На обширном плоскогорье, простирающемся от Каспийского моря, от устья Куры и Аракса до древней Каппадокии и от Грузии до древней Месопотамии – со стародавних времен обитало особое племя индогерманского корня, известное под именем армянского.

В средоточии этой земли возвышается священная гора Арарат, налагающая на всю страну религиозно-мистический колорит как на вторую колыбель человеческого рода. Величавая гора, на которой «седе ковчег» Ноев, стала для обитателей страны вечным свидетельством присутствия Верховного Существа еще в те времена, когда Армения не знала истинного Бога. От обманчивой игры солнечных лучей, отражаемых ею, она кажется близкой повсюду в Армении и всегда служила для жителей ее как бы соединяющей святыней. Редко взор достигает вершины Арарата, закутанной почти всегда в облаках и составляющей яркий контраст с вечно ясным куполом неба. Арарат как бы привлекает к себе облака, – он жилище вечных бурь и гроз; каждый почти день природа представляет собой здесь бурную воздушную область, и по мрачной завесе облаков то извиваются быстрые молнии, то мелькает величественная радуга. «Тут, – говорит один историк, – душа воспламеняется восторгом и мысль дополняет то, что укрывается от взоров».

Четыре величавых реки орошают страну. Кура отграничивает ее от древней Иверии и Албании; всем своим протяжением лежит в ней величавый Аракс; Тигр – течет своими верховьями, и Евфрат отделяет ее от древней Каппадокии.

Мало есть стран земных, где бы на таком тесном пространстве встречались столь разительные противоположности природы. Здесь соединились все климаты земного шара, от знойного до полярного. Сосновые и дубовые леса Месопотамии соприкасаются здесь с лимонными и пальмовыми. Лев аравийский ревом своим некогда отвечал здесь на вой волка гор Таврских. В низменных равнинах Армении – долгое лето и тропическая жара; в горах ее – вечные льды, стужа, зима, продолжающаяся две трети года. Глубокие снега и ураганы не раз даже спасали страну от сильных врагов ее. Так Ксенофон, описывая знаменитое отступление десяти тысяч греков, рассказывает о неимоверных трудностях, встреченных войсками его около истоков Евфрата.

История застает армянское племя на довольно высокой степени умственного и политического развития. Страна управляется царями, то самостоятельными, то подпадающими под власть суровых завоевателей, наводнявших кровью весь азиатский запад от Малой Азии и гор Кавказа до берегов Ганга и недосягаемых снегов Гималаев. Царство распадается на множество почти самостоятельных уделов (нахарарств) – наследственную принадлежность известных родов; нахарары составляли главнейшую внутреннюю силу Армении, не раз ограничивавшую власть царей, и в руках их были суд и казни, подати и сбор войск.

С древнейших времен Армения славилась и развитием своей торговли. Занимая место на переходе из Азии в Европу и от цивилизованных стран Малой Азии к дикой Скифии, она самим положением своим как бы предназначалась для торговых сношений.

Такой застают Армению исторические народы Азии. Происхождение общественного устройства и быта ее коренится в народном характере армян, но еще более в их вековой истории, легендарное начало которой восходит к той эпохе, которой только могла достигнуть память человечества.

Народ Араратской страны никогда не называл ее Арменией, – это имя дали ей другие народы. Греки, всюду видевшие себя, производили имя Армении от одного из героических царей ее, Арама. Священная Библия знает Армению только под именем страны Араратской, и лишь в позднейших переводах ее это выражение заменяется иногда именем Армении; а соседняя Грузия зовет страну просто Самхетией, что значит «страна, лежащая на юг».

Сами себя армяне называют «гаи», по имени легендарного Гайка, родоначальника народа и основателя династии, господствовавшей до времен Александра Македонского. Этим Гайком и начинается легендарная история Армении.

Гайканские предания, прошедшие через влияние христианских представлений, начинают историю Армении Ноем – первым человеком после потопа. Но в армянском народе и до христианской эпохи должно было существовать такое же представление о происхождении Гайка. Ему не могло быть неизвестно халдейское предание о потопе, рассказанное в эпосе Издубара, о котором знали все окружающие народы и которое армянский народ в христианское время должен был забыть, слив его со сказанием о Ное. Эта халдейская легенда, имеющая огромное сходство с библейским повествованием, рассказывает, что во втором поколении людей жил один справедливый и богобоязненный муж по имени Хасисуадр, по-гречески Ксизустр. Бог, раздраженный нечестием мира, известил его, что род людской погибнет от потопа. Он повелевал ему записать начало, историю и конец всех вещей земных по порядку и скрыть эту летопись в одном древнем городе, лежащем в полуденной стране; потом построить себе ковчег и, введя в него животных и птиц, запереться в нем со своим семейством и с друзьями. Праведный Ксизустр в точности исполнил повеление Божье. И вот земля была поглощена водою, уничтожившей всех людей и все, что жило с ними. Когда потоп кончился, Ксизустр вышел из ковчега с дочерью и кормчим, и все трое исчезли. Тогда невидимый голос сказал оставшимся в ковчеге, что Ксизустр и спутники его возведены в череду богов, и повелел им идти в южную землю, где была скрыта летопись.

Нужно думать, что легенда о Гайке стояла в том самом отношении к сказанию о Ксизустре, в каком, впоследствии, она была поставлена к повествованию о Ное, что Гайк считался и древними армянами праправнуком человека, спасшегося во времена потопа.

История принадлежит к тем легендарным повествованиям, которыми начинается история всех народов. По армянскому сказанию он жил сначала в Месопотамии, куда, как выше сказано, и посланы были потомки Ксизустра голосом с неба. Когда он был в Вавилоне, там царствовал Бэл Титанид, в лице которого хотят видеть Немврода, исполина и «великого ловца перед Господом». Предание заставляет Гайка строить вместе с Немвродом великую башню, чтобы избежать нового гнева Божия, потом ссорит его с ним из-за деспотических стремлений исполина и, наконец, уводит его в страну Арарата.

Гайк обосновался в нынешнем Ванском пашалыке – тогда области Васпуракан.

