Часть 4
За гранью бездны

Чем ближе «Шайнберг» подходил к Новому Жерлу, тем активнее на корабле бурлила жизнь.

Оживление началось за сутки до прибытия к намеченному берегу, и с каждым часом суета на борту только нарастала. То здесь, то там проводились финальные подготовительные учения. Пронзительно свистели боцманские свистки. Топая ботинками по трапам, сновали взмыленные матросы. Срывая голос, раздавали приказы офицеры. Гудели поворотные и заряжающие механизмы тяжелых катапульт. Грохотали, открываясь и закрываясь, люки. Скрипели тросы лебедок и подъемных кранов. Бряцало проходящее предбоевую проверку оружие. Горнисты созывали на построение то одно, то другое подразделение… Лишь колокол продолжал по-прежнему исправно отбивать склянки. Но его, кажется, никто не слушал, ибо жизнь на корабле подчинялась теперь иному расписанию.

Нас – заштатных работников метлы и швабры – вся эта суета вроде бы не касалась. Однако не тут-то было! Механики вкалывали в прежнем ритме, но такелажники, безостановочно извлекающие из трюма грузы, оставляли после себя больше грязи и мусора, чем обычно. Равно как бегающие по нижним палубам матросы. Их ботинки затаптывали пол прежде, чем тот успевал высохнуть после предыдущей уборки.

Оставив на время и так отдраенное им на совесть моторное отделение, Гуго метался между мной и Малабонитой, приходя на помощь тому из нас, кто начинал не справляться с работой. Орудуя швабрами, мы с Сенатором стали свидетелями того, как через палубный люк из носового трюма были переправлены наверх ящики с «би-джи»-снарядами. К нашему контейнеру такелажники пока не притрагивались – значит, его извлекут на свет, когда судно встанет на якорь у берега. Разумная предосторожность. По мере приближения к Новому Жерлу росла вероятность нарваться на летучий корабль Вседержителей, и держать «черную грязь» на виду было бы слишком рискованно.

«Шайнберг» полным ходом шел к цели, но готовился он не к тому, что его на самом деле ожидало. Чтобы предотвратить нависшую над кораблем беду, Ферреро требовалось сделать сущую мелочь: вышвырнуть за борт спасенных им три дня назад лоцманов. Но ни капитан, ни прочие члены команды даже не подозревали, что трудолюбивые, покладистые и безобидные на вид рыбаки угрожают его вооруженному до зубов, несокрушимому кораблю…

С Дарио мы так и не встретились. Он обитал в апартаментах на верхних палубах, а нам не разрешалось подниматься даже на главную. Впрочем, мы и не искали с ним встречи. После выведанных Малабонитой сногсшибательных новостей ни к чему хорошему это не привело бы. Даже если новый фаворит Владычицы все еще считал себя нашим другом – а мы надеялись, что так оно и есть, – Тамбурини понял бы, что без помощи дона Балтазара мы бы сюда не проникли. И раз здесь напрямую замешан беглый команданте, значит, на уме у нас не только спасение Дарио, а еще какое-нибудь злодейство. Конечно, нам самим вряд ли хватит силенок убить Владычицу, но мы можем поспособствовать ее врагам проникнуть на «Шайнберг».

И что предпринял бы нынешний Дарио, разгадав наши замыслы? Особенно если они с Владычицей уже зачали будущую наследницу королевского трона?

Тамбурини мог поступить в этом случае по-разному, но он точно не даст нашим планам воплотиться в жизнь. Но как? Просто попросит нас отказаться от задуманного? Но наше бездействие в лучшем случае срывало нападение Кавалькады и северян на «Шайнберг». В худшем – обрекало всех их на гибель, если они все равно не откажутся от атаки и бросятся грудью на баллестирады южан. А дон Балтазар, Убби и их соратники могут на это решиться, ибо что им еще останется? Позади у них – эскадра адмирала Дирбонта, впереди – Жерло, а с берега им угрожает Владычица.

Нам угрожает все то же самое, ведь насколько бы Дарио ни сблизился с королевой, он не защитит нас от ее гнева. Она никогда не простит нам разгром Ведра, освобождение дона Риего-и-Ордаса, а также былые прегрешения, за какие я в Ведре и очутился.

Захватив поврежденный корабль и убив Владычицу до подхода сухопутной армии, кабальеро, северяне, мы и Дарио можем успеть скрыться отсюда по воде на шлюпках, только нас и видели. Вот почему мы решили не отступать от нашего плана, какие бы при этом планы на будущее ни строил сегодня Тамбурини. Дон Балтазар пощадит его, а мы, если потребуется, увезем его отсюда силой. Даже свяжем, если иначе никак. А потом доберемся до «Гольфстрима» и двинем прямиком на север. Главное, успеть достичь Фолклендского разлома до того, как эскадра Дирбонта возвратится и снова рассредоточится вдоль границы. А пока ее охраняют лишь немногочисленные патрули, у нас будет шанс прорваться с боем через какую-нибудь переправу и вернуться домой, в Атлантику.

Как вообще Дарио угораздило стать тем, кем он сегодня стал? Данная загадка все время не давала мне покоя. Однозначно, это было связано с контейнером табуитов. Вот только что сказал бы Тамбурини-старший, чью гибель Дарио так горько оплакивал, и дело которого поклялся довести до конца, узнай гранд-селадор, до чего докатился его сын? Вопрос интересный, но он должен волновать самого Тамбурини-младшего, а не нас. У нас сегодня и без того забот полон рот, чтобы раздумывать над этой морально-этической проблемой. А тем более не зная всех обстоятельств, которые ей предшествовали.

Отслеживать курс мы могли лишь через иллюминаторы нижних палуб. Этим занималась между делом работающая там Малабонита, поскольку на трюмном уровне было трудно определить, поворачивает «Шайнберг» к берегу или нет. А не определив это, мы проморгаем момент, когда нам вступать в игру, и запорем таким образом результат всей нашей многодневной подготовки.

