Возмутители спокойствия
Часть первая
Треугольное колесо
Замечание по поводу лейтмотива
Некогда любой, даже совсем невежественный, ученый знал, что невозможно извлечь энергию из атомного ядра. Затем было открыто расщепление урана.
Когда-то легко было доказать, что передача в так называемых «лучевых ружьях» большой энергии делала такие ружья практически невозможными. А потом кто-то изобрел лазер.
В свое время всем было очевидно, что космические корабли должны отбрасывать массу, чтобы развить скорость. Поэтому их экипажи вынуждены переносить ускорения и перегрузки все время, пока они не окажутся в состоянии невесомости. Космонавты должны были расстаться с мечтами о маневрировании, подобном действиям корабля или самолета. Но люди оказались настолько непочтительны к традиционным представлениям, что открыли искусственные положительные и отрицательные гравитационные поля.
Кто бы стал спорить, что звезды совершенно недоступны, если мы будем тащиться со скоростью, меньшей скорости света. А большая просто не возможна. Уравнения Эйнштейна доказывали это, не оставляя и тени сомнения. Затем был открыт гиперпрыжок, и неожиданно наш рукав Галактики начали бороздить корабли со сверхсветовой скоростью.
Одно за другим исчезало «очевидно невозможное», наиболее фундаментальные законы природы оборачивались новыми сторонами, раз и навсегда установленные границы наших способностей стирались с бесцеремонностью и непочтительностью. Опрометчиво поступит тот, кто станет утверждать, что существует абсолютное знание и абсолютно неразрешимые задачи.
И, тем не менее, я принадлежу к числу таких глупцов. Я утверждаю четко и недвусмысленно, что некоторые законы жизни являются вечными. Законы человеческой жизни, разумеется.
С известными оговорками они, вероятно, касаются всех разумных рас на всех населенных планетах во всей Вселенной, хотя на этом пункте я не настаиваю. Я утверждаю, что некоторые принципы жизни человека, сына Земли, неизменны.
Они включают:
1. Законы Паркинсона.
Первый. Работа захватывает всех, кто способен заняться ею. Другой вариант: работа заполняет все отведенное для нее время.
Второй. Расходы растут вместе с доходами.
2. Открытие Старджона. Девяносто процентов всего абсолютная ерунда.
3. Закон Мерфи. Если какая-нибудь неприятность может случиться, она случается.
4. Четвертое начало термодинамики: все делается медленно и стоит дороже.
Мое утверждение не является столь уж необоснованным, как может показаться с первого взгляда, ибо характеристики, подобные этим, входят в мою дефиницию человека.
Вэнс Холл, комментатор философии Ноева ковчега.
1
Нет!
Ребо, сын Аегвора, губернатор марки Гирлигор, отшатнулся от рисунка, как будто тот ожил.
— Как вы могли об этом подумать? — выкрикнул он.
— Сожгите эту штуку! Сейчас же! — он указал рукой на огонь в большой жаровне, отблески которого чуть размывали мрак, окутавший приемный зал. — Я ничего не видел, и вы мне ничего не показывали. Понятно?
Дэвид Фолкейн уронил листок бумаги, на котором сделал рисунок. Тот медленно опустился на стол: атмосфера планеты была на четверть более плотной, чем земная.
— В чем… — его голос сорвался в какой-то глупый фальцет. Испуг сменился досадой. Он обхватил себя за плечи руками и твердо посмотрел на айвенгианца. — В чем дело? — спросил он. — Это всего лишь чертеж.
— Это Мелькино, — Ребо вздрогнул, произнося это слово. — А вы не только не принадлежите к Посвященным, но вообще не нашей расы.
Фолкейн уставился на него, но, потомок землян, он не мог понять выражения этого нечеловеческого лица. Освещенный тусклым красным светом, пробивающимся сквозь узкие окна, Ребо больше походил на льва, чем на человека. Тело его было в целом антропоидным: с двумя руками и двумя ногами, но туловище короткое и толстое, с длинными и тонкими конечностями, сильно наклоненное вперед, так что, несмотря на двухметровый рост, в своей обычной позе Ребо был чуть ниже Фолкейна. На руке у него было три пальца, каждый из которых имел один лишний сустав, оканчивающийся узким черным ногтем; большой палец находился на противоположной стороне ладони, не как у человека, а ноги оканчивались ступнями. Шерсть его цветом напоминала красное дерево и покрывала все тело, причем каждая шерстинка оканчивалась крохотным зубчиком, так что со стороны волосы были похожи на перья. У него была массивная голова с круглыми ушами, плоским лицом, без носа, с дыхательными отверстиями по углам большой челюсти, с огромными зелеными глазами удивительной чувствительности и почти женским ртом. Но наибольшее впечатление производили его рыжевато-коричневая львиная грива, обрамлявшая лицо и спускающаяся по мускулистой спине, и пушистый хвост, хлеставший по лодыжкам. Короткие чешуйчатые брюки и кожаная перевязь, на которой висел устрашающего вида топор, усиливали впечатление свирепости и дикости.
Фолкейн знал, что в этом большом черепе находится мозг, работающий ничуть не хуже, чем его собственный. К сожалению, этот мозг развивался не на Земле, и вдобавок к врожденным отличиям он формировался культурой, абсолютно чуждой человеку. Насколько возможно взаимопонимание в таком случае?
Юноша облизнул губы, ощутив сухость и прохладу воздуха Айвенго. Он положил руку на бластер, почувствовав его успокоительную тяжесть на своем бедре. Кое-как он подобрал нужные слова:
— Прошу прощения, если я чем-то обидел вас. Вы должны понять, что чужеземец по незнанию может нарушить закон. Но скажите мне, что я сделал не так?
Напряженная поза Ребо слегка расслабилась. Его глаза, чувствительные к инфракрасному излучению, внимательно осмотрели темные углы зала, совершенно непроницаемые для гостя. Никого не было ни в углах, ни за причудливо изогнутыми каменными столбами, лишь желтое пламя вспыхивало в жаровне, и едкий дым от горящего внеземного дерева поднимался к балкам потолка. Внезапно снаружи, как показалось, очень далеко отсюда, Фолкейну послышалось завывание ветра в Гирлигорском ущелье.
— Да, — сказал губернатор марки, — я понимаю, что вы действовали не по злому умыслу. И вы, со своей стороны, не должны сомневаться, что я отношусь к вам дружески — не только потому, что в данный момент вы являетесь моим гостем, но и из-за того свежего дуновения, которое вы внесли в нашу застоявшуюся жизнь.
— Которое мы, возможно, внесли, — поправил Фолкейн. — Поймите, будущее зависит от того, будем ли мы жить или умрем. А это, в свою очередь, зависит от вашей помощи.
«Неплохо сказано, — похвалил он сам себя. — Если бы Шустер мог услышать это. Возможно, тогда он перестал бы бубнить, что я до тех пор не стану настоящим торговцем, пока не научусь подбирать нужные слова».
— Я не буду в состоянии помочь вам, если с меня сдерут кожу, — резко ответил Ребо. — Сожгите эту штуку!
Фолкейн покосился на свой чертеж. Он изображал большую плоскодонную тележку на восьми колесах, в которую были впряжены двадцать фастигов. — Всю дорогу от космического корабля до замка он возбужденно представлял себе, как будет потрясен и обрадован этот дворянин. Он тешил себя надеждой, что больше не будет «Дэви-туда-Дэви-сюда», мальчиком на побегушках, помощником и не получающим вознаграждения личным слугой мастера Галасоциотехнической Лиги Мартина Шустера; нет, он станет Фолкейном с Гермеса — Прометеем, принесшим Ларсуму дар — колесо.
«Что же я сделал неверно? — подумал он с горечью и обидой непонятого семнадцатилетнего юноши. — Почему все, за что я берусь, не получается?»
Тем не менее он пересек комнату, шагая по инкрустированному полу, и бросил листок в жаровню. Тот вспыхнул и превратился в пепел.
Повернувшись, он увидел, что Ребо успокоился. Губернатор налил себе стакан вина из стоявшего на столе графина и выпил его одним глотком.
— Хорошо, — сказал он, — я приглашаю вас разделить мой обед. Было бы невежливо не предложить гостю подкрепиться.
— Вы знаете, что ваша пища — яд для моей расы, — сказал Фолкейн. — Это одна из причин, почему мы должны побыстрее перевезти груз из Гирлигора к нашему кораблю. Скажите, где ошибка в моем рисунке? Эту тележку легко построить. Это одно из наиболее важных изобретений, сделанных землянами. Вам оно принесет большую пользу. Вы перестанете быть…
Он вовремя спохватился, чуть не сказав «дикарями» или «варварами». Наследственная обязанность Ребо заключалась в том, чтобы удерживать варварские племена по ту сторону Касунианских гор. Ларсум был цивилизованной страной, с развитой агротехникой, металлургией, городами, дорогами, торговлей и с образованным дворянским сословием.
Но в Ларсуме не было известно колесо. Грузы переносились на спинах горожан, перевозились на животных, на лодках, тянулись волоком, на полозьях — зимней порой и никогда не транспортировались на колесных тележках. Теперь, подумав об этом, Фолкейн вспомнил, что в стране не используются даже катки или ролики.
— Дело в том, что круглые предметы могут вращаться, — он с трудом подыскивал слова.
Ребо проследил за его жестами.
— Лучше никогда не говорить об этом, — он был по-солдатски прямолинеен. — Мелькино слишком священно для того, чтобы приносить низменную пользу. Закон запрещает мирское использование Мелькино. Наказание за нарушение закона — смертная казнь через снятие кожи, в противном случае Божий гнев обрушится на весь мир.
Фолкейну с трудом давался туземный язык. Информационные записи на борту «Как поживаете?» придали беглость его речи, но они не учитывали всех семантических тонкостей, так как их не выявила первая экспедиция на Айвенго. Слово, которое он перевел как «священный», имело какое-то отношение к религиозным обрядам, к могуществу, к чему-то трудноуловимому, но важному.
— Что такое Мелькино?
— Это… гм… округлость… Я не могу нарисовать, только Посвященные имеют право на это. Но это нечто совершенно круглое.
— Понимаю. Это круг — так мы его называем, или шар, если он имеет объем. Колесо также имеет круглую форму. Но, мне кажется, мы можем сделать колеса не совсем круглыми.
— Нет, — Ребо покачал львиной головой. — До тех пор, пока неправильность не настолько велика, чтобы колесо вообще перестало действовать, строительство его — это совершенно невозможная вещь. Даже если бы Посвященные разрешили его — а я отлично знаю, что они не разрешат как из-за враждебности к вам, так и из-за подчинения догме, — крестьяне будут в ужасе и убьют вас, — глаза Ребо сверкнули в направлении бластера Фолкейна. — Да, я понимаю, вы могущественны, у вас есть оружие, бросающее огонь. Но вас только четверо. Это ничто против тысяч воинов, которые будут стрелять из-за холмов и деревьев…
Фолкейн припомнил, что он видел в Аэске, во время своего долгого путешествия на Запад по Дороге Солнца, и теперь, в крепости. Сельское хозяйство было основано на использовании остругольных многоугольников. Мебель и утварь были квадратными или продолговатыми. А наиболее дорогие предметы, например золотой кубок Ребо, содержали, в крайнем случае, секции эллипса или небольшие дуги окружности.
Он почувствовал отчаяние.
— Но почему? — спросил он. — Что делает… гм… фигуру… такой священной?
— Ну, — Ребо удобно устроился в кресле, обернув вокруг него хвост. Он вертел в руке восьмиугольную рукоятку своего топора и не смотрел на Фолкейна. — Ну, это древний обычай. Я умею читать, конечно, но я не ученый. Посвященные могли бы объяснить лучше. Круг… или шар… это знаки Бога. В некотором роде они сами суть Бог. Их можно видеть в небе. Солнце и луны — это шары. Точно также и наша планета — шар, хотя и несовершенный. Посвященные говорят, что и планеты имеют ту же сферу, а звезды сидят на огромном шаре Вселенной. Все небесные тела движутся по окружностям. Круг и шар — это совершенные формы. Разве не так?! А все совершенное — это прямое проявление Бога.
Хотя человеческая колония на Гермесе давно обособилась от Земли, образовав собственное великое герцогство, там продолжали гордиться наследием земной культуры, поэтому Фолкейн вспомнил классическую древнегреческую философию и оценил логику, присутствующую в рассуждениях Ребо. Первым его побуждением было возразить: «Вы ошибаетесь! Ни одна планета или звезда не является совершенным шаром, их орбиты эллиптичны, а ваше чертово маленькое красное солнце — это карлик, а вовсе не центр Космоса. Я был там и все знаю!» — но Шустер научил его осторожности, и Фолкейн сдержал себя. Так ничего не добьешься, только усилишь враждебность жрецов, а возможно, вызовешь недоверие у Ребо, который все еще хотел быть другом.
