больше беспокоили Ферреро с командой, что могли открыть по нам стрельбу с носовой палубы. Но и на берег, разумеется, мы не забывали поглядывать, пускай до него было еще плыть и плыть.

Чертова дюжина кабальеро во главе с доном Балтазаром вынырнула из облака пыли, словно призраки – из мрака преисподней. Пришпоривая рапидо, они ворвались на берег с пиками наперевес и помчались галопом прямиком к лагерю Владычицы. На мечущихся в панике матросов всадники не обращали внимания, даже когда те попадали под копыта. Матросы, что очутились на пути у Кавалькады, либо с воплями отлетали в сторону, либо оставались лежать на камнях с переломанными костями, но пики и клинки их пока не касались. Первая кровь, какую предстояло пролить гвардейскому оружию, была кровью стражников, а врагов помельче мстители оставили на потом. Если, конечно, водяные крысы не сдрейфят и будут готовы понести новые, более серьезные потери.

Даже маленькая Кавалькада – это все-таки Кавалькада, а не обычная кучка конных вояк, типа кочевников или наймитов-кавалеристов. Глядя на боевой строй гвардейцев – остроконечный клин, во главе которого скакал сам команданте, – трудно было не восхититься их выучке и боевому духу. В отличие от матросов королевская охрана не паниковала. Она поспешно разобрала щиты и готовилась, судя по всему, увести Владычицу под прикрытие скал. Но глядя на то, как стремительно сближаются всадники и выстраивающиеся в оборонительный порядок телохранители, было очевидно: первые сомнут оборону вторых без особых усилий. Вдобавок у неготовой воевать в открытом поле дворцовой стражи не было копий, что также усугубляло ее положение.

Так и получилось. Иностальные пики пробили легкие щиты и поразили тех, кто прятался за ними. А клин всадников разрезал спешно сформированный порядок пехоты, прошелся по ней копытами, пронесся через наспех разбитый лагерь, отъехал от него на некоторое расстояние и лишь потом осадил коней. Но не остановился, а быстро и организованно развернулся в новый клин, только тупоугольный и растянутый в длину. И теперь вместо утраченных пик у всадников в руках появились винтовки и пистолеты.

По Кавалькаде уже велась стрельба, и, возможно, кто-то из compañeros или чья-то лошадь были ранены. Но телохранители отстреливались наспех и беспорядочно, что сказывалось на их меткости. Однако едва они взялись перестраивать оборону – на сей раз с целью встретить врага залпом из всех стволов, – как в их рядах опять взметнулись три высоких фонтана из песка и каменного крошева.

Наши пушкари не дремали. Они продолжали прикрывать кавалерию, не позволяя страже дать ей организованный отпор.

Третий обстрел лагеря Владычицы из «Подергушек» выдался таким же коротким, как первый. Но теперь пушки не умолкли, а сразу же переключились на другие цели – водные. Осознав, что происходит, Ферреро велел всем спасать королеву и сам запрыгнул в последнюю отчалившую от корабля шлюпку. Возвращающиеся на сушу несколько офицеров, гребцы, оставшиеся матросы и сам капитан могли навести порядок среди разбежавшихся по берегу собратьев. Вряд ли, конечно, северяне и табуит Шлейхер испугаются матросню – вот еще! Но ее было достаточно для того, чтобы просто налететь и затоптать их, безо всякого понятия о благородном бое. Поэтому Сандаварг со товарищи предпочли довести соотношение противоборствующих сил до разумного и заодно не дать противнику воспрянуть духом.

Бегающие по побережью в ожидании подкрепления матросы пушкарей не интересовали. Зато на шлюпках они отыгрались по полной. Я не видел северян, не слышал их вопли и мог лишь догадываться, откуда они палят, но мне хватало воображения представить, с каким азартом они это делают. Их тактика была простой и единственно верной. Первыми пошли на дно шлюпки, которые уже подплыли к берегу. Их экипажи постигла незавидная участь. Пробивающие навылет оба лодочных борта снаряды «Подергушек» рвали людей в клочья. И уже через полминуты кровавый прибой стал выносить на берег фрагменты растерзанных тел.

