К. А. Любарский
Письмо Г. С. Подъяпольскому (от 02.06.1975)
Из письма жене:
***
…Тема действительно больная. Я тоже замечаю некий крен в сторону христианства и меня это огорчает. Лишь у немногих этот крен не вызывает неприятных побочных явлений. Правда, в их числе такие люди, как Сергей Алексеевич, само существование которых является самым сильным доводом за христианство! Но как мало таких прекрасных людей, они буквально тонут в весьма мрачной массе. И будучи действительно хорошими людьми, они и о других судят по себе и не могут заметить дурного…
А происхождение человека от обезьяны, действительно, за последнее время такому гонению подвергается! Кошмар! Пидльтаунской челюстью палеонтологов прямо-таки как Самсон филистимлян поражают: «вот, мол, какие учёные жулики!» Любое изменение взглядов под воздействием новых находок воспринимается как свидетельство безудержного релятивизма… А уж насмешек-то действительно не оберёшься. Но насмешки — дело дешёвое. Все они давно уничтожены знаменитым высказыванием относительно «шматины глины», которая «не знатней орангутанга».
Ну, Бог с ними, с гонителями обезьяны. По моим наблюдениям, это обычно — следствие простой неосведомленности. Тут прежде чем спорить, надо сначала просто порекомендовать хороший список литературы — и специальной, и популярной. Перейдём к более абстрактным материям.
По-моему, Гриша напрасно возмущается моим сопоставлением нашей (т. е. неверующих людей) и религиозной веры. Сопоставляя их, я вовсе не занимался никаким соглашательством, а просто объективно констатировал тот несомненный факт, что в модели Мира, выстраиваемой для себя любым человеком (подчеркиваю, любым!) есть элементы объективно недоказуемые, не являющиеся точным знанием. Другой вопрос, что у человека с научным складом мышления объект веры подвижен, подвержен изменениям под влиянием критики фактами — это верно, и я сам об этом писал, когда сопоставлял монолог и диалог. Но в любой выбранный момент, при любом конкретном действии, соотнесённом с индивидуальной моделью Мира, элемент веры присутствует. И нечем тут возмущаться. То, о чём пишет Гриша, если перевести на язык моего геометрического образа — плоскости с заштрихованнной и незаштрихованной областями — означает лишь то, что у человека с научным складом мышления сектор веры очень узок и положение его непрерывно меняется: как узкий луч фонарика, рыскающий по разным участкам незаштрихованной части плоскости.
А различие, подмеченное Гришей, абсолютно справедливо. Ввиду того, что я и сам уже писал об этом, останавливаться подробнее не буду — просто соглашусь с Гришей. Но это всё-таки иная грань вопроса.
Вообще, должен заметить, что очень многое из Гришиных возражений — от недостаточно внимательного прочтения моего письма. Это — один пример, будут и другие.
О сопоставлении фальшивой сторублевки и полновесного пятака. Опять-таки под сторублевкой имелась в виду отнюдь не вся вера, как таковая. Речь шла о конкретном: о религиозном и материалистическом ответах на вопрос о смысле жизни человеческой, о перспективах, открывающихся перед человеком по ту сторону земного существования. Да, я вполне определенно (а вовсе не для верующих только) заявляю: перспектива личного бессмертия (духовного) каждого человека для меня безусловно более привлекательна, чем отсутствие такового. Психологические причины этого довольно ясны и именно они не раз привлекали в религию весьма скептически настроенных людей (я уже напоминал пример дюгаровского Жана Баруа). Личное бессмертие не исключает иных целей человеческого существования, а лишь неизмеримо дополняет их. Осуществление земных целей становится лишь (необходимым!!) этапом дальнейшего развёртывания потенций человеческого духа в иных сферах. В этом вопросе (подчеркиваю, только в этом) религия даёт более привлекательный ответ. (Я, разумеется, отдаю себе отчёт, что этот ответ тесно связан и с ответами на все иные вопросы, где положение отнюдь не так благополучно, но сейчас я абстрагируюсь от этого).
Гриша просил растолковать ему на нашем с ним человеческом языке, не прибегая к заклинаниям. Так вот: хотелось ли бы нам не расставаться никогда с нашими близкими? Достаточно этого простого и ясного вопроса. Более человечески ответить не могу.
Но — нет этого. Сторублевка оказывается фальшивой. Надежды и обещания — несбыточными. Вот собственно и всё. Никаких никому поблажек я не делаю.
Что же касается всего написанного Гришей относительно мнимого религиозного всезнания и ограниченности нужды в знаниях, то под всем этим подписываюсь обеими руками. Но это опять же другой аспект проблемы, которого я в данном случае не касался.