Первым сигналом готовности для нас стал Столп. Тот самый, какой, по словам дона Балтазара, возвышался километрах в двадцати к югу от Нового Жерла. Размытый силуэт подпирающей небеса громадины обозначился там, где мы и рассчитывали не сегодня завтра ее увидеть. Случилось это на закате третьего дня нашего плаванья. А вскоре Малабонита узрела и второе знамение – холодное синее зарево, исходившее от земли в той же стороне, где наблюдался Столп.

Невидимое днем, в сумерках зарево полыхало зловещей стеной и намекало, что человеку приближаться к ней решительно противопоказано. С верхних палуб стена света, наверное, выглядела еще грандиознее, но матросы сохраняли спокойствие. Судя по всему, их загодя предупредили, что в том районе Вседержители ведут какие-то работы, поэтому ночная иллюминация никого и не удивила.

Появление четких ориентиров позволило определить: двигаясь с нынешней скоростью, «Шайнберг» достигнет места назначения на рассвете. Все, что нам вскоре потребуется, мы уже подготовили и теперь пребывали в ожидании, когда капитан Ферреро сбросит скорость и возьмет курс на берег.

У проведших день в ученьях, трудах и иных заботах матросов был ранний отбой, поскольку подъем назавтра планировался спозаранку. Нам отдых требовался ничуть не меньше. Не желая бесчинствовать с отяжелевшими от недосыпа головами и слипающимися глазами, мы заставили себя заснуть и проснуться вместе с командой. Ее подняли, накормили завтраком и разогнали по боевым постам перед рассветом. И едва сумерки рассеялись, стало наконец-то возможно окинуть взором будущий театр военных действий.

Мы с Гуго не устояли перед искушением и поднялись к Малабоните, чтобы тоже взглянуть на побережье.

К этому моменту стал хорошо виден не только Столп, но и Новое Жерло. Снаружи оно во многом напоминало Кровавый кратер, только в масштабе примерно десять к одному. Саму уходящую вглубь земных недр дыру мы отсюда не видели. Мешал возведенный вокруг нее высокий крутой вал – та самая дамба, защищающая строительство от преждевременного прорыва озерных вод. На склонах вала и у его подножия располагалось множество разновеликих и сложных конструкций, выстроенных, по земным меркам, в полном беспорядке. Многие из них вовсе являли собой иностальную абстракцию: угловатые, несимметричные корпуса без окон и дверей; решетчатые опоры, на которые ничто не опиралось; арки, стоящие там, где не было ни проходов, ни проездов; запутанные коммуникации, непонятно откуда и куда ведущие и что транспортирующие; сложные, многоярусные леса, возведенные вокруг примитивных объектов или прямо на пустом месте…

Разведчики южан также не обнаружили в нагромождении здешних построек какую-либо систематичность. Разве что назначение одинаковых тумб-излучателей стало с недавних пор понятно и нам, и Владычице. Эти бочкообразные башни, чьи вершины располагались примерно вровень с верхней палубой танкера-водовоза, торчали далековато от светового барьера. И вроде бы не были с ним как-то связаны. Но, догадавшись, для чего они нужны, можно было присмотреться и обнаружить, что все излучатели отстоят на одинаковом расстоянии от охранного периметра и друг от друга. Что служило еще одним красноречивым свидетельством в пользу нашей теории.

В лучах утреннего солнца свечение заслона было почти неразличимым. Все находящиеся за ним объекты были видны будто через синеватое, но чистое стекло. Изредка то здесь, то там какие-нибудь из них приходили в движение: поворачивались к нам другим боком, наклонялись, меняли очертания, вытягивались вверх, зарывались в грунт, перемещались на новое место или менялись местами с соседними объектами. Нечто подобное можно заметить, если долго смотреть на Столп. В его оболочке, состоящей из плотно подогнанных друг к другу неодинаковых деталей, идут похожие механические преобразования. А отваливающиеся при этом иносталь и ДБВ давно служат землянам строительным сырьем. Подвижные конструкции, что окружали Жерло, перемещались чаще и быстрее. Причиной тому, судя по всему, служили более высокие темпы строительства циклопического колодца, чьих создателей мы пока не замечали. Но им и не было нужды руководить процессом на месте. Вседержители могли запросто повелевать своей техникой на расстоянии, с вершины Столпа, так же, как повелевали они вактами.

Бегло изучив в иллюминатор обстановку, мы с де Бодье вернулись на свои посты. И стали дожидаться, когда Малабонита прибежит к нам и скажет, что хватит ломать комедию и пора переквалифицироваться из уборщиков в диверсанты. Ей предстояло донести до нас последнюю информацию: сколько, по ее прикидкам, километров осталось до предполагаемой якорной стоянки. Прочие условия задачи – когда корабль замедлит ход и повернет к берегу, – мы могли определить и из трюма, руководствуясь лишь собственным чутьем.

Оно известило нас об этом довольно скоро. Гул в моторном отделении стал стихать, обороты винтов – падать, а «Шайнберг» – медленно, но уверенно забирать вправо. Толковать этот маневр как-то иначе было нельзя. Наше плаванье на юг подходило к концу, но лишь одна богиня Авось ведала, каким будет для нас тот конец: удачным или провальным.

– Ну что, mon ami, вы готовы? – в последний раз поинтересовался я у Сенатора, когда мы опять встретились у одного из служебных трапов. По нему с минуты на минуту должна была сбежать и присоединиться к нам Малабонита. – Учтите: как только мы это сделаем, дороги назад уже не будет.

– Я готов, мсье шкипер, – отозвался де Бодье, отставляя метлу и вынимая из кармана украденный у механиков гаечный ключ. – Однако позвольте с вами не согласиться. Дорога назад закрылась для нас гораздо раньше – когда мы поднялись на борт этого судна. Спасибо, конечно, вам за предупреждение, вот только оно слишком запоздало.

