Henry Bowers

 

Рождество. Переходы четверок. Из дневников. К полюсу пойдут пятеро

В первую неделю пребывания на плато Боуэрс аккуратно вел дневник, который я привожу полностью. С 28 декабря по 19 января, когда партия отправилась в обратный путь с полюса, он ограничивался лишь отдельными заметками. С 19 по 25 января снова регулярно делал записи, затем замолчал до 29-го, а с этого дня записывал в дневник лишь краткие замечания, до «3 февраля (предположительно)», когда была сделана последняя запись.

Это неудивительно даже для человека, обладавшего такой энергией, как Боуэрс. В подобных условиях остается мало времени для писания, Боуэрс же, прежде чем сесть за дневник, должен был переделать массу дел: заполнить метеорологический журнал; замерить углы и свериться с хронометром; выполнить повседневную работу по взвешиванию, распределению и закладке провианта. На самом полюсе он дневника не вел, но составил очень полный метеорологический отчет и кроме того занимался съемкой местности. Чудо, что он вообще успевал вести дневник.

События в полюсном отряде и в сопровождавшем его последнем отряде обеспечения описаны также в опубликованных посмертно дневниках Э. Уилсона и лейтенанта Эванса, которые автор настоящей книги по каким-то причинам использовал далеко не полностью. Видимо, это связано с тем, что первые издания книг Э. Черри-Гаррарда и Э. Эванса вышли из печати почти одновременно. Во всяком случае, события во втором отряде обеспечения, возвращавшемся под началом лейтенанта Эванса, в настоящей книге ниже изложены по дневнику рядового участника событий В. Лэшли, которому автор несомненно доверял.

 

ИЗ ДНЕВНИКА БОУЭРСА

22 декабря. День летнего солнцестояния. Сияющий день, безветренный, с температурой около – 18 °C, одним словом восхитительный. После завтрака заложил Верхний ледниковый склад: оставляем здесь два полунедельных рациона для двух возвращающихся партий, а также кошки и другое снаряжение для прохождения ледника – ледорубы, лом, лишнюю страховочную веревку и т. д., личные вещи, медикаменты, в общем все, без чего можно обойтись. Я оставляю на обратную дорогу мешок со старыми финнеско, ветрозащитными брюками и другими лишними вещами.

Груз для двух идущих вперед партий тянет около 100 килограмм на человека. Сюда входят снаряжение, двенадцать недельных рационов провизии, керосин, запасные полозья и т. д. С первой возвращающейся партией, состоящей из Аткинсона, Черри, Силаса и Кэохэйна, отправляем письма и фотографии. Тепло попрощались с нашими славными товарищами, они пожелали нам удачи. Черри, Атк и Силас прямо растрогали меня.

Затем двинулись вперед, в команде Хозяина по-прежнему идут доктор Билл, Титус и старшина Эванс, а Тэдди Эванс (лейтенант) и Лэшли перешли в нашу упряжку и палатку, то есть ко мне с Крином. На складе поставили гурий – воткнули в него двое санных полозьев и на верху одного укрепили черный флаг. Утренний переход короче обычного, так как много времени заняло устройство склада, но все же мы прошли пять миль вверх, причем груз был тяжелее, чем накануне, а тащить его было легче: температура понизилась и скольжение улучшилось. Кроме того, мы ошкурили наждачной бумагой полозья, сильно ободравшиеся на леднике. Разница поразительная. Всего за день, считая и вечерний переход, сделали 17 километров в направлении на юго-запад.

Мы держимся этого курса, чтобы избежать ледопадов, на которые наткнулся Шеклтон. Трещины здесь попадаются очень редко; те немногие, что нам встретились, были шириной с улицу, пересекая их, вся наша партия с санями и грузами одновременно находилась на снежном мосту. Его самые слабые места у краев, и лишь изредка кто-нибудь проваливался в снег по колено, не более того. Под ногами снег, фирн, заструги, это, по-видимому, говорит о преобладании юго-юго-западных ветров.