Геометрический образ плоскости, использованный в моём письме, разумеется же, только образ, взятый ради зрительной наглядности. Это не попытка построения рабочей модели человеческого сознания. Конечно, если бы такая модель была построена (в принципе, я думаю, это возможно, но едва ли в обозримом будущем), то речь могла бы идти лишь о многомерном пространстве с бесчисленным множеством сингулярностей, возможно, с выходами в иные пространства («черные» или «белые» дыры) и тому подобной экзотикой.
Мне же в данном случае важно лишь наглядно показать двойственный характер человеческой модели мира: «точное знание + миф», и выявить некоторые простейшие свойства этой структуры, проявляющиеся равно при любом числе измерений. Никаких намёков на плоскость мышления в переносном смысле слова я делать не хотел. Ругаться вообще не лучший аргумент. Я хотел бы избежать этого, ибо, к моему глубокому сожалению, ругань до сих пор остаётся одним из важнейших инструментов атеистической пропаганды («поповствующие мракобесы» и т. д.). Мне бы хотелось нарушить эту позорную традицию. Ибо сказано — Юпитер, ты сердишься, значит, ты неправ. Ругаться — ведь это так дёшево…
Действительно всё это очень тесно связано с уже затрагивающимся вопросом о честности. Я вновь и вновь возражаю, притом весьма категорически, против подобных подозрений в отношении оппонентов. В конце концов, язык — это средство общения и желательно пользоваться словами в общепонятном смысле (насколько это возможно). Честность — понятие, по существу своему относящееся к субъективным намерениям человека. Именно в этом своём качестве честность, высокая и низкая, во всех своих степенях, безусловно, присуща нашим оппонентам. Об этом даже писать как-то неудобно! Разве можно было бы спорить с нечестными людьми?
А для неких внутренних запретов (пользуясь тем же Гришиным выражением: не потому, что зловредно не хотят, а потому, что физически не могут!) — надо подобрать какой-то иной термин, не вводящий в оскорбительное заблуждение.
Так что моё возражение не от тезиса: «не думай ни о ком плохо». Оно от тезиса: «осторожно пользуйся таким обоюдоострым инструментом, как слово».
Высказанная же Гришей в этом месте мысль, что тезис об исконной греховности человека присущ не только христианству, но и иным религиям, мне представляется очень свежей и плодотворной. Вообще задача параллельного исследования внутренней структуры различных вероучений очень интересна и малоразработана, но здесь, к сожалению, не время и не место этим заниматься.
Хочу сразу же сделать небольшое отступление от логики Гришиного письма и коснуться тезиса, высказанного Юрой Шихановичем, что ему, в отличие от меня, мир христианина представляется «смешным и нелепым». Уточнение, что надо говорить не о мире христианина в данном случае, а о впечатлении атеиста о нём — отнюдь не лишне. Разница существенная. Единица измерения должна быть адекватна измеряемому объекту. Системы ценностей оцениваемого и оценивающего должны совпадать (сказано: «художника следует судить по законам, им самим для себя созданным»).
Ибо назвать мир христианина смешным и нелепым можно лишь при крайней беспечности к фактам. Система духовных ценностей христианства породила (не считая самой Библии) «Божественную комедию» Данте, «Страшный суд» Микельанджело, Баха и Генделя, Эль-Греко и Кранаха… список бесконечен. Этот ли духовный мир смешон? Он страшен, если на то пошло (вопрос: достоинство ли это, но это иной вопрос).
И тут меня неожиданно остановила мысль — почему весь список духовных взлетов христианского мировоззрения весь составлен из католических или протестантских примеров. Покопавшись в памяти, я так и не смог найти ничего, хоть отдаленно приближающегося к этому в культуре «православного региона» (русского преимущественно). Вся русская культура — великая русская культура! — в сущности безрелигиозна (не анти-, а именно без-). Вот вопрос — почему? Я как-то сразу и не найду ответа…
Может быть прав Белинский в знаменитом письме к Гоголю, говоря об исконном неверии русского мужика? Может быть глубоко замечание Сергея Алексеевича, что мужицкая религиозность не случайно столь быстро перешла к крайнему атеизму? Не знаю…
Но вернемся к Грише. Вот уж поразил он меня своим неприятием моих рассуждений о биологических истоках этики! В данном случае речь идёт не о педагогическом приёме, а о принципиально важном тезисе. Рассматривается вопрос — может ли возникнуть у человека этика, этика самопожертвования, в частности, если оставаться последовательно на материалистических позициях? Я постарался показать, что не только может, но даже должна возникнуть, причём никакого Божественного вмешательства тут не требуется.
