Ангел смотрел, как Тангейзер закрывает дверь, понимая, что тот не найдет внутри того, что хочет. Не найдет Грааль, за которым отправился в путь. Загадку, которую пытался разгадать всю жизнь и ответ на которую найдет в самом последнем месте, что может прийти ему в голову, – в себе самом. А в особняке Ле Телье он найдет лишь причины для того, чтобы множить насилие. Он сделает это без колебаний, но за все придется платить.

Ангел был печален.

Причиной того, что Матиас не ценил свою жизнь, был сам факт обладания ею. Его оскорбляло, что он жив, а многие более достойные и благородные – нет. И что многие более достойные и благородные, чем он, лишались жизни на его глазах. Эту несправедливость, эту нелогичность бытия мальтийский рыцарь считал грехом, который он унесет с собой в могилу – а может, и дальше.

Но Тангейзер также играл жизнями тех, за кого был готов умереть. Тех, ради кого он разрушил бы весь мир, погубив вместе с ним и эти жизни. Этот пробел в логике, если таковой был – ангел плохо разбирался в подобных вещах, – не оскорблял иоаннита, который откуда-то знал, что человеческое существование не ограничивается земной жизнью.

Он позволит своей дочери Ампаро пройти через ад, который способно создать единственное из живых существ – человек. Позволит пройти через самое страшное на руках нищей девчонки, сидящей на плечах слепого монстра, поскольку знает, что его дочь, которой всего полдня от роду, уже понимает совершенство бытия, восторг и красоту любви, хотя еще ничего не знает о жизни.

Ставка на колесо фортуны и дерзкие поступки, в металле которых отлита эта ставка, терзали рыцаря, словно его руки и ноги были привязаны к спицам этого колеса и перебиты железными прутьями. Но его боль никто не увидит – он не позволит. Боль вызывает сострадание. Тангейзер презирал подобные сантименты, которые ослабляли его. О его страданиях знали только он сам и ангелы.

Ангел был Любовью. Все ангелы – это любовь. Вознесшиеся и падшие, с белыми и черными крыльями. Таково их назначение. Они не должны видеть, что будет. Но этот ангел знал, что Матиас прав.

Он не умрет в Париже.

Колесо не повернется в эту сторону.

Ангел знал того, другого, с черными крыльями, который охранял Тангейзера. Они любили друг друга, они любили Матиаса и Карлу, и не только потому, что ничего другого ангелы не умеют, а потому, что полюбили их в ту же секунду, как только увидели. Обоих. Всех. Ангел знал это, но не мог объяснить. Наверное, ангел с черными крыльями может – он умнее. Этот же ангел знал лишь то, что госпитальер любит его, никогда не переставал любить, хотя ни разу об этом не говорил.

Ангел видел многое. Он резвился в горах вместе с бойцовыми быками. Он играл на музыкальных инструментах вместе с Карлой, и эта музыка была дороже рубинов. Обнаженный, он плыл среди порохового дыма и крови, чтобы почувствовать радость слияния двух тел и подарить эту радость Тангейзеру. Ангел был той дорогой, по которой шел рыцарь, чтобы найти силы для любви к Карле. По такой же странной дороге прошел ангел с черными крыльями, чтобы найти силы полюбить Матиаса.

И вот теперь здесь был воробышек, воркующий в своей овечьей шкуре, в тонких, храбрых руках оборванной девчонки, такой же странной, как когда-то был сам ангел.

Как чудесно.

Ангел задавал себе вопрос, не принадлежит ли и сам Тангейзер к какой-то разновидности небесных существ. Ведь он служит той же самой цели – пытается провести детей сквозь ад. Если так, то какого цвета у него должны быть крылья? Ангел рассмеялся, и Эстель повернулась и посмотрела на него.

– Моя роза, – сказал ангел.

– Кроваво-красная роза? – спросила девочка.

– Тангейзер. Та душа, которой не завладеет дьявол.

– Почему Танзер? – не поняла Эстель.

Гриманд рассмеялся.

– Потому что дьяволу не нужен соперник.