Между Немвродом и Гайком возникает война.

Рассказ о ней, занесенный в армянские летописи, носит на себе характер глубокой древности, отличаясь в то же время необыкновенной верностью народному и местному колориту.

Бэл, говорит предание, не мог примириться с независимым от него существованием царства Гайканов и отправил одного из своих сыновей с предложением Гайку признать его владычество. «Ты поселился, – велел он сказать ему, – среди холодных ледников. Согрей, смягчи холод оцепеневшего, гордого твоего нрава и, покорившись мне, живи где тебе угодно». Но Гайк отослал послов назад с суровым ответом.

Гордый титан двинулся к пределам араратской земли.

Враги встретились у озера Ван, на полуденной стороне его. Гайк, воодушевляя свои войска, говорил: «Друзья! Не страшитесь исполинов, двинемся единодушно и дружным мужеством сокрушим дерзновенных. Врывайтесь туда, где в толпе храбрых увидите Бэла. Быстрота даст нам победу. Но если порыв наш не поколеблет тирана – умрем, но рабами исполинов не будем!» Крик «умрем или победим!» был ему ответом.

«Как бурный поток низвергается с крутых высот, так быстро стремятся войска Титанида к озеру Ван. Осторожный Гайк, построив свои дружины, поднялся сам на высокую гору, чтобы обозреть стан неприятельский, и увидел, что Бэл, с полком своих исполинов, стоял на крутом холме, вдали от остальных своих войск, рассеянных по полю. Гайк поспешил воспользоваться выгодами разделения неприятельских сил. Он приказал сыну своему Арменаку и внуку Кадму ворваться в промежуток между двумя неприятельскими станами, чтобы не дать им соединиться, а сам повел колонну своих исполинов против царя Ассирийского.

Бэл, в железном шлеме, в медных досках, защищавших его грудь и плечи, с обоюдоострым мечом, гордо стоял, облокотясь на щит, и смотрел на наступавших врагов. Видя их приближение, он быстро спустился с холма навстречу Гайку. Задрожала земля от столкновения исполинов, и долго победа не хотела склониться ни на ту, ни на другую сторону. Но вот Кадм и Арменак, отрезав Бэла от массы его войск, нападают на него сбоку. Тогда, в недоумении и страхе, он спешит отступить на тот холм, где он стоял прежде. Но «луконосец» Гайк натягивает свой упругий, широкий трехаршинный лук, крылатая стрела, спущенная с его тетивы, ударяется в грудной панцирь Бэла, насквозь пронизывает его, – Титан падает мертвым. «Вместе с ним, – говорит историк, – падают на прах земной и все мечты гордыни и властолюбия».

Пораженные ужасом, ассирияне бегут к пределам своих областей и, спасая только жизнь, оставляют стан в добычу победителям.

Так кончилась война, первая в истории человечества.

В память победы, обеспечившей самостоятельное существование армянского народа, Гайк основал, на самом месте битвы, город Гайкашен, развалины которого поныне указывают на запад от города Вана; на холме же, где пал Титан, он похоронил его раскрашенное тело и воздвиг гробницу, чтобы она, по выражению летописца, «возвещала и современникам и отдаленному потомству о жребии гордого властолюбца».

История Гайка относится армянскими преданиями к двухтысячным годам дохристианской эры. Затем идет темный двухвековой период, не оставивший в преданиях ни светлых страниц, ни крупных событий. Нет, однако, сомнения, что этот период был временем слагавшейся государственности армянской страны, период завоеваний, построения городов и прочего. Благодарное потомство сохранило из этого периода имя родоначальника Арменака, утвердившегося окончательно в областях Араратской и Нахичеванской, где обитали, по преданиям, прямые потомки Ноя и где самые имена местностей поныне носят отпечаток библейских сказаний. Остался в памяти народа и сын его Арамаис, давший реке Араксу имя своего внука Эрасха и основавший знаменитый впоследствии город Армавир, который стал столицей Армении. Известен родоначальник Амасия, по имени которого армяне и теперь называют Масисом священный Арарат.

С Арамом, жившим два века спустя после Гайка, вновь связывается представление о великих исторических событиях. Арам, подобно Гайку, – все еще лицо мифическое, послужившее только центром, около которого слагались легендарные представления. Армения, как и всякая страна, должна была пережить ту эпоху, когда народ стал выходить из неизвестности и государство приобретало определенные границы. Все события этой эпохи, разбросанные, быть может, на протяжении не одного столетия, народ армянский и приурочивает к личности Арама, которого предания называют царем. Ему приписывается образование Армянского государства в тех границах, в которых оно стало известно историческим народам.

Нужно сказать, что по всей истории армянского народа проходит красной нитью та черта, что он, даже в своих собственных представлениях, является, в огромном большинстве случаев, не самостоятельным двигателем событий, а только участником в тех событиях, которые создавались другими народами, игравшими крупную роль в истории Востока. Появляются на сцене истории мидяне, – и в созидании их могущества участвуют армяне; падают тираны Вавилона, – и армяне участвуют в свержении их. Поэтому великие имена Армении постоянно связываются с современными им великими именами народов, получавших преобладание. Исключений из этого общего правила почти не существует.

И подобно тому, как имя Гайка тесно связано с именем Бэла, легендарное имя Арама есть только спутник легендарного имени ассирийского Нина. Армянские предания представляют Арама бескорыстным противником деспотического царя. Они заставляют Нина желать отомстить Араму за победу Гайка над Немвродом и в то же время, боясь его могущества, искать дружбы его, посылать к нему посольства и дары. Но конечно, Нин в жизни Армении играл лишь роль завоевателя, а Арам был только отважным защитником ее. Предания говорят, что Арам одержал многие победы над мидянами и ассириянами и стал славен на всем Востоке. Многие думают, что этим он и дал повод соседним народам назвать его именем всю страну, которой он был повелителем.