Ужаснувшись мгновенной и жестокой кончине плывущих в арьергарде собратьев, экипажи в остальных шлюпках дрогнули. А когда пушкари потопили еще две лодки, разбросав по волнам новые растерзанные трупы и орущих раненых, среди матросов и гребцов разразилась паника. Первыми не выдержали те из них, кто плыл без офицеров. Побросав весла, эти парни попрыгали в воду и поплыли кто куда, но лишь бы подальше от притягивающих смерть плавучих «мишеней». Офицерам еще удавалось удерживать матросов на местах. Но глядя на то, как сбивчиво и вразнобой они теперь махали веслами, было ясно: еще одна потопленная шлюпка, и даже у капитана в конце концов сдадут нервы.

«Шайнберг» являлся военным судном, но дон Балтазар оказался абсолютно прав. Прежде команда Ферреро не участвовала в подобных кампаниях, поскольку у Владычицы не было врагов на озерах. И вот матросы угодили в такой переплет, какой не предвидели, даже зная, что отправляются на войну. Но одно дело – планировать отсидеться в стороне от битвы со Вседержителями, и другое – быть втянутыми в битву с врагом, которого здесь никак не должно быть и который с ходу добился весомого преимущества…

Между тем перестроившаяся в тупой клин Кавалькада ринулась во вторую атаку на телохранителей. На руку команданте играло и то, что снаряды, какими северяне топили шлюпки, пролетали аккурат над лагерем Владычицы. Пролетали отнюдь не беззвучно. Они рассекали воздух с устрашающим «вж-ж-жах-х!» и не давали страже расслабиться даже на миг. И когда она наконец смекнула, что эта летучая смерть нацелена на других, к лагерю снова во весь опор мчались кабальеро. А впереди них летели выпущенные ими пули…

Как я уже упоминал, гвардейское оружие было не таким многозарядным, как оружие телохранителей Владычицы. И когда Кавалькада повторно врезалась в их ряды, в руках всадников уже сверкали клинки, а пистолеты и винтовки, чьи магазины к этому моменту опустели, были отброшены на землю. Чего нельзя сказать о пистолетах и карабинах охраны. Она продолжала отстреливаться и порой делала это довольно успешно.

Этот наскок стоил жизни сразу двум гвардейцам. Первый из них, сраженный метким выстрелом, слетел на полном скаку с лошади и грохнулся наземь на подъезде к лагерю. Лошадь второго, схлопотав сразу две или три пули, встала на дыбы и рухнула, придавив хозяина. Это случилось рядом с теми охранниками, которые их и подстрелили. Всадник пережил своего скакуна совсем ненамного и спустя несколько секунд был заколот сразу несколькими клинками.

Но пролившего вражескую кровь дона Риего-и-Ордаса уже ничто не могло удержать. Едва его малость поредевший отряд пронесся по лагерю, разя шпагами направо и налево, и выскочил за его пределы, команданте, не останавливаясь, развернул коня и повел compañeros в новую атаку.

В этот раз, судя по подготовительному маневру, Кавалькада не собиралась врезаться в ряды противника, а нацелилась уязвить того с фланга. С какого именно, было пока неясно. Хитрые кабальеро заходили на цель по спиральной траектории, вынуждая стражу безостановочно перестраиваться и не позволяя ей сформировать четкий оборонительный порядок…

Незадолго до того, как мстители и охрана сшиблись в третий раз, обстрел шлюпок прекратился. Я не вел подсчет, сколько выстрелов сделали «Подергушки», так как все равно быстро сбился бы. Но к этой минуте их боезапасу следовало быть на исходе. Однако тратить его остаток на ведомую Ферреро подмогу было не резон, ибо от той подмоги осталось теперь одно название. А от самого капитана – и того меньше…

Как я и предполагал, матросы не стали дожидаться, когда их тоже разорвет на куски. И, несмотря на яростные окрики офицеров, вскоре тоже повыскакивали за борт. Офицеры не придумали ничего лучше, как последовать их примеру, поскольку, пока они мешкали, на их глазах лодку с оставшимся там в одиночестве боцманом разорвало напополам. Самому боцману, правда, повезло – его чудом не задело. Но он все равно был выброшен в воду, куда поначалу отказывался прыгать.

Несколько мгновений, и вот на волнах качаются пустые шлюпки – уцелевшая половина из тех, что плыли к берегу, – а вокруг них барахтаются не желающие умирать страшной смертью люди. Опустели все лодки, кроме одной, – самой последней. Гребцы и матросы из нее уже выпрыгнули, но несколько человек все еще колеблются. Это – Ферреро, а также два его помощника и три офицера. Они стоят на корме, замерев в напряженных позах, и ждут капитанского приказа. Похвальная верность присяге и субординации, что ни говори. Наверняка эти пятеро горько сожалеют о том, что не плывут в другой лодке, откуда они уже сбежали бы. Но, находясь рядом с капитаном, они не могут так поступить. Даже несмотря на то, что простые матросы категорически не разделяют их точку зрения.