Как он сможет отстоять свою идею, противоречащую трех или четырехтысячелетней традиции? Ларсум был государством, отрезанным горами, пустынями, океанами и воинственными дикарями от остального мира. Сюда доходили только смутные слухи о том, что происходило за границами страны. С точки зрения Ребо, единственно правдоподобным объяснением их появления в Ларсуме является то предположение, что бесшерстые чужеземцы со странными клювами над ртами прибыли с какого-нибудь отдаленного континента. Помня сообщение первой экспедиции о том, как возмущены были Посвященные в Аэске, когда им сказали, что Корабль прилетел со звезд, как горячо они отрицали такую возможность, Шустер предупредил своих сотрудников, чтобы они избегали говорить на эти темы. Единственное, что теперь имело для них значение, это необходимость убраться с Айвенго раньше, чем они перемрут с голоду.
Плечи Фолкейна опустились.
— Во время своих путешествий мой народ усвоил, что нельзя спорить с религией других народов, — сказал он.
— Хорошо, я понял, что колеса запрещены. Но что нам тогда делать?
Ребо взглянул на него своими умными глазами. Фолкейн понимал, что это не тупоголовый средневековый барон. Его цивилизация была древней, века культуры наложили свой отпечаток на представителей класса военных, на крестьян, ремесленников, торговцев, так же, как и на жрецов, писцов, поэтов, художников, инженеров, ученых, Посвященных. Ребо, сын Легвора, походил на древнего самурая, если какие-либо параллели с земной историей были вообще возможны. Он понял главный принцип использования колеса и…
— Понимаете, и я, и многие другие дворяне испытываем к вам не просто расположение, — тихо сказал Робо. — Когда несколько лет назад приземлился первый корабль, известие об этом облетело всю планету. Многие из нас надеялись, что это ознаменует конец… утомительной ограниченности и закрытости нашего общества. Знакомство с цивилизацией чужеземцев принесет новые знания, новые возможности, новый образ жизни в наше государство, где ничего не менялось вот уже два тысячелетия. Я искренне хочу помочь вам, и не только ради вас, но и ради себя.
Из тактических соображений Фолкейн не осмелился сказать, что Галасоциотехпическая Лига не заинтересована в торговле с Ларсумом и вообще с Айвенго. Здесь не было ничего такого, что иные миры не производили бы, ничего более дешевого или лучшего качества. Первая экспедиция была направлена на поиски места для организации склада и ремонтного пункта, и эта планета оказалась наиболее подходящей в данном районе Космоса. Экспедиция еще с орбиты определила, что Ларсум обладает наиболее передовой цивилизацией. Она приземлилась, вступила в контакт, изучила язык и образ жизни туземцев, а потом попросила разрешения построить большое здание, куда никто, кроме членов новых экспедиций, проникнуть не сможет.
Разрешение было дано с большой неохотой, власти пошли на это не столько из-за обильной платы металлами, которую им предложила экспедиция, сколько потому, что жрецы опасались неприятностей в случае отказа. Но, дав свое согласие, они потребовали, чтобы здание находилось на значительном удалении от столицы, очевидно, они хотели свести к минимуму число ларсумцев, которые могли бы соприкоснуться с новыми идеями. Закончив работу и дав произвольное название планете, экспедиция улетела. Ее наблюдения, включенные в информационные ленты, были переданы всем кораблям, которые могли оказаться в районе Плеяд. Каждый надеялся, что ему эти сведения не понадобятся. Но счастье изменило кораблю «Как поживаете».
Фолкейн сказал:
— Не вижу, чем вы можете помочь. Как иначе можно переместить эту штуку, если не на тележке?
— Нельзя ли ее разобрать, перенести по частям и снова собрать на вашем корабле? Я могу снабдить вас рабочей силой.
Нет! — черт возьми! Как объяснить ему устройство унифицированного термоядерного генератора, если он никогда не видел даже водяного колеса? Это невозможно. За исключением нескольких приспособлений, его невозможно разобрать, во всяком случае, требуются инструменты, которыми мы не располагаем.
— Вы уверены, что он так тяжел? Может быть, перетащить его волоком?
— По вашим дорогам, вряд ли. Если бы была зима, мы бы перевезли его на полозьях. Но еще до того, как выпадет снег, мы умрем с голода. Можно было бы переправить груз на барже, но рядом нет ни одной реки, а рытье канала займет слишком много времени.
Не в первый раз Фолкейн обругал строителей склада за то, что они не включили в резервное оборудование таких устройств. Кто же мог предвидеть, что «Как поживаете?» окажется неисправным? Или что он не сможет приземлиться рядом со складом? Но даже если бы кто-нибудь предвидел такие возможности, он решил бы, что тележку можно будет соорудить. Ксенологи заметили, что колеса здесь не известны, но не задались вопросом почему. Склад был укомплектован портативным краном, предназначенным для погрузки и разгрузки тяжестей. Вообще он был оснащен настолько хорошо, что не требовалось размещения в нем даже продовольственных запасов: любой корабль можно было отремонтировать и подготовить к полету в считанные дни.
— А не может ли другой корабль вашей нации прилететь и спасти вас? — спросил Ребо.
— Нет. Расстояние, которое мы покрываем в своих путешествиях, даже трудно представить. Мы отправились в отдаленные миры… страны… в поисках новых рынков. Опасаясь конкуренции, мы держали свой отлет в тайне. В месте назначения никто не знает, что мы должны прилететь, а наши хозяева дома будут ждать нас не раньше чем через несколько месяцев. К тому времени, когда они начнут беспокоиться и искать нас, а им потребуется много недель, чтобы проверить все места, где мы могли приземлиться, наши запасы продовольствия истощатся. Мы взяли так мало продуктов, чтобы влезло побольше ценностей для…
— Для взяток, — Ребо издал звук, отдаленно напоминающий хихиканье. — Да. Что ж, тогда надо придумать что-нибудь другое. Повторяю, я сделал все, чтобы вам помочь. Здание было построено главным образом потому, что на этом настаивал я, а я сделал это, надеясь увидеть больше ваших соотечественников, — он вновь ухватился за топор. Фолкейн давно заметил, что клинки у них привариваются к рукояткам. Теперь он понял причину этого: заклепки были бы святотатством. Пальцы сомкнулись на рукояти, и Ребо резко добавил: — Я благочестив и набожен, но я не могу поверить, что Бог хочет, чтобы Посвященные заморозили всю жизнь в Ларсуме. До того, как Опрето соединил верх и низ, была эпоха героев. Эти времена вернутся, когда ослабнет сжимающая нас рука Посвященных.
Заметив, что сказал лишнее, он добавил:
— Не будем говорить об этом. Самое главное — доставить груз к вашему поврежденному кораблю. Если я или вы не сможем придумать дозволенного законом способа, может быть, это сделают ваши товарищи. Поэтому передайте им — губернатор марки Гирлигор не разрешает делать тележку… гм… но остается их доброжелателем.
— Что ж, спасибо, — пробормотал Фолкейн. Внезапно темнота в комнате начала сгущаться. — Я возвращаюсь завтра.
— Так быстро? Вы проделали долгий путь сюда, а беседа оказалась такой короткой и неудачной. Аэске далеко, а день или два не имеют существенного значения.
Фолкейн покачал головой.
— Чем быстрее я вернусь, тем лучше. Мы не можем терять времени.
2
Фастиг представлял собой животное чуть крупнее лошади, длинноухое, длинномордое, пушистое, с громким пронзительным криком и смолистым запахом. Хорошо отдохнувший и накормленный фастиг ждал в крестообразном дворе крепости. За ним стояли грузовой и запасной фастиги. Стражник держал их за узду. На стражнике были нагрудник из крепленой кожи, сеть железных нитей в виде шлема была вплетена в гриву, за спиной висело копье с широким лезвием. По вымощенному булыжником двору бродили обитатели замка: слуги в ливреях черного и желтого цветов, крестьяне, одетые в грязные коричневые рубахи, безгривые женщины в свободных туниках. Вокруг возвышались четыре каменные здания, защищавшие крепость и связанные с наружной стеной, в которой были устроены ворота. В каждом углу квадратного двора в зеленоватое небо возносились крепостные стены и башни.
— Вы уверены, что не нуждаетесь в охране? — спросил Ребо.
— Разве одному ездить опасно? — удивился Фолкейн.
— Нет, думаю, что нет. Я хорошо охраняю район. Дай вам Бог счастливого и скорого пути.
Фолкейн пожал ему руку — это был древний ларсумский обычай. Длинные пальцы губернатора неуклюже обхватили человеческую ладонь, мгновение они смотрели друг’ на друга.
Громоздкий костюм, предохраняющий Фолкейна от холода, скрывал его юношескую стройность. У него были светлые волосы, крупные черты лица и голубые глаза. Вздернутый веснушчатый нос причинял ему множество тайных страданий. Сыну барона с Гермеса полагалось быть более изящным и энергичным. Даже младшему сыну, даже исключенному из герцогской военно-технической академии. Причина исключения была достаточно безобидна: проказа, которая и открылась-то по чистой случайности. Но отец решил, что ему лучше поискать счастья где-нибудь в другом месте. Поэтому Фолкейн отправился на Землю, и Мартин Шустер из Галасоциотехнической Лиги взял его к качестве ученика. Так, вместо ореола славы и приключений, которые, как он полагал, сопровождают межзвездного торговца, он столкнулся с нелегкой работой и еще более напряженной учебой. Поэтому он так обрадовался, когда мастер приказал ему ехать верхом одному и организовать перевозку.
У стен замка лепилась деревня: несколько домиков из скрепленных друг с друг ом бревен, с тростниковыми крышами. За деревней начиналась грунтовая дорога, пышно именуемая Дорогой Солнца. Она спускалась по холму в направлении далекой долины Треммина. Собственно, ее трудно было назвать дорогой. Ее грязная поверхность была неровной, поросшей сорняками и усеянной обломками скал, которые год за годом приносили сюда со склонов окрестных холмов тающие снега. Впереди дорога огибала скалистую вершину и вновь постепенно начинала подниматься вверх.
Фолкейн взглянул на юг. На холме сверкал белоснежный склад, словно дверь рая перед Люцифером. Это было единственное свидетельство присутствия здесь землян. Жесткая серая трава и деревья с колючками покрывали холмы, кое-где паслись стада, охраняемые верховыми пастухами. За спиной Фолкейна, как стена поперек мира, возвышались снежные пики Касунианских гор. В небе висела большая враждебная луна. Солнце цвета угасающих углей слабо освещало горизонт впереди, там, куда он двигался.
Глухо свистел ветер, порывы его резали лицо. Фолкейн поежился. В это весеннее время в средних широтах северного полушария Айвенго обычно не случалось холодов: плотная атмосфера создавала парниковый эффект. Но кровавый цвет заката действовал угнетающе и заставлял острее ощущать прохладу. Раздвоенные копыта фастигов мрачно стучали по камням.
Позабыв на миг, что он Фолкейн с Гермеса, гордый торговый принц, путник извлек из кармана приемопередатчик и нажал кнопку. В сотнях километров от него загудел интерком.
— Алло, — сказал Фолкейн, — алло, «Как поживаете?». Кто меня слушает?
— Да, — послышался голос инженера Ромуло Паскаля.
— Это вы, Дэви, мальчик? — спросил он по-испански.
Фолкейн так рад был этому голосу, что даже не обиделся на подобное обращение.
— Да, как дела?
— Все так же. Криш размышляет. Мартин снова отправился в город. Он сказал, что бесполезно вести переговоры с туземцами по поводу запрета на колеса, о котором вы рассказали нам вчера вечером.
Фолкейн представил себе, как латиноамериканец пожимает плечами. Паскаль, помолчав, добавил:
— Я сижу здесь и пытаюсь придумать, как можно доставить многотонный генератор без помощи колес. Может быть, использовать какую-нибудь огромную волокушу?
— Нет, мне приходило это в голову, и я обсудил эту возможность с Ребо: мы провели большую часть ночи, пытаясь найти выход. Мы пришли к выводу, что волокуши не годятся на таких дорогах.
— Вы уверены? А если мы соберем достаточное количество крестьян и их животных…
— Мы не сможем собрать их. Даже если Ребо поможет нам — все равно их не хватит для транспортировки волокуши. Помните, что сейчас сезон посева, столь важный для их полуголодного существования, к тому же Ребо должен охранять границы страны от варваров. Сам Ребо считает, что с таким грузом им не удастся одолеть подъемы.
— Вы говорили, что многие дворяне недовольны жрецами. Если они будут содействовать нам…
— Потребуется много времени, чтобы организовать эту поддержку, даже чересчур много времени. И Ребо полагает, что далеко не все осмелятся зайти так же далеко, помогая нам. Они недовольны, политика Посвященных сковывает их по рукам и ногам в то время, как перед ними лежит целый мир, где они могут дать выход своей энергии. Но ведь помимо религиозного благоговения они и физически зависят от Посвященных, которые исполняют в стране многочисленные технические и административные обязанности… и которые могут поднять простонародье против дворян, если дело дойдет до открытого столкновения между кастами.