– Прекрасно, что вы полны решимости, – порадовался я за самого миролюбивого члена нашего небольшого отряда и вытащил из-за пазухи такой же ключ. – Что ж, тогда начнем, не будем мешкать…

– До берега, на который указал команданте, километров восемь или девять, – сообщила запыхавшаяся Малабонита. Она нашла нас в условленном месте – возле раздаточного узла, приводящего в действие заряжающие системы орудий правого борта. Это был один из ключевых механизмов, что располагался за пределами моторного отделения и который можно было незаметно вывести из строя. – Это побережье – единственное в округе, где можно выбросить груз, так что вряд ли я ошиблась.

– Отлично, – подытожил я, не отрываясь от работы. Мы с Гуго уже выкручивали болты из крышки раздаточной коробки. – Значит, на все про все у нас есть десять-пятнадцать минут. Теперь гляди по сторонам, Моя Радость, и свисти, если появятся такелажники. Только их нам сейчас не хватало для полного счастья!

Нужная нам крышка была величиной с большой поднос и удерживалась множеством крепежных болтов. Но проблем с ними не возникло. За минувшие сутки мы с Сенатором, проходя мимо этого узла, всякий раз ослабляли на крышке по болту, пока поблизости никого не было. Ослабляли, разумеется, не до конца, а для того, чтобы только убедиться, все ли они смогут быть выкручены завтра быстро и без задержек.

Такелажникам было некогда шататься по трюму – все они дежурили сейчас у кранов и на погрузочных площадках. Никто не потревожил нас при открытии коробки и не увидел, что последовало затем. Вытащив из-под нее тяжелую шестерню, какую я принес сюда в ведре с грязной водой из отсека с запчастями и припрятал до поры до времени, я приказал товарищам отойти и спрятаться за контейнерный штабель. А потом швырнул шестерню внутрь коробки – туда, где вращались другие шестерни, что были крупнее и тяжелее моей. Сам же я, не медля, отпрыгнул в сторону и метнулся к укрытию Долорес и Гуго.

Прежде чем я там очутился, меня настиг грохот мощного металлического удара. Его-то я и опасался. Если заклиненный на полном ходу агрегат разорвет на куски, они разлетятся вокруг, словно шрапнель… На наше счастье, корпус узла был достаточно прочен, чтобы выдержать такую экстремальную поломку. Шестерни в нем вырвало вместе с валами, и те раскололи коробку сразу в нескольких местах. Однако все ограничилось лишь этими трещинами и хлынувшим из них маслом. Механизм и приводимая им в движение система передаточных валов остановились. А вместе с ними остановились турели и зарядные лебедки у половины катапульт, угрожавших Кавалькаде и северянам.

Мы одержали первую маленькую победу, но раздаточный узел был уничтожен нами совсем по другой причине.

Дальнейшее было в принципе предсказуемо. Выбежавший на грохот из моторного отделения один из механиков увидел, что стряслось, схватился в испуге за голову и умчался обратно, за подмогой. То есть за другими механиками и ремонтниками, которые могли оставить сейчас свои посты. Но даже стольких пар рук не хватит для быстрого устранения такой серьезной поломки. Чтобы перевести катапульты на ручное управление, их механизмы следует сначала отсоединить от трансмиссии. На что уйдет не меньше четверти часа, и то по самым оптимистичным оценкам.

Вряд ли механики определят, что произошла именно диверсия, и поднимут тревогу. Среди груды искореженных шестерен трудно найти лишнюю – кто их там будет считать, – а выкрученные болты мы после снятия крышки ввернули обратно. Саму же крышку отбросили подальше, чтобы казалось, будто ее сорвало при ударе. Конечно, едва ее разыщут неповрежденной, злодеяние сразу раскроется. Но когда это случится, уже и так станет ясно, кто мы такие.

Когда бригада ремонтников с Раймондом во главе выбежала к месту аварии, мы в это время спешили к ним в моторное отделение. Только не навстречу, а окружным путем – перебежками от одного штабеля контейнеров к другому. А достигнув кормового отсека, проникли в него и закрыли за собой дверь. И не просто, а намертво – блокировали на ней запорное колесо увесистым ломом, что был снят нами в трюме с инструментального стенда такелажников. Вернее, дверь запирал один де Бодье. Мы же с Малабонитой в это время занимались иной работой – устраняли с дороги механиков, что остались на своих постах и могли оказать нам сопротивление.

Их было всего трое. Немного, по сравнению с прежним количеством. Но все равно без нахрапа с тремя молодыми, крепкими матросами было не справиться. Участие в драке де Бодье категорически исключалось. Если вдруг его отправят в нокаут или того хуже – покалечат, – пиши пропало. Без Сенатора, который изучил тут все рычаги и механизмы, нам вдвоем с Долорес ни за что не обуздать плавучую махину. Да еще управляя ею вслепую, прямо из моторного отделения.

Помимо ломов в арсенале такелажников имелись более легкие монтировки. Их мы тоже позаимствовали с инструментального стенда, поскольку на одни лишь наши кулаки надежды не было. Не сказать, чтобы монтировка в руке повысила мой боевой дух, но без нее я ощущал бы себя уже не так воинственно.

Гуго подсказал нам, где в моторном отделении оборудованы посты, которые нельзя покидать ни при каких условиях. И первый такой пост находился неподалеку от входа. Это был узел связи – площадка, куда сходились трубы коммуникаторов со всего отсека и куда также был подведен коммуникатор для переговоров с капитаном. Получив от капитанского связиста приказ, связист-механик сначала бил в специальный гонг нужное количество раз – в зависимости от того, на какой пост этот приказ будет перенаправлен. А уже затем, когда пост был весь внимание, связист припадал к одному из раструбов и передавал команду на словах. После чего ждал отзыва и докладывал в главный раструб о том, что приказ исполняется.

