24

Имя Тэйлора появилось на доске первым. За ним последовал шериф Питер Фортье, затем – капитан Тони Шеперд, Ромеро и наконец Баркер. У двух последних не было ни имен, ни рангов, потому что Шеперд их не упоминал. У Тэйлора тоже не было имени, потому что оно было предметом текущего расследования.

Имена заняли на доске маленький уголок, чтобы осталось место для имен всех подозреваемых. Я отошел, посмотрел на пять имен, взял вместо черного красный маркер и зачеркнул им имя Тэйлора.

Затем я зачеркнул Фортье и Шеперда. И тот и другой были уже слишком старыми, и их волновало другое. Фортье думал о том, как бы освободить кабинет шерифа, а Шеперд думал, как бы в нем обосноваться.

У имен Ромеро и Баркера я поставил вопросительные знаки. Они соответствовали по расе и возрасту, но Баркер был недостаточно высок, а Ромеро – чересчур толст. Я бы удивился, если бы убийцей оказался кто-то из них, но вычеркивать их из списка было еще рано.

Я зажег сигарету и устроился на кровати со стаканом «Гленморанжи». Виски полностью оправдал мои ожидания и даже превзошел их. На экране лэптопа появились белые цифры, неумолимо приближавшиеся к нулю, а очередь из человечков все так же торопилась в вечность.

Через четыре часа с небольшим умрет еще один человек. Я все еще держался за слабую надежду, что мы успеем остановить убийцу, но эта соломинка становилась все тоньше и тоньше. Может, полиция найдет место убийства Сэма Гэллоуэя, и, может, я с первого взгляда смогу вычислить убийцу. И тогда, возможно, мы успеем поймать его до того, как он возьмется за следующую жертву. Но в этой схеме было слишком много допущений – больше, чем мне хотелось бы.

Но и совсем уж нереальными эти надежды не были. Иногда бывало так, что все сходилось в последнюю минуту, но это было скорее исключение, чем правило.

Всех не спасти – такова жизнь. Мне трудно было это принять, когда я работал в ФБР, и до сих пор нелегко с этим смириться. Счетчик все-таки дойдет до нуля ровно в полночь, и кто-то умрет. Я сделаю все возможное, чтобы этого не случилось, но шансы на это – призрачные.

Я позвонил Ханне и попросил ее принести мне кофе. Через пару минут я услышал в коридоре шаги, звон посуды на подносе и стук в дверь.

– Заходи, – крикнул я.

Дверь открылась, и вошла Ханна. Она по-прежнему была одета в те же самые джинсы и мешковатую футболку.

– Хочешь выпить? – спросил я ее, кивнув на бутылку виски.

Ханна поколебалась всего секунду, приставила стул и налила себе виски в стакан. Затем села и сделала глоток.

– Неплохо.

– Лучше, чем неплохо.

– Вы разве не должны сейчас работать? – подозрительно спросила она.

– Я работаю, – ответил я, постучав по голове. – Мы открыты двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году. Не думай, что, если я не бегаю по городу, я не работаю.

– Ну, – засмеялась Ханна, – со стороны все выглядит так, что вам платят за то, что вы сидите на заднице, пьете виски и курите. Отличная работа!

– То же самое могу сказать о тебе, – в свою очередь засмеялся я.

– Только я еще не курю.

Я затушил сигарету о пепельницу и предложил пачку Ханне. Она замотала головой и отказалась. Я подождал, пока она не сядет поудобнее, не расслабится и не подобреет, а потом нажал пару кнопок на клавиатуре, чтобы проиграть для нее видео.

Кофе у Ханны был хороший, но позвал я ее сюда затем, чтобы показать ей одно видео. Я повернул экран, чтобы ей было лучше видно. Поняв, что именно я ей показываю, она раскрыла глаза от удивления. Ее рука со стаканом слегка затряслась.

– В него встроена камера, – кивнул я на плюшевого мишку на тумбочке. – Полгода назад уборщица номеров попыталась украсть у меня сигареты. У меня в сумке было с десяток пачек, и она не думала, что я замечу пропажу всего одной. Она ошибалась.

Даже в черно-белом варианте было видно, кто зашел в комнату. Короткую торчащую самодельную прическу было ни с чем не перепутать. На экране Ханна ходила по моему номеру, брала вещи и ставила их назад. Вот она взяла в руки мишку, и ее лицо стало огромным и искаженным. Она покачала головой, недоуменно нахмурилась и положила его на место. Картинка на экране запрыгала, по мере того как она пыталась вернуть зверя именно в то положение, в котором я его оставил.

