Вдоль заднего фасада дома тянулась галерея на кирпичных столбах, откуда можно было попасть в библиотеку, гостиную и бильярдную. Оттуда Ника и решила наблюдать за спаррингом. Или «разминкой», как деликатно выразился Филимон. Ей самой происходящее на заднем дворе казалось смертоубийством. Мужчины вышли на асфальтированную площадку между оранжереей и гаражом – в кроссовках, камуфляжных штанах и одинаковых светло-серых футболках, которые, очевидно, выдал им Нестор, – и Филимон сказал: «Полный контакт». Деметриос коротко кивнул. И вот, оба уже были в поту, в грязи, в крови, но даже не думали останавливаться.

Кутаясь в шерстяной палантин, наброшенный поверх свитера, Ника стояла около перил, смотрела на мужчин и по большому счету даже не понимала, что они делают. Как им удается передвигаться с такой фантастической скоростью, да еще и действовать – защищаться и нападать? Падать, перекатываться и тут же вновь оказываться на ногах в состоянии полной боевой готовности… Они бились всерьез, но мастерство помогало им уберечь себя от серьезных повреждений.

– Филимон очень хорош, – отметила, выходя на галерею из гостиной и останавливаясь у Ники за спиной, София. – Но Деметриос лучше.

– В каком смысле лучше?

– Чистая техника. Мгновенные реакции. И практически нет временного зазора между контратакой и атакой.

Нестор следил за поединком с другой стороны. Когда противники в очередной раз отпрянули друг от друга, он крикнул: «Стоп!» – подошел и выдал им ножи. По виду – самые настоящие, со стальными клинками сантиметров семнадцать длиной. Выдал и попятился.

– Зачем же он… – начала Ника.

София ее перебила:

– Спокойно! Это тренировочные ножи. Специально затупленные.

Сомкнув пальцы вокруг рукоятки ножа, Филимон перевел взгляд на Деметриоса и с глумливой улыбкой произнес несколько греческих слов. Ника негодующе фыркнула: дразнится! София захихикала, прижав к губам сжатый кулак. Она, в отличие от Ники расслышала шутку и поняла ее смысл.

Деметриос покачал головой. Сокрушенно, как человек, которого вынуждают проявлять несвойственную ему жесткость. На его футболке, так же как на футболке Филимона, расплылись темные пятна пота, а на спине еще и бурые пятна крови, но в целом, по мнению Ники, он выглядел неплохо. Выражение лица Нестора свидетельствовало о том, что он ее мнение разделяет. Одобрительный кивок, мимолетная, но явно довольная улыбка, поощрительный возглас… Да, по сравнению со вчерашним вечером Нестору однозначно полегчало. Теперь он уже не думал, что посылает Деметриоса на верную смерть.

Посылает?.. Поймав себя на этой мысли, Ника нахмурилась. Оба они – и Нестор, и Филимон, – вроде бы отговаривали Деметриоса от этой затеи. И в то же время… в то же время все отлично знали, что Нестор и многие другие члены общины заинтересованы в свержении – или лучше сказать, в уничтожении? – Андреаса Галани.

Рука – нож… нож – рука… скрежет металла о металл… Вот как они умудряются нож встречать ножом, а руку – рукой? Без промахов, без ошибок.

– Наверное, я бы ничего не поняла, даже если бы сто раз подряд посмотрела замедленную съемку, – призналась Ника, заметив, что София поглядывает на нее. – Это что за стиль такой?

Та пожала плечами, как будто речь шла о самых обыденных вещах.

– Крав-мага. Синтез. Деметриос еще владеет айкидо. Очень трудно предугадать, как он поведет себя в следующий момент.

Вот тут оно и случилось.

На картину рукопашного боя с ножами, происходящего на заднем дворе усадьбы одного из «чистых», наложилась картина сексуальной оргии под руинами древнего города. Поверх мокрого от растаявшего снега черного асфальта с обрывками нанесенных ветром листьев и комьями затоптанных сосновых иголок легли щербатые каменные плиты, подогнанные друг к другу плотно, почти без швов, с раскиданными в беспорядке шкурами, на которых… да, повсюду, тут и там. В этом финальном видении ей опять явились потные оголенные тела, скачущие на других телах или сплетающиеся с ними, образуя причудливые, гротескные фигуры. Покрасневшие женские лица с жадно раскрытыми ртами и блуждающими взглядами… колышущиеся груди, бедра, ягодицы… проникающие во все отверстия мужские члены, пальцы и языки. Безостановочная карусель из фрагментов плоти. Возбуждающая. Отвратительная. Крики, точнее, вопли, дикие и надсадные, заставили Нику повернуть голову в тот момент, когда Филимон уже уносил ее прочь, следуя за женщиной в черном спортивном костюме с накинутым на голову капюшоном, но лучше бы она крепко зажмурилась или потеряла сознание раньше, чем увидела, кто кричит и почему. Мужчины, которые пришли на Парнас вместе с Максимом Яворским, чтобы расправиться с Деметриосом Стефанидесом, вероятно, не оправдали ожиданий менад, и теперь расплачивались кровью. Кровь текла и брызгала из-под лезвий, из-под зубов… наполняла рты… Те же женщины, что использовали их совсем недавно как сексуальных партнеров, теперь пожирали их заживо, помогая себе ножами. Жертвенная кровь! Но не быки и не козлы замещали в этом году страдающего бога. Его замещали культурные люди, привыкшие носить костюмы, ездить в автомобилях, пользоваться ноутбуками и мобильными телефонами. Жители мегаполисов. И вот, их едят.

Нет! Нет! Этого не может быть!..