Ферреро мешкает, и его тоже можно понять. Репутации капитана и без того нанесен огромный урон. Он потерял корабль, потерял немало людей, подставил под удар королеву и теперь ничем не может помочь ей защититься от врага. Ферреро все еще капитан, но от его приказов сейчас совершенно ничего не зависит. И когда он перешагнет через борт и плюхнется вслед за паникерами в воду, в ней растворятся последние остатки чести и достоинства этого в целом неплохого человека и храброго командира.

Боцманская шлюпка стремительно тонет, и обстрел неожиданно умолкает. Слышно лишь, как в воде барахтается множество людей, да с берега доносятся крики, хлопки выстрелов, конский топот и лязг металла. Неужто все закончилось, и неведомые дьявольские пушкари, оценив отвагу пассажиров последней шлюпки, пощадили их? Капитан и его окружение не мигая смотрят на берег и пытаются понять, так это на самом деле или нет…

Бум-мвж-ж-жах-х!!!

Выстрел слышим лишь мы и плывущие паникеры. А Ферреро, его помощники и офицеры – уже нет. Снаряд «Подергушки» летит быстрее звука и врезается в корму шлюпки еще до того, как шесть оставшихся в ней человек успевают это понять. Неясно, сколько из них выжило, но Ферреро такая удача минует. Всем, в том числе матросам на суше видно, как оторванная голова капитана, теряя в полете фуражку и разбрызгивая кровь, взмывает ввысь. После чего зависает на мгновение над озером и падает в него, плюхаясь среди разбросанных позади тонущей лодки фрагментов капитанского тела…

Лишившись командира и подмоги, матросы на берегу впали в отчаяние. Но их гвалт был тут же перекрыт ревом гораздо более громогласных глоток. И хоть надрывалось их всего шесть (а может, и семь, но я сомневался, что Шлейхер сумел бы орать на равных с северянами), эти голоса заглушили матросские крики. Мы плыли на плоту вдали от берега, и то невольно поежились и передернули плечами. Один-то орущий Убби заставлял покрываться мурашками даже своих союзников, не говоря о врагах. А компания северян взревела так, что вблизи нее, наверное, растрескались скалы и птицы попадали с небес.

Пешее подкрепление у Кавалькады оказалось немногочисленным, но в поднятой всадниками пыли это было трудно определить сразу. Вдобавок помимо крика каждый крепыш-коротыш издавал столько шуму, что матросам, очевидно, чудилось, будто к берегу несется целое войско краснокожих головорезов. И они вот-вот должны были отрезать водяных крыс от лагеря Владычицы, полностью разобщив ее силы.

Матросы оглядывались на плывущих товарищей и понимали: даже когда те выйдут на берег (а кое-кто, покалеченный, до него и не догребет), вояки из продрогших и выдохшихся пловцов будут никакие. К тому же их капитан погиб, его помощники скорее всего тоже, и никто из офицеров пока не спешил занимать место лидера. Слыша приближающийся рев кровожадных убийц, матросы дрогнули, попятились и в итоге, плюнув на все, пустились вдоль побережья наутек еще до того, как сквад Тунгахопа, Убби и Шлейхер показались из-за скал.

Выскочив на побережье, вояки ненадолго замешкались. Враг, которого им предстояло атаковать в первую очередь, драпал от них во все лопатки. Что, впрочем, этих парней вовсе не огорчило. Связываться с матросней – не слишком достойными противниками – им не особо-то хотелось, но оставить эту угрозу без внимания они тоже не могли. Зато теперь, когда ничто не мешало им сойтись в битве с королевской стражей, наша пехота разразилась новыми, более радостными воплями. И, развернувшись, вприпрыжку помчалась на подмогу Кавалькаде.