Сейчас земля хорошо видна, вечер прекрасный. Я только что сделал шесть снимков хребта Доминион. Видно много новых гор. По обсервации наше местонахождение 85°13' 29" ю. ш., 161°54' 45" в. д., склонение магнитной стрелки 175°45'.

23 декабря. Поднялись как обычно, в 5.45. Всю эту неделю в нашей палатке стряпаю я. После завтрака поставили два гурия для обозначения стоянки. Выступили без четверти восемь.

Начали подниматься по длинному склону, отклоняясь на юго-запад, чтобы обойти ледяной вал, преграждающий путь на юг. Подъем очень тяжелый, в какой-то момент нам даже показалось, что до перевала не дойти никогда. Через два с половиной часа напряженной работы остановились на пять минут – перевести дух и осмотреться, – а через полтора часа выбрались наверх, откуда увидели далекие горы. Совсем недавно мы находились там. На таком расстоянии они выглядят весьма величественно. Гребень выдвинутого сжатием большого ледяного вала направлен примерно с юго-востока на северо-запад, это один из гряды, занимающей площадь 80–90 квадратных километров. В этом районе Шеклтон встречал их вплоть до широты 86,5°. На вершине вала огромные трещины, в которых легко уместилась бы наша «Терра-Нова». Но снежные мосты крепкие, за исключением краев, хотя мы частенько спотыкались на этой непрочной кровле. Сани прошли по ней вполне благополучно. Пришлось отклониться еще дальше на запад, чтобы обойти ледяной хаос, одно время шли даже на западо-северо-запад.

Ко времени привала на ленч проделали 14 километров, а после него по улучшившейся поверхности еще 10 в направлении на юго-запад, итого за день 24 километра. Обычно мы везем сани девять часов в день: утром, с 7.15 до 1 часа, – пять часов; днем, с 2.30 до 6.30, – четыре часа. Встаем сейчас в 5.45 утра. Груз еще довольно тяжелый, но поверхность на удивление хорошая для таких условий. К концу дня всех одолевает усталость; у меня поочередно болят все мускулы. На этих горках напомнила о себе спина, но завтра боль в ней утихнет, а потом и вовсе прекратится, как это было с ногами, – их я ощутил первыми.

24 декабря. Сочельник. Сегодня двинулись точно на юг, так как уклонились на много километров к западу от маршрута Шеклтона, зато наверняка оставили в стороне ледопады и валы сжатия. Конечно, раз здесь еще не ступала нога смертного, это все только предположения. И действительно, в тот же день мы обнаружили, что на взятом направлении также встречаются преграды и что приходится зигзагами обходить нагромождения льда и взбираться на холмы, густо усеянные наверху трещинами. Зато поднятия покрыты твердым снегом со льдом, по которому легко скользят сани. Это праздник, после того как по рыхлому снегу тащишь их с тяжелой поклажей весом свыше 90 килограмм на брата.

Ночные стоянки отмечаем двумя гуриями, дневные – одним. Впрочем, вряд ли их удастся когда-нибудь отыскать в этом ледяном хаосе. Да и к чему искать, ведь Верхний ледниковый склад заложен в таком месте, которое ни с чем не спутаешь. Мы сделали 22 километра, легли, как всегда, очень уставшие.

25 декабря. Рождество. Странный и трудный для меня праздник – кругом снег, глазу не на чем отдохнуть. Дувший вчера весь день встречный ветер сегодня усилился, метет поземка. Нос и щеки немеют на старте, пока не разогреешься. Идем в ветрозащитных куртках, потому что, как бы тепло ни было телу, руки окоченевают на пронизывающем ветру, хотя все время энергично двигаются. Кроме того, нельзя останавливаться для переодевания и задерживать всю партию, лучше уж пройти весь маршрут, даже если под конец вспотеешь. В честь праздника к завтраку добавили немного конины. На этой неделе в нашей палатке я за повара.

