10
— Марк, — позван он, — ты еще там?
Теор вернулся к румпелю, открепил его и повернул лодку.
— Да, конечно, — голос Фрэзера пробился сквозь шум ветра и моря. — У тебя все в порядке? Ты освободился?
— Да. По, боюсь, мы говорим с тобой в последний раз. Должно быть, они заметили мою лодку. Меня преследует огромная плавучая тварь со всадником, похожая на тех, что разбили в щепки наш флот. Я не смогу ускользнуть от них, но и не сдамся. — Теор издал нечто вроде вздоха. — Живи благодарно. Пусть тебе повезет больше.
Теор вгляделся в корму, сквозь бивший в мигающие мембраны дождь. По аммиачным волнам плыла только одна тварь. Что ж, с него и этого довольно.
— Что? — крикнул Фрэзер. — Нет! Нельзя ли тебе успеть к берегу раньше нее?
— Не при той скорости, с какой она приближается.
Скрючившись в ожидании ответа, Теор взглянул через борт. Берег все еще тонул во тьме и не был виден даже при вспышках молний. Он колебался, не закрепить ли опять румпель и не спастись ли вплавь. Но в такой шторм ему не переплыть пролив.
Фрэзер гневно выругался.
— Я бы правую руку отдал, чтобы переспать тебе ружье! У тебя есть что-нибудь из оружия?
— Нож и длинная пика… — вдруг решение взорвалось в мозгу Теора. — Погоди! Я придумал. Это довольно необычно, но в моем положении лучше последний шанс, чем никакого. Жди моего вызова.
Теор прошел к носу лодки. Он взял пику и направил ее острием от себя, уперев в переборку так, чтобы она высунулась над кормой. Якорь помогал, оттягивая вниз тупой конец пики, а веревку он несколько раз обмотал вокруг древка и затем закрепил на распорке. Работа потребовала времени, Теору мешали сырость и темнота, он то и дело оскальзывался. Когда он закончил и вернулся к румпелю, чудовище оказалось совсем близко.
— Марк, — позвал Теор, — мне нужен твой совет. Ты как-то упоминал, что на Земле ходил под парусом. У меня меньше опыта. Могу я взять круче к ветру от преследователя? — Решившись действовать, он забыл о страхе и методически описал все, что хочет сделать, и как устроена лодка.
К Фрэзеру тоже вернулось присутствие духа. Он объяснил, как лечь на другой галс и прийти к ветру. Теор взялся за паруса, одной ногой придержал румпель и переложил руль. Лодка тяжело повернулась и так накренилась, что аутригер скрылся в набежавшей волне; выровнялась и по-крабьи пошла оверштаг.
Чудовище заложило вираж. Теор строго придерживался своего курса. Аммиак мерцающим холодом обтекал его лодыжки; дождь в порывах ветра смешивался с брызгами, накрывая его с головой. Теор прошел вблизи своего преследователя — так близко, что увидел в его зрачках отражение молнии. Сидевший на его плечах Улунт-Хазул пришпорил тварь роговым ошейником. Море закипело вокруг ее хвоста и плавников. И вот враг за кормой.
Быстрые наставления Фрэзера пробились сквозь шторм. Теор перешел на новый галс. Монстр замедлил свою кормовую атаку.
— Он думает, что я собираюсь сдаться и подхожу поближе. Хорошо, я на это и надеялся.
Теор позволил расстоянию между ними чуть увеличиться. Лодка сопротивлялась. В один миг Теор повернул руль и овладел положением. Вскоре он вновь плыл вниз по ветру, прямо к морской твари.
— Только бы всадник не увидел наконечник пики… — тут даже ободрения Фрэзера не очень спасали.
Прямо перед ним вздымалась черная грудь. Теор ударил. Пика вонзилась в цель.
Оглушенный, он стукнулся о борт и услышан свистящий рев. Животное отпрянуло, закружилось на месте, отшвырнуло лодку по кривой и волны хлынули через борт. Теор взглянул вверх и различил на фоне неба костлявую голову.