Не сказать, чтобы она позарез нуждалась в поддержке. Хотя и успешными их дела тоже было трудно назвать. К этой минуте гвардейцы потеряли еще троих, а также были вынуждены спешиться, поскольку под команданте пала раненая лошадь. Еще в гостях у Гарсии Падильи дон Балтазар соорудил себе на покалеченную руку проволочное приспособление, позволяющее крепить к нему лошадиные поводья. И, как мы могли убедиться, неплохо научился им пользоваться по дороге к Новому Жерлу. Однако держать в этом грубом протезе кинжал-дагу дон уже не мог. А в жарком бою, когда требовалось отбиваться сразу от нескольких противников, даже опытному фехтовальщику было не обойтись без дополнительной защиты. И едва главный мститель очутился на земле (благо он вовремя соскочил с павшей лошади и не оказался придавленным ею), к нему на подмогу, спешившись, устремились все семеро оставшихся в живых compañeros.

В пешем строю кабальеро умели воевать столь же мастерски, как верхом. Телохранителей оставалось еще около двух десятков, и дрались они не менее отважно, чем нападающие. Но у гвардейцев еще имелся могучий резерв, а у королевской стражи – нет. И потому они не перли грудью на клинки противника, стараясь продержаться до подхода северян, чей клич уже катился над побережьем.

Едва матросы в панике бежали и северяне бросились на расправу с телохранителями, мы с Малабонитой налегли на весла и погнали плот к берегу так быстро, как только смогли. Полный разгром стражи был вопросом ближайших минут. И нам следовало поднажать, чтобы поспеть на берег прежде, чем мстители доберутся до Владычицы Льдов.

Дон Риего-и-Ордас пообещал не трогать Дарио, а Сандаварг и Шлейхер должны были за этим проследить. Но кто знает, чем все обернется на самом деле. Они ведь не в курсе, что юный табуит – давно не пленник, а королевский фаворит и, не исключено, отец будущей наследницы трона. Как отреагируют Убби и селадор, когда узнают эту шокирующую правду? Не пришибут ли они сами в сердцах Тамбурини после такого вероломного финта, который они могут счесть тяжким позором и предательством?

Лишь бы успеть, лишь бы только не опоздать!.. Эти страхи пульсировали у меня в голове с такой силой, что, казалось, еще чуть-чуть, и она расколется пополам. Спасти Дарио – или хотя бы уговорить друзей дать ему возможность оправдаться – могли лишь я, Малабонита и Сенатор. За последние дни мы многое успели передумать и, кажется, разгадали мотивы, двигавшие этим юношей, заключившим союз с убийцами своего отца и братьев по ордену. Зная, к чему одержимо стремился Дарио, вспомнив, на что он был готов пойти ради своей цели, мы поняли и его тактику. Ничего сложного в ней не оказалось. Но вот поймут ли ее разгоряченные боем Сандаварг и Шлейхер…

На пути к суше нам также пришлось поучаствовать в сражении. Правда, ничего героического мы не совершили. Все наши заслуги свелись к тому, что мы просто не дали себя утопить.

Около дюжины барахтающихся в холодной воде матросов завидели наш плот и, заорав то ли радостно, то ли злобно, поплыли к нему. Видимо, бедолаги настолько продрогли, что утратили всякую надежду доплыть до берега. Мы подарили им эту надежду, и мы же ее отняли. Не могли не отнять, потому что наш плотик не вместил бы ни одного лишнего пассажира.

Тут и пригодилось перезаряженное Гуго и захваченное нами с собой оружие. Отложив весла, мы разобрали его и предупредительными выстрелами по воде намекнули пловцам, что приближаться к нам смертельно опасно.

Намеки остались непонятыми – никто не остановился. Более того, в наш адрес полетели проклятья и угрозы, причем нешуточные. Неизвестно, за кого принимали нас матросы: за врагов или за бесчестных сослуживцев. Но в таком озверелом состоянии они запросто могли отыграться на нас за все свои страхи и обиды.

Удрать от матросов было невозможно. Близость плота придала им сил, а шифоньер, даже когда мы гребли что есть мочи, двигался по воде медленнее плывущего человека.

Пришлось отвечать на угрозы новыми выстрелами. На сей раз – прицельными.

Конечно, мы были не правы, но все-таки лучше быть неправым живым, чем правым утопленником. Лишь когда на волнах закачались, орошая их кровью, четыре нашпигованных пулями тела, и еще двое раненых пловцов заорали от боли, их товарищи развернулись и поплыли прочь, крича, чтобы мы не стреляли. Но мы и так уже не стреляли, поскольку израсходовали все боеприпасы. И хорошо, что незадачливые захватчики плота об этом не подозревали, а иначе, кто знает, не захотелось ли им взять у нас реванш.