Снова взяли на юг. Старые знакомые – трещины и ледяные бугры – тут как тут. Мы все по очереди проваливались, но в моей команде больше всех досталось Лэшли. Он ушел в трещину на всю длину постромок и упряжи. Слава Богу, несколько дней назад я заметил, что его веревка сильно потерлась, и дал ему новую. Рывком от падения Лэшли меня и Крина сбило с ног, а постромки Крина зацепились за сани, дошедшие до половины двухметрового снежного моста, и он не мог двинуться. Я испугался, как бы сани со всем содержимым не рухнули вниз, но, к счастью, трещина шла по диагонали. Лэшли не было видно из-за огромного ледяного карниза. Тэдди Эванс и я освободили Крина, и уже втроем мы вытащили Лэшли с помощью закрепленной в снежных карнизах страховочной веревки. После этого благополучно вывезли сани.

Сегодня день рождения Лэшли; он женат, и у него есть семья; ему исполнилось 44 года, он уже дослужился до отставки. Сил у него не меньше, чем у любого из участников экспедиции, к тому же он завзятый спортсмен. В английском военном флоте он был главным судовым механиком, а у нас первоначально ведал злосчастными моторными санями.

Привожу рассказ самого Лэшли:

«Праздник Рождества – и действительно праздник: мы прошли по очень изменчивой поверхности целых 24 километра. Главное, на ней трещин хоть отбавляй. На каждом шагу нагромождения льда – не знаешь, с какой стороны их обойти. Мне не повезло – я упал в трещину и повис на конце постромок. Мало приятного, конечно, особенно в рождественский праздник, с которым совпадает мой собственный день рождения. Повиснув в воздухе и раскачиваясь на постромках, я за несколько секунд овладел собой и огляделся. Это был, скажу вам, не волшебный замок. Когда я уже пришел в себя, сверху раздался голос: «Вы в порядке, Лэшли?» Я, разумеется, был в порядке, но что за радость болтаться в пустоте на куске веревки, тем более в таком месте! В яме, глубиной метров 15, шириной – в 2, длиной – в 36. Пока я так раскачивался, у меня было более чем достаточно времени, чтобы прикинуть размеры, а ширину я даже измерил лыжными палками, благо они висели у меня на кистях рук. Прошла, казалось, вечность, прежде чем я увидел над собой веревку с петлей на конце для ноги. Мне бы не хотелось часто попадать в такие переделки, тем более что в трещине я промерз насквозь и отморозил лицо и руки, а это очень мешало выбираться наверх. Но Эванс, Боуэрс и Крин благополучно вытянули веревку. Крин поздравил меня с днем рождения, я вежливо поблагодарил, и все рассмеялись , довольные тем, что я отделался легким испугом и даже не ушибся. Мои товарищи звали на помощь впередиидущих, но те, как ни странно, ничего не слышали, а оглянулись в тот самый момент, когда меня вытащили на поверхность, и лишь тогда узнали, что произошло. Они нас дождались. Капитан Скотт осведомился, как я себя чувствую и могу ли идти, на что я честно ответил, что да, могу. Зато вечером в лагере, за едой, я был бы вовсе не прочь смолотить двойную порцию. Впрочем, угощение и так было на славу. Обед состоял из пеммикана, галет, шоколадных эклеров, конины, рождественского плам-пудинга, имбирных леденцов и карамели – по четыре штуки на каждого. Мы все наелись до отвала»[27].

До ленча мы прошли больше 12 километров. Я умудрился наскрести из барьерных рационов дополнительное угощение – по плитке шоколада и по две ложки изюма в чай. Вскоре после ленча трещины исчезли. Дело шло к вечеру, но капитан Скотт шел как заведенный и не собирался останавливаться. Ветер улегся, очки запотевали от дыхания, в ветрозащитных куртках было слишком жарко, одним словом, все не слава Богу. Наконец Скотт остановился, и мы выяснили, что прошли 23,6 километра. «Не сделать ли нам в честь Рождества все 24?» – спросил Скотт. И мы с радостью двинулись дальше: одно дело – тащиться вперед без конца, совсем иное дело – видеть перед собой определенную цель.