Тварь нырнула. Нос корабля скрылся в волнах. Теор упал вперед, врезался в распорку и разбил ее. Во тьме и гуле он подумал: «Что ж, в любом случае я захвачу эту парочку с собой на дно».
Крепеж румпеля и древко пики сломались. Лодка вновь всплыла. Залитый корпус постепенно выпрямлялся, но румпель все еще висел в воздухе; мачта качалась на поверхности воды. Избитый и полуослепший, Теор вцепился в руль. Над ним сшибались волны.
Ему как-то удалось восстановить такелаж. Парус наполнился ветром, и разбитая лодка устремилась Hi север через пролив.
Взгляд сквозь завесу жидкого пламени позволив разглядеть морскую тварь. Она вздымалась над ним в полную длину изломанной аркой, вспенивая волны хвостом. Улунт-Хазула не было видно. Монстр вновь напал, ударив в левый борт. Поднялся хвостовой плавник, резко опустился, дерево раскололось и лодка разлетелась в щепки. Раздался еще один безумный всплеск — и тварь исчезла.
Чтобы всплыть, Теор вовсю замолотил конечностями. Его голова показалась на поверхности, дыхательные щели упивались резким воздухом бури. На ним прокатилась волна, он начал захлебываться. Уже теряя сознание, Теор сообразил, что все еще пытается плыть.
Что-то уткнулось ему в бок. Он чисто автоматически обхватил это руками и ногами. Казалось, он целую вечность цеплялся за эту воплотившуюся надежду.
Разве непогода утихла?
Дождь ослабел, заморосил и плавно перешел в густой клубящийся туман. Шквал превратился в мощный стабильный поток обычного иовианского ветра. Море все еще шумело и волновалось, а течение свирепо тащило куда-то плавучий обломок — спасителя Теора. Но теперь он легко мог держаться над водой, ничто не пыталось разжать его отчаянных объятий, и в голове у него постепенно прояснилось.
Теор осмотрелся, туман не позволял ничего увидеть дальше одного-двух ярдов, но, разбрызганный в воздухе, светился подобно морю. Он плыл в коконе света и плеске гулких волн. Теор качался на них, заваливаясь то вправо, то влево. Вращение постепенно замедлилось. Он слишком устал, каждая клеточка его тела кричала от боли. Бее, что он был способен ощутить — удивление от того, что остался жив. Но он смог, наконец, осмотреть свое плавсредство и исполнился новой надеждой.
Это был аутригер, все еще крепившийся к верхней полосе обшивки и остаткам распорки. Сочетание обломков оказалось удачным, вполне устойчивым, пока Теор спокойно лежал внизу. Обхватив руками соединение распорок, он смог даже расслабиться. Вокруг кусков дерева сохранились остатки снастей, а половину распорки можно было превратить в весло.
— И все-таки я выжил, — понял Теор и поднес коммуникатор к горлу: — Марк!
В жидком тумане отозвалось эхо.
— А, Теор… Теор?
— Да, это я. — Ему удалось улыбнуться. — Ты удивлен? Я — да.
По мере того, как жизнь возвращалась к нему, он ощутил голод. Жажда не была проблемой, так как минеральный состав морского аммиака мало отличался от обычного. В нем даже было нечто питательное. Органические вещества вроде аминокислот формировались в верхних слоях атмосферы, где свет солнца освобождал газы: метан и аммиак. Они опускались до тех пор, пока не выходили из воздействия ультрафиолета, способного вновь поднять их вверх. Такие молекулы, достигнув океана, поддерживали стабильную микрофлору, которой питались высшие животные. Но в этой энергетически бедной среде их концентрация была слишком мала. Прошло довольно много времени с тех пор, как Теор вкусил от унизительного гостеприимства Чалхиза.
— Да, удивлен и дьявольски рад! Я тут даже заснул у передатчика. Или нет, мое тело заснуло, предатель. Как ты там?