Араму наследовал сын его Арай, по прозванию Прекрасный, отличавшийся действительно необыкновенной красотой. Но слава и его имени опять стоит в зависимости от имени Семирамиды, преемницы Нина. Наводняя своими полчищами Восток, Семирамида, конечно, не могла миновать Армении, которая, как нужно думать, была данницей Нина. Но легенды облекают эти простые отношения в поэтические формы. Они рассказывают, что, когда молва о необычайной красоте Арая дошла до слуха знаменитой царицы, она отправила к нему дары и послов, приглашая его к своему двору. Арай, которого предания делают идеалом семейных добродетелей, отказался. Тогда Семирамида быстро собрала войска и внезапно вторглась в Армению.

На полях араратских произошла битва, и Арай погиб в сече, несмотря на приказание Семирамиды щадить его жизнь.

С тех пор в преданиях народных древнее имя Арарата, существующее, должно заметить, задолго до Арая, связалось с именем этого царя и стало объясняться слиянием двух слов Арай-Арат, что будто бы значит «гибель Арая».

По одному из преданий, Семирамида, пораженная красотой уже мертвого Арая, повелела набальзамировать его тело и поставила в своей опочивальне в золотой гробнице. По другому преданию, опасаясь непримиримой вражды армян к ассириянам за смерть Арая, Семирамида потребовала от верховного жреца и волхва Мираса, чтобы он воскресил его. А когда тот уверил ее, что Арай уже перешел к богам на вершину Кавказа и оттуда по непреложной воле их будет препровожден в Халдею, Семирамида отыскала воина, похожего на Арая, и как воскресшего царя показала его армянам.

Семирамида оставила глубокие следы своего пребывания в Армении, привив ей культуру древней Ассирии. Дивясь благорастворенному климату страны, она вознамерилась приезжать в Армению каждое лето на время жары и с этой целью среди прелестного ландшафта построила великолепный город Шамирамакерт, то есть Семирамидин город, известный ныне под названием Ван, при озере того же имени.

Самое построение этого города облекается легендарными преданиями. Рассказывают, что из всех стран своего обширного царства Семирамида вызвала сорок две тысячи работников, и в числе их шесть тысяч искуснейших каменщиков, литейщиков, кузнецов и землекопов, обученных многим искусствам.

Несколько лет продолжались работы. Валы и чугунные ворота окружили город с домами из камней разноцветных, с обширными, прекрасными площадями, с великолепными банями. На укрепленных высотах воздвигались дворцы с потайными ходами и обширными подземельями. В скалах, таких твердых, что резец едва может провести на них легкую линию, были высечены храмы, гостиницы и казнохранилища. Множество камней было покрыто надписями, начертанными с такой легкостью, словно на листе бумаги.

По берегам озера Семирамида приказала раскинуть селения, сады и рощи, чарующие взоры. Плодоноснейшие холмы превратились в виноградники. Следы этой величавой постройки сохраняются поныне близ города Вана, и поныне находят там высокий и широкий вал, сооруженный из огромных камней, скрепленных особым цементом из извести и песка, – и камни эти так стиснуты, так крепко прилегают один к другому, что никакими усилиями нельзя разъединить их иначе, как раздробив. Но во впадинах и пещерах, образуемых этой громадой, теперь укрываются лишь разбойники да бродяги.

Когда великолепный город был отстроен и обведен стенами, Семирамида ввела в него многочисленное население. Армянские предания связывают со своей историей и саму смерть Семирамиды. Они говорят, что, когда возмутился сын ее, Нинус, она бежала в Армению, и царь Кардас, сын Арая, вместе с ней двинулся к пределам Ассирии, что в первом же сражении и Семирамида, и Кардас пали, множество тысяч армян были избиты, остальные бежали в окрестные горы.

Семирамидой, от XVIII века до Р. Х., начинается длинный, тысячелетний период зависимости Армении от Ассирийского царства; она была простой данницей царей ассирийских и ходила вместе с ними в завоевательные походы. Есть отдаленное свидетельство, будто бы армяне участвовали в защите Трои. Говорят именно, что армянский властитель Зармаир, видя окровавленное тело Гектора, бросился будто бы отважно на Ахиллеса и пал в единоборстве с ним.

Во второй половине VIII века до Р. Х. в жизни Армении совершается знаменательный переворот, – ее владетель Паруйр провозглашает себя независимым. В сообществе мидян и вавилонян он восстает против ассирийского владычества и участвует в трехлетней осаде Ниневии, окончившейся, как известно, добровольной гибелью на костре последнего царя ее, Сарданапала, вместе с его женами и всеми сокровищами.

Паруйр первый из армянских владетелей принимает титул царя и, как говорит летописец, венчается царской диадемой, которую отняла у рода его Семирамида и возвращение которой лежало у Паруйра на сердце. С этого времени Армения имеет уже коронованных царей, и Паруйру наследуют потомки его из рода в род, до самого прекращения Гайканской династии.

Но участие Армении в смертельном ударе, нанесенном ассириянам, стоило ей только перемены владычества ассирийского на вавилонское, и при наследниках Паруйра перед взором историка проходит все та же картина деятельности народа в зависимости от его верховных повелителей. Салманасар ведет армян на разгром царства Израильского; с Навуходоносором они участвуют в пленении евреев и разрушении Иерусалима. Начинается эпоха Кира, – и Армения является деятельной пособницей в его всемирных завоеваниях.

«Я поведу Кира за десницу, – вещал небесный глагол устами пророка Исайи, – он разрушит крепость царей, перед ним отверзнутся врата, и грады не затворятся». И в этих словах вся величавая судьба Кира, в которой Армении ее историки отводят такое видное место.

Когда, при самом рождении своем, обреченный на смерть, вследствие зловещего пророчества о нем, и спасенный лишь жалостью царедворца, Кир вновь был приближен ко двору грозного деда своего, мидийского царя Астиага, а потом сослан им опять в Экбатану, – тогда, по словам этих историков, армянский царь Тигран, восхищенный молвой о Кире, пригласил его к себе и выдал за него одну из своих сестер. Так завязались между ними крепкие узы родства и дружбы.