Вечером устроили пир горой из провизии, которую я припрятывал при развешивании плановых рационов после выхода с зимней базы. Ели наваристый жирный суп из конины и толченых галет; горячий шоколад, приготовляемый из воды, какао, сахара, галет и изюма с добавлением ложки аррорута (сытнее этого я ничего не знаю). Затем каждый получил по шесть квадратных см плам-пудинга, четыре карамели и четыре имбирных леденца. Запивали большой кружкой какао. Я был решительно не в состоянии одолеть свою порцию, но все равно к концу ужина почувствовал, что объелся, как свинья. Заполнил метеорологический журнал, хотя на самом деле хотелось одного – чтобы кто-нибудь уложил меня спать.

26 декабря. Видели много новых горных цепей, тянущихся от хребта Доминион на юго-восток. Они, однако, очень далеко отсюда, это, очевидно, вершины гор, окаймляющих Барьер. С высоты хребтов они кажутся волнами наподобие тех, что мы все время преодолеваем. Вчера утром находились, судя по гипсотермометру, на высоте 2400 м. Это последние его показания, так как я, к несчастью, умудрился его разбить. А мне так нравилось с ним работать! Никого бы эта потеря не огорчила больше, чем меня. Правда, у нас еще есть анероид для определения высоты. Мы постепенно поднимаемся все выше и выше. Естественно, после вчерашней объедаловки все чувствовали вялость за завтраком. Меньше всего на свете мне хотелось обвязывать мое бедное тело санными постромками. Как всегда, с юга прямо в лицо сильно дует, температура – 22 °C. Как ни странно, мы не обмораживаемся. Думаю, нас закалила жизнь на воздухе.

Да я бы не заметил отморожений, если бы они и были, – лицо, включая нос и губы, облезает и заросло густой рыжей щетиной. Мы пересекли несколько валов и, после того как перестали ощущать последствия переедания, сделали довольно хороший переход – в 20 километров.

27 декабря. Что-то случилось то ли с нашими санями, то ли с нашей командой: нам очень трудно поспевать за остальными. Я спросил доктора Билла, как идется им. Их сани, ответил он, скользят хорошо. Мы же еле взбираемся наверх, а затем припускаем изо всех сил, чтобы догнать впередиидущих. И догоняем, конечно, но долго так продолжаться не может. Сегодня прошли 21 километр и сильно устали.

Спасают плоские гребни валов, с жестким фирном и застругами, по этой твердой поверхности мы чуть ли не летим и легко восполняем отставание. Но на рыхлом снегу другие команды без труда нас опережают. Мучительно сознавать, что ты час за часом надрываешься, а твои товарищи идут без видимых усилий.

28 декабря. Последние несколько дней на небе ни облачка, солнце светит круглые сутки напролет. Все бы хорошо, если бы не неизменная отрицательная температура и, выражаясь словами Шеклтона, «усиливающийся безжалостный ветер» на плато, дующий все время с юга. Он не прекращается ни на секунду, всю ночь завывает вокруг палаток, весь день бьет нам в лицо. Ветер то юго-юго-восточный, то юго-восточный или южный, иногда даже юго-западный, но обязательно южный и с низкой поземкой, которая за ночь заваливает сани. Мы знали об этом ветре, так что жаловаться не на что. Зато как хорошо будет возвращаться при попутном ветре! Но вообще-то нам повезло с погодой на этой бескрайней снежной равнине. Интересно бы знать, что там под ней – может, горы с ущельями между ними, засыпанными доверху снегом? Часто попадаются беспорядочные нагромождения льдов, образовавшиеся, как я могу предположить, около вершин покрытых льдом гор; такое же происхождение имеют несомненно некоторые ледопады и трещины. Мы отклонилисьот маршрута на запад, желая их обойти, но не достигли цели – и там тоже на много километров тянутся одна за другой ледяные баррикады. Но чем дальше, тем они ниже, и сейчас мы пересекаем уже небольшие холмики, без трещин, по-видимому.