На том наши сомнительные ратные подвиги и завершились. Велев Гуго держать на всякий случай разряженную винтовку на виду, мы вновь взялись за весла. И продолжили плаванье, попутно следя с замиранием сердца за финальным этапом береговой битвы.

Северяне врезались в строй охраны с таким грохотом, словно были не людьми, а каменной лавиной. Бегущий первым Сандаварг протаранил щитом левый фланг вражеской обороны, после чего к Убби подключились Шлейхер, Тунгахоп и его сквад. Пышущие еще не растраченной энергией, они вмиг сломили сопротивление вымотанных и израненных телохранителей. А кабальеро перешли в решительное наступление, взявшись теснить врага с правого фланга. Дарио, Владычица и ее свита, которых стража пыталась все это время тщетно увести с берега, оказались полностью прижатыми к воде. Больше отступать им было некуда, а их последние защитники гибли один за другим под ударами северян и гвардейцев.

Когда стражников осталось меньше, чем нападающих, и сражение переросло в обычную бойню, Владычица попыталась остановить ее, воззвав к дону Балтазару о милосердии. На плоту было не разобрать, что именно она ему кричала, но ее выразительная жестикуляция была понятна без слов. Однако упоенный близостью победы команданте не слышал – или не хотел слышать – призывы королевы. Он продолжал рубить, колоть и резать, собираясь остановиться, видимо, тогда, когда падет наземь последний сопротивляющийся враг…

Враг этот, заколотый одновременно несколькими шпагами и лишившийся головы от меча Шлейхера, рухнул к ногам мстителей незадолго до того, как мы подогнали плот к берегу. И когда наша троица наконец-то присоединилась к остальным, нас встретили довольно равнодушно. Так, словно мы никуда и не отлучались, а «Шайнберг» выбросился на мель исключительно благодаря молитвам команданте. Впрочем, такой прием нас не удивил и не обидел. Просто победителям было не до нас, ведь захваченные ими пленники вызывали куда больший интерес, нежели вернувшиеся в строй союзники.

Дону Риего-и-Ордасу не посчастливилось, в пешей атаке он потерял еще двух бойцов. Северяне не потеряли никого, отделавшись лишь легкими и плевыми для них ранениями. Выжившие в битве, залитые своей и чужой кровью бунтовщики стояли напротив пленников и молча переводили дух. Все они как будто дегустировали горький и соленый, но тем не менее пьянящий вкус победы и ждали, кто же первый выскажет по этому поводу свое мнение.

Шпаги кабальеро были обнажены. Северяне и Шлейхер также держали оружие наготове. Только в нем, кажется, уже отсутствовала необходимость. В свите королевы Юга помимо Дарио находилась дюжина слуг, но никто из них не рвался отдавать за нее жизнь. Все они, испуганно сжавшись и дрожа, столпились по левую руку от госпожи. Фаворит стоял справа от нее и держался столь же уверенно, как сама Королева. Во взоре Владычицы светилась подчеркнутая гордость. Горящие глаза Тамбурини выражали целый букет противоречивых эмоций, вот только гордиться ему на ум явно не приходило. Да и чем? Разве только своим нынешним статусом, но мы были последними людьми на свете, перед кем Дарио стал бы бахвалиться таким достижением.

Владычица старательно делала вид, что ей не о чем говорить с грязными бунтарями и убийцами вроде нас. Поэтому каждый бунтарь осознавал: тот, кто проронит сейчас первую фразу, может легко войти в историю. Но поскольку все мы еще толком не отдышались (я и Долорес после суматошной гребли были взмылены не меньше мстителей), эту историческую миссию взвалил на себя… Гуго де Бодье! Но не потому, что он преследовал какие-то амбиции, вовсе нет! Просто Сенатор был единственным из нас, кто в последние полчаса сидел без работы, и ему было проще всех собраться с мыслями.

– Мы все про тебя знаем, юноша! – обратился он к Дарио, поскольку говорить с его госпожой Гуго было попросту не о чем. – Можешь нам ничего не объяснять! Поэтому просто стой и слушай: все кончено! Чем бы ты ни занимался с этой… мадемуазель, какие бы планы с ней ни строил, ваши отношения лишены будущего! Я, мадам и мсье Проныры, а также мсье Сандаварг пришли исполнить волю твоего покойного отца и оградить тебя от необдуманных поступков! Собирайся! Скоро мы отплываем отсюда и возвращаемся в Атлантику. Туда, где тебе предстоит прожить долгую жизнь, наплодить кучу детей и умереть от старости, а не от яда в вине или предательского удара кинжалом в спину.