Теор объяснил.
— Когда я выберусь на берег, — закончил он, — я, возможно, найду воинов Валфиво. Они должно быть, пересекли степи Джоннери, которые сейчас находятся где-то к северу от меня.
Хотя это большая, дикая, почти неизвестная страна. Старики говорят, что в тех непроходимых горах живет скрытый народ, отрезанный горами от моря.
— Что ж, я до обидного беспомощен, Теор. Я даже не смогу больше сидеть возле радио. За то время, что тебя, полуспящего, носило море, я уже был на совещании и… ух, мне надо кое-кого повидать. Она говорит — это важно. Не знаю, что будет, и будет ли у меня доступ к приемопередатчику.
— Вызови меня, когда сможешь. Счастливо тебе, собрат по разуму.
Над ним опять сомкнулось одиночество.
Днем стало немного светлее, но Теор все еще плыл в бесформенном мерцании. Туман разошелся только к полудню; ветер порвал его в клочья и разогнал подвижными клубами. Увидев землю, он вскрикнул.
Теор и правда забрался далеко. Укромный архипелаг Орговер остался позади, и Теор дрейфовал в двух милях от целых утесов черного льда. Их вершины скрывала моросящая дымка, и можно было только догадываться, насколько они высоки. Увлекаемый самыми большими из лун, прилив разбивался у их подножия смертоносными бурунами вдоль узкой полосы побережья. Грохот доносился до него сквозь плеск волн и, наконец, стал отдаваться в костях. Не будь Теор так избит и голоден, он усомнился бы в том, что сможет проплыть через эту мясорубку и выжить.
Тем не менее, он открепил распорку и принялся грести. Та медлительность, с которой он продвигался к берегу, свела бы человека с ума. Теор вполне сознавал ноющие мышцы и жжение в дыхательных щелях. Много времени он потерял в лихорадочной дремоте. Когда наконец, скалы распахнулись и показали узкий фьорд, он остановился, задумавшись над значением увиденного.
Но… «Уллоала! Силы все еще благосклонны». Бею оставшуюся энергию он вложил в последнее изнуряющее усилие. При каждом гребке назад устремлялся целый поток аммиака, а обломки неуклюже продвигались вперед. Перед ним разворачивалась спокойная на вид бухта.
Вдруг все остановилось. Он не мог сдвинуться ни на шаг. Когда мышцы отказали и он без сил свалился на доски. Фьорд начал медленно отдаляться. Теор не мог войти в него.
Теор рискнул встать во весь рост, чтобы лучше осмотреться. Волны облизывали относительно плоский участок, находившийся примерно в миле от входа в фьорд; затем начиналась обычная полоса прибоя. Внутри бухты он заметил серое сияние, спускавшееся со склона и исчезавшее в море.
Его квазилодка накренилась и почти опрокинулась. Теор с трудом опустился вниз и оценил ситуацию. Казалось, его череп полон песка, но дюйм за дюймом ему удалось приблизиться к объяснению.
Поверхность Ио редко охлаждалась настолько, что аммиак замерзал. Но это случалось тогда, когда возвышенности подвергались воздействию воздушных масс, наступавших с полюсов. Возникший, таким образом, ледник движется быстрее под влиянием сильной гравитации, чем его земной аналог. Достигнув моря, он не образует айсбергов, потому что твердая фаза аммиака плотнее жидкой. Большие глыбы отламываются и идут на дно. Но если глубина невелика, они довольно быстро тают. Из фьорда выходило сильное течение. Возможно, судно с гребным колесом и могло преодолеть его, но Теор — едва ли.
«Ух», — подумал он, — «остается надеяться, что следующий вход будет более гостеприимен».