А в то время, как между Киром и Тиграном крепнул союз, Астиагу привиделся зловещий сон, являвшийся как бы пророческим извещением о грядущих событиях. Видел он себя в какой-то неведомой стране, близ высокой горы, вершина которой была покрыта вечными льдами. Говорили, что это земля Гайкидов. Пока Астиаг пристально смотрел на гору, на вершине ее появилась прекрасная женщина, облаченная в пурпур и в покрывало небесного цвета, мучившаяся родами. И вдруг, перед глазами изумленного Астиага, она разрешилась тремя взрослыми героями. Первый из них, сев на льва, устремился к закату, второй, на леопарде, держал путь на полночь, а третий, взнуздав чудовищного дракона, напал на царство Мидийское.

Снилось потом Астиагу, что он стоит на кровле своего дворца, покрытой многоцветными красивыми шатрами; видит он венчавших его богов, стоящих в дивном величии, видит себя, окруженного своими царедворцами, и вместе с ними чествующего богов жертвоприношениями и фимиамом. И вдруг, взглянув наверх, он увидел дивного полубога, сидящего на драконе и несущегося, как бы на орлиных крыльях, сокрушить богов. Астиаг, бросившись между ними и всадником, принял на себя нападение. Кровля дворца обратилась в море пролитой крови. В продолжение долгих часов бился Астиаг с исполином – и пал, пораженный мечом его… Тут сон исчез, – и царь проснулся, облитый холодным потом.

Была полночь. Несмотря на то, он медленно созывает своих советников, рассказывает им страшное видение и говорит: «Оно предвещает нам сильное нашествие, подготовляемое Тиграном Гайкидом».

С ужасом внимали грозному пророчеству царедворцы и, под влиянием зловещего страха, советовали Астиагу немедленно погубить Тиграна при помощи любимой сестры его Тигрануи. «Лучшее средство против врага, – говорили они, – это измена, прикрытая личной дружбой. Возьми Тиграную в жены, и тогда, опутав ее сетями интриг, мы возьмем Тиграна, как бессильного ребенка».

Астиаг, оставшийся в народной памяти армян под именем Аждахака, то есть «дракона», принимает этот совет. Он пишет письмо армянскому царю, прося руки прекрасной сестры его Тигрануи. «Ты можешь быть уверен, – говорилось в нем, – что она будет царицей цариц». Тигран соглашается и отправляет сестру свою к Астиагу «царским обычаем», а Астиаг назначает ее первой между своими женами. Но напрасно стараются и Астиаг, и царе дворцы сделать Тиграную участницей заговора. Сведав о коварстве мидийского царя, она обо всем уведомила брата. И когда Астиаг, замышляя измену, пригласил Тиграна для свидания на границу своих владений, Тигран, уже предупрежденный сестрой, отвечал, что «идет, – но не на свидание, а на бой».

На границе Мидии сошлись две сильные вражеские армии. Обе они действовали, однако, с крайней нерешимостью. Астиаг, под влиянием сна, страшился мысли сойтись с Гайкидом. Тигран поджидал Кира и старался выручить сестру, измена которой могла стоить ей жизни. Наконец Тигрануя явилась в лагерь брата, переодетая простым воином, а вслед за тем пришел и Кир со своими победоносными полками. Астиаг был разбит и пал на поле сражения. По одним преданиям, он был убит Тиграном, собственноручно поразившим его копьем; по другим – разбитый и покинутый всеми, Астиаг умирает в пустыне от жажды и голода. Говорят, что львы той пустыни стерегли его тело и оно, после многих дней, найдено было нетронутым тлением.

Разгром Мидийского царства послужил началом величия Кира. Тиграну достался тогда весь царский дом Астиага и десять мидян, которых он поселил в окрестностях Арарата. В память заслуг Тигрануи царь основал великолепный город Тигранокерт и выдал ее замуж за одного из нахараров, предоставив ей все доходы с этого города. Потомки ее составили особое поколение, именовавшееся «вольным домом»; они существовали до X века по Р. Х. и считались принцами крови, имевшими наследственные права на престол Армении.

По свержении Астиага армяне участвовали во всех дальнейших походах Кира, видели в цепях побежденного Креза Лидийского и гибель царя Валтазара, предсказанную ему вещими огненными словами. Тигран, друг и сподвижник Кира, умер в 520 году, оставив страну свою на высокой ступени могущества. Благодарное потомство назвало его Великим.

Прошло двести лет. Наступают времена великого македонского завоевателя, – а вместе с ними наступают для Армении и новые времена бедствий. В Армении царствовал в то время Ваге, сын Вана, основателя знаменитого города, существующего и ныне на развалинах древнего Шамирамакерта. Видя грозную тучу, обтекавшую Азию, слыша о падении царств и гибели народов, он, подобно древнему Гайку, решился или отразить нападение, или умереть за независимость Армении. На требование покорности он ответил: «Лучше пасть за отечество, чем видеть, как чужеземцы попирают ногами родную землю». Тогда полководец Александра, Митрас, вступил в Армению и одним ударом разгромил ее войско. Ваге был взят в плен и казнен.

Так пала династия Гайканов, которая затем уже никогда не владела более армянским престолом. Но, сходя со сцены истории, она, имевшая одного общего родоначальника с народом, оставила в Армении самые отрадные и светлые воспоминания. Горячая любовь к ней народа впоследствии выразилась преданностью его к нахарарам, представителям того же Гайканского дома. Прошли тысячелетия с тех пор, как погиб последний царь Гайкан, но народ армянский поныне слагает песни о тех стародавних временах, воодушевляемый памятью о популярнейших царях родной ему династии. И знаменитый Моисей Хоренский, приступая к изложению истории Гайканского дома, говорит: «Любезны моему сердцу эти мужи, происшедшие от нашего царя, как мои соотечественники, кровные мои и братья. О, как бы желал я, чтобы в то время совершилось пришествие Спасителя и мое искупление, чтобы я родился при тех царях, наслаждался бы их лицезрением и тем избавился бы от настоящих бед».