– О чем это таком ты болтаешь, толстяк, загрызи тебя пес? – угрожающе пробасил Убби, переводя взгляд с Тамбурини на нас. – Какие такие отношения и планы могут быть у нашего парня с Владычицей? Хотя… – Северянин нахмурился. – Возможно, мне показалось, но не наш ли это парень закрывал своим телом Владычицу во время обстрела?

– Вам это не показалось, господин Сандаварг, – отозвался дрожащим голосом Дарио. – Однако вы ничего не понимаете и ничего не знаете! Все гораздо сложнее, чем вы думаете! Вы даже не представляете, какую непоправимую ошибку допустили! Своей мелочной жаждой мести вы отняли у меня единственный шанс довести до конца дело ордена табуитов! А у планеты – возможно, единственный шанс избавиться от Вседержителей и возродиться в том виде, в каком человечество знало ее на протяжении тысячелетий!..

– Довольно! А теперь замолчите вы все! – подал наконец голос отдышавшийся дон Риего-и-Ордас. Он явно перегибал палку, разговаривая в таком тоне с Убби. Но тот, озадаченный словами Дарио, не обратил на грубость команданте внимания. – Потом разберетесь между собой, кто кому сорвал планы! А сейчас я сделаю то, за чем сюда прибыл! За чем именно, всем вам хорошо известно! И даже вам, госпожа Владычица, пусть я еще не посвящал вас в свои планы!

– Ну так посвятите, окажите такую любезность! – с нескрываемым презрением ответствовала королева Юга. – Или вы желаете казнить меня, не зачитав приговора? Вы, знаменитый на всю Атлантику поборник справедливости, кавалер ордена Закона и Порядка, обрекший на гибель всех своих людей и продавшийся на старости лет ордену табуитов!

Глаза команданте сверкнули, щека несколько раз нервно дернулась, а пальцы, что сжимали рукоять шпаги, побелели от напряжения. Но дон сдержал рвущийся наружу гнев, видимо, успокоив себя тем, что он все-таки победил и вот-вот поквитается с Владычицей за все свои лишения.

– Что ж, извольте выслушать то, о чем вы просите, – ответил сеньор Балтазар, придав голосу бесстрастный судейский тон. – Буду краток, поскольку не желаю испытывать ничье терпение, ведь я сюда приехал не спектакли устраивать, а взять лишь то, что вы мне задолжали!.. Итак, я – почетный кавалер ордена Закона и Порядка, которым меня наградила ваша мать… ваша более благородная и справедливая, нежели вы, мать, объявляю вас виновной в гибели пятнадцати моих compañeros. Тех пятнадцати кабальеро, каких вы незаслуженно казнили позорной смертью через повешенье на городской площади! За гибель остальных моих людей я сполна отвечу сам! Но не перед вами, поскольку с недавних пор вы мне не судья, а на Страшном суде и перед оставшимися в живых, стоящими здесь compañeros! Также я милостиво прощаю вам нанесенные мне оскорбления и выдвинутые против меня обвинения. Все до единого! Пускай этот грех останется на вашей совести, ведь по сравнению с убийством моих братьев – это сущие пустяки! Но за их жизни вы заплатите сполна! И вот вам мой окончательный и не подлежащий обжалованью вердикт: вы виновны и тоже приговариваетесь к смерти! Прямо здесь и сейчас! Жаль, не могу убить вас пятнадцать раз подряд, как вы того заслуживаете, но и одного раза будет вполне достаточно. Также обещаю, что убью вас быстро и без мучений, ведь я – кабальеро, а не живодер, как вы… Вам есть что сказать в свое оправдание, Владычица Льдов, или вы отказываетесь от последнего слова?

– Прошу вас, сеньор Балтазар, выслушайте меня! – взмолился Дарио, опередив продолжающую хранить невозмутимость королеву Юга. – Мне искренне жаль ваших людей и вашу пострадавшую репутацию. И я отлично вас понимаю, ведь совсем недавно я тоже потерял моего отца и многих моих братьев, а также лишился всего, чем дорожил в этом мире. Это тяжкая утрата, и в иной ситуации я не успокоился бы, пока не отомстил бы вам сполна или пока не погиб бы сам. Однако все сложилось так, что я не могу позволить себе идти на поводу своих эмоций. И более того, вынужден умолять вас последовать моему примеру. И если позволите мне объяснить суть моей просьбы, уверен, вы полностью со мной согласитесь!