— Да, Мартин, кажется, тоже так считает. Мы с ним вчера вечером обсуждали сложившееся положение и… Однако, Дэви, мы все же можем получить в свое распоряжение несколько десятков туземцев и несколько сотен фастигов, не нарушая этого проклятого закона. Я готов поручиться, что они протащат волокушу по любой дороге, используя вороты или лебедки.
— Ворот — тоже разновидность колеса, — напомнил Фолкейн инженеру.
— Черт побери, вы правы! Тогда остаются рычаги и гати. Индейцы майя возводили гигантские пирамиды, не зная колеса. Это потруднее, чем тащить генератор от Гирлигора до Аэске.
— О, конечно, это можно сделать в принципе. Но вот сколько времени это займет? Вы бы только, взглянули на эти так называемые дороги… Задолго до окончания работы мы умрем от голода, — Фолкейн сглотнул. — На сколько дней нам хватит пищи? На сто?
— Примерно. Конечно, и сверх того мы сможем протянуть еще месяц или два…
— И все-таки нам не хватит времени, чтобы преодолеть на волокуше такое расстояние. Ручаюсь, что не хватит.
— Да… вы правы. Вы знакомы с местностью. Это была идея, предложенная отчаянием.
— Транспортировка груза даже на тележке будет непростой, — сказал Фолкейн. — Думаю, что мы сможем делать не больше двадцати километров за земные сутки. Конечно, в низинах дело пойдет быстрее, но все равно потребуется несколько месяцев.
— Как долго! Что ж, вероятно, ваши расчеты верны. Ведь всаднику необходимо больше недели. К тому же у нас возникнут и другие трудности. Мартин опасается, что даже если мы обойдем как-нибудь их проклятый закон, жрецы изобретут новый, лишь бы помешать нам.
Фолкейн ощутил сухость во рту.
— Это меня не удивляет, — и добавил с отчаянием в голосе, — почему они нас так ненавидят?
— Вы должны это понимать. Мартин объяснил вам перед отъездом.
— Да. И… Но я уехал через несколько дней после приземления. Вы же трое остались, у вас была возможность поговорить с туземцами, понаблюдать за ними.
Фолкейн взял себя в руки. Он был готов разреветься.
— Причина ясна, — сказал Паскаль. — Посвященные составляют верхушку этой застывшей цивилизации. Любые перемены могут только ухудшить их положение и укрепить влияние других классов общества. Поэтому из своих эгоистичных интересов они проповедуют консерватизм. Мартин говорил мне, что теократию всегда отличает ограниченность и узость взглядов. Посвященные достаточно умны, чтобы понять, что мы, пришельцы, представляем для них угрозу. Наши товары, наши идеи нарушают сложившееся в их обществе равновесие. Поэтому они делают все, что только возможно, чтобы избежать прилета других чужеземцев.
— Но мы можем пригрозить им местью? Скажите им, что прилетит военный корабль и отправит их всех в ад, если откроется причина нашей гибели.
— Боюсь, что первая экспедиция сообщила им слишком много об истинном положении вещей. Хотя сегодня Мартин, может быть, попробует сблефовать. Я не знаю, что он собирается делать, но он сумел установить… ну, не то чтобы дружественные, но достаточно не недружественные отношения с младшими Посвященными через несколько дней после вашего отъезда. Ом говорил вам, что читает им лекции? Не сдавайтесь, мальчик.
Фолкейн возмущенно вспыхнул.
— Я и не думаю, — выпалил он. — Это вы не сдавайтесь.
Засмеявшись, Паскаль еще больше испортил ему настроение. Фолкейн вздохнул.
3
Родившийся гнев притупил одиночество предстоящих часов. Поездка в замок Гирлигор обещала так много! Фолкейн был полон надежд, путешествие верхом на животном, купленном у богатого аэскеанца, по экзотической местности было как раз из ряда тех приключений, которые скрашивают жизнь торговца. Но Ребо развеял его надежды, и теперь местность вокруг казалась мрачной и зловещей. Мысленно Фолкейн перебирал один за другим планы, с каждым разом все менее выполнимые: перезарядить аккумуляторы, приводя генератор в движение вручную, перевезти его на воздушном шаре, чтобы с ними четверо землян могли противостоять миллиону ларсумцев. Отбрасывая один план за другим, он непрестанно видел перед собой лица отца и матери, чувствовал, как начинает жечь глаза, и отчаянно кидался на поиски очередной идеи.
Должна же существовать какая-то возможность транспортировки тяжелого груза без колес! И чего он только не изучал в школе? Физика, химия, биология, математика, социотехника… чертова куча всего. Он, дитя цивилизации, расщепившей атом и путешествующий по Вселенной, и вот какое-то глупейшее табу может уничтожить его! Но это же невозможно! Он, Дэвид Фолкейн, обязан жить. Смерть не может добраться до Дэвида Фолкейна.
Красное солнце медленно поднималось в небе. Айвенго имел период обращения около шестидесяти земных часов. В полдень Фолкейн остановился, поел и немного поспал. Второй привал он устроил незадолго до захода солнца. Ландшафт становился все более суровым: вокруг были только холмы, ущелья, журчащие ручьи и дикие пастбища, усеянные рощицами колючих растений с бахромчатыми листьями. И никаких следов аборигенов.
Он проснулся, проспав несколько часов. Дрожа, выполз из спального мешка, разжег костер и раскрыл пакет с едой. Дым ударил в ноздри. Антиаллергены защищали его от контакта с протеином, сделавшимся смертельным вследствие миллионов лет обособленной эволюции. Он даже мог пить местную воду. Но ничто не спасет его, если он съесть что-либо туземное. Наскоро проглотив пищу, Фолкейн подготовил фастигов к дальнейшему пути. Так как ему все еще было холодно, он оставил переднего фастига на привязи, а сам нагнулся над костром, чтобы накопить в теле немного тепла.
Он посмотрел вверх. Где-то там были Земля и Гермес — более чем в четырехстах световых лет.
На востоке взошла вторая луна — крапчатый медный диск. Но даже без ее света можно было свободно двигаться и ночью. Сверкали звезды, а семь гигантских сестер — Плеяды — сияли настолько ярко, что холмы отбрасывали тени. Серый сумрак покрывал землю. Далеко на западе, казалось, фосфоресцировали снега Касунианских гор.
Трудно было поверить, что в такой красоте может таиться опасность. Да, в сущности, она появлялась очень редко. Тем не менее, когда космический корабль совершает гиперпрыжок через район, где межзвездная среда плотнее обычного, всегда имеется небольшая, но определенная вероятность, что один из его микропрыжков закончится в такой точке пространства, где находится какое-то материальное тело. Если разность собственных скоростей корабля и этого тела значительна, оно может причинить немалый ущерб. А если вдобавок тело ударит в то место корабля, где расположен генератор, то произойдет именно то, что случилось с «Как поживаете?».
«Может быть, мне повезло, — с содроганием подумал фолкейн. — Булыжник мог пройти сквозь меня». Конечно, с другими все было бы в порядке, они бы просто заделали дырку в обшивке. Но Фолкейн не считал такой вариант более предпочтительным.
Он восхищался тем, как капитан Мукерджи сумел посадить корабль. Выжимая последние крохи энергии из аккумуляторов, он дотащился до Айвенго. Посадка, осуществленная почти без энергии, на одной аэродинамике, требовала необычайного искусства. Естественно, им казалось более разумным приземлиться около Аэске — столицы, чем непосредственно в самом Гирлигоре. Не следовало пренебрегать мнением местных властей, которые могли посчитать это оскорблением и причинить определенные неприятности. Кто мог знать, что главная неприятность ждала их именно в месте посадки?
В итоге корабль приземлился без единого эрга энергии в аккумуляторах. Нечем было поднять хотя бы одну гравитележку. Аккумуляторы на складе оказались неприспособленными для транспортировки: они предназначались только для ремонтных работ. Отдельно атомный генератор бесполезен: он может работать только будучи установленным на корабле, в комплексе с другими механизмами и приборами. И тысяча километров разделяла сейчас генератор и корабль…
Что-то шевельнулось в зарослях. Один из фастигов закричал. Сердце Фолкейна дрогнуло. Он выпрямился и положил руку на рукоять бластера.
В круге света около костра появился туземец. Шерсть его взъерошилась от ночного холода, дыхание белым паром вырывалось из челюстей. Фолкейн разглядел, что туземец вооружен рапирой и… да, черт возьми, на его нагруднике был изображен круг! Пламя костра превратило его глаза в глубокие красные бассейны.
— Чего тебе надо? — воскликнул Фолкейн. Он успокоился, заметив, что рука айвенгианца протянулась вперед, к нему, в знак мира.
— Бог пошлет тебе добрый вечер, — ответил незнакомец глубоким голосом. — Я издали увидел твой огонь. Но я не ожидал встретить чужеземца. Я из отряда, выполняющего поручения Посвященных. Я Ведоло, сын Парно.
— Я… я… Дэвид, да, Дэвид. Сын Фолкейна.
— Ты навещал губернатора марки?
— Да. Как будто ты сам не знаешь! — сказал Фолкейн.
— «Спокойнее, Дэвид. Не стоит так себя вести. Ведь все еще сохраняется надежда получить у Посвященных специальное разрешение на использование колес». — Ты поедешь со мной?
Ведоло нагнулся над костром, обернув хвост вокруг ног, его фигура неясно вырисовывалась сквозь пламя, а грива напоминала заросшую лесом гору, возвышающуюся на фоне Млечного Пути.
— Да, — согласился Ведоло, — все в Аэске знают, что ты направился сюда, чтобы проверить сохранность имущества, оставленного твоими товарищами в закрытом здании. Я надеюсь, все цело?
Фолкейн кивнул. Существа из железного века не смогли бы проникнуть сквозь стены, изготовленные из специального сплава, и тем более открыть замок Накамуры.
— Губернатор марки Ребо был очень добр ко мне, — сказал он.
— Это не удивительно, учитывая то, что мы о нем знаем. Если я правильно понял, вы должны доставит!) несколько частей из здания на корабль. Ребо поможет вам переправить их в Аэске?
— Если бы он мог! Главная деталь, в которой мы нуждаемся, слишком тяжела для здешних транспортных средств.
— Мои хозяева, Посвященные, думали об этом, — сказал Ведоло. — Они осмотрели ваш корабль и убедились в том, что поврежденная часть очень велика.
«Вероятно, это случилось после моего отъезда, — подумал Фолкейн, — возможно, Шустер, надеялся добиться их расположения. И готов биться об заклад, лишь ухудшил наше положение, показав им множество круглых предметов, например, циферблаты на приборах. Их враждебность к нам еще усилилась, хотя они и не показывают вида. Но откуда об этом знает Ведоло, если он следовал за мной? И зачем он следовал? В чем его цель?»
— Твои товарищи на корабле объяснили, что у вас имеется какое-то транспортное средство, — сказал Ведоло. — И меня удивляет, почему ты возвращаешься так быстро и в одиночестве?
— Ну… это средство имеется только в проекте, и здесь мы столкнулись с определенными трудностями.
Ведоло пожал плечами.
— Я не сомневаюсь, что такие ученые люди, как вы, могут решить любую проблему. Вы владеете силой, которая, как мы считаем, может принадлежать только антителам… или антибогу… Например, ваше огненное оружие, которое демонстрировали первые пришельцы. Я не был тогда в Аэске, но мне рассказывали. Это то самое оружие, что висит на твоем поясе? Могу я взглянуть на него? — и Ведоло протянул руку.
Фолкейн насторожился. Он не понимал всех оттенков и интонаций ларсумского языка, настолько чужим и странным был его носовой тембр. Но что-то ему не понравилось, насторожило.
— Нет! — воскликнул он.
Тонкие губы разжались и обнажили острые зубы.
— Ты не очень вежлив со слугой Бога, — сказал Ведоло.
— Я… гм… эта штука опасна. Ты можешь пораниться.
Ведоло поднял и опустил руку.
— Смотри на меня, — сказал он. — И внимательно слушай. Вы, надменные пришельцы, многого не понимаете. Я должен кое-что объяснить тебе…
В плотной атмосфере Айвенго человеческое ухо приобретает особую чувствительность. К тому же Фолкейн был все время настороже. Иначе нельзя в незнакомом, враждебном мире. Поэтому, услышав шорох в кустах, он отпрыгнул в сторону одновременно со щелчком спущенной тетивы. Стрела воткнулась своим восьмиугольным наконечником в то место, где он только что стоял.
Ведоло вскочил на ноги, выхватывая меч. Фолкейн увернулся от удара.
— Убейте его! — крикнул Ведоло и сделал новый выпад. Фолкейн снова увернулся, и конец меча лишь рассек его одежду. Он выхватил бластер и выстрелил.
Блеснуло яркое пламя. Ведоло окутался дымом и упал с диким воплем. На мгновение Фолкейн ослеп. Он бросился к животным, охваченным паническим страхом. Во тьме он услышал чей-то крик:
— Я не вижу, я не вижу, мои глаза!