По смерти Ваге Александр совершенно уничтожает в Армении царское достоинство, – и страна становится провинцией, управляемой македонскими сатрапами. Потеря независимости, тяжело отозвавшаяся на армянском народе, вызвала, однако, со стороны его попытки к сопротивлению. В этот момент на сцену армянской истории и выступает героическая личность Ардоата, искусного полководца последнего царя из рода Гайка.

Пока Арменией управлял кроткий и человеколюбивый Митрас, знамя восстания еще не поднималось в ней; но когда по смерти Александра царство его рушилось, когда управление Азией досталось Пердикасу и правителем Армении был назначен Неоптолем, принесший с собой в страну все ужасы тирании, Ардоат решился на подвиг освобождения отечества. Переодетый, он тайно объезжал области Армении, созывая всех, кто способен был стать на защиту родины; в лесах и в ущельях гор собирались к нему вооруженные дружины. И вот под его начальством образовалось сильное войско, о чем и не подозревал утопавший в разврате Неоптолем. Ардоат окружил дворец сатрапа, одолел македонскую стражу и послал сказать ему: «Армения не восстает против Македонии; она ополчилась только против тирании и несправедливости, которых не могут желать и сами властители Азии. Возврати нам счастье, которым мы пользовались при Митрасе, и любовью к народу исторгни из рук наших оружие».

Неоптолем, испуганный восстанием, бежал в Каппадокию. Разгневанный Пердикас послал в Армению полководца Евмена усмирить возмущение. Но умный Евмен не хотел прибегать к оружию и вступил с Ардоатом в переговоры, предлагая ему уважить верховный сан Неоптолема и принять его снова в Армению. «Сограждане твои, – писал он, – не постыдно могут покориться могуществу македонян. Прими Неоптолема с почестями, приличными его сану, – это не помешает тебе остаться героем».

«Слава героев, – отвечал Ардоат, – в правоте и миролюбии. Мы уважаем власть верховную. Пусть Неоптолем возвращается в Армению, но пусть он правит ею так, как того требует величие славы македонской».

Неоптолем вернулся, и Ардоат остался при нем начальником армянских войск.

Среди возникших затем смут и кровопролитий между полководцами Александра Великого, когда Антипатр, Кратер, Неоптолем, Евмен, Пердикка, Антигон и другие боролись между собой, Ардоат старался стоять в стороне, объявив торжественно, что не намерен вмешиваться в дела македонские. «Не пролью капли крови армянской, – сказал он, – за раздоры иноплеменников». Однако, уступая силе обстоятельств, по настоятельному вызову Антигона, он должен был отправить к нему часть своих войск и тем навлек на себя мщение Евмена.

Среди приближенных последнего был некто Оронт, сын знаменитого армянина, командовавшего при Неоптолеме армянской конницей. Оронт отличался военными способностями, обладал привлекательным умом и обольстительной наружностью. Он был как бы создан для интриг и происков. Ему поручил Евмен часть македонских войск, чтобы изгнать Ардоата и овладеть Арменией. Оронт, имевший на родине многочисленных приверженцев, вошел в Южную Армению и оттуда разослал воззвания, обещая награды и почести тем, кто примет его сторону. И скоро к его македонскому войску присоединилось двенадцать тысяч армян. Готова была возгореться междоусобная война. Ардоат, чтобы избежать ее, задумал победить своего противника хитростью и поручил преданному себе полководцу Меграму захватить Оронта. Мергам, под видом вражды к Ардоату и соблюдая всевозможную осторожность, чтобы не выдать себя, послал Оронту письмо, предлагая перейти на его сторону со всем своим войском. Оронт был очень обрадован, обещал награды, но от решительного ответа уклонился, опасаясь обмана. Меграм, чтобы сломить его недоверчивость, прибег к новой хитрости. Он захватил какого-то важного лазутчика, вероятно, им же самим подготовленного, и доставил его к Оронту. Тогда Оронт, убежденный наконец в преданности Меграма, принял его с большими почестями и совершенно на него положился. Меграм вкрался в такую доверенность к Оронту, что добился даже права свободно входить в шатер его и днем и ночью. И вот однажды, воспользовавшись благоприятным случаем, он опоил Оронта сонным порошком, одел его в платье простого воина и с несколькими своими приверженцами вынес его из шатра и увез к Ардоату.

Внезапное исчезновение Оронта внесло смуту и мятеж в его войска. Один из полководцев, Аспар, попытавшийся восстановить порядок, был убит, – и солдаты рассеялись. Между тем Оронт, привезенный в Армавир, был заточен в храм Орамазда, служивший всегда местом заключения для царственных узников; там ему объявили, однако, что жизни его не угрожает ни малейшая опасность. Пораженный великодушием Ардоата, Оронт, в присутствии волхвов, перед лицом бога Солнца, добровольно поклялся в верности Армении – и был освобожден.

Между тем верховным правителем Азии становится Антигон, успевший победить своих соперников. Он повсюду переменил наместников, казнил казавшихся ему подозрительными и, наконец, потребовал на суд к себе и Ардоата. Ардоат отвечал ему: «Я не вмешиваюсь в чужие дела, но не обязан никому отдавать отчета в том, как я защищаю свои области». Тогда Антигон двинул на Армению двух своих полководцев. Ардоат встретил их на границах своей земли и, отступая внутрь страны, искусно навел их на приготовленную засаду. В Гордиенских горах, там, где цепи скал образуют теснины почти неприступные, мидяне и персы внезапно охвачены были со всех сторон армянами. Оба полководца едва успели спастись через вершины гор, но войска их были истреблены или взяты в плен. Армения стала на время свободной.

Но умер Ардоат, – и независимость армянского народа снова исчезла. За Ардоатом следует тот темный междуцарственный период Армении, о котором Моисей Хоренский говорит: «С этих пор и до воцарения Вагаршака в Армении ничего верного не могу рассказать, ибо, вследствие возникших смут, всякий думал захватить власть и управлять нашей страной. Сатрапы и восставшие против них армянские полководцы чередовались между собой во главе страны. Но в этом длинном ряде деятелей уже не было людей, одаренных талантами Ардоата, и, за немногими исключениями, они оставляют от себя лишь смутное и тяжелое впечатление. Оронт, заместивший Ардоата, на третьем же году своей власти, малодушно подчинившись первому же требованию Селевка Никанора, обязался платить ему ежегодно четыреста талантов и шесть тысяч коней в полном снаряжении. Сын его, Артавазд, пытается восстать против Антиоха Великого и на требование его покориться посылает ответ: «Будем отражать силу силой, – а дани не дадим».