– У тебя есть ровно минута на то, чтобы попытаться меня переубедить! – резко ответил команданте, оттирая шпагу платком от крови. Видимо, благородный кабальеро не желал казнить столь важную преступницу грязным оружием. – Так что изволь поторопиться! Время пошло!

– Спасибо, сеньор, я постараюсь… – Дарио судорожно сглотнул, помассировал дрожащими пальцами виски и, собравшись с мыслями, продолжил: – Дело в том, сеньор, что сегодня – тот день, когда и мои, и ваши личные обиды – мелочь по сравнению с тем, что должно здесь вскоре произойти! И тем более нельзя допустить, чтобы мои личные счеты с вами, а ваши – с королевой Юга, сорвали мой план. Он – это не просто попытка заткнуть очередную дырку, пробуренную в Земле Вседержителями! Поверьте, дон Балтазар, я знаю, о чем говорю! Возможно, именно здесь и сейчас состоится самое важное событие из тех, какие только случались с человечеством после вторжения Вседержителей! Владычица Льдов позволила мне ознакомиться с материалами о Старом и Новом Жерлах, какие вы, южане, собрали за все эти годы. Это потрясающая информация! И мне остается лишь горько сожалеть о том, что орден табуитов не получил от вас эти сведения хотя бы годом ранее. Ведь они, возможно, предотвратили бы войну между нами, позволили бы нам объединиться и сохранили бы сотни жизней… Но что сделано, то сделано. Историю вспять не повернешь и погибших не воскресишь. Ни ваших погибших, ни наших. Однако еще не поздно сделать так, чтобы их смерть не была напрасной! Пощадите Владычицу, сеньор, и позвольте нам провести атаку на Новое Жерло! Утолите жажду мщения тем, что жизнь королевы уже в ваших руках, и вы можете делать с ней все, что угодно. Разве вам – благородному дону – этого недостаточно? Разве вас, как благородного, здравомыслящего человека не волнует судьба нашей планеты? Ведь, возможно…

– Слишком много «возможно», юноша! Слишком много высокопарных слов и призывов к милосердию, каких я на своем веку наслушался столько, что и не счесть, – перебил его дон Риего-и-Ордас, покачав головой. Затем прищурил один глаз и, обратив клинок к солнцу, оценил, как свет играет на очищенной до блеска стали. – Твое время истекло! Что бы ты ни изучил, это лишь теории и домыслы, поскольку наши разведчики никогда не видели Жерла вблизи. Зато я вижу сейчас своего злейшего врага во плоти прямо перед собой. И знаю, что он не дарует мне пощады, даже если я откажусь от мести и проявлю к нему благородство. Казнив с позором моих людей – и своих некогда вернейших слуг! – Владычица доказала всему миру, что она недостойна править нами. Отомстив за compañeros и убив Владычицу, я подниму своих сторонников по всему Югу и верну ему настоящую, справедливую власть. И как только это произойдет, добро пожаловать, юноша, ко мне со своими идеями и планами по спасению человечества. Очень даже вероятно, что я тоже не откажу тебе в помощи. Но пока, извини, мне некогда выслушивать твои теории и заниматься ими. Сейчас у меня полным-полно других, более неотложных и важных дел… А теперь отойди с моего пути и не мешай! Раз Владычице нечего сказать нам в свое оправдание, значит, наш разговор окончен, и я готов привести приговор в исполнение!

И он шагнул навстречу королеве Юга. Ее лицо обратилось в камень, а глаза остекленели, но она не сдвинулась с места и даже не дрогнула. Чего нельзя сказать о ее свите и Тамбурини, хотя команданте никому из них не угрожал. Слуги отшатнулись, женщины запричитали, а мужчины попытались робко поддержать фаворита, но на их вялое блеянье кабальеро было подавно начхать. Дарио повел себя храбрее. Несмотря на предостережение дона Балтазара не стоять у него на пути, незадачливый спаситель мира шагнул-таки ему наперерез. Правда, вид у Тамбурини был при этом отнюдь не геройский. Он походил сейчас на запуганную собаку, что ожидает хозяйского пинка, но все равно осмеливается скалить зубы.

– Прошу вас, сеньор, одумайтесь! – вновь взмолился он, возвысив голос. – Поверьте, вы совершаете огромную ошибку!..