В таком шуме бедолаге-связисту приходилось орать во всю глотку. Именно этим он и занимался, рапортуя о неполадке, когда я подскочил к нему сзади. И, с разбегу толкнув его в затылок, шарахнул крикуна лбом о край иностального раструба. Доклад оборвался на полуслове гулким «Бум-м-м-м!», а не успевший ничего понять докладчик закатил глаза и свалился ничком на площадку.

Можно было ошарашить его и монтировкой. Но я не желал проламывать голову невиновному человеку, когда имелся более гуманный способ разделаться с ним.

Тем временем прошмыгнувшая мимо поста связи Малабонита выбрала себе жертву, находящуюся в самом дальнем углу. Ею оказался оператор узла отбора мощности – системы, что распределяла часть энергии ДБВ на вспомогательные механизмы, вроде подъемных кранов, транспортеров, грузовых лифтов или все тех же катапульт. А пока Моя Воинственная Радость бежала к цели, я схватился со вторым противником – механиком, дежурившим у пульта, откуда регулировалось вращение корабельных винтов.

Пульт этот располагался по соседству с узлом связи, что было и хорошо, и плохо. Хорошо, поскольку я смог атаковать механика безостановочно, перепрыгнув через перила площадки и в два прыжка очутившись возле него. Плохо же то, что он успел заметить, как я вырубил связиста, и потому мне не удалось застать этого матроса врасплох.

Теперь без монтировки было не обойтись, и о гуманизме пришлось забыть напрочь. Я метнулся к механику, а он подскочил к пульту, шустро отцепил от него какой-то съемный рычаг и изловчился отбить им мой ломик, что метил противнику в темечко.

Противник был крупнее меня и в стычке лицом к лицу имел явное преимущество. Однако, несмотря на хорошую реакцию, он еще не сориентировался в происходящем и таращился на меня растерянными глазами. Так, словно бы ждал, что сейчас я рассмеюсь и признаюсь, что на самом деле это все понарошку: «Ай, молодец! Хотел вот тебя разыграть, но ты парень не промах!»

Если механик всерьез рассвирепеет, станет наносить удар за ударом, он быстро сломит мое сопротивление. А потом припрет к чему-нибудь лопатками (теснота в отсеке не благоприятствовала здесь дракам, а тем паче с оружием) и забьет меня до смерти. Поэтому я отринул смятение и, пока враг не опомнился, сам обрушил на него шквал ударов, взявшись теснить его к пульту.

Будь матрос профессиональным воином, вроде Сандаварга, он защищался бы грамотно: парировал бы бьющую наотмашь монтировку фехтовальным приемом и тут же решительно контратаковал. Но механики «Шайнберга» были такими же профанами в рукопашном бою, как я. И этот противник защищался так, как подсказывали ему инстинкты.

Вжав голову в плечи, он отражал мои удары простейшим из всех способов: ухватил рычаг обеими руками за концы и подставлял его навстречу ломику. Но подставлял, надо отметить, ловко. Я то и дело менял угол атаки – предел моей тактической мысли, – но каждый раз монтировка звенела о металл, а не радовала меня хрустом сломанной вражеской кости.

Нет, так дело не пойдет! Надо срочно менять тактику, пока противник предсказуем. Ведь я тоже веду себя предсказуемо и тоже наверняка навожу противника на мысль о смене тактики.

Растерянность на лице матроса быстро сменялась яростью, но я не дал ей выплеснуться наружу. Притворившись, что делаю очередной выпад, я заставил противника поставить верхний блок. Но вместо того, чтобы звякнуть металлом о металл, я внезапно придержал монтировку и, отклонив траекторию удара, врезал не по центру рычага, а по его краю. Аккурат по тому месту, где его сжимали вражеские пальцы.

Придержанный удар получился ослабленным, но сломать механику пальцы мне удалось. Он вскрикнул от боли, инстинктивно отдернул руку и, отпустив конец рычага, тут же ткнул им меня, будто шпагой. Это было что-то новенькое! Вот только против моей старой тактики подобная контратака оказалась неэффективной. Штырь угодил мне в грудь, и это тоже было чертовски больно. Но нанесенный в суматохе тычок разве что наградил меня кровоподтеком, и только. Я отпрянул назад, но мой ломик уже летел вниз, и на сей раз удар был сделан с полноценным, мощным замахом.

Ключица противника хрустнула, он выронил штырь, и его рука повисла, словно плеть. Матрос ударился в крик и попытался защититься другой рукой, но в итоге заработал третий перелом – на сей раз предплечья. После чего беспомощно повалился на колени и взмолился:

– Хватит! Постойте! Хватит!..

Пропущенный мной удар сильно меня разъярил. Но все же моя ярость не шла в сравнение с яростью северян, и мои уши во время битвы были открыты мольбам о пощаде. Особенно если о ней молил человек, которого я сам вынудил взять в руки оружие и защищаться.

Толкнув калеку ногой в грудь, я опрокинул его на спину, затем оттащил за шиворот подальше от пульта и, прижав ему голову с-образным концом монтировки к полу, пригрозил:

– Лежать, не двигаться! Сойдешь с этого места хоть на шаг – размозжу башку без разговоров!

– Хорошо, хорошо! Я все понял, клянусь! – закивал матрос, будучи не в силах пошевелить ни одной рукой. Для нас он больше не представлял угрозы. Терзающая его боль и тугие рычаги, к каким он не мог даже прикоснуться, не говоря о том, чтобы их переключить, гарантировали, что этот раненый не устроит у меня за спиной подлянку.

Оставив его стонать и корчится в муках, я проверил напоследок, что он не дотянется ногами до каких-нибудь переключателей, и поспешил к Долорес. Мимоходом глянул, как обстоят дела у Гуго. Он уже закрутил до упора запорное дверное колесо и теперь пристраивал в нем лом так, чтобы никто не отпер дверь снаружи. В нее еще не ломились, но как только убежавшие механики поймут, что в моторном отделении творится неладное, они попытаются взять нас штурмом. Не забыв, само собой, призвать себе подмогу.