Без звука она осела на красивый керамический пол галереи. Забыть. Стереть. Но, кажется, это никому еще не удавалось.

– Ника! Посмотри на меня. – Голос Деметриоса. – Давай, давай. Открой глаза. Ника! Что случилось?

Его лицо. Болячки на скулах. Серые глаза с золотистой короной на радужке, в которых волнение, страх, любовь… правда, любовь?

Она облизнула губы.

– Я вспомнила. – Отдышалась. – Вспомнила, как умерли остальные мужчины.

Посмотрела по сторонам.

Деметриос обнимал ее, не давая ей упасть, а вокруг в молчании стояли Нестор, София и Филимон. Поймав на себе ее взгляд, Филимон отвернулся.

Я не доверяю вам, каннибалы.

Ника не знала, что еще сказать. Она чувствовала себя так, будто ее внезапно выбросило из кошмарного сна. Сердцебиение, дрожь, пот, стекающий между лопаток…

– Отведи ее в дом и возвращайся, – обратился Нестор к Деметриосу. Ровный голос, доброжелательный тон. И к Нике: – Тебе надо отдохнуть. София заварит чай.

Лежа под одеялом, она продолжала цепляться за его руку. Ей был важен физический контакт с ним, его тепло.

– Дмитрий, ты любишь меня?

В пропитанной потом и кровью футболке он сидел на краю кровати, и взгляд его был сочувственным и строгим. Как пройти сквозь огонь и не сгореть?

– Ты хочешь услышать это, да? Потому что не может быть, чтобы ты не знала.

– Хочу. Скажи мне.

Голос внутри головы нашептывал: «Его пытали из-за тебя, идиотка. Если бы он был религиозен, ты могла бы заподозрить, что он воспользовался тобой и твоим положением для того, чтобы ублажить местное древнее божество. Но он не религиозен, и значит, все наоборот, он воспользовался традиционной формой почитания древнего божества для того, чтобы решить твою проблему. Какого черта тебе еще нужно?» Но чисто женское упрямое желание услышать те самые слова брало верх над доводами разума.

– Я люблю тебя, – произнес он спокойно, без улыбки.

Она почувствовала, как загораются веки от выступивших слез.

– Тогда скажи мне, что ты думаешь об этом… жертвоприношении?

– Все, что я мог и хотел об этом сказать, я уже сказал. С чего начали эти люди? С того, что явились в мой офис и начали мне угрожать. Перед этим, заметь, они наводили справки обо мне, однако их ничто не насторожило, ничто не заставило заподозрить, что я могу нанести ответный удар. Даже после того, как погиб, вернее, без вести пропал один из них, они не относились всерьез к моим предупреждениям. Тогда я понял, что они дилетанты, но желание их проучить все равно не превосходило желание избежать кровопролития. Я рассказывал и показывал им, на что способен. Они как будто не слышали и не видели. Они продолжали гнуть свое. – Деметриос пожал плечами. Лицо его ничего не выражало. – И я нанес удар.

– При этом подставив под удар и себя, не так ли? Ты мог погибнуть в доме Отшельника. Ты мог погибнуть в храме под Дельфами.

– Я мог погибнуть в храме под Дельфами, – подтвердил Деметриос.

Повисшее между ними молчание было твердым, как базальтовая стена. К счастью, не очень долгим.

– А что говорила Иокаста? Она же знала, правда? Знала о том, что ты прячешь меня, и знала, от кого. Что она говорила о людях, которым предстояло умереть во время отправления зимних обрядов?

– «Они пролили твою кровь, – процитировал Деметриос. – Глупцы». Она сказала это после того, как я рассказал ей о нашей первой встрече в Фивах.

Глупцы… Как там было в одном замечательном российском сериале: «Самое дорогое на свете – человеческая глупость. Потому что за нее дороже всего приходится платить». Теперь главное, чтобы такую же глупость не совершил сам Деметриос, ведь и Нестор, и Филимон отговаривали его от посещения Аполлонова храма – нижнего храма, расположенного под руинами верхнего. Может, он и хорош как боец, но кто сказал, что Андреас плох? И откуда известно, что Андреас будет ждать его сам? А если сам, то один?

– Дмитрий, мне страшно.

Он погладил ее руку поверх татуировки в виде черной звезды и ответил, как накануне:

– Мне тоже.

– Тебя не подстрелят из засады?

– Там негде спрятаться, Вероника, так что если и подстрелят, то не из засады. Но зная Андреаса… Нет, это не в его стиле.

– Возьми с собой Филимона.

– Он не жрец, вообще не член общины, и не имеет права доступа в адитон.

– Тогда…

Нагнувшись, Деметриос заткнул ей рот поцелуем.

 

Поздно вечером он ушел. Сидя в углу кровати, поджав ноги и кутаясь в покрывало, Ника следила за тем, как он собирается: надевает те же камуфляжные штаны, в которых тренировался утром, чистую черную футболку, застегивает широкий черный кожаный ремень, зашнуровывает кроссовки, тоже черные, затем облачается в короткую куртку цвета хаки и прилаживает ножны к левому внутреннему карману таким образом, чтобы нож размещался в них рукоятью вниз и выхватывался одним быстрым движением вниз вправо. Никакого огнестрельного оружия он с собой не взял. Она хотела спросить почему, но, подумав, догадалась, что нож на внутреннем кармане куртки совершенно не заметен и можно до последнего делать вид, что твои намерения чисты, но револьвер или пистолет – это уже совсем другая история… Прежде чем переступить порог, он оглянулся и, глядя на Нику немигающим взглядом, очень тихо проговорил: «Держи меня, дорогая. Держи крепче». И ушел, бесшумно притворив за собой дверь.