Но среди приготовлений к упорной борьбе Артавазд умирает, – и ворота Армении открываются для Антиоха Великого без борьбы и усилий. Полководцы армянские Артаксиаз и Задриадес добровольно подчиняются ему, чтобы стать сатрапами. Артаксиаз получает в управление Большую Армению, Задриадес – Малую. Тогда совершилось политическое отделение Великой Армении от Малой.

Правление Артаксиаза памятно в истории первыми сношениями Великой Армении с Римом.

Едва прошло столетие с тех пор, как в пределах Азии гремели победы Александра Македонского, а теперь уже имя римлян разносилось по всем трем частям Древнего мира. И вот далекие Пунические войны, – бедствия Италии от меча Аннибала, в три месяца покорившего всю Испанию и через грозные Альпы внесшего ужасы войны в пределы гордого Рима, под самые стены его, наконец, разгром Карфагена, – вся эта великая борьба, совершавшаяся на одном конце тогдашнего мира, с грозной силой отразилась на совершенно противоположном конце его – в Армении. Покинутый отечеством, Аннибал бежал к Антиоху Великому; но вслед за собой он увлекает и победоносное оружие римлян, не хотевших оставить в покое своего гениального врага. Римские легионы тут впервые появляются на равнинах Азии. От разбитого Антиоха римляне требуют выдачи Аннибала, – и знаменитый карфагенский вождь ищет убежище у Артаксиаза, в Армении. Армению, защищенную самой природой, Аннибал мечтал противопоставить стремительным завоеваниям Рима и искал союза с соседними народами. Но ни Митридат Понтийский, занятый осадой Синопа, ни Аршак, царь Парфянский, воевавший в Индии, не согласились на его предложения.

Присутствие Аннибала в Армении между тем тревожит римский сенат. Римляне впервые вступают тогда в сношения с далекой Арменией и предлагают Артаксиазу высокий титул союзника их, если он выдаст им Аннибала. Артаксиаз, «привыкший, – как говорит историк, – жертвовать добродетелью позорным расчетом изворотливой политики», вступает в тайные сношения с Римом. Но Аннибал, предупрежденный о замыслах его, бежит из Армении и, всюду гонимый судьбой и Римом, кончает жизнь свою самоубийством.

Так мечты Аннибала разрушились. Но памятником пребывания его в Армении осталась непреодолимая твердыня, обширный город Арташат, построенный по плану его на берегу Аракса, на трех утесах, сросшихся в своем основании. Сюда, под защиту грозных укреплений, возведенных гениальным полководцем, Артаксиаз перевел из Армавира свой двор, переместил все государственные учреждения, – и Арташат в течение многих веков служил столицей Великой Армении.

На этот раз римское оружие не коснулось Армении. Но зато оно отразилось тяжело на Селевкидах, победная звезда которых с тех пор час от часу угасает на небосклоне Азии. Но чем слабее становились властелины, тем самовластнее, деспотичнее являлись правители провинций, вызывая повсюду ропот и негодование. Последний сатрап Армении, Артавазд, прозванный армянским Сарданапалом, отличается таким развратом и такой жестокостью, что вынуждает, наконец, лучшую часть армянского народа обратиться за помощью к парфянскому царю Аршаку Великому, славному тогда на всем Востоке. Аршак восстанавливает в Армении царское достоинство и назначает царем брата своего Вагаршака.

Когда Вагаршак вступил в армянскую землю, полководцы, войско, народ – все приняло его сторону. Артавазд, как бы возобновляя историю Сарданапала Ассирийского, хотел защищаться. Но народ встретил его негодованием, а льстецы, испуганные народным движением, поспешили уговорить его снова скрыться в своих гаремах, предоставив защиту отечества одним полководцам. Не много стоило труда склонить Артавазда к тому, что так льстило его чувственной натуре и привычке к распущенности гаремной жизни. А между тем новый царь, Вагаршак, поддерживаемый сильной рукой своего брата, быстро шел вперед и уже был под стенами столицы. Городские ворота открылись перед ним беспрепятственно. Тогда Артавазд в ужасе бежал из дворца и на берегу Аракса поразил себя мечом.

Так пало в Армении владычество Селевкидов и воцарилась славная династия Арзасидов, или Аркуши.

Когда Вагаршак, коронованный царем Армении, пожелал узнать от брата, где границы его царства, Аршак заметил ему: «Границы для храбрых определяет меч; сколько отрежет он, тем и владеет».

И вот, прежде чем утвердиться на престоле, Вагаршак должен был выдержать упорную борьбу с соседями, чтобы восстановить Армению в ее древних границах. При помощи могущественного брата он возвратил все отнятые у Армении земли, вновь присоединил под свое владычество Малую Армению и обеспечил за своей страной независимое существование почти на целых полстолетия.

Затем в его царствование начинается период мирной деятельности, которому он обязан своей славой еще более, чей военным подвигам. Давно уже страдал народ под тяжестью расточительности сатрапов, приносивших с собой от восточных дворов тиранический произвол, рядом с невиданной роскошью и развратом. Парфянский повелитель, напротив, приносил с собой законность, древнюю простоту и строгость нравов. Нужно сказать, что Армения, в течение веков управляемая чуждыми ей сатрапами в отношении политическом, во внутреннем государственном строе сохранила свою самобытность; ею спокойно ведали, по древним обычаям, роды нахараров, наследственно и почти самостоятельно управлявшие своими владениями.