Фолкейн знал, что на айвенгианцев вспышка должна была подействовать гораздо сильнее, чем на него самого. Но через минуту они придут в себя, а в темноте они видят лучше человека.
— Убейте его фастигов! — послышался еще один голос.
Фолкейн несколько раз выстрелил. В смятении он подумал, что это хоть ненадолго задержит его врагов. Его ведущий фастиг закричал и лягнулся. Глаза животного, ярко-красные в темноте, неистово вращались. Фолкейн уклонился от удара копытом, ухватился одной рукой за седло и ударил фастига рукояткой бластера по длинному носу.
— Стой спокойно, зверюга! — закричал он и добавил:
— Побереги свою жизнь!
В кустах послышался топот. Показалась львиноподобная голова. Увидев человека, воин закричал и метнул копье. Оно пролетело где-то рядом. Фолкейн был слишком занят — он забирался в седло — и не стал стрелять.
Наконец он кое-как уселся. Запасной фастиг закричал: две стрелы вонзились ему в живот. Фолкейн выстрелом из бластера разрезал привязь.
— Вперед! — закричал он и ударил пятками по бокам своего фастига. Тот помчался галопом, грузовой фастиг бежал следом, на привязи.
Мимо пролетел топор, над плечом просвистела стрела, еще рывок, и вот он уже вне пределов досягаемости убийц, на Дороге Солнца, на пути, ведущем назад, на запад.
«Сколько их было? — думал он. — Полдюжины? Они должны были оставить своих фастигов в отдалении, чтобы незаметно подобраться поближе. Это дает мне некоторый выигрыш во времени, но у меня больше нет запасного фастига, а у них определенно есть.
Их послали устроить на меня засаду, это ясно. Моя задержка имела бы для экипажа смертельные последствия. Пока бы остальные гадали, что случилось со мной, пока бы меня искали, прошло бы немало времени. Туземцы не знают, но, бесспорно, догадываются о моем радиопередатчике. Но теперь это уже не имеет значения. Они догонят меня прежде, чем я смогу добраться до губернатора марки Ребо. Смогу ли я отбить еще одно нападение? И уж во всяком случае теперь мы можем забыть об особом запрете на использование колес», — подумал он с сарказмом.
4
«Как поживаете?» опустился километром севернее Аэске. С тех пор ноги тысяч туземцев протоптали к кораблю дорогу: айвенгианцы своим любопытством очень напоминали людей. Несмотря на близкую дорогу, капитан Кришна Мукерджи всегда ездил в город верхом.
— Вам тоже следует поехать верхом, Мартин, — нервно сказал он. — Особенно теперь, когда ситуация становится такой деликатной. Они могут посчитать святотатством, если вы прибудете к… гм… к Посвященным пешком.
— Святотатство, святотатство, — проворчал мастер Галасоциотехнической Лиги Шустер. — Я должен надорвать свое сердце и отбить крестец на одном из этих дьявольских животных, на этом живом подъемном кране? Однажды на Земле я ездил верхом и больше никогда не повторю подобной ошибки, — он небрежно махнул рукой. — К тому же я объяснил Посвященным и всем прочим, кто меня спрашивал, почему я всегда хожу пешком. Я не люблю церемоний и предпочитаю запросто разговаривать с народом. Однако в этих краях простота не входит в число добродетелей. Младших Посвященных она шокирует как нечто небывалое.
— Да, осмелюсь заявить, эта культура уязвима для новых идей, — сказал Мукерджи. — Их здесь не бывало так давно, что у ларсумцев, если можно так выразиться, отсутствуют соответствующие антитела, и их легко охватывает лихорадка. Но вожди Посвященных, видимо, осознают это. Если мы внесем в общество слишком много беспокойства своими замечаниями и вопросами, они не станут ждать, пока мы умрем с голода. Они могут организовать прямое нападение, и ни принятые нами меры предосторожности, ни страх перед ответной карательной экспедицией их не остановят.
— Не беспокойтесь, — сказал Шустер. Другой человек на его месте мог бы обидеться, даже кадет-политехник первого года службы не рискнул бы критиковать основы чужой культуры, а Шустер уже два десятилетия как был Мастером. Его лицо, широкое, с орлиным носом и гладкими черными волосами, продолжало улыбаться. — В своих разговорах с этими туземцами я ни разу не коснулся их религии. Не собираюсь делать этого и в дальнейшем. Я просто продолжу наш семинар, как будто ничто во Вселенной нас не беспокоит. Разумеется, если я смогу направить разговор в нужном направлении, — он собрал бумаги в папку и вышел из каюты — небольшого роста, коротконогий полный человек в жилете и кружевной рубашке, облегающих брюках и чулках, элегантный, словно он собрался на светский прием на Земле.
Выходя из люка и спускаясь по трапу, он с дрожью завернулся в плащ. Чтобы избежать боли в барабанных перепонках, внутри корабля поддерживалось айвенгианское атмосферное давление. Но температурная разница была очень велика.
«Бр-р-р… — подумал он, — я не собираюсь критиковать всемогущего господа Бога, но зачем он отнес большинство звезд к классу „М“?»
Перед его глазами от корабля до видимого края долины раскинулся мрачный полуденный ландшафт. Поля посинели от первых весенних ростков. Крестьяне — мужчины, женщины и дети — мотыжили почву на многочисленных участках. Квадратные глиняные хижины, в которых они жили, лепились друг к другу, фермы были очень маленькими. Семьи довольствовались тем, что им давали крошечные поля. Болезни и периодические неурожаи сохраняли численность населения постоянной.
«К дьяволу всякую пустую болтовню о культурной автономии, — подумал Шустер. — Этому обществу нужны радикальные реформы».
Он достиг главной дороги и двинулся к городу. Здесь было более интенсивное движение. По этой дороге в город доставляли пищу и сырье и вывозили изделия ремесленников. Профессиональные носильщики сгибались под такими грузами, что Шустеру даже подумать о них было тяжело. С грохотом и звоном фастиги тащили волокуши. Провинциальный дворянин со своей охраной проскакал мимо под гром рогов, простолюдины разбегались в стороны, спасая свои жизни. За те несколько земных недель, что прошли с момента приземления корабля, аэскеанцы утратили благоговейный страх перед пришельцами. Люди оказались не более странными существами, чем различные ангелы и духи, в которых они верили. Зато они были значительно более смертными. Конечно, они владели могучими силами, но такую же власть приписывали себе деревенские колдуны, а Посвященные вступали в контакт с самим Богом.
Город, которому в исторический период ни разу не грозили войны, был лишен стен. Тем не менее он был очень компактен: хижины, особняки, многоквартирные дома жались друг к другу вдоль кривых улиц. Толпы двигались к базарам, где жены владельцев лавочек распевали хвалебные песни о товарах своих мужей. Красные отблески, вырывавшиеся из хижин, освещали груды мехов, одежды и гривы туземцев. Слышались глубокие голоса айвенгианцев, топот ног, стук копыт и звон кузниц. Острые запахи раздражали ноздри.
С облегчением он добрался до одного из Трех Мостов. Охранник пропустил его беспрепятственно, и он перешел через мост. Только те немногие, у кого было неотложное дело к Посвященным, могли пройти здесь.
Река Треммина, грязная от стоков из тысяч домов, пересекала город. Дугообразные мосты соединяли остров в середине реки с остальным городом. Весь остров был застроен огромными ступенчатыми пирамидами Посвященных. На нижних ступенях пирамид размещались прекрасные белые здания с колоннами и порталами, где жили и работали Посвященное. К вершинам пирамид вели крутые лестницы. На вершине горел Вечный огонь, ярко сверкавший на фоне пыльного зеленого неба. Очевидно, из какого-то скрытого внутреннего источника поднимался природный газ. Все сооружение производило сильное впечатление.
«Интересно, сколько стоило его возведение бедным крестьянам, — подумал Шустер, — и как до сих пор Посвященные ограничивают их свободу?» Тот факт, что на планете в пустынях существуют еще тысячи варварских культур, говорит о том, что фараонизм столь же противоестественен для айвенгианцев, как и для людей.
Одетые в белое, седоголовые Посвященные и их ученики в синих плащах угрюмо расхаживали среди пирамид или торопились по своим делам. На приветственные возгласы Шустера они отвечали враждебными взглядами. Впрочем он не стал обращать на это внимания и поспешил в Дом Астрологов.
В просторной комнате вокруг стола сидели два десятка младших Посвященных.
— Добрый день, добрый день, — прогудел Шустер.
— Надеюсь, я не очень опоздал?
— Нет, — сказал Херитаскор. Высокий, яркоглазый, он держался с достоинством, напоминавшем о высоком происхождении. Его отец был известным своей воинственностью губернатором. — Тем не менее мы с нетерпением ждем откровений, которые ты обещал нам в то утро, когда взялся читать список Книги Звезд.
— Что ж, — сказал Шустер, — тогда давайте начнем.
Он прошел к почетному концу стола и разложил там свои бумаги.
— Полагаю, вы усвоили те математические принципы, которые я объяснял вам в последние дни?
Несколько туземцев выглядели неуверенными, но большинство закивали головами.
— Да, — сказал Херитаксор. Голос его зазвенел. — Это великолепно.
Шустер достал толстую сигару и закурил, рассматривая слушателей, Он надеялся, что они говорят правду: ибо внезапно его небольшой проект, который был затеян как игра в расчете на приобретение друзей и внесение нескольких свежих идей в это застывшее общество, — этот проект стал жизненно важен. Вчера вечером Дэвид Фолкейн передал по радио сногсшибательную новость о табу, наложенном на колесо, и теперь…
Он подумал, что Херитаскор вряд ли станет лгать. Очевидно, у него достаточно хороший научный багаж, чтобы усвоить новые математические идеи. Математика и наблюдательная астрономия высоко развиты в Ларсуме. Так и должно быть, коли их религия учит, что астрология — один из способов постижения Божьей воли. Алгебра и геометрия тоже неплохо развиты и существуют издавна. Поэтому переход к новым разделам математики будет для туземцев не слишком сложен. Даже Скетуло, глава Посвященных, не возражал против чтения Шустером курса лекций, если только в нем не будет ставиться под сомнение общепринятая догма. Помимо чисто интеллектуального любопытства, это было бы практически полезно для жрецов, так как дало бы им возможность выполнять более сложные расчеты, а это, в свою очередь, еще более укрепило бы их контроль над экономикой Ларсума.
— Сначала я собирался развивать дальше те принципы, которых я коснулся накануне, — сказал Шустер. — Но потом подумал, что для вас будет интереснее услышать некоторые астрологические соображения. Видите ли, при помощи новых разделов математики можно предсказать положение лун и планет на небе гораздо точнее, чем это делалось вами до сих пор.
Шумное дыхание резко вырвалось сквозь стиснутые губы туземцев. Даже под одеждой было заметно, как напряглись их мускулы.
— В Книге Звезд имеются таблицы с результатами наблюдений за много столетий, — продолжал Шустер.
— В последние часы я много раз перебирал их в уме. (На самом деле он просто ввел их в компьютер корабля.) Вот результаты моих расчетов.
Он выпустил облака табачного Дыма. Мускулы его живота напряглись. Теперь каждое слово следовало подбирать с величайшей осторожностью: одна ошибка, и в его кишках будет торчать меч.
— Я колебался, показывать ли их вам, — сказал Шустер, — ибо на первый взгляд они противоречат Слову Бога, которое вы мне любезно разъяснили. Но, обдумав этот вопрос и изучив в поисках ответа расположение всех звезд, я почувствовал уверенность в том, что вы достаточно разумны, чтобы увидеть истину, скрывающуюся под обманчивой внешностью.
Он помолчал.
— Продолжай, — сказал Херитаксор.
— Позвольте мне приблизиться к предмету моего исследования постепенно. Это иногда бывает необходимо, чтобы выводы прозвучали убедительнее. Мы часто допускаем некоторые отступления от основной темы или договариваемся о каких-то условных терминах. Например, Посвященные в целом владеют большим имуществом, в том числе фабриками и другой собственностью. Известно, что все это принадлежит тому, что вы называете Святилищем. Вы прекрасно знаете, что Святилище — это не личность и не семья. Однако в юридических целях, в целях защиты собственности вы действуете так, будто это единая личность. Точно так же в расчетах земельных площадей вы используете тригонометрию, хотя отлично знаете, что ваша планета круглая… — некоторое время он продолжал развивать свою мысль, пока не почувствовал, что все присутствующие поняли, что такое мнимая математическая величина.
— Но какое отношение это имеет к астрологии? — нетерпеливо спросил кто-то.
— Сейчас я перейду к этому, — сказал Шустер. — Какова истинная цель ваших расчетов? Разве она не двойная? Во-первых, вы хотите предсказать расположение небесных тел в определенный период, чтобы тем самым раскрыть общее устройство мира, ибо, изучая созданное Богом, вы надеетесь глубже постигнуть его сущность.