Гришины замечания, что к одной лишь биологии дело не сводится, справедливы, разумеется, но их можно было бы прочесть и в моем письме. Я, как мне кажется, достаточно ясно подчеркнул, что биологически закладывается лишь фундамент этики, некая предрасположенность к совершению поступков того или иного типа. Далее уже начинают работать социальные факторы: биологическая предрасположенность может подавляться временно или развиваться, целый ряд слоёв морально-этического комплекса (менее глубоких) рождается позднее и с биологией не связан… Не буду повторяться, просто отошлю к письму. Может быть, я написал об этом недостаточно подробно, но моей целью не было создать монографию по генезису морали, а ответить на один, но достаточно важный вопрос, сформулированный выше.
Ситуация здесь вполне аналогична вопросу о происхождении феномена любви. Ханжи могут мне говорить всё что угодно, но я без обиняков заявлю, что в глубочайшей основе её лежит разделение человечества на два пола и стремление к продолжению рода. Если кто-либо будет мне объяснять, что учеловека-де, в отличие от животных, любовь к этому не сводится, что кроме того, любовь включает в себя огромное количество самых разных эстетических, этических, экономических и иных факторов, то я с ним даже спорить не буду. Если человек считает меня за идиота и думает, что я таких элементарных вещей не понимаю, так тут уж говорить поздно. Всё это верно, не сводится, включает, более того, может быть в современном феномене любви физиология вообще занимает самое скромное место. Верно, что лишённая этических, эстетических и иных ценностей любовь превращается лишь в карикатуру на неё. Но… лишённая этого маленького, ничтожного уголка, любовь превращается не в карикатуру даже, а просто в нуль, исчезает, перестаёт существовать, как явление.
(Я искренне надеюсь, что никому не придет в голову «опровергать» этот тезис примерами конкретных пар, где была любовь, но не было физиологии. Думаю ясно, почему это не контрдовод. Если же кто ещё сомневается в верности тезиса, пусть себе представит однополое общество. Есть ещё правда, изящно выражаясь, «феномен Марселя Пруста». Но обо всём этом можно говорить лишь преломляя истину через призму эстетизма. Реальные наблюдения быстро отбивают охоту кокетничать с этой темой).
Точно так же обстоит дело и с этикой. Лишите этику её биологической основы — и ничего не останется! Нельзя человеку навязать то, что не в природе его. «Гони природу в дверь, она влетит в окно».
Процитирую (немного длинновато) уже упомянутого мною Ганса Селье:
К сожалению, почти все существующие философские концепции, существующие кодексы поведения страдают… недостатком: они вообще не учитывают биологических законов. В основе христианской нравственной концепции лежит известная всем заповедь: «возлюби ближнего, как самого себя». Кажется, что это очень хорошая, привлекательная основа поведения. Почему же за 2000 лет эта заповедь так и не была реализована? Да потому, что она противоречит законам Природы, её невозможно осуществить… Однако, из того факта, что человек не может любить ближнего как самого себя, вовсе не следует, что он должен действовать обязательно против этих ближних… Инстинкт самосохранения не находится в противоречии с другим естественным побуждением — стремлением к альтруизму, желанием помочь другому существу. Напротив, альтруизм можно рассматривать как форму коллективного себялюбия, который повышает жизнеспособность каждого организма… Я не способен выполнять заповедь «возлюби ближнего, как самого себя». Нельзя любить по приказу… Однако, если сказать: «заслужи любовь ближнего своего» — это будет в русле того, что заложено в природе каждого человека, будет естественно и исполнимо. Это и будет основной заповедью той концепции, которую я называю «эгоистическим альтруизмом»… Средства для завоевания «любви» — это добрая воля, уважение, полезность, труд, создание материальных и духовных ценностей, нужных людям, обществу. Такое стремление делает жизнь устойчивой, защищает человека от стрессов.
Вот, собственно, всё, что я хотел сказать в этой связи. Странно, что Гриша этого не понял и счёл нужным мне объяснять, что этика — это не только биология…
Ну, что касается Гришиного прогноза, что за связь этики с выживанием вида меня верующие заслуженно высекут, то — посмотрим! Я ведь колобок –
Я от бабки ушёл,
Я от дедки ушёл…
Конечно, я надеюсь, что верующие прочтут моё письмо более внимательно, чем это сделал Гриша.
***
2.6.75
(Владимирская тюрьма)