Но долго обманываться ему не пришлось. Он видел карты, нарисованные теми, кто плавал на север. Хотя изображение было довольно грубым, однако содержало достаточно информации, чтобы убить всякую надежду. Течением его вскоре должно было отнести в Котлы, где оно встречалось с длинным мысом, окруженным рифами. Вода вокруг них просто кипела водоворотами, и это убило бы его с не меньшим успехом, чем здешний прибой. Стоило попытаться сойти на берег здесь.
— Марк, — позвал он. Ему ответило только море, и он вспомнил, что Фрэзер ушел. Ну… ничего… было бы нелегко и дальше полагаться лишь на советы землянина.
Или… погоди. Подожди немного. Не говорил ли Фрэзер однажды, очень давно? Теор пытался разобраться в своем затемненном сознании. Он вспоминал что-то… движущиеся картины в Доме Оракула… плавание на досках, серфинг, так он его назвал. Если бы у вас была доска и вам удалось бы поймать самый гребень волны, вас могло бы в целости и сохранности вынести на берег.
И… аутригер был плоским сверху и имел фальшкиль. Он был достаточно велик, чтобы нести вес Теора в одиночку.
Из какого-то последнего внутреннего источника он почерпнул силу. Теор вновь принялся грести.
Подойдя достаточно близко, он услышал первые удары волн о берег и кипение их под утесами, он достал нож и взялся за работу. Она продвигалась медленно и напряженно. Ему пришлось плыть, держась одной рукой за доску, а другой обрезать веревки, Теор обрел спокойствие, утратив и страх, и надежду. Ему важен был только успех каждого движения, даже их конечную цель он почти забыл.
Наконец, аутригер освободился. Он влез на него, трижды по-черепашьи соскользнув обратно. Лежа на животе и обвив ногами доску, Теор начал грести.
Волна подхватила его. Он почувствовал, как поднимается вверх и набирает скорость. Он вспомнил, что должен взобраться на гребень и удержаться там, иначе разобьется. Теор яростно греб вперед. Его неуклюжее плавсредство лишь чуть-чуть опережало волну, но он оказался там, где рассчитывал. Теор встал на колени, и прибой понес его к берегу.
Вдруг наступила сверхъестественная тишина, лишь легкое шипение и подземный гул отдавались в его слуховых щелях. С той высоты, на которую вознесла его волна, Теор взглянул на ее изогнутый откос и с потрясающей ясностью увидел кружево пены и переплетение отдельных струй в ее толще. Под ним лежала почти черная подошва волны, а берег надвигался с невероятной скоростью. Он бросил весло, теперь бесполезное; ему оставалось лишь сохранять принятую позу, балансируя на неустойчивой опоре. Возможно, непривычному человеку не выжить бы в этой гонке. Но чувства Теора не были человеческими, и он принадлежал к роду, поколениями имевшему дело с силами стихий. Он оседлал волну.
Волна вздыбилась и разбилась. Теор взлетел в воздух и ударился с такой силой, что из любого бы вышибло дух, если бы он дышал легкими. Изо всех сил Теор пробивался к поверхности, а вокруг него кипело море. Его бросало, как щепку, и он было уж совсем распрощался с жизнью. И пусть гром поглотит меня. Его ноги шаркнули по дну, подогнулись. Теор перестал плыть, нырнул, вцепился в песок и пополз вперед.
Отмели… бег на заплетающихся ногах… сухой берег — и падение. Над ним сомкнулась ночь.
Когда Теор пришел в себя, солнце опустилось за клубы тумана на западе. В последнем сумеречном свете ревел и бился прибой. Гигантские утесы вздымали свои изломанные склоны, на одном из которые он и лежал. Он подумал, что уже знает, как на них взобраться. Но там его ждала дикая страна. Он был один, вооруженный только кинжалом.
11
Некоторое время Фрэзер сидел, уставившись на приемопередатчик. Потом сжал кулаки и хватил ими по панели. Удар оглушительно прозвучал в тишине и полумраке помещения. В передний иллюминатор пробился солнечный луч, беспощадно обрисовывая вены и узловатые костяшки пальцев на его руках. Заметив это, он вспомнил о нестерпимой боли переутомления во всем теле. Чушь! Сорок лет — еще не старость. Ио, наверняка, старость именно так и ощущается. Ну, кончай нытье. Прими пристойный вид. Ты смердишь, как дохлый козел.