Когда необходимые наблюдения были сделаны, ваши предки отметили недостаточную убедительность картины мироздания, в которой все планеты, включая и вашу собственную, вращаются вокруг солнца по окружностям; каждая луна кружится вокруг своей планеты, и, наконец, вращается сама небесная сфера. Каждая окружность получила свой эпицикл, а позднее на эпициклах появились эпи-эпициклы и так далее. И ныне картина устройства Вселенной выглядит настолько сложной, что астрологи отчаялись улучшить ее.
— Верно, — сказал один из Посвященных. — И на этом основании сто лет тому назад Курро Премудрый высказал предположение, что Бог не хочет, чтобы мы постигли истинную сущность устройства мира.
— Возможно, — сказал Шустер. — Но с другой стороны, может быть, Бог просто хочет того, чтобы вы воспользовались другим способом. Дикарь, стараясь поднять тяжелый камень, воображает, что Бог запрещает ему это делать. Но вы поднимаете его при помощи рычага. Точно так же мой народ открыл нечто вроде интеллектуального рычага, при помощи которого мы можем гораздо глубже проникнуть в сущность движения небесных тел, чем просто громоздить круги друг на друга.
Он попробовал пустить кольцо дыма, но потом решил не делать этого.
— Я ищу ясного ответа, — сказал он. — Но если даже такое предположение запрещено, тогда, конечно, я не стану говорить дальше.
Конечно же, он был уверен, что будет говорить. После долгого обсуждения и споров относительно возникших логических парадоксов Херитаскор заявил, что обсуждение заведомо ложной гипотезы не является незаконным. После этого Шустер познакомил свою аудиторию с законами Кеплера и законом всемирного тяготения Ньютона.
Это заняло несколько часов. Раз или два Херитаскор обращал внимание Посвященных на то, что обсуждение становится святотатственным. Но в целом класс слушал лекцию с восхищенным вниманием и задавал очень умные вопросы. Шустер решил, что это весьма одаренная раса, может быть, даже более одаренная, чем человеческая. В конце концов, вряд ли когда-нибудь человеческая аудитория воспринимала столь революционные идеи так быстро.
В конце лекции, устало склонившись над столом, он указал на лежащие перед ним бумаги и сказал охрипшим голосом:
— Позвольте подвести итог. Я показал вам мнимую картину того, как небесные тела движутся по эллипсам, повинуясь закону обратной пропорциональности квадрату расстояния. При помощи расчетов я показал вам, что эллиптические орбиты являются прямым следствием этого закона. Здесь, в этих бумагах, приведены более подробные расчеты и сопоставлены с наблюдениями из Книги Звезд. Если вы их проверите сами, то убедитесь, что результаты наблюдений объясняются без помощи эпициклов.
Но вспомните, я не утверждал, что на самом деле орбиты не являются круглыми, то есть круговыми. Я лишь говорил, что если представить такую картину, то предсказания положения небесных тел станут гораздо проще и точнее. Можете проверить мои утверждения и обсудить их со старшими Посвященными их теологическое значение. Я очень далек от намерения богохульствовать. У меня и без того проблем достаточно, — добавил он уже по-английски.
Когда он кончил, шума не было. Слушатели были так же вымотаны, как и он. Но позже, когда суть рассуждений начнет до них доходить…
Он вернулся на корабль. В кают-компании его встретил Паскаль.
— Где вы были так долго? — спросил инженер. — Я уже начал беспокоиться.
— В замке, — Шустер со вздохом опустился в кресло.
— Уф! Саботаж — это чертовски трудная работа.
— О… я спал, когда вы вернулись в прошлый раз, и поэтому не смог сказать вам. Утром нас вызывал Дэви. Он на пути обратно.
— Думаю, он правильно делает, что возвращается. Мы ничего не можем предпринять, пока не получим одобрения сверху, а это потребует времени.
— Может, слишком много времени?
— А может, и нет. — Шустер пожал плечами. — Сейчас вы похожи на старого глупца в лодке.
— То есть?
— Старик спрашивает: «Откуда вы знаете, что она поплывет?» Потом говорит «Бу!» и отправляется в каюту злорадствовать. Будьте паинькой, принесите мне выпить, а потом я немного отдохну.
— Без ужина?
— Ну, принесите заодно и сэндвич. Нам следует экономить, надеюсь, вы помните об этом?
5
Шустера разбудил тревожный звонок. Он застонал, встал со своей койки и ощупью направился к ближайшему экрану. То, что он увидел, заставило его позабыть про сон.
Дюжина верховых стражников Посвященных выстроилась у трапа. Свет луны и Плеяд отражался на их копьях. Два ученика Посвященных помогали спешиться высокому худому туземцу. Шустер рассмотрел его белую гриву и увенчанный диском шест в руке.
— Фью! — сказал Шустер. — Надевайте парадные костюмы, парни. Местный Папа желает встретиться с вами.
— Кто? — зевнул Мукерджи.
— Скетуло, главный Посвященный, лично. Кажется, я забросил к ним большую шутиху, чем думал.
Шустер быстро оделся. Он был готов к встрече гостя, когда тот поднялся к люку.
— Мой господин, вы оказываете нам великую честь, — начал Шустер елейным голосом. — Если бы мы только знали о вашем визите заранее, мы бы соответствующим образом подготовились…
— Не будем тратить времени на лицемерие, — коротко ответил ларсумец. — Я хочу поговорить с вами наедине, не опасаясь, что нас услышат ничтожества или дураки, — он жестом приказал Паскалю закрыть внешнюю дверь. — Притушите ваши проклятые огни.
Мукерджи повиновался. Огромные глаза Скетуло раскрылись шире и остановились на Шустере.
— Вы здесь капитан, — сказал он. — Я буду говорить только с вами.
Торговец пожал плечами, но все же послушно двинулся вперед — по ларсумскому обычаю почетное место было сзади. Они зашли в помещение, которое в чрезвычайных случаях служило Шустеру конторой. Когда закрылась дверь, он повернулся к Посвященному и стал ждать.
Скетуло напряженно сидел на краешке кресла, приспособленного к форме тел айвенгианцев. Он продолжал держать в руке шест, и его золотой диск посверкивал в полутьме. Шустер опустился на стул и скрестил ноги в ожидании начала разговора.
Наконец прозвучал старческий голос:
— Когда я давал вам разрешение обучать юных астрологов, я не думал, что вы осмелитесь посеять среди них семена ереси.
— Мой господин! — возразил Шустер протестующим тоном. — Я ничего подобного не делал.
— О, вы искусно скрыли свои истинные намерения выдумкой о мнимых величинах. Но я редко видел кого-либо столь возбужденным, как те Посвященные, что пришли ко мне после вашего урока.
— Конечно. Ведь я действительно рассказал им о поразительных вещах.
— Скажите мне, — Скетуло скривил свои тонкие губы, — нам потребуется значительное время, чтобы подтвердить ваши утверждения. Но неужели ваши гипотезы на самом деле так хороши, как вы говорили?
— Да. Зачем мне дискредитировать себя выдумками, которые легко опровергнуть?
— Так я и думал. Мудро, мудро… — изможденная голова Скетуло закачалась. — У антибога есть немало способов для соблазнения душ…
— Но, мой господин, я сказал им, что это только мнимая истина.
— Да, вы так сказали. Вы сказали, что математическая истинность не делает ваше утверждение философской истиной, — Скетуло наклонился вперед и добавил яростно:
— Вы должны были знать, что неизбежно возникнет вопрос, как могут существовать два вида правды, и что в таком споре те, кто проводит свою жизнь среди наблюдений и чисел, придут в конце концов к выводу, что математическая правда и есть единственно верная.
«Конечно, я знал, — подумал Шустер. — Именно это навлекло на Галилея гнев инквизиции, — холодок пробежал по его телу. — Я не думал, что ты, старый дьявол, додумаешься до этого так быстро».
— Разрушая таким образом веру, вы утверждали меня во мнении, что вы и ваши люди являетесь агентами антибога, — заявил Скетуло. — Вы не должны больше оставаться здесь.
Надежда вспыхнула в Шустере.
— Поверьте, мой господин, и мы хотим того же самого. Чем быстрее мы получим необходимое со склада и улетим, тем лучше будет для всех нас.
— Ага! Но другие. Когда нам ждать третьего посещения, четвертого, когда прилетит целый флот?
— Бог даст, никогда. Люди из первого корабля говорили вам, что мы не заинтересованы в торговле…
— Да, они так говорили. Но не прошло и несколько коротких лет, как прилетел ваш корабль. Откуда мы знаем, что вы говорите правду?
«Нельзя спорить с фанатиком», — подумал Шустер и промолчал. Тут Скетуло снова удивил его, сменил тему разговора и спросил нормальным голосом:
— Как вы собираетесь доставлять сюда свой большой груз?
— О, это хороший вопрос, мой господин, — Шустер почувствовал, как у него вспотел лоб. Он вытерся рукавом, — У нас есть способ, но… гм… я боюсь предлагать его вам…
— Мы для того и остались одни, чтобы говорить откровенно.
Шустер глубоко вздохнул, взял листок бумаги и карандаш и объяснил туземцу устройство тележки.
Скетуло сидел совершенно неподвижно. Наконец он сказал:
— Для самых священных и тайных обрядов в глубине святилища у нас есть устройство, которое, передвигается из комнаты в комнату таким же образом.
— Мы не будем шокировать население, — сказал Шустер. — Мы можем установить щиты, или занавеси до самого низу, или еще что-нибудь в этом роде, чтобы скрыть колеса.
Скетуло покачал головой.
— Нет. Все равно. Невинный ребенок играет круглым камнем. Варвары за Касунианскими горами используют круглые катки. То же самое украдкой делают и наши крестьяне, когда нужно переместить тяжелый груз, и никто не следит за ними. Вы не сможете скрыть от наиболее умных зрителей, что прячется за вашими покрывалами, а уж они расскажут остальным.
— Но имея официальное разрешение…
— Его не будет. Закон Бога ясен. Даже если Посвященные дадут вам разрешение, то и тогда простой народ будет охвачен священным страхом. Он уничтожит вас, несмотря на приказы.
О том же самом, со слов Ребо, предостерегал Фолкейн, и это доказывало, что старый жрец говорит правду. Дело не в упрямстве Скетуло, очевидно, он просто не мог дать разрешения.
Торговец вздохнул.
— Ну, что ж, мой господин, нет ли у вас другого предложения? Если вы предоставите нам достаточное число работников из поместий Посвященных, мы сумеем доставить груз волоком…
— Сейчас сезон посадки и обработки посевов. Мы не можем отрывать рабочих от полей, в противном случае нас ждет голод.
— О, мой господин, у нас с вами общий интерес — помочь кораблю скорее улететь. Наша фирма готова заплатить вам металлами, изделиями из них и даже искусственной пищей, годной для вашего типа жизни.
Скетуло ударил диском о стол, так что он зазвенел. Голос его стал пронзительным.
— Мы не хотим вашей платы! Мы не хотим вас! Беспокойство, которое вы посеяли сегодня, было последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Если вы погибнете здесь вместе со своей проклятой ремонтной станцией, то, может быть, тогда ваши товарищи поймут, что здесь не самое подходящее место для посадки. В конце концов, мы выполним Божью волю… и даже пальцем не шевельнем, чтобы помочь слугам антибога!
Он встал. Его тяжелое дыхание, казалось, отражалось от стен маленькой металлической каюты, Шустер тоже встал, он полностью владел собой и довольно спокойно спросил:
— Правильно ли я вас понял, мой господин? Вы хотите, чтобы мы умерли?
Туземец возвышался над ним.
— Да!
— Ваша стража нападет на нас или вы возбудите против нас толпу?
Скетуло некоторое время стоял молча. Но наконец ответил:
— Ни то, ни другое, пока вы нас не вынудите к этому. Ситуация очень сложная. Вы знаете, что некоторые группы дворян и торговцев не без вашего влияния соблазнились новыми возможностями. Кроме того, хотя мы подавляем вас численностью, я боюсь, что ваше оружие принесет нам огромные потери, а за этим может последовать вторжение варваров, Поэтому вам придется ждать мирного конца.
— Пока вы не придумаете, как мирным путем перерезать нам глотки?
— Или пока вы сами не умрете с голоду, В любом случае с этого момента вам запрещено показываться в Аэске.
— Да? Это не такая уж оригинальная мысль, ведь в городе множество крыш и углов, где может спрятаться хороший лучник. Что ж, — Шустер спохватился и замолчал. Он подумал, не были ли его последние слова ошибкой. Нет. Он не мог предвидеть реакции Скетуло, но лучше знать, что тебя ожидает. Если бы он заранее знал то, что знает сейчас, он не позволил бы Дэвиду уехать одному. — «Надо предупредить мальчика, чтобы он опасался убийц», — Шустер криво улыбнулся. — Наконец-то мы поняли друг друга… Спасибо и за это…
На мгновение он подумал о том, что можно взять ларсумца в плен в качестве заложника. Но нет, это может только спровоцировать нападение. Скетуло с готовностью умрет за свою веру. Шустер с удовольствием предоставил бы ему такую возможность, но не хотел рисковать раньше времени. На Земле его ждали жена и дети.