Мы напряглись в ожидании непоправимого – шпага команданте была нацелена Дарио точно в грудь. Но палач продолжал держать данное нам слово и не проткнул нашего друга насквозь, даже когда тот проявил немыслимую дерзость: ослушался прямого распоряжения главного кабальеро.

– А ну прочь с дороги, щенок! – процедил он и отстранил Тамбурини предплечьем покалеченной руки. Дарио был крепкий парень, и оттолкнуть его так легко вряд ли вышло бы. Но дона Риего-и-Ордаса переполнял праведный гнев, который и придавал ему сил.

Фаворит больше не сопротивлялся и не стал повторно задерживать палача. Отступив на шаг, Тамбурини еще больше сжался и поднял руки, заслоняясь от команданте, хотя тот вроде бы не намеревался его бить.

Чтобы обагрить кровью Владычицы клинок, дону Балтазару осталось сделать всего три шага. Все обвинения были предъявлены, все слова высказаны. Команданте считал излишним сопровождать казнь каким-либо патетическим выкриком или проклятьем. Он весь подобрался и вскинул отведенную для удара руку со шпагой, планируя разделаться с жертвой одним точным уколом в сердце…

Но тут стряслось такое, чего не ожидал никто, включая нашу, готовую, казалось бы, ко всему, троицу.

Дарио так и продолжал заслоняться руками, будто всерьез боялся, что дон Балтазар вдруг вернется и отвесит ему вдогонку оплеуху… Так, по крайней мере, можно было подумать, глядя на него. Но на Тамбурини в эти секунды никто, кроме меня, не глядел. Все в нетерпении ожидали, когда палач приведет приговор в исполнение. Мне тоже не пришло бы сейчас на ум смотреть на фаворита, да только он находился между мной и команданте, поэтому я просто не мог не замечать эту помеху…

…И я, похоже, был единственным, кто не проморгал, когда в руке у Дарио появился кинжал.

Чего я хотел добиться, когда заорал во весь голос? Образумить рехнувшегося Тамбурини? Предостеречь дона Риего-и-Ордаса? Или просто выпустить наружу охвативший меня страх? Что толку гадать, если в итоге я не добился ни одной из этих целей. Дарио ударил кинжалом команданте прежде, чем тот вонзил шпагу в королеву Юга, после чего меня захлестнул настоящий ужас. Такой, от которого я буквально подавился собственным криком.

Выхваченный фаворитом из-за пазухи клинок угодил палачу в левую подключичную впадину, как раз в неприкрытое кирасой место. Ударив, Дарио тут же вырвал кинжал из раны. Да не просто вырвал, а, потянув рукоять вбок, расширил порез так, что рассек противнику не только подключичную артерию, но и сонную. Это был удар, сделанный уже не испуганным, дрожащим юношей, а настоящим табуитом. Сделанный по всем правилам – так, как его обучали когда-то на тренировках наставники ордена.

До того, как колени дона Балтазара подкосились и он рухнул на камни, его бешено колотящееся сердце вытолкнуло из раны не меньше дюжины ярко-алых струй крови. В последний момент защитный инстинкт воина заставил команданте развернуться лицом к смертельной угрозе и контратаковать ее. Однако легендарная шпага, что всегда разила врагов без промаха и наповал, на сей раз угодила в пустоту. Дарио уже не оказалось на том месте. Нанеся свой коварный удар, он тут же отскочил как можно дальше, и смертельно раненный противник не смог до него дотянуться.

Команданте легко исправил бы свою оплошность, но на второй укол у него уже не хватило сил. С каждым толчком сердца он терял много крови, и потому вместо очередного выпада споткнулся и грохнулся на колени. А когда, зажав покалеченной рукой фонтанирующую кровью рану, попытался встать, вместо этого лишь повалился ниц. И все равно продолжал тянуться слабеющей рукой со шпагой в сторону недосягаемого противника.

Подняться дону Риего-и-Ордасу было уже не суждено. Пребывая в оторопи, все мы расширенными от ужаса глазами пронаблюдали, как взор командира Кавалькады затуманился, тело, содрогнувшись в последних конвульсиях, обмякло, и он испустил дух. Но прежде, чем команданте уткнулся лицом в орошенную собственной кровью землю, в наступившей вокруг звенящей тишине отчетливо прозвучали его последние слова:

– Возможно, ты все-таки прав, щенок!.. Дай бог, чтобы ты… был прав, а я… ошибался… Viva la… Cabalgata!..