Вагаршак, обнаруживая свойства мудрого правителя, не коснулся прав нахараров, понимая, что не сможет ограничить их, не вооружив против себя народ, преданный им, как своим единокровным родоначальникам. Напротив, все усилия его были направлены к тому, чтобы при их содействии водворить в стране благосостояние, которого давно уже не было в ней. В злополучные времена Селевкидов соседние северные народы спускались со своих гор и предавались в армянских землях необузданным разбоям; поля Армении запустели; плотины, политые кровью и потом народа, рушились, и некогда плодоносные нивы залились водой. По повелению Вагаршака теперь сооружались новые оплоты для осушения болот, проводились протоки для свободного течения рек, расчищались дремучие леса, служившие притоном разбойников; покинутые и запустевшие места вновь заселялись жителями, – и вскоре одичавшая было страна зацвела новой жизнью, возникли ремесла, художества. «В награду за все это, – говорил Вагаршак, – я желаю только того, чтобы встречать в стране нравы кроткие и общество человеколюбивое».

С именем Вагаршака соединяется представление и о начале армянской литературной образованности. Существует повествование о том, как заботится царь Вагаршак о создании армянской истории. Предания говорят, что он послал к брату своему, Аршаку Великому, некоего Мар-Ибаса-Кадина, уроженца Сирии, искусного в языках восточных, с просьбой открыть ему архивы и дать возможность отыскать тайны древней армянской истории. Мар-Ибас, по найденным рукописям, а еще более по древнему народному эпосу, составил полную историю Армении и возвратился с ней к Вагаршаку, который приказал главнейшие события из нее начертать на мраморном столбе, сооруженном в его чертогах.

По смерти Вагаршака страна недолго оставалась независимой. Распространение римского владычества на Азию сурово отразилось на судьбе Армении, сделав ее невольной участницей митридатских войн, а затем – и данницей Рима. Некоторые армянские хроники, смешивая имена и годы, относят общеизвестные подвиги Митридата Понтийского к армянскому царю Арташезу, который будто бы превосходил Митридата и военными способностями, и политической мудростью. Они говорят, что знаменитые походы в пустыни Скифии, где не побеждали ни Кир, ни Александр Македонский, Митридат совершил будто бы только по поручению Арташеза. А когда о победах Митридата заговорил весь свет и римский сенат потребовал от него очищения завоеванных им областей, тот же Арташез с мудрой предусмотрительностью уговорил Митридата на время смириться перед Римом, чтобы прежде собрать возможные средства для борьбы с повелителями мира. По его совету Митридат в три года обошел под чужим именем все области Малой Азии, научился двадцати двум языкам и узнал обычаи и свойства жителей. Только тогда, когда Митридат вернулся к Арташезу, царь быстро собирает такое многочисленное войско, что «никто даже не знает ему счета». Он наводнил своими полками всю Малую Азию, покорил всю сушу между двумя морями и наполнил океан множеством кораблей, желая поработить весь Запад… Римляне, встревоженные быстрыми успехами Арташеза, уже готовившегося перенести победоносное оружие в западные пределы Европы, подослали тайных убийц; они прокрались в армянский стан, успели возродить в нем смуту, и, при возникшем мятеже, Арташез пал под мечами своих же собственных воинов. Говорят, что, умирая, он воскликнул: «Увы! Как превратен жребий царей! Как быстро пролетает земная слава! Рад, что умираю, не пережив своего счастья!»

В этих сказаниях, перемешивающих эпохи и лица, есть та доля истины, что в них отразилась именно память о великих событиях, совершавшихся тогда в Армении, которых не могли затемнить и грандиозные события, влиявшие на судьбы всей тогдашней Азии.

В то самое время, когда Митридат начинал борьбу свою с Римом, в Армении царствовал зять его, сын Арташеза, Тигран II, названный Великим. Междоусобные распри в фамилии Арзасид дали ему случай занять первенствующее положение в тех странах, где владычествовали представители этой династии. Он построил себе дворец в самой Персии, где господствовали старшие из Арзасидов, чеканил монету со своим изображением и принял титул «царя царей». Это и был единственный момент в истории Армении, когда она становилась во главе азиатского мира. Подвиги Тиграна сделали имя его известным не только на Востоке, но и на Западе, где римляне внимательно следили за его успехами.

Когда Митридат, разбитый Лукуллом, бежал в Армению и Лукулл, преследуя его по пятам, осадил Тигранокерт, армянский царь пришел в непосредственно враждебное столкновение с Римом.

Рассказывают, будто бы гордый Тигран, увидев малочисленные легионы Лукулла, сказал: «Если римляне пришли послами, то их слишком много, – а если сражаться, то их мало». Но тут, по словам Плутарха, случилось нечто неожиданное: двенадцать тысяч римлян разгромили полтораста тысяч противников, потеряв сами только пять человек. И тем не менее Тигран, еще питая в душе безумную надежду отстоять свою независимость от римлян, продолжал войну. Он выказал в этой борьбе много мужества, много военных дарований, но не мог воспрепятствовать победоносным легионам Помпея пройти через всю Армению до самого подножия Кавказа.

Загнанный в горы, Тигран должен был наконец признать себя данником Рима. Ему был оставлен престол Армении, однако же с условием помогать Риму в борьбе с Парфией.

Так дело всей его жизни, результаты всех его завоеваний сразу были уничтожены приговором мощной силы. Рассказывают, что, когда Тигран явился к Помпею, полководец римский любезно заметил ему, что он не только не теряет царства, но приобретает себе еще новых друзей в лице римского народа.

В дальнейших событиях Армения надолго становится спорным краем в борьбе между Римом и Парфией. Лавируя между противниками, Тигран ищет опоры в каждом из них, подчиняется и помогает то той, то другой стороне, стараясь только предохранить свою собственную землю от бедствий вражеского нашествия.

Преемник Тиграна, Артавазд, не сумел продолжать его мудрой политики и тем погубил Армению. Вопреки обязательствам, он открыто принял сторону Парфии и выслал свои войска против легионов Антония. Тогда Антоний хитростью заманил его в свой лагерь и в серебряных оковах отправил в Александрию, где царь Армянский был предан смерти. Чтобы ослабить Армению, Антоний после того делит ее уже на три части: Нижнюю, Верхнюю и Малую. Последняя отдана была царю Понтийскому, а первые две управлялись то царями из рода Арзасидов, то римскими сатрапами.