Фрэзер скованно встал и прошел в корму «кошки». Ему уступил ее Денни Мендоса, когда Фрэзер рассказал о необходимости связаться с Юпитером. Там у него было оборудование для связи, и комната, где можно было отдохнуть между вызовами. Он разделся, налил в ванну немного воды и протер кожу губкой. Особо чисто отмываться не было смысла. Ему предстояла всего лишь встреча с предавшей их женщиной, — ах, эта мораль, — а она была по-своему привлекательной.
Его память вернулась в тот час, когда она передала ему записку. Переговоры велись на Авроре, а не в военном штабе Свейна — без сомнения, чтобы исключить попытку диверсии. Фрэзер сопровождал Сэма Хоши. Там была и Лоррейн, вместе с двумя старшими офицерами Флота. Она, предположительно, представляла город. Все сидели на краешках стульев в унылой тесной комнате, кроме Свейна. Он восседал за столом и доминировал в этой сцене. Не то, чтобы он кричал или ругался, но у него было самообладание победителя.
Его рука рассекала воздух.
— Давайте прекратим взаимные оскорбления, с моей точки зрения, вы — бунтовщики. Бы убили и ранили многих лояльных граждан. Бы заслуживаете, еще худшего обращения.
Хоши открыл рот, вновь закрыл его и сплел пальцы. Двое из его сыновей лежали снаружи мертвыми.
Свейн изобразил улыбку, но в глазах его она не отразилась.
— Бы, конечно, смотрите на все иначе, — продолжал он. — Здесь и сейчас, очевидно, ничье мнение не изменится. Что ж, я профессиональный боец. Хочу верить в вашу искренность, которая завела вас не в ту сторону. Проблема не в эмоциональном отношении к ситуации, а в том, что с ней делать. Я больше заинтересован в продолжении работ, чем в соблюдении немедленного правосудия.
— Однако, как будет обстоять дело с правосудием позже, когда прибудет политическая полиция? — спросил Фрэзер. — Почему мы должны сдаваться, если нам в течение года предстоит жить под арестом, взаперти, а затем быть расстрелянными или подвергнуться промыванию мозгов?
Густые светлые брови Лоррейн нахмурились.
— Марк, твое последнее замечание звучит отвратительно.
— Ну, назови это перевоспитанием. Я лучше умру стоя.
— Не могу дать вам никаких абсолютных гарантий, — признался Свейн. — Однако подумайте немного. Когда прежнее правительство восстановит свою власть, в его руках надолго окажется Земля со всеми внутренними планетами. Зачем ему тратить силы на изолированную группу колонистов, особенно, если я замолвлю за вас словечко? Работайте со мной, и будете иметь мое слово офицера космических сил Соединенных Штатов.
Фрэзер взглянул на жесткое лицо и поверил. Что касается полиции и суда, конечно, существовал реальный шанс, что все обернется в их пользу, это и Свейн признавал. Тем не менее, их нынешнее поражение не так-то легко было проглотить.
Хоши наклонился вперед.
— В системе Ио — пять тысяч человек. Гораздо меньше, чем каждый ваш служащий убьет на Земле. Не говоря уже обо всех, кого расстреляют не здесь, так там. В противовес мы должны были рискнуть жизнью колонии, чтобы остановить вас.
— Однако вам не удалось, — ответил Свейн. — Конечно, вы задержали бы исполнение наших планов, но «Вега» все же оказалась бы на высоте положения. Есть другие места, куда мы могли бы отправиться, некоторые астероиды, например. Но в любом случае я не верю, что вам удастся помешать мне.
Он сплел пальцы и наклонился вперед, сверля глазами присутствующих.