Он проводил старика к люку и долго смотрел ему в след, пока топот копыт не затих под светом луны и звезд.
6
Фолкейну показалось, что он едет верхом уже целую вечность. Все, что было до этого, — сон, выдумка… Реальностью была боль в каждой клеточке тела и голод; язык одеревенел от жажды, глаза жгло от бессонницы, страх смерти опустошил его, не оставив ничего, кроме животного инстинкта; скорее добраться до замка Гирлигор. Он даже не мог вспомнить, зачем ему это.
На протяжении ночи он, конечно, останавливался. Фастиг гораздо крепче мула и быстрее лошади, но и он нуждается в отдыхе. Сам фолкейн не осмеливался уснуть и садился в седло при первой возможности. Теперь его животные брели вдоль дороги, как пьяные.
Фолкейн повернул голову так, что хрустнули позвонки, и посмотрел назад. Он заметил своих преследователей, когда первые проблески зари осветили небо. Похоже, с этого момента минуло целое столетие. Нет, еще час назад солнца не было, ночь только начинала сереть, когда Плеяды скрылись за стенами Касунианских гор. Их было четверо или пятеро — трудно было определить в полутьме — и всего лишь в двух километрах сзади. Расстояние это все время сокращалось. Острия их копий сверкали в густой тени, покрывавшей долину.
«Так близко?»
Сознание опасности прибавило сил. Энергия рождалась в каком-то скрытом источнике, проясняла ум и обостряла чувства. Он почувствовал рассветный ветерок на щеках, услышал, как он шуршит в сухих ветвях кустарников вдоль дороги, увидел, как снежные пики на западе краснеют под первыми лучами солнца. Он извлек из кармана маленький передатчик и нажал кнопку.
— Алло!
— Дэви! — послышался голос Шустера. — Что случилось? Вы в порядке?
— Пока, — с трудом проговорил Фолкейн. — Н… но боюсь, что ненадолго.
— Мы уже несколько часов пытаемся связаться с вами.
Он как раз вызывал корабль, когда произошло нападение, и контакт был установлен, но…
— Я так устал, что забыл о передатчике. Мои животные вот-вот околеют. А… а воины Посвященных догоняют меня.
— Успеете ли вы достичь замка до того, как они приблизятся на расстояние выстрела из лука?
Фолкейн покусал губу.
— Сомневаюсь. Осталось совсем немного, может, несколько километров, но… Что мне делать? Попробовать дойти до замка пешком?
— Нет, вас догонят и выстрелят в спину. Скорее следует остановиться.
— Один из луков в дальности не уступает моему оружию, и они могут напасть на меня с разных сторон одновременно. Здесь нет укрытия. Не видно даже ни одного дерева.
— Я знаю прекрасный трюк. Убейте своих животных и сделайте из их тел баррикаду.
— Это меня защитит ненадолго.
— Возможно. Но если вы действительно рядом с замком, то там должны увидеть вспышки от ваших выстрелов. Во всяком случае, это единственное, что мне приходит в голову.
— X… х… х… — Фолкейн сжал зубы и помолчал немного, чтобы унять дрожь. — Хорошо.
Голос Шустера стал неуверенным:
— Я молюсь Богу, чтобы оказаться рядом с вами и помочь вам, Дэви.
— Я бы не возражал против этого, — Фолкейн сам удивился своему ответу. — Я кладу передатчик в карман, но оставляю его включенным. Может, когда вы услышите… Подбадривайте меня, ладно?
Он натянул поводья и спрыгнул на землю. Его фастиги стояли неподвижно, дрожа от истощения. Не без чувства вины он подвел вьючного фастига так, что он стал мордой к хвосту верхового. Затем сузил луч бластера и прожег животным головы.
Они неуклюже, как куклы, повалились наземь; вьючный фастиг издал нечто вроде вздоха, как перед сном, его глаза остались открытыми и странными в своей неподвижности. Фолкейн долго возился с ногами и головами животных, стараясь устроить стену, которая могла бы его защитить. Однако добиться ему удалось немногого. Тяжело дыша, он посмотрел на восток. Враги уже заметили его и перешли на рысь, заходя справа и слева, потом остановились, чтобы привязать фастигов. Так и есть — их было пятеро.
Солнечный диск показался над хребтом.
— Погоди, задержись немного, — просил Фолкейн солнце. Чем больше контраст, тем заметнее будет блеск выстрелов. Фолкейн несколько раз выстрелил.
Стрела вонзилась в тело фастига. Дэвид лег на живот и выстрелил в ответ. Он не попал в отступившего всадника. Осмотрелся по сторонам. Другой ларсумец нацелил в него стрелу с расстояния в полкилометра. Он сам тщательно прицелился и нажал курок. Из бластера словно высунулся сине-белый палец. Через мгновение послышалось «Крэк!», и ларсумец, отбросив лук, схватился за свою левую руку. Две другие стрелы просвистели рядом. Фолкейн выстрелил не целясь, заставив лучников немного отступить. Это было уже кое-что.
Однако в магазине бластера оставалось всего несколько зарядов. Если наемники Посвященных будут продолжать придерживаться той же тактики, заставляя его тратить заряды… Но откуда им знать, сколько их у него? Неважно. Они не успокоятся, пока не выполнят свое задание. Или, если ему повезет, он не перебьет их всех. Иначе он неминуемо погибнет. Тяжелая ситуация. Дэвид Фолкейн оценил ее спокойно, без лишней суеты, решив, что сумеет захватить с собой в ад нескольких туземцев. — «Жаль маму и отца, — подумал он. — Жаль Марти Шустера. Если он выживет…»
Два противника мчались к нему наискось по поросшему травой склону. Их гривы развевались. Приблизившись на расстояние выстрела, они разделились. Фолкейн выстрелил в одного, но тот в этот момент наклонился, и Дэвид промахнулся. Второй пустил стрелу по высокой траектории. Фолкейн выстрелил и в него, но туземец совершил профессиональный маневр и отступил. Стрела вонзилась в землю в сантиметре от правой ноги Фолкейна.
«Отличная уловка, — подумал он со странным безразличием. — Интересно, встречался ли им раньше мой защитный прием или они только что придумали, как надо атаковать в такой ситуации? Не удивлюсь, если только что. Умные парни, эти айвенгианцы! А мы со всей нашей гордой цивилизацией не можем справиться с такой простейшей вещью, как табу на колесо.
Черт, если б можно было спокойно подумать над этим…»
Два других туземца быстро приближались, справа. Фолкейн сузил луч бластера, как только мог, чтобы увеличить дальность и выстрелил, тщательно прицелившись. Он попал в одного фастига, потом в другого; раны небольшие, но болезненные. Животные закричали. Всадники справились с ними и повернули прочь. Фолкейн вовремя обернулся, чтобы выстрелить по второй паре, но так как одновременно надо было уворачиваться от их выстрелов, последовали промахи с обеих сторон.
«…и точно установить, что такое колесо, а потом придумать что-нибудь, действующее так же, как оно…
Где же первый ларсумец, которого я ранил в руку? Погоди… его фастиг стоит без всадника в отдалении. Но где же он сам? Эти задиристые парни не из тех, что отказываются от своей цели из-за пустякового ранения.
…У меня были хорошие успехи по математике. Так говорили мне учителя. Почему же теперь я не могу восстановить в памяти то, что знал когда-то, чтобы воспользоваться этим сейчас? Готов поклясться, что на экзамене я решил бы эту проблему…
Похоже, что раненый пробирается ползком через густой кустарник, он хочет приблизиться вплотную и внезапно напасть.
…Конечно, это не экзаменационная комната. Строгий анализ невозможен в обстоятельствах, когда приходится думать о сохранении жизни. Очень сомнительно, что в таких условиях я сумею найти ответ; может, его подскажет подсознание…»
Четверо всадников собрались вместе на совещание. Издалека они напоминали игрушечных солдатов. Они стояли на вершине высокой гряды, шедшей параллельно дороге и полого спускавшейся к ней. Фолкейн не слышал ничего, кроме гула ветра. Солнце уже взошло, малейшие неровности отбрасывали в траве густые фиолетовые тени. Воздух все еще был ледяным, и дыхание вырывалось струйкой пара.
«…Посмотрим. Колесо — это своего рода рычаг. Нельзя ли воспользоваться другим? Погоди! Винт? Нет, как его приспособить? Если бы это было возможно, Ромуло Паскаль додумался бы сам.
Может разрезать колесо на части и прикрепить их в отдельности? Нет, я предлагал это Ребо, и он ответил, что устройство со стороны все равно будет иметь округлую форму…»
Всадники, очевидно, выработали какой-то план. Они подвесили луки к седлам и двинулись к нему цепью.
«…Что еще делает колесо кроме того, что обеспечивает механическое передвижение? В идеале оно касается поверхности только в одной точке. А есть ли другие фигуры того же типа? Конечно, их много. Но что толку от эллиптического колеса.
Эй, нельзя ли сделать гусеницу, ось которой будет перемещаться по эллипсу, причем ее поверхность будет двигаться ровно? М… м… м… нет, сомневаюсь я, что это выполнимо, особенно учитывая состояние здешних дорог и то, что у нас нет другого двигателя, кроме мускульной силы. Система быстро развалится на куски…»
Передовой наемник перешел на галоп. Фолкейн поймал его в прицел и ждал, когда он приблизится на расстояние, на котором выстрел будет смертельным. Передатчик щелкнул в кармане Фолкейна, но у него не было времени доставать его.
«…Всегда найдутся возражения — сложность, неэффективность, хрупкость — по поводу всего, что мне приходит в голову, вроде этой гусеницы. Может, Паскаль придумает что-нибудь. Но должно же быть какое-то простое решение!»
Пригнувшись к шее фастига, передний всадник был уже в пределах досягаемости. Да, в пределах! Фолкейн выстрелил. Заряд попал фастигу прямо в грудь. По инерции он пролетел по склону холма еще несколько метров, прежде чем упал. Всадник выпрыгнул из седла в момент падения и избежал попадания луча. Он коснулся земли, с акробатической ловкостью перевернулся в воздухе и исчез в кустарнике.
К тому времени, когда Фолкейн догадался о их замыслах, он уже выстрелил во второго противника. Второй фастиг с грохотом ударился о первого. Третий проскочил мимо, напуганный, но контролируемый.
— О, нет, не надейтесь, — прохрипел Фолкейн. — Я не собираюсь сам строить для вас укрытие…
Он позволил остальным проскочить мимо. Когда фастиги повернулись, подставив всадников под огонь, он пристрелил одного из них, испытав при этом мрачное удовлетворение. Четвертый увернулся от луча, спрыгнул на землю и, подбежав к мертвым животным, укрылся за ними.
Выстрелы Фолкейна падали на склон, но наемников надежно скрывали заросли, а сейчас, весной, — было еще слишком влажно, чтобы кустарник загорелся. Третий ларсумец достиг баррикады и перерезал горло своему фастигу. Тот забился в судорогах и умер.
Итак, три воина достигли своей цели. Теперь они были скрыты за сооруженной общими усилиями стеной, слишком толстой, чтобы прожечь ее бластером, достаточно высокой, чтобы за ней можно было укрыться и посылать в Фолкейна стрелы по крутой дуге. Конечно, цель не очень удобная…
Начали падать стрелы. Фолкейн сжался в комок, как только мог, и постарался укрыться под одним из убитых фастигов.
«…Нечто такое… способное вращаться и устойчиво нести груз, но не кругло…»
Стрелы падали. Их острия глубоко вонзались в почву и мертвые тела фастигов. Прошло какое-то время, обстрел продолжался; голова с львиной гривой выглянула из-за баррикады, чтобы оценить положение. Фолкейн уловил перерыв в обстреле, приподнялся на колене и выстрелил.
Он должен был попасть на таком расстоянии. Но не попал. Луч уперся в баррикаду, поднялся коричневый дымок. Ларсумец нырнул за укрытие.
Рука Фолкейна дрогнула, потому что он внезапно нашел РЕШЕНИЕ.
Он вытащил радио.
— Алло! — крикнул он. — Слушайте, я знаю, что делать!
— Делай все что угодно, Дэви, — ответил Шустер.
— Не мне. Я знаю, как нам вырваться отсюда…
Стрелы вновь начали падать дождем. Боль пронизала левую икру Фолкейна. Он уставился на стрелу, торчавшую из ноги, не сразу поняв, что произошло.
— Дэви? Вы здесь? — кричал ему через тысячу километров Шустер.
Фолкейн с трудом глотнул. Пока рана не слишком болела. А враги вновь прекратили огонь. Очевидно, они подбирались поближе.
