Эта старая история не давала мне покоя, и хоть я уже зарекся изучать жизнь, но все же выловил через несколько дней Шиньона и затащил его на шампанское. При этом он десять раз уточнил, кто конкретно выставляет.

– Понимаешь, меня все дурят. Они говорят: Шиньон, идем на шампанское! А закон каков? Кто приглашает, тот и платит, так? А когда бутылка пустая, начинается: кто платит? Ну, это нормально? Нормально?

– Нет, – соглашаюсь я, и, чтобы Шиньон расслабился, рассчитываюсь за бутылку сразу.

– Вот это я понимаю. Это нормально. Как дела?

– Никак.

– И у меня. Товар не идет. Бляха, подзалетел я с «феррари». Взял по двадцать. По сорок пять продавали на «скупке». Я думал – сдам оптом по сорок. А тут они начали падать. Тридцать пять! Я жду. У меня нюх. Я жду, пока они поднимутся. Тридцать! Я в панике. Но у меня нюх. Я жду. Двадцать пять! Я в трансе. Я пью валидол. Три дня пью валидол и ни грамма спиртного. Но у меня нюх. Я знаю, что у меня нюх, и стараюсь не сорваться. На четвертый день я прилетаю на «скупку», и слышу – все, капец, «феррари» на «скупке» по двадцать, и никакая падла не даст ни на рубль больше. Ты понимаешь? Если бы у меня был револьвер, я бы выстрелил себе в висок. Бац! – и нет Шиньона. И что ты думаешь? Я продаю оптом это сраное барахло по шестнадцать! Ты слышишь? По шестнадцать! А я так доверял своему нюху! Нет, бляха, теперь никому нельзя доверять. Даже себе. Выпьем… Так как, говоришь, у тебя дела?

– Так себе.

– Пролетел я на полтысячи. А ты знаешь, что для меня полтысячи рубасов? Я же больной. Мне на лекарства нужно. А тут – полтысячи!

– Да перестань – что для тебя полтысячи? Ты без тысячи в кармане из дому не выходишь, – подначил я его.

Шиньон мигом загорелся, как жмут сена, и, чтобы погасить пожар, я заказал еще одну бутылку. А выпить на шару Шиньон не отказался бы даже при смерти. Когда он уже немного захмелел, я положил на стол сотню и сказал:

– Это маленькая компенсация за твои страдания, но я хочу услышать историю о краденых джинсах.

– Какие джинсы? Я ничего не крал!

– Не ты, а Франь. Те джинсы, которые будто бы сперли цыгане у поляка. Триста пар.

– Я ничего не знаю.

Я сгреб стольник в кулак.

– Погоди… В принципе, я слышал кое-что…

Я расправил купюру на столе.

– Это только между нами, – его рука накрыла стольник и медленно потащила на свой край стола. – Если ты еще кому-нибудь расскажешь, я скажу, что ты все выдумал.

– Хорошо. Я просто хочу знать для себя.

– Значит так. В этом деле замешаны поляки и трое ментов.

– Мыкола, Эдик и лейтенант.

– Я этого не говорил. Я не знаю никаких имен. И не хочу знать. Лишняя информация у меня стирается. Итак. Поляки под прикрытием ментов привезли во Львов триста пар джинсов. Один мент накануне обратился к Франю, чтобы тот помог сплавить джинсы. Но с условием, что нужно сбросить сразу всю партию, а не цыкать по нескольку штук. Франь сказал, что такими суммами не оперирует, и свел мента с тобой, чтобы ты поклеил под это дело цыган. Один поляк вместе с легавым поехал на встречу с цыганами. Но… тут в этот процесс вмешивается Франь, который вообще как бы к этому отношения не имеет. Он посылает кого-то к цыганам и переносит встречу. Кажется, на более позднее время. А потом его люди, переодетые в цыган…

– В свитерах «феррари».

– Во! В свитерах «феррари»! Чтоб они горели синим пламенем! Его люди нападают на легавого и поляка, лупят их так, что легавый попадает в больницу, а поляк просто идет на дно и залегает, как бычок. И джинсы исчезают. Менты в трансе. Им известно только то, что джинсы сперли цыгане. Подозрение падает на тебя. Но когда тебя берут в оборот, то они видят, что что-то тут не клеится. Однако нет ни единой ниточки, и, чтобы время зря не терять, натравливают тебя же на эти джинсы. Ну, и ты их находишь, или, наоборот, по версии Франя, подбрасываешь ему на хавиру. Им ясно, что цыган подставили, и они и вас отпускают. А Франь, в свою очередь, вешает им лапшу, что подставили как раз его. Сошлись на том, что Франь помог им сбагрить товар, не заработав на этом ни копейки. Потом еще ресторан ставил. Можно сказать, он отделался легким испугом.

Я попрощался с Шиньоном, не подозревая, что все болезни, которыми он страдал, были не выдуманными, а настоящими, и что через несколько лет он таки умрет, тихо и незаметно, оставляя в безутешном горе своих кредиторов.

 

Прошло месяца два. И довелось мне попасть на свадьбу к одной подруге. Отмечала она ее в ресторане «Львов». В разгар веселья я заметил компанию, которая расселась за столиком в тихом уголке. Это были мои знакомые – Мыкола, лейтенант, Эдик, Франь, Шиньон, Додик и еще несколько дамочек, среди которых я узнал и Веру Додика, и ту, которую мы похищали. Они пили шампанское и шумно галдели, время от времени откидываясь на спинки кресел и весело хохоча.

– Быстро же вы договорились, – сказал я, подходя к их столику.

– Не по-о-нял! – сожмурил рыжий глаз Шиньон.

– А тут и понимать нечего. Как здоровьице, Мыколка?

– Кто это такой? – спросил курдупель у Мыколы. – Ты его знаешь?

Мыкола пожал плечами.

– Впервые вижу.

– Разве мало тут чудиков? – засмеялся Эдик.

– Ты давай, друг, хиляй отсюда, – посоветовал Франь. – Выпил?.. Ну, и хиляй!

– Да вы и впрямь артисты! – воскликнул я. – Вам нужно непременно в театр. Там вас давно ждут!

– Сейчас я с ним поговорю! – грозно произнес Додик и встал было из-за стола, но Вера схватила его за рукав:

– Не вмешивайся! Видишь – пьяный!

– Нужно вызвать милицию, – возмутился Шиньон. – Что за черт – не дадут культурно отдохнуть! Официант! Официант!

Я развернулся и поплелся к своему столу.

Удивительный мир, в котором я еще недавно пребывал, для меня закрылся.

 

Львов, 1978 г.