С этих пор для Армении наступает глухое и темное время, от которого не осталось даже настоящих имен ее царей и правителей. По крайней мере, римские и греческие историки называют одни имена, в то время как историки армянские – совершенно другие. Нужно думать, что это историческое разногласие произошло оттого, что армянские историки считают царями этой эпохи потомков Аршакуни, которые при тогдашних тревожных обстоятельствах владели иной раз лишь незначительной частью Южной Армении, тогда как в остальных областях ее царили римские и парфянские ставленники, которых армянские историки гордо игнорируют.

К этим-то потомкам Аршакуни и принадлежал Авгар, владевший Едессой, знаменитый своими сношениями со Спасителем мира. Но зато к ним же принадлежал и целый ряд других царей, преемников его, обративших несчастную страну в арену кровавых убийств почти на целое столетие. Ананун, сын Авгара, предаст мечу все, что исповедует после отца его христианскую веру. Санатрук, наследовавший ему, истребляет весь род Ананунэ и всех потомков Авгара, Еруанд убивает Санатрука, уничтожает детей его, но и сам погибает от руки убийцы, в борьбе своей с Арташезом.

Единственный уцелевший от истребления потомок славного дома Авгара, Арташез, – воспитанный в горах и прозванный по этому случаю «питомцем гор», – напоминает своим правлением лучшие времена Армении. В длинное сорокалетнее царствование его несчастная страна отдохнула от тяжких бедствий, угнетавших ее при его предшественниках. Смерть этого царя вызвала в народе истинное горе.

И было о чем горевать армянскому народу. В сыне Арташеза, Артавазде II, возродился самый худший представитель тирании, которая когда-либо существовала в армянской земле. Его беспощадная кровожадность была так безумна, что народ приписывал ее помешательству, для объяснения которого создал даже страшную легенду, показывающую, какие глубокие следы оставили в народной памяти бедствия его короткого царствования.

Легенда эта рассказывает, что, когда отец его, Арташез, по обычаю страны, лежал в великолепном золотом гробе, на престоле из виссона, в златотканом царском одеянии, с короной на голове и золотым оружием в ногах; когда, окружая престол, рыдали его сыновья, родные и множество старейших нахараров; когда полки вооруженных воинов, как бы готовых на бой, стояли перед умершим повелителем, а за ними – рыдали одетые в траур армянские девы и теснились огромные печальные толпы народа; когда перед гробом почившего совершилось множество добровольных самоубийств, – Артавазд, видя эти проявления народной любви к отцу, в припадке подозрительной зависти, говорил себе: «Мой отец увлекает за собой народ. Армяне орошают гроб его слезами и кровью. Они не хотят жить без него. Над кем же я буду царствовать?» Тогда, повествует сказание, Арташез поднялся из гроба и поразил сына проклятием и безумием, предрекая ему гибель и пленение злыми духами.

И вот однажды, на охоте, в окрестностях Арарата, Артавазд, в припадке безумия, повернул лошадь с моста и стремглав низринулся в глубину потока.

Нелишне сказать, что по народным песням, сложенным, очевидно, уже в христианские времена, долго спустя после Артавазда, он поглощен был пламенем из разверзшегося перед ним ущелья Святого Иакова. Но из-под острия смертной косы – говорит легенда – Артавазд уведен был злыми духами в ущелье Арарата и там окован железными цепями. В свирепой ярости он непрестанно грызет их, чтобы убежать и снова нагнать на Армению бурю злоключений. К каждому новому году цепи становятся тоньше волоса и готовы разорваться. И вот в армянском народе возникает следующий обычай. Накануне нового года, когда зажгутся вечерние огни, в каждой армянской кузнице раздаются три мерных звонких удара. В этот вечер молот опускается не на раскаленное железо, рождая тысячи огненных брызг, куется не подкова карабагскому скакуну, – кузнец, исполняя древний обычай своего цеха, бьет молотом по наковальне, сопровождая три удара таинственными словами: «Крепчайте цепи Артавазда».

Так выразилась в народе боязнь, чтобы снова не настали времена жестокого безумного царя.

В качестве римской данницы Армения влачила незаметное существование до середины III века. Не раз пыталась она сбросить железное иго Рима; и каждый раз, побеждаемая, умела, однако, новыми договорами обеспечивать за собой хотя бы тень политического существования.

В середине III века на Востоке совершаются крупные события. В Персии, в лице царя Арташира, возникает новая династия Сасанидов и истребляет всю фамилию Арзасидов, господствовавшую в тех странах около шести столетий. Такой переворот, естественно, не мог не отразиться и на Армении, связанной с Персией теснейшими родственными узами. И вот царь ее Великий Хозрой начинает с Сасанидами кровопролитную войну, столько же для поддержания древней родственной династии, как и для собственной защиты. Сасаниды нашли в Хозрое смелого и счастливого противника. Он занял весь Азербайджан, разрушил главный город этой провинции, стоявший на месте нынешнего Тавриза, и простер свои смелые набеги далеко внутрь Персии. Чтобы отделаться от беспокойного противника, Арташир поручил одному из своих приближенных убить Хозроя. Этот цареубийца был родственником Хозроя, нахарар, происходивший из рода Аршакуни, по имени Анак. Как бы избегая гонений новой персидской династии, он пришел к Хозрою, прося у него убежища. Дружески принятый, два года искал он случая исполнить свой злодейский умысел и наконец убил Хозроя на охоте, близ столичного города Арташата. Но и сам убийца не успел бежать и пал жертвой народной ярости. Малолетний сын Хозроя, Тиридат, спасенный от преследований Сасанидов приближенными вельможами, был увезен в Рим, – и для Армении начинается тяжкий двадцатисемилетний период междуцарствия, после которого Тиридат, при помощи римского оружия, опять возвращается в Армению.

Тиридатом начинается христианская эпоха в стране, истомленной веками бедствий.