— Слушайте внимательно, — сказал он в передатчик. Он упал на землю, и кровь из раны полилась на траву. Какой-то частью сознания он отметил, что человеческая кровь не имеет в этом мире своей обычной яркости, а кажется черно-красной. Кровь текла слабо, значит, крупные сосуды не были повреждены. — Вы знаете, что такое многоугольник постоянной ширины? — спросил он.
Ларсумец отважился выглянуть из-за укрытия. Фолкейн не выстрелил, тогда туземец вскочил на ноги, взмахнул рукой и снова спрятался. Дэвид был слишком занят, чтобы удивляться этому.
— Вы ранены, Дэви? — спросил Шустер. — У вас странный голос. Они все еще рядом?
— Замолчите, — сказал Фолкейн. — У меня мало времени. Слушайте. Фигура постоянной ширины, будучи помещенной между двумя касательными к ней параллельными линиями, вращается так, что линии все время остаются касательными. Иными словами, ширина фигуры всегда одинакова — линии, проведенные от любых двух ее точек через середину, равны. Окружность, очевидно, одна из фигур этого класса. Но…
Пропавший ларсумец с раненой рукой выпрыгнул из-за кустов у дороги. В его правой руке был зажат нож. Фолкейн краем глаза уловил его движение, повернулся и потянулся к лежащему на земле бластеру. Нож описал в воздухе дугу. Фолкейн вскрикнул от боли: его рука оказалась приколотой к земле.
— Дэви! — крикнул в передатчик Шустер.
Фолкейн левой рукой дотянулся до бластера. Ствол ходил ходуном. Он выстрелил и промахнулся. Наемник перескочил через баррикаду, вытаскивая меч. Его первый удар пришелся мимо, очевидно, в момент выстрела воин закрыл глаза. Оружие ударило рядом с раненой ногой Фолкейна.
Человек вытащил нож, которым была пришпилена его рука, вскочил на ноги и напал с ножом в левой руке. Голос его перешел в крик:
— Окружность — не единственная фигура такого рода. Возьмите равно…
Прыжок Фолкейна достиг цели. Дэвид ударил ножом, но клинок отскочил от нагрудника туземца. Тот нанес ответный удар. Фолкейн тоже увернулся. Наемник воинственно размахивал своей рапирой.
— …равнобедренный треугольник, — кричал Фолкейн.
— Проведите дугу…
Послышался звук рога. Наемник испуганно отскочил. Со склона холма ларсумец послал в Фолкейна еще одну стрелу. Но раненая нога дала о себе знать, Фолкейн упал на колени, и стрела просвистела мимо.
Между тем стрела, пущенная кем-то с тыла, ударила всадника в грудь. Тот схватился за раненое место и упал. Уцелевшие наемники Посвященных указывали на круги на своих кирасах. Но всадники, появившиеся с запада, осыпали их градом стрел, и скоро все было кончено.
Ребо, сын Легвора, спрыгнул с седла, успев подхватить на руки потерявшего сознание Фолкейна.
7
Мукерджи вошел в кают-компанию, где Шустер в одиночестве раскладывал пасьянс.
— Где Ромуло? — спросил он.
— Сидит у себя и сходит с ума, — ответил Шустер.
— Он пытается сделать то, о чем говорил Дэви перед тем как… — он поднял свое полное лицо. — Что слышно о парне?
— Ничего. Как только узнаю что-нибудь, я вам, конечно, сообщу. Его радио все еще включено. Я слышал, как рядом с ним ходили и что-то говорили туземцы. Но он молчит, а все остальные, очевидно, боятся говорящего ящика.
— О, боже, и я послал его туда.
— Вы не могли знать, что на него нападут.
— Я должен был знать, что самое безопасное место на планете — это наш корабль. Я должен был идти сам.
— Шустер, ничего не видя, смотрел на карты. — Он мой ученик.
Мукерджи положил руку на плечо торговца.
— Но вы не должны заниматься повседневной работой. Даже сражения уже не для вас. Ваша голова необходима здесь.
— К чему мне теперь голова?
— Вы должны что-нибудь придумать. О чем вы говорили с этим крестьянином за несколько часов до восхода солнца?
— Я уговорил его отнести мое послание Посвященным. Эта услуга стоила мне ножа. Я прошу Херигаскора прийти сюда для тайных переговоров. Он второй по старшинству среди астрологов, он очень умен и, как мне кажется, относится к нам более дружественно, чем другие. Во всяком случае, у него нет такой фанатической ненависти к новшествам, как у Скетуло, — Шустер увидел, что кладет червовую карту на бубновую и, выругавшись, смешал колоду. — Очевидно, Ребо увидел блеск выстрелов и покончил с наемниками. Но вовремя ли он пришел? Жив ли еще Дэви?
Зазвонил сканнер. Оба вскочили на ноги и подбежали к ближайшему экрану.
— Легок на помине, дьявол, — сказал Мукерджи. — Действуйте, Мартин. Я пойду в рубку и посижу у радио.
Шустер взял себя в руки и открыл люк. Высунувшись за борт, он вдохнул холодный утренний воздух, наполненный резкими запахами. Херитаскор взобрался по трапу и вошел в корабль. Его большое тело было плотно закутано в плащ, который он не снимал, пока за ним не закрылась дверь. Под плащом была обычная одежда Посвященного. Очевидно, он старался, чтобы его не узнали.
— Приветствую, — сказал Шустер, — и благодарю за то, что ты пришел.
— Твое послание не оставило мне выбора, пришелец, — сказал Посвященный. — Для блага Ларсума и веры я должен выслушать тебя, если ты клянешься, что дело твое важное.
— Вам… гм… запретили навещать корабль?
— Нет, но лучше не давать главе повода для запрещения.
Херитаскор прищурился и взглянул на экран, который казался ему слишком ярким, хотя на самом деле яркость его была уменьшена в целях экономии энергии в аккумуляторах корабля. Шустер провел Посвященного в свою каюту, приглушил освещение и подвинул гостю кресло.
Они сели и некоторое время молча смотрели друг на друга. Наконец Херитаскор сказал:
— Если ты повторишь свое утверждение, я вынужден буду назвать тебя лжецом. Но я думаю, что ты человек чести.
Шустер почувствовал смущение, его планы не вполне соответствовали представлению о честности.
— Ты должен знать, что многие Посвященные считают ошибочным решение Скетуло запретить новую математику и астрологию. Если бы он доказал, опираясь на Священное писание, на традиции или просто на здравый смысл, что твои слова противоречат Слову Бога, все жрецы, конечно же, поддержали бы его в неприятии твоего знания. Но он даже не сделал попыток убедить нас — он просто издал приказ.
— Тебе разрешено обсуждать с ним этот вопрос?
— Да, правило гласит, что Посвященный может обсуждать любые вопросы в рамках доктрины. Но мы обязаны повиноваться приказам своих начальников, пока эти приказы являются законными.
— Я так и думал. Что ж… — Шустер потянулся за сигарой. — Вот что я хотел тебе сказать. Мне нужен союз с Посвященными, а не вражда. С целью добиться этого союза я хочу убедить тебя, что мы не только не представляем опасности для вашей веры, а наоборот, можем стать орудием ее дальнейшего укрепления и развития. Я хочу, чтобы ты внушил это остальным.
Херитаскор молча ждал продолжения. Его глаза сузились и загорелись.
Шустер закурил и принялся пускать облака дыма.
— Цель вашей астрологии заключается в том, чтобы установить волю Бога и план, по которому он создал Вселенную. А это означает, что высшей целью Посвященных является утверждение истинной природы Бога в той мере, в какой это может быть понятно смертным. Ваши теологи в прошлом сделали кое-какие выводы, но являются ли эти выводы окончательными? Разве больше нечего открывать?
Херитаскор наклонил свою львиную голову и проследил полет кольца дыма в воздухе.
— Конечно есть, что открывать. Должно быть. Ничего ценного в этой области не было сделано с тех пор, как была написана «Книга Домпо», и я сам часто рассуждал… продолжай, прошу тебя.
— Мы, пришельцы, не посвящены в вашу религию, — сказал Шустер. — Но и мы провели несколько столетий, изучая чудо божественного сознания. Мы тоже верим, по крайней мере, некоторые из нас, в единого Бога, бессмертного, вездесущего, всемогущего, совершенного… создавшего все вокруг. Возможно, наша теология отличается от вашей в решающем пункте. А может, и нет. И могу ли я сопоставить вашу точку зрения с нашей? Если ты укажешь, в чем мой народ ошибается, я буду благодарен тебе и, если останусь жив, донесу ему правду. Если же, с другой стороны, я смогу доказать тебе, что в чем-то наша теология опередила вашу, то тогда ты поможешь понять остальным, что мы, пришельцы, не представляем для вас угрозы, а скорее, можем принести пользу.
— Сомневаюсь, что Скетуло и некоторые другие твердолобые Посвященные согласятся с этим, — сказал Херитаскор. — Но если новая истина действительно будет доказана, и кто-то посмеет отрицать ее… — он сжал кулаки, — Я слушаю.
Шустер не был удивлен поведением Херигаскора. В прошлом каждая земная религия, независимо от того, насколько она была завершена в теории, имела мыслителей, которые заимствовали идеи от соперничающих с ней религий. Он устроился поудобней, разговор должен был занять немало времени.
— Первый вопрос, который я хочу обсудить, — сказал он, — формулируется следующим образом: почему Бог создал Вселенную. Есть ли у вас ответ на этот вопрос? Хоть какой-нибудь?
Херитаскор удивленно взглянул на него.
— Нет. В Писании просто констатируется, что он это сделал. Разве мы можем рассуждать о причинах его поступков?
— Я считаю, что смеем. Если Бог всемогущ и неограничен в своем существовании, значит, он существовал вечно и задолго до того, как создал мир. Он бесконечен. Но мысль и существование само по себе конечны, не так ли?
— Ну… гм… да. Это звучит разумно. И мысль и существование сами по себе конечны.
— Так. Я думаю, ваши философы уже спорили о том, является ли реальным падение камня в пустыне, где его никто не видел и не слышал.
Херитаскор кивнул.
— Это старая загадка, о ней думали на бесчисленных планетах, я хочу сказать, в бесчисленных странах. Подобным же образом Бог в своей высшей неограниченности не мог быть воспринят и осознан мыслью, и не мог быть описан в словах. К моменту творения не существовало ни мыслящих, ни говорящих существ. Соответственно, в известном смысле, не существовало и самого Бога. Точнее, его существованию недоставало окончательной завершенности, так как оно не было наблюдаемым и осознаваемым. Но как может существование совершенного Бога быть несовершенным? Очевидно, не может. Следовательно, Богу было необходимо создать мир, чтобы стать наблюдаемым и осознаваемым, чтобы приобрести абсолютную цельность? Ты следишь за моей мыслью?
Херитаскор напряженно кивнул. Дыхание его участилось.
— Сказал ли я что-нибудь такое, что противоречит твоей вере? — спросил Шустер.
— Нет… мне кажется, нет. Хотя это так ново… Продолжай!
— Акт созидания, — сказал Шустер, затягиваясь, — логически должен включать в себя желание созидать, мысль о том, что будет создано, решение создавать и, наконец, саму работу по созиданию. В противном случае Бог действовал бы по капризу, а это абсурд. Но эти способности — желание, мысль, решение и работа — ограничены. Они неизбежно сосредоточены на одиночном акте созидания, они находятся вне безграничных возможностей, так как включают в себя вполне определенные действия. Следовательно, акт созидания означает известную ограниченность Бога, что невозможно признать, даже на время. И мы приходим к парадоксу: Бог должен был создавать и в то же время не мог создавать… Как разрешить этот парадокс?
— А как вы разрешили его? — Херитаскор выглядел несколько ошеломленным.
— Мы решили, что сам акт созидания совершался десятью разумными ипостасями-серафимами…
— Постой! — воскликнул Херитаскор. — Не может быть других богов, даже подчиненных главному, и в Писании ничего не говорится о том, что ангелы создали мир.
— Конечно. Ипостаси, о которых я говорю, это не боги и не ангелы, это обособленные проявления единого Бога так же, как грани алмаза являются проявлением алмаза, не будучи в то же время самим алмазом. Бог, безо всякого сомнения, имеет бесконечное множество проявлений, но десять серафимов — это все, что необходимо для логического объяснения факта созидания. Начнем с первого из них: желание и идея созидания должны были существовать в Боге вечно. Следовательно, они содержат в себе девять остальных, которые могуг рассматриваться как атрибуты того, что будет создано…
8
Через несколько часов Херитаскор сказал Шустеру, что он больше не может. Он ушел в полубессознательном состоянии. Шустер провожал его, стоя в люке. Он чувствовал, что невероятно устал.
«Если наш разговор подействует на него и на остальных, то, может, мой собственный добрый Бог простит меня».
Шустер вернулся в корабль, навстречу ему торопливо шел Мукерджи, и его шаги гулко отдавались в металлическом переходе.
— Мартин! — крикнул он. — Дэви жив!