 

ИЗ ДНЕВНИКА ЛЭШЛИ

29 декабря 1911 года. Весь день отвратительный встречный ветер с поземкой, наметающей сугробы; идти адски трудно. Чтобы пройти намеченное расстояние, приходится удлинять ходовой день.

30 декабря 1911 года. Сани скользят плохо, поверхность и ветер такие же, что и вчера. Вечером спрятали лыжи; завтра мы – кто возвращается – после утреннего перехода заменим полозья саней на трехметровые. Сделали 17 километров; трудновато.

31 декабря 1911 года. Прошли 11 километров, стали лагерем и до 11 часов вечера возились с санями. Устроили склад, затем проводили старый год и встретили новый. Где-то мы будем встречать следующий год? Кругом тихо, спокойно, погода пасмурная, небо в облаках, последние дни мы вообще редко видим солнце; хорошо бы, если бы оно хоть изредка показывалось, это всегда подбадривает.

Январь 1912 года. Новый год. Шли как всегда, только выступили позднее – в 9.10 утра, что для нас необычно. По-прежнему много неприятностей от холода и ветра. Мы уже обогнали Шеклтона ; миновали 87-ю параллель, до полюса только 290 километров.

2 января 1912 года. Тащить сани по-прежнему очень трудно, и мы, похоже, продолжаем подниматься. Сейчас находимся на высоте свыше 3 тысяч метров над уровнем моря. Это затрудняет нашу жизнь, так как приходится есть плохо разогретую пищу и пить не закипевший толком чай. Все мгновенно остывает, а температура кипения воды – около +91 °C.

Дневник Скотта за первые две недели пребывания на плато свидетельствует об огромной энергии этого человека: он боролся за каждый лишний сантиметр пройденного пути, за каждый грамм перевезенного его спутниками груза. И он спешил, все время спешил. Ох уж эта пурга! Это она остановила его перед самыми Воротами и ухудшила поверхность, из-за чего он задержался в низовьях ледника! Мы почти ощущали, как в его голове проносятся цифры: столько-то миль прошагали за сегодня, столько-то пройдем завтра. Когда же наконец мы достигнем конца этого ледяного поднятия? Куда идти – прямо на юг или взять западнее? А потом эти огромные извилистые ледяные волны, разделенные восьмимильными ложбинами, и погребенные под снегом горы, заставляющие лед изгибаться; все это подавляет своей громадностью, раздражает. Угнетает и монотонность ходьбы, необходимость выбирать правильный путь между ледяными завалами, редко, слишком редко перемежаются они ровными участками с приличным скольжением; это приносит облегчение, но лишь кратковременное, вскоре опять их сменяют ледяные бугры и трещины. А ты идешь и идешь… Вот прошли еще одну долю километра… 30 декабря Скотт записал: «Мы догнали Шеклтона»[11].

Они шли великолепно; до 4 января, когда вторая возвращающаяся партия повернула назад, делали в среднем около 24 километров в день. «Кажется удивительным, что переходы в 24 километра представляются сейчас недостаточными, тогда как предполагалось делать со всем грузом немногим более 16 километров в день», – заметил Скотт 26 декабря.

Последняя возвращающаяся партия принесла на мыс Хат известие, что Скотт должен достичь полюса с величайшей легкостью. Это почти не вызывало сомнений. Между тем, как мы теперь знаем, впечатление это было ложным. Скотт строил свои расчеты на основе средних данных, полученных Шеклтоном при прохождении этой же местности. Нагрянувшая пурга сильно нарушила его планы. Но тем не менее ему удалось наверстать опоздание. В тот момент все безусловно верили, что поход Скотта будет не таким тяжелым, как он предполагал. Тогда мы, конечно, не сознавали, да и сам Скотт, думаю, не отдавал себе отчета, что за достигнутое заплачено дорогой ценой.