Затем она расстегнула мой чемодан и начала его разбирать. Она брала каждую вещь и аккуратно откладывала в сторону. Закончив, она все вернула на свое место. У двери она еще раз осмотрела комнату и вышла.

– Ты ничего не взяла. Как-то даже обидно.

– Я не вор.

– Тогда какой смысл был перебирать мои вещи?

Ханна проигнорировала вопрос и спросила:

– Что случилось с уборщицей, которая украла сигареты? Ее уволили?

– Какая разница? Тебя никто не уволит, потому что здесь ты босс. Так что случилось с твоей матерью?

– А кто сказал, что с ней что-то случилось?

– Если бы с ней ничего не случилось, ты бы сказала, что с ней ничего не случилось. Но вместо этого ты отвечаешь вопросом на вопрос.

– С ней ничего не случилось.

– Не убедила, – замотал головой я. – Тебе сколько – двадцать два? Двадцать три? Если мать родила тебя в раннем возрасте, ей сейчас сорок с чем-то. Если ты – поздний ребенок, ей сейчас немного за шестьдесят. В любом из этих вариантов статистически вероятно, что она еще жива. А ты тут самостоятельно назначаешь цены за номера. И что-то мне подсказывает, что мама не увидит ни одного доллара из тех ста, которые я тебе дал при регистрации. Или из тех ста, которые ты у меня выманила. Ты здесь всем заправляешь сама.

Ханна ухмыльнулась, но только на секунду. Она взяла с тумбочки сигареты, «зиппо» и закурила.

– У моей матери Паркинсон. Она еще немного занимается документами, но больше ничего делать уже не может. Все, что требует физической активности, на мне. И вы правы. Я бы с радостью продала это место.

Я внимательно смотрел на нее, не уверенный в том, что она сказала правду. Какая-то трагедия произошла, но это был не Паркинсон. Я мог бы доказать ей, что она врет, но даже в этом случае я сомневался, что она расколется. И я решил пока отпустить эту тему. На время.

– Вернемся к моему вопросу. Поскольку ты не планировала что-то у меня своровать, какого черта ты обыскивала мой номер?

Ханна смахнула пепел с сигареты, подошла к медвежонку и взяла его в руки. Она внимательно его осмотрела, надеясь найти камеру, и улыбнулась, когда поиск увенчался успехом.

– Должна признать, я задумалась над медведем. Он никак не вписывался в картину. Подумала, может, это подарок какой-нибудь подружки, но это было маловероятно. У вас есть подружка?

– Я одинок, и это меня полностью устраивает, и вопросы сейчас задаю я.

– Я делаю это от скуки, чтобы немного встряхнуться, – сказала она. – Это первая причина. Вторая – мне нравится попробовать понять людей, которые здесь останавливаются, – что за люди, что у них за жизнь. Можете назвать это крайней степенью наблюдения.

– Ну, так и что я за человек? – засмеялся я.

– Если бы я не знала, кто вы, я бы решила, что вы – серийный убийца.

Ханна засмеялась, потому что для нее это была шутка, а я тоже стал смеяться, потому что не хотел, чтобы она узнала, о чем на самом деле я думаю. Мы одинаковые.

– Почему ты так решила?

– Шесть пар аккуратно сложенных и одинаковых трусов. Шесть пар носков – тоже аккуратно сложенных и одинаковых. Шесть футболок, выдающих сомнительный вкус в стариканской музыке. Две одинаковые пары джинсов и два свитера с капюшоном – черный и серый. Когда вы одеваетесь утром, вам нужно выбрать только футболку и свитер. Но сейчас лето, поэтому свитер отпадает, то есть нужно принять всего одно решение.

– Может, я просто прагматик.

– То, что для одного человека – прагматизм, для другого – странность. Признайте, это похоже на обсессивно-компульсивный синдром.

Я взял из пачки новую сигарету.

– Хочу предложить тебе работу. Ты – именно тот человек, который нужен в новом шерифском управлении Дейтонского прихода.

Ханна бросила на меня удивленный взгляд.

– Вроде бы я каждое слово понимаю в этих двух предложениях, но вместе они не несут никакого смысла.

Я прошелся по файлам в компьютере, нашел нужный и нажал на воспроизведение. На экране появился грязный бетонный пол, на котором лежит Сэм Гэллоуэй с кляпом во рту и в полной панике.

– Посмотри и скажи мне, что думаешь.