Но пока подмога требовалась не механикам, а Малабоните, у которой также не получилось с ходу разобраться с противником.

К радости Моей Радости, я поспел к ней своевременно. Тогда, когда оператор сбил ее с ног и, приперев коленом к полу, пытался ухватить за горло. Что у механика пока не получалось – дебоширка отчаянно извивалась, отмахивалась и отбрыкивалась. Дабы ее угомонить, другой рукой механик шарил наугад по ближайшему стеллажу, ища какое-нибудь оружие. И нашел бы вскорости, потому что на том стеллаже было разбросано много инструментов. А выбитая из рук Малабониты монтировка как назло валялась от нее слишком далеко…

Как же Долорес угодила в столь незавидное положение?

Оператор не сидел на месте и заметил уборщицу еще на подходе. Она не стала поспешно прятать монтировку за спину – это выглядело бы чересчур подозрительно. Вместо этого Малабонита приветливо помахала рукой, улыбнулась и спросила, куда можно положить найденный ею в трюме ломик. Но матрос оказался не настолько доверчив, чтобы на такое клюнуть. И не проморгал момент, когда этот ломик обрушился ему на голову.

Оператор увернулся, а потом изловчился и выбил монтировку из рук взбесившейся рыбачки. Рыбачка, впрочем, тоже не пожелала, чтобы ее били по голове. И дотянулась кулаками до лица противника прежде, чем тот пустил в ход свои. А затем фурией набросилась на него, осатанело молотя его руками и ногами. Что она в принципе умела делать неплохо, но матрос – вот незадача! – тоже мог за себя постоять.

Пока я на главном пульте устраивал фехтование на ломиках, Долорес и оператор дубасили друг друга без оружия. Быстрая победа Моей Радости уже не светила, а когда противник ловкой контратакой швырнул ее на лопатки, ей и вовсе пришлось туго… Если бы, разумеется, не я, нагрянувший к ним полминуты спустя и при оружии…

Рука матроса почти дотянулась до молотка, и это меня жутко нервировало. До сей поры ни у кого не хватало наглости избивать моих жен в моем присутствии, а тем более молотками! Допустить такое я не мог, пусть даже Долорес сама на это напросилась, первой решив проломить вражеский череп.

Насев на противницу, оператор загородил ее от меня, что в данном случае играло мне на руку. Не добегая до них, я размахнулся и запустил монтировку в механика. Промахнуться с такого расстояния мог разве что Гуго, но не я. Попасть невзначай в Долорес было сложно. Ее враг сидел ко мне спиной и, не замечая угрозы, не мог от нее уклониться.

Просвистев по воздуху, ломик плашмя шибанул оператора по хребту. Атака выдалась бы успешнее, угоди мое оружие в цель заостренным концом. Оно не проткнуло бы его тело, но запросто раздробило бы врагу кость. Увы, я не был экспертом в метании монтировок, так что пришлось довольствоваться тем, что получилось.

Впрочем, для спасения Малабониты хватило и этого. Удар в спину стал для матроса полной неожиданностью и уронил его вперед. Всплеснув руками, он слетел с жертвы и растянулся на полу. Ощутив свободу, Долорес рванулась из последних сил и вскочила на ноги, в то время как ее несостоявшийся палач, бранясь, еще только вставал на колени. Делал он это, превозмогая боль, поскольку осознавал: раз нападавших стало двое, отбиться от них, лежа на полу, не выйдет.

Малабонита в один прыжок очутилась рядом с механиком, ухватила его за волосы и так наподдала ему коленом в лицо, что он отлетел назад и грохнулся навзничь. Наверняка его ушибленной ломиком спине пришлось при этом несладко. Только вряд ли матрос это почувствовал, потому что лишился сознания еще до того, как коснулся лопатками пола.

– Caramba! Почему так долго?! – Поняв, что враг повержен, Долорес выплеснула нерастраченную ярость на меня. – Мне тут едва шею не свернули, а его где-то носит!

– Думаешь, у тебя одной были проблемы? – огрызнулся я, потерев ушибленную штырем грудь. И обернувшись к выходу, прокричал: – Мсье Сенатор! Вы закончили или нет?! Поспешите, прошу вас, время не ждет!

– У меня все готово, мсье шкипер! – откликнулся разобравшийся с дверью Сенатор. – Скорее идите сюда, я вам объясню, что нужно сделать!..

Три пары рук для управления кораблем не требовались. Поэтому Малабоните было поручено связать чем-нибудь оглушенных механиков на случай, если они очнутся раньше времени. А потом оттащить их в такое место, где им ничего бы не угрожало. Судьба прочих обитателей «Шайнберга», кроме Дарио, волновала нас меньше. Все они сейчас бодрствовали и могли в минуту опасности о себе позаботиться, а вот жертвы нашего нападения – нет. Они и так достаточно от нас натерпелись, и мы могли в качестве извинений оказать им услугу. Тем более что в ближайшие минуты Долорес все равно будет нечем заняться.

Первым делом следовало разобщить капитанский мостик и поворотные лопасти судна, отсоединив от них рулевую трансмиссию. После этого «Шайнберг» станет подчиняться уже не Ферреро, а исключительно нам.

Изменять вручную курс корабля можно было не только с мостика, но и из моторного отсека. Это делалось посредством двух больших маховиков, связанных с лопастями напрямую. Но воспользоваться аварийной системой удастся лишь в том случае, если полностью отключить основную.

Это требовало куда меньших усилий, чем выведение из строя раздаточного узла. На сей раз нам даже не пришлось ничего ломать. На главном редукторе, через который штурвальная трансмиссия заставляла обе рулевые лопасти работать синхронно, имелся рычаг-переключатель. Выбив из него кувалдой блокировочный стопор, мы с Сенатором навалились на рычаг и, выжав его в противоположную сторону до упора, перевели рулевое управление на себя. После чего вбили стопор обратно и поспешили к маховикам.