Из трех четверок, поднявшихся от подножия ледника Бирдмора, та, которую возглавлял Скотт, бесспорно была самая сильная. Она-то, увеличенная на одного человека, и пошла к полюсу. В упряжке лейтенанта Эванса почти все уже долгое время тянули грузы сами; они изголодались и, вероятно, переутомились. Команда Боуэрса находилась в лучшей форме, и, как правило, хорошо держала темп, но к концу дня сильно выматывалась. Упряжка самого Скотта шла в том составе, в каком поднялась на ледник. Вторая состояла из людей, которых Скотт, по-моему, считал самыми сильными в нашей партии: двоих из команды Эванса и двоих из команды Боуэрса. Команда Скотта шла со свежими силами, так как впряглась в упряжку лишь после выхода на ледник, тогда как лейтенант Эванс и Лэшли из другой команды везли сани с 1 ноября, то есть с того дня как вышли из строя вторые мотосани. Они проделали с санями на 640 километров больше, чем остальные. По сути дела, переход Лэшли с санями от Углового лагеря до широты 87°32' (даже чуть дальше) и обратно до мыса Хат – один из величайших подвигов в истории полярных исследований.

Довольно скоро получилось так, что команда Скотта систематически изматывала вторую четверку. Скотт со своими людьми легко шел вперед, а они напрягали все свои силы и тем не менее иногда сильно отставали. За две недели партия, по уточненным оценкам, поднялась с высоты 2145 метров (Верхний ледниковый склад) до 2818 метров (склад Трех градусов) над уровнем моря. Разреженный воздух на плато с его холодными ветрами и установившиеся низкие температуры – от – 23–24° ночью и – 19 °C днем, а также усиленные переходы сказывались на второй команде. Это видно из дневника Скотта, да и других путешественников. Но только после ухода второй вспомогательной партии стало ясно, что и первая команда тоже изнурена. Эта партия, так хорошо взявшая подъем на ледник, с удивительной легкостью шедшая на плато, после 88-й параллели неожиданно и в каком-то смысле быстро сникла.

Первым сдал старшина Эванс. Это был самый крупный человек во всей партии, плотного телосложения, мускулистый, что, возможно, и послужило одной из главных причин его ослабления: ведь питание он получал наравне со всеми. Кроме того, в первые две недели пребывания на плато с ним произошел несчастный случай. 31 декабря с саней сняли четырехметровые полозья, исцарапанные при подъеме на ледник, и заменили их специально взятыми для этой цели трехметровыми. Занимались этим матросы, и в ходе работы Эванс, видимо, поранил руку. Об этом потом неоднократно упоминалось.

Скотту между тем надо было решать, кого он возьмет с собой на полюс, ибо всем было ясно, что, по всей вероятности, он его достигнет. «Какие воздушные замки мы строим теперь, когда надеемся, что полюс будет наш», – записал Скотт через день после прощания со вспомогательной партией. По плану окончательный рывок к полюсу должны были сделать четыре человека. Соответственно, мы были разбиты на четверки; рационы развешивались на неделю из расчета четырех едоков; в каждой палатке помещалось четверо; в котлах лежали четыре кружки, четыре миски, четыре ложки. За четыре дня до ухода второй вспомогательной партии Скотт приказал команде со вторых саней заложить в склад их лыжи. Из всего этого следует, по-моему, что тогда он еще намеревался составить полюсную партию из четырех человек. И одним из них несомненно должен был быть он сам: «Я чрезвычайно бодр и своей выносливостью могу потягаться с кем угодно»[11], – сообщил Скотт с вершины ледника.

Он изменил свое решение, и дальше на юг двинулась партия из пяти человек: Скотт, Уилсон, Боуэрс, Отс и старшина Эванс. Я уверен, что Скотту хотелось повести к полюсу как можно больше людей. Назад он отослал троих – лейтенанта Эванса – за главного, Лэшли и Крина. Волнующая история путешествия этой троицы, 4 января повернувшей с широты 87°32' к мысу Харт, рассказана Лэшли и помещена в следующей главе. Скотт отправил с ними письмо, в котором писал: «Посылаю последнюю записку с дороги. У нас получается славная компания; сделаны все распоряжения, и все идет хорошо»[11].

Десять месяцев спустя мы нашли их тела.