Мартин повернулся. Голова у него закружилась, он прислонился к переборке и проглотил комок в горле.
— Он вызвал нас, когда вы начали переговоры с этим брамином, — сказал Мукерджи. — Я не знал, можно ли прерывать вас, поэтому… Да, он был ранен в руку и ногу, но опасности нет: вы знаете, мы можем не беспокоиться из-за местных микробов… Он потерял сознание, и, я думаю, его обморок сразу перешел в сон. Из замка Ребо он говорил с трудом: сказал, что вызовет нас снова, когда немного отдохнет, и тогда подробнее объяснил свою мысль. Идемте же, мы с Ромуло распечатали бутылочку, чтобы отметить это событие!
— Это мне нравится, — сказал Шустер и пошел за капитаном.
Сделав несколько глотков, он почувствовал себя значительно лучше. Поставив свой стакан, он слабо улыбнулся.
— Приходилось ли вам пережить чувство освобождения, которое испытываешь, когда с вас снимается подозрение в убийстве? — спросил он. — Вот это я сейчас и чувствую.
— Перестаньте! — фыркнул Паскаль. — Вы не отвечаете за своего ученика.
— Нет, если не считать того, что я послал его туда, куда должен был пойти сам. Но вы говорите, что он в порядке?
— Если бы вас не было здесь, на корабле, все могло бы кончиться гораздо хуже, — сказал Паскаль. — Крис всего лишь космонавт, я — инженер, а Дэви — малыш. Нам нужен кто-то, кто нашел бы выход из этой дыры. А вы, мой друг, делаете это лучше всех.
— Да, у Дэви, кажется, была какая-то идея. Но я не знаю, какая именно. — Шустер пожал плечами. — А может и знаю. Я ведь тоже кое-что учил в школе, но подзабыл. Он ближе к своим школьным дням.
— Полагаю, что это хорошая идея, — сказал Паскаль с ноткой беспокойства. — Сам я не выработал приемлемого плана, но отбросил уже много безрассудных идей.
— Подождем и тогда посмотрим. Есть ли какие-нибудь новые подробности о положении в Гирлигоре?
— Да, я разговаривал непосредственно с Ребо после того, как Дэви показал ему, как пользоваться радио, — проговорил Мукерджи. — Все наемники перебиты во время нападения. Ребо говорит, что отдал такой приказ, когда заподозрил, что они из войск Посвященных. Если бы он взял их в плен, то вынужден был бы потом освободить или, по крайней мере, должен был бы вступить в переговоры со Скетуло. Кроме того, освобожденные наемники оповестили бы о случившемся Посвященных. Он избежал этой дилеммы и может поклясться, что его действия были справедливыми и законными. На расстоянии полета стрелы он мог не разглядеть круги на их одежде, и поэтому естественно, что он принял их за бандитов, а уничтожение бандитов входит в его прямые обязанности.
— Превосходно, — рассмеялся Шустер. — Ребо — находчивый парень. Если он найдет предлог для того, чтобы не посылать в город сообщение о случившемся, а я уверен в том, что он такой предлог отыщет, мы выиграем несколько дней до того времени, когда Скетуло заподозрит неладное и отправит своих людей на поиски. Иными словами, не говоря ни слова о случившемся, мы обернем тактику задержек, проводимую Скетуло против него самого, — он оглядел стол. — А время нам необходимо, во-первых, для того, чтобы приволочь сюда груз, а во-вторых, для того, чтобы дать разгореться волнениям среди Посвященных. Скоро они и думать перестанут о новых проволочках и затяжках.
— Будьте осторожны, они склонны к насилию, — предупредил Мукерджи.
— Не совсем, — ответил Шустер. — Нападение на Дэви было совершено украдкой, и я уверен, что Скетуло отречется от своих агентов, когда распространится весть об этом происшествии. Любое действие, связанное с открытым нарушением закона, обернется против него. Я дал таким туземцам, как Ребо, повод задуматься и принять решение о необходимости открытой борьбы. Как я уже заметил, время начинает работать против старого дьявола.
Паскаль взглянул на торговца:
— Что вы задумали?
— Ну, — Шустер вновь потянулся за бутылкой: жидкость, булькая, потекла в его стакан, — вначале, как вы знаете, я познакомил их с ньютоновской астрономией. Я ее представил как фиктивную гипотезу, но от этого она не стала менее революционной. Никто не сможет долго тешить себя сказками, что это всего лишь способ упростить математические расчеты… Рано или поздно они решат, что орбиты планет на самом деле эллиптические. Это пробьет такую брешь в их вере в окружность, что скоро подорвет основания всей религии. Скетуло предвидел это и именно поэтому запретил обсуждение ньютоновских идей. Но это только оттянет неизбежный конец. Он не может запретить своим астрологам думать, а некоторые из них возмутятся запретом на дискуссии. Это вызовет напряжение среди Посвященных, которое отнимет у них столько времени и энергии, что Скетуло вынужден будет отказаться от попыток вредить нам.
— Прекрасно, — Мукерджи нахмурился, — но только это будет тянуться слишком долго. Потребуется пять — десять лет, пока в их умах созреет революция.
— Согласен. Тенденция развития помогает нам, но ее одной недостаточно. Поэтому я и пригласил сегодня Херитаксора. Мы с ним обсуждали теологические вопросы.
— Что? Но вы не сможете сменить религию в один день.
— О, конечно, я знаю это, — Шустер сделал глоток. Улыбка его стала шире. — Но я лишь указал на некоторые логические противоречия местной религии и рассказал ему о том, как это противоречие разрешилось у нас на Земле.
— Как это? — удивленно спросил Паскаль.
— Ну, вы знаете, что я интересовался историей науки и философии, много читал, а по семейным традициям хорошо знаком с «Каббалой».
— Что это?
— Система средневековой иудейской теософии. В той или иной форме в течение многих столетий она оказывала огромное влияние на христианство. Поверьте мне, это самое грандиозное построение, которое когда-либо создавало человечество при помощи логики на основе нескольких текстов. Ортодоксальное иудейство не признавало «Каббалу», считая ее ересью, но зато она полностью подходит к ларсумской религии. Например, в «Каббале» есть десять подчиненных проявлений Бога — обособленные проявления божественного совершенства. Они разделены на триады: в каждую троицу входит мужская сущность, женская сущность и их единство. Здесь не очень распространена нумерология, но когда я напомнил Херитаскору, что три точки определяют окружность, он проглотил это. Каждая из этих триад соответствует определенной части тела человека. Каждый серафим окружен остальными, что согласуется с ларсумским символизмом, а полное их соединение порождает Вселенную. Ну, детали неважны. Дальше следует целая цепь умозаключений, долженствующих прояснить внутренний смысл творения, доктрину троичного воплощения, целую серию демонологических и магических представлений — сверкающая чепуха, однако даже сейчас она завораживает ум. Я все это сообщил Херитаскору.
— И? — быстро спросил Мукерджи.
— О, не так скоро. Потребуются месяцы. Я сообщил ему лишь важнейшие положения. Возможно, он разовьет их дальше. Это трудное дело. Но начало положено. Ларсумская философия еще слишком примитивна, она не привыкла иметь дело со сложными понятиями. Теоретически их религия представляет собой чистый монотеизм, но на практике осложнена верой в духов, упырей, заимствованных из народных суеверий. Однако теология должна совершенствоваться. Поэтому ее ждут волны интерпретаций, реформаций, контрреволюций, новых доктрин — все то, что мы, люди, на себе уже испытали. Как я уже говорил, на Земле большую роль в этом сыграла «Каббала». И тут она будет способствовать падению Посвященных и внесет струю свежего воздуха в Ларсум.
Шустер вздохнул.
— Боюсь, этот процесс будет кровавым, — закончил он. — Если бы я был уверен, что в конечном счете он приведет к улучшению, я бы никогда этого не сделал, даже ради спасения наших жизней.
Паскаль выглядел сбитым с толку.
— Это слишком тонко для меня, — сказал он. — Подействует ли это?
— Если нам удастся в ближайшие недели доставить сюда генератор, я уверен, подействует. Херитаскор не дурак, хотя он и прирожденный теолог. Да и вообще среди Посвященных немало умных голов. И они истосковались по работе. Новшества будут распространяться, как взрывная волна. Мне кажется, что скоро начнется открытое обсуждение. Законным порядком Скетуло не сможет его запретить, а Посвященные будут слишком возбуждены, чтобы повиноваться незаконным приказам. Так что этому старому дьяволу будет чем заняться до конца жизни!
Ребо, губернатор Гирлигора, натянул поводья своего фастига, стоящего на вершине холма Энсум. Рукой в металлической перчатке он указал вниз.
— Аэске.
Дэвид Фолкейн прищурился, всматриваясь вперед против солнца. Отсюда город казался темным пятном, пересеченным рекой, сверкающей как раскаленный металл. Но вот его глаза уловили знакомые очертания, и сердце юноши дрогнуло.
— Наш корабль, — выдохнул он. — Мы почти на месте.
Ребо всматривался в окружающие поля и фруктовые сады.
— Нигде не видно войск, — сказал он. — Я вижу толпы горожан, но никаких войск. Но, несомненно, Посвященные знают о нас. Либо они перестали интересоваться нами, либо уже не в силах отомстить.
— Вы этого ожидали?
— Я не был уверен. Поэтому я взял с собой такой большой отряд собственных воинов… — закованная в металл фигура выпрямилась в седле. Его хвост со свистом рассек воздух. — Они нарушили закон, а не мы, поэтому нас не мучают угрызения совести. Дворяне больше не намерены терпеть тиранию Посвященных. Мои воины будут жалеть, если сегодня им не придется окровавить лезвия.
— Но я такого сожаления не испытываю, — Фолкейн вздрогнул.
— Что ж, — сказал Ребо, — мирным или военным путем, но вы причинили им столько вреда, сколько я не сумел сделать за всю жизнь. Наш мир уже никогда не будет таким, как прежде. Даже такая простая вещь, как тележка, взрывает сложившееся равновесие. И я использую освободившиеся силы, чтобы преодолеть границы Касунианских гор, я изменю структуру государства. Ваши люди в любое время станут желанными гостями в Гирлигоре.
Фолкейн виновато улыбнулся.
— Я не буду лгать вам, мой друг, — сказал он. — Может быть, наши люди больше никогда не появятся здесь.
— Я слышал об этом, — ответил Ребо, — но не придал значение. Может, и не поверил. Теперь это неважно, — он гордо повысил голос. — Однажды наши корабли прилетят к вам.
Он взмахнул боевым топором, подавая сигнал. Колонна всадников раздалась, и тяжелая тележка, влекомая двадцатью фастигами, показалась на вершине холма. Генератор и подъемный кран, приспособленный сверху, сверкали в лучах солнца. Водитель спустил тормоз — плоскую доску, чтобы тележка не сорвалась со склона. Гремя, звеня, брякая и дребезжа, громоздкое сооружение покатило вниз.
Оно передвигалось на роллерах. Они размещались между планками, которые были снабжены квадратными подвижными колышками, позволявшими роллерам поворачиваться. Спереди и сзади были приделаны бамперы, предупреждавшие падение или наклон роллеров. Как только роллер появлялся с тыла, его подхватывали два крюка, подавая в продолговатые металлические ушки, которые перемещались в желобах, сделанных в каждой планке. Эти крюки прятались в паре перекрещенных уравновешенных рычагов, прикрепленных высоко у основания тележки. Рычаги удерживались на месте кожаными ремнями внутри рамы, которая предотвращала боковые смещения; они поворачивались вокруг столбов. Несколько рабочих тянули рычаги на себя. Они поднимались вверх. В самом верхнем положении тщательно подогнанные крючки выскальзывали из ушек роллера, который падал на деревянную крышу, наклоненную вперед. Два туземца, вооруженные палками, стояли тут, дополни тельно регулируя движение роллера. Роллер громыхал вдоль направляющих бортов и соскальзывал на дорогу перед передним бампером. Тележка двигалась по нему, рычаги вновь подхватывали его, возвращали наверх, и цикл повторялся. И таких роллеров были десятки.
Каждый роллер имел три дугообразные стороны.
Постройте равносторонний треугольник и обозначьте его ABC. Поставьте острие циркуля в точке А и начертите дугу ВС. Передвиньте ножку циркуля в точку В и опишите дугу АС, затем повторите то же самое, взяв в центр угол С — опишите дугу AB. У вас получится фигура постоянной ширины. Она будет катиться между параллельными плоскостями, касательными к ней.
В сущности класс фигур постоянной ширины бесконечен. А окружность — это только самая известная из них.
«Разумеется, — подумал Фолкейн, — у этих роллеров есть дугообразные стороны, представляющие часть окружности. Их придется заменить. Но это значит признать, что круг является лишь наименее совершенной фигурой своего класса. Пойдут ли на это туземцы? Во всяком случае, у Посвященных теперь будет достаточно проблем».
Он дернул поводья и поскакал вслед за тележкой к кораблю.