Синхронизатора, что позволял бы одному человеку крутить сразу оба маховика, здесь не имелось. Слишком огромными были лопасти и слишком большая на них ложилась нагрузка при движении судна, чтобы кто-то сумел управиться с ними в одиночку. Даже вращая один маховик, я прилагал к нему столько усилий, словно поднимал ручной лебедкой каменную глыбу весом в полцентнера. Вдобавок мне и де Бодье приходилось следить, чтобы мы не обгоняли друг друга. Потому что иначе мы собьем регулировку лопастей и сделаем судно полностью неуправляемым.

– По грубым прикидкам, мы сближаемся с берегом примерно под углом в пятнадцать-двадцать градусов, – пояснил Сенатор нашу дальнейшую стратегию. – Нам с вами, мсье Проныра, нужно изменить курс «Шайнберга» так, чтобы этот угол составил градусов пятьдесят пять или шестьдесят. Тогда мы, во-первых, сократим себе путь до побережья, а во-вторых, выскочим на мелководье как можно дальше. Что, сами понимаете, облегчит задачу дону Балтазару и северянам.

– А почему бы нам не увеличить угол еще больше? – осведомился я. – Ведь этим мы отыграем дополнительные метры и секунды, разве не так?

– Нет-нет, что вы! – запротестовал Гуго. – Все верно: увеличив угол, мы еще больше сократим путь и уменьшим время. Но тогда корабль не успеет набрать максимальную скорость и сядет на мель, не дотянув до берега. Верьте мне, мсье шкипер! Придерживаясь моих расчетов, мы принесем и себе, и нашим друзьям максимальную пользу! Кстати, вы не забыли, как правильно рулить судном?

– Вращаем маховики одновременно, с одинаковой скоростью, против часовой стрелки, – повторил я то, что де Бодье просил меня запомнить еще вчера. – Пять оборотов колеса сдвигают рулевую лопасть на один градус. Нам с вами предстоит сначала повернуть каждый маховик на сто пятьдесят оборотов в одну сторону, затем на столько же – в обратную. Недостающие градусы угла поворота добавит инерция движущегося судна… Все верно? Ничего не упустил?

– Ничего. Ну а теперь давайте надеяться, что я тоже не ошибся в расчетах. Потому что если ошибся, вы с мадам Пронырой будете проклинать несчастного мсье Сенатора всю оставшуюся жизнь…

Пока я и Гуго налегали каждый на свой маховик и считали вслух обороты, из главного раструба в узле связи раздавались грозные крики. Что именно кричал Ферреро механикам, мы не могли разобрать, но это было и так понятно. Доклад связиста о поломке внезапно прервался, после чего три минуты никто не отзывался, а потом и вовсе стряслась беда: полностью отказало рулевое управление! И теперь взбешенный капитан срочно требовал от механиков отчета. А также наверняка уже выслал сюда вооруженный отряд. За время, что мы тут хозяйничали, даже самый тупой такелажник догадался бы, что в моторном отделении приключилось нечто из ряда вон выходящее.

Связывающая связиста Малабонита недовольно морщилась – изрыгающий брань и угрозы раструб находился в шаге от нее, – но не поддалась искушению крикнуть Ферреро что-нибудь в ответ. А вскоре к его воплям добавился другой шум. Мы с Сенатором накручивали последние обороты, когда дверь отсека начала содрогаться под градом тяжелых ударов. Что ж, вот и наша смерть пожаловала! Пока лишь отсроченная, но уже гарантированная. Разумеется, мы ее ждали и не сомневались, что она придет, и все же учиненный ею грохот добавил нам нервозности. А также велел поторопиться, что мы и сделали, поднажав на рукояти маховиков.

Резкое изменение судового курса аж на сорок градусов было трудно не заметить, даже находясь в трюме. Гвалт снаружи нарастал и достиг своего пика, когда мы, взмокшие от усердия, закончили поворот. В дверь теперь ритмично долбили чем-то увесистым – похоже, механики высаживали ее импровизированным тараном. На перегородке уже виднелись вмятины, и сама она немного прогнулась вовнутрь, но дверные петли пока держались и продержатся еще некоторое время. А большего нам и не надо. У нас осталось всего одно незавершенное дело. После чего, даже если матросы сюда прорвутся, им уже ни за что не предотвратить трагедию.

Последняя задача была самой простой: разогнать винты до максимальных оборотов. С ней мог без усилий справиться даже я. Выдохшийся де Бодье лишь указал мне нужный рычаг, потом велел тянуть его до упора и застопорить. Так я и сделал, на что у меня ушло около пары минут. Но не потому, что механизм был тугой – напротив, им часто пользовались, регулярно смазывали, и он ходил как по маслу. Просто процесс набора скорости был устроен так, что резко повысить или понизить ее было невозможно. Этому препятствовали специальные ограничители, не позволявшие дергать рычаг, вынуждая двигать его равномерно и плавно.

Гул главной трансмиссии – самого крупного и шумного механизма корабля – нарастал по мере того, как я увеличивал обороты винтов. Пол подо мной словно ожил и стал уходить из-под ног по направлению движения судна. Весь «Шайнберг», казалось, содрогался от страха перед тем, что произойдет с минуты на минуту. Было в этом нечто завораживающее, отчего даже у меня – человека, не испытывающего трепета перед техникой, – мурашки побежали по коже.

Закрепив рычаг, я на мгновение задумался, потом сбегал туда, где мы бросили кувалду, вернулся с нею и нанес несколько ударов по блокировочному устройству. Отныне вытащить стопор без помощи инструментов стало невозможно. Отверстия, в которые он вставлялся, были деформированы, а кончик самого стопора погнут.

Бросать кувалду я не стал – она нам еще пригодится – и рванул к товарищам. Испуганно косясь на содрогающуюся под тараном дверь, они дожидались меня возле лестницы, ведущей в отсек главного механика. Эта небольшая площадка располагалась высоко, под самым потолком. Она была обнесена решетчатыми стенами – затем, чтобы Раймонд мог контролировать сверху работу своих подчиненных и слышать связиста. Имелось там и окно – единственный на все моторное отделение иллюминатор. Правда, наблюдать в него приближающийся берег мы не могли, разве что его отдаленный край. Площадка была пристроена к левому борту, а все самое интересное намечалось у правого.

Взбежав по лестнице в кабинет Раймонда и закрыв за собой дверь – тоже решетчатую, – мы сбросили все вещи с привинченных к полу стеллажей и со стола. Последний оказался не закреплен, поэтому мы сдвинули его к правой стене. Туда же побросали два стула и вешалку. И на том успокоились, потому что больше предметов, какие можно было перемещать, здесь не было.

Зачем мы учинили весь этот разгром? Нет, мы вовсе не сооружали баррикаду. И не буянили от избытка в крови адреналина. Мы готовились не к обороне, а к грядущей катастрофе, чей характер Гуго также сумел теоретически вычислить. А вычислив, разработал план, который мог позволить нам пережить кораблекрушение с наименьшими потерями. А еще лучше – вообще без таковых.

– Ну вот и все, мадам и мсье! – заметил Сенатор, прислушиваясь ко вновь ставшему равномерным шуму винтов и трансмиссии. – Корабль идет на полной скорости. Большего из него не выжать. Теперь все зависит от озерного дна – только бы оно не преподнесло нам сюрприз на полпути к берегу!

– Черт с ним, с дном! – отмахнулся я. – Где встанем, там и встанем! В конце концов, мы с вами не боги, чтобы творить чудеса. Самое время подумать о себе. Найдите, за что уцепиться, и держитесь крепче – скоро начнется!..

Выламываемая дверь гремела теперь с дребезжащим лязгом. Он становился все резче и продолжительней – судя по всему, перегородке осталось стоять совсем недолго. Крики капитана в коммуникаторе смолкли. Ферреро плюнул на захваченное диверсантами моторное отделение, поскольку был уже не в силах им помешать. Все, что волновало сейчас капитана: безопасность Владычицы, а также прочих пассажиров и членов экипажа «Шайнберга». Сквозь шум до нас долетал колокольный набат. Такой тревожный и частый, что было удивительно, как это у сигнальщика не отвалится рука. Что за суматоха царила при этом на верхних палубах, страшно даже вообразить, а присутствовать там не хотелось тем более.

Грохнула об пол выбитая дверь, и в моторное отделение начали врываться вооруженные винтовками и пистолетами стражники: двое… четверо… полдюжины… дюжина… вторая дюжина… Казалось, им не будет числа. Перекрикиваясь между собой, они быстро рассредоточивались по отсеку и высматривали злоумышленников. Вот кто-то обнаружил связанных Малабонитой механиков. Вот передовая группа стражников добралась до главного пульта и, не встретив сопротивления, стала подзывать Раймонда и его людей, дабы они поскорее занялись винтами. Вот один из солдат задрал голову и, разглядев нас сквозь решетчатые перегородки, указал наверх пальцем и поднял крик. Вот, поддержав зоркого крикуна воинственными воплями, к лестнице со всех ног устремились сразу полтора десятка освободителей…

И тут корабль зацепил на полном ходу килем озерное дно!

Это было пока лишь первое касание – короткое и поверхностное. Для громилы «Шайнберга» – все равно что легкий пинок под зад. Но этого хватило, чтобы враги вмиг забыли и о нас, и о том, зачем они вообще сюда нагрянули. Мы были готовы к толчку и крепко уцепились за решетку, а они – нет. Их отправили сюда до того, как выяснилось, чего именно им следует бояться. И здесь, на трюмном уровне, до них еще не дошли последние известия с верхних палуб.

Одно дело, когда колесо бронеката наезжает на крепкий камень, и всех находящихся на борту подбрасывает в воздух. Мне, Малабоните и Гуго к такому не привыкать, но встряска «Шайнберга» не шла ни в какое сравнение со встряской «Гольфстрима». От обрушившегося на корабль удара меня швырнуло вперед с такой легкостью, будто мной выстрелили из мощной катапульты. Не обнимай я прутья решетки так, словно решил сдавить их в пучок, то перелетел бы через помещение и врезался в стеллажи у противоположной стены. Никого из нас, к счастью, не постигла эта участь. Каждый прекрасно осознавал, что его ждет и что этот удар – наверняка самый слабый из тех, какие последуют за ним.

В момент толчка на узкую крутую лестницу, что вела в кабинет Раймонда, уже взбежали семь или восемь стражников. Тонкие перильца не сдержали такого количества навалившихся на них тел и, отломившись, уронили эту вопящую ораву на пол. Лестница, на которой только что было не протолкнуться, очистилась в мгновение ока. Прочие стражники и механики нарвались на ту же беду. Их расшвыряло по моторному отделению, будто пригоршню фасоли, упавшую на дно пустой кастрюли. И не для всех из них это закончилось удачно. Некоторые, кому не повезло натолкнуться в полете на механизмы и иными преграды, так и продолжали лежать, не вставая, когда их более везучие товарищи начали подниматься с пола.

Впрочем, они могли бы и не подниматься. Следующий толчок не заставил себя ждать и был куда мощнее. А потом «Шайнберг» затрясло и закачало так, словно он угодил в гигантскую маслобойку. Все – решительно все! – ходило ходуном: от стен и пола до бренчащих на нем мелких вещей, которые мы сбросили со стола и стеллажей. Казалось, каждая заклепка была готова выскочить из гнезда, и каждая пядь корабельной обшивки вибрировала, подобно бубну. Миллионы бубнов гремели вразнобой вокруг нас, и их грохот сливался в такую какофонию, что ее, наверное, было слышно аж за Фолклендским разломом.

Что творится внизу и за бортом, определить было трудно. Но краем глаза я все же успевал замечать, как в моторном отделении повсюду что-то ломается, падает, разваливается и перелетает с места на место. Краем другого глаза мне был виден иллюминатор, за которым то и дело проносились стремительные тени. Кому они принадлежали – падающим за борт людям или отрывающимся от корабля деталям, – было уже непонятно. Но чем дольше нас трясло, тем мерцание окна становилось все чаще. В конце концов нечто тяжелое и твердое проскрежетало по наружной обшивке и, задев иллюминаторное стекло, оставило на нем трещины. А все, что пролетало за ним после, стало вдобавок громыхать, из чего следовало: бороздящее дном судно медленно кренится на правый бок.

Прогнозы де Бодье сбылись. Он еще позавчера вычислил, что если мы разгоним «Шайнберг» и направим его под углом к берегу, корабль завалится на тот борт, каким он будет повернут к этому самому берегу. То есть в нашем случае – на правый. Причиной тому, как объяснил на пальцах Гуго, станет уклон прибрежного дна, отчего правосторонняя часть киля подвергнется более сильному трению, нежели левосторонняя. Это неравномерное сопротивление начнет плавно разворачивать судно носом к суше. И когда оно вынырнет из воды выше критического уровня, то неизменно начнет падать в сторону разворота.

Вот почему у нас будет больше шансов уцелеть, если мы переждем кораблекрушение в левой части трюма. В противном случае мы либо окажемся разорванными камнями, что располосуют корпус с правого борта, либо нас пришибет каким-нибудь механизмом или грузом, что при сильном крене сорвутся с креплений и покатятся туда же. Поэтому мы и очутились в кабинете главного механика, где заблаговременно сбросили вещи с полок и сдвинули мебель. Предугадали, так сказать, их скорую судьбу, пока они не сделали нас калеками.

И до этого в моторном отделении творился хаос, но когда винты «Шайнберга» начали рубить дно, я понял, что до сей поры здесь было в общем-то еще терпимо. Победа в этой рубке винтам не светила, и вскоре они, трансмиссия и вся кормовая часть отсека стали разлетаться на обломки. Крепчайшая иносталь рвалась, гнулась и лопалась с невиданной легкостью. Лишь ДБВ как работал, так и продолжал работать, ведь он был единственным механизмом на корабле, который мог пережить и не такую аварию.

Грохот слегка ослабел, когда винты оторвались и прекратили сотрясать и разбивать корму. Впрочем, свое убийственное дело они сделали. После их дикой предсмертной агонии в корпусе возникло несколько пробоин, куда моментально хлынула вода. В трюме, надо полагать, происходило то же самое, только там обшивку рвали камни. Шум воды сильно отличался от грохота ломающего киль судна, и еще до того, как я увидел потоп, догадался, что он начался.

Избавившись от главной трансмиссии, ДБВ заработал вхолостую. Ничто больше не толкало «Шайнберг» вперед. Теперь он катился по дну исключительно за счет инерции. А ее вряд ли хватит надолго, ведь чем больше понижался за бортом уровень воды, тем сильнее корабельное днище терлось о дно озера. А чем меньше становилась скорость, тем быстрее кренилось судно (аккурат по принципу движущегося велосипеда). Вопрос лишь в том, завалится оно набок полностью или все-таки застрянет в промежуточном положении.

Последнее не мог предсказать даже башковитый Сенатор. Однако кое-какой плюс для нас тут имелся. Если верхние палубы накренятся достаточно низко, их обитатели покинут корабль самым практичным путем: спустятся на воду по канатам. Удастся им воспользоваться шлюпками или нет, трудно сказать, но если нет, близость берега позволит добраться до него и вплавь. А там их уже будет встречать на коне, размахивая шпагой, жаждущий мести дон Риего-и-Ордас…

Корабль сейчас не столько грохотал и трещал, сколько издавал протяжные металлические стоны. Это гнулись не рассчитанные на такую перегрузку шпангоуты, палубные настилы, обшивка и переборки. И было в этом стоне столько душераздирающей предсмертной тоски, что на какое-то время мне и впрямь почудилось, будто мы убили не гигантский плавучий механизм, а живое существо, вроде кита.

Затекшие и взмокшие пальцы Гуго не выдержали и разжались. Он отцепился от решетки, упал на накренившийся пол и скатился по нему на груду вещей. Благо скатился без происшествий, о чем тут же нас оповестил. Мы с Малабонитой переглянулись и тоже спустились к Сенатору на его островок, поскольку сами изрядно устали висеть на иностальных прутьях. Толчки, сотрясающие судно, быстро ослабевали, и мы больше не нуждались в дополнительной страховке. Однако «Шайнберг» продолжал крениться, и если так пойдет дальше, скоро пол нашего укрытия станет стеной, а стена, на которую свалилась мебель и прочий хлам – полом.

Впрочем, этого тоже не случилось. Когда тряска улеглась, а корабль окончательно остановился и прекратил заваливаться набок, его поперечный крен составлял порядка сорока пяти градусов. Увеличится он еще или нет, пока неясно, но в данный момент «Шайнберг» пребывал в относительном покое… Если, конечно, не считать того бедлама, что творился у него на палубах и в трюме.

– Ну вот и милый сердцу причал! – съязвил де Бодье, кряхтя и потирая ушибленную спину. – Буду вам очень признателен, мадам и мсье, если вы поможете мне выбраться из этого железного гроба, потому что сам я на это, увы, не способен.

И он с тоской посмотрел на растрескавшийся иллюминатор, чьи размеры были явно меньше, нежели окружность талии толстяка Сенатора. А теперь к этой проблеме добавилась еще одна: левый борт, на котором располагался иллюминатор, находился у нас над головами. Но как бы то ни было, более быстрого и безопасного способа выйти на свободу нам не придумать. В моторный отсек продолжала прибывать вода, и хоть вряд ли она могла до нас достать, проверять это мы не намеревались. Поэтому я отыскал в куче хлама кувалду, затем, хватаясь за стеллажи, добрался по накрененному полу к борту и несколькими ударами открыл нам выход наружу…