— Признайте очевидные факты. Бы побеждены. Все, что вам осталось, это ваш долг перед женами и детьми. Повторяю мое предложение: возвращайтесь домой и более не причиняйте нам беспокойства. Мы, в свою очередь, не побеспокоим вас.
— Бы даже можете взять с собой всех, кто желает покинуть Аврору, — добавила Лоррейн. — А остальные горожане будут и дальше снабжать вас всем необходимым.
— Прекрасная уловка, — проворчал Хоши. — Избавиться от потенциальных смутьянов и саботажников, а?
— Конечно, — ответил Свейн. — Но неужели вы бесчеловечно откажетесь принять их?
Он говорит о бесчеловечности! — подумал Фрэзер. — Никогда не пойму Гомо Сапиенс.
Может, поэтому мне так по душе Теор. — Он забеспокоился. — Надо вернуться в машину. Может он вызывай меня.
Бессмысленный и бесконечный разговор продолжался.
— Мы не можем уехать тотчас же, — возражал Хоши. — Нам надо позаботиться о раненых.
— Я вышлю к вам передвижной госпиталь, пообещала Лоррейн.
— Я хочу, чтобы вы убрались как можно скорее, — настаивал Свейн, и вся морока началась по новой.
Наконец, была заключена небольшая сделка. Люди с Ганимеда поднялись.
— Доброго вам дня, — попрощался с ними Свейн и принялся изучать какие-то бумаги.
Лоррейн подошла к Фрэзеру. Он уже был в дверях, мучительно желая выйти.
— Марк, — позвала она.
Он одарил ее самым холодным из взглядов.
— Марк, мне так жаль.
— И неудивительно, — он открыл дверь.
— Неужели ты не понимаешь? Я должна поступать правильно, так же, как и ты. А откуда нам знать, что правильно? Это нельзя взвесить или измерить. Нет, — ее взгляд ушел в сторону, она закусила губу. — Ведь так душа разорвется.
Для такого случая она надела платье строгого покроя, но хорошо подчеркивавшее длинные ноги и высокую грудь. В ее изумрудных глазах стояли слезы. Он вспомнил, как они вместе работали и смеялись, и не нашел в себе ненависти к ней.
— Ты подал бы мне руку? — прошептала она.
Хоши не смотрел в их сторону. Рука Фрэзера протянулась вперед. Она схватила ее судорожным движением. Другая ее ладонь накрыла рукопожатие, сжимая его пальцы. Он почувствовал в них небольшой твердый предмет. Она чуть заметно покачала головой. Его сердце подпрыгнуло. Он положил предмет в карман; казалось, на них смотрит весь космос.
— Пока, Марк, — попрощалась Лоррейн. Она повернулась и вышла в другую дверь.
Фрэзер последовал за Хоши к ближайшему люку. За ними топали два вооруженных охранника. В коридорах было пусто. Большинство населения Авроры, следуя приказу, сидели дома во время чрезвычайного положения. Хоши передвигался, сгорбившись, не говоря ни слова. Голова Марка шла кругом, поэтому ему тоже было нечего сказать.
И что мог сказать побежденный?
Оставшись вновь один в «кошке» Мендосы, он вынул записку. На ней было нацарапано: «Жди меня за лунолетами в 08.00 следующего цикла. Никому не говори.
День на Ганимеде равнялся 7.15 земного. Коло-листы отсчитывали время двадцатью четырьмя единицами Альфа-цикла, Браво-цикла и по Гейблу, с сокращенными дополнениями Гарри. На остальных лунах население было слишком малочисленным, чтобы изобретать для себя отдельную систему. Свидание предстояло очень скоро.
Но какого дьявола ей нужно? Еще раз объяснить свое решение? Предложить мне… — он отверг эту возможность, криво усмехнувшись. Если взглянуть в лицо фактам, он был уродливым, старым женатым мужчиной. Однако случайные мысли все же скользнули в его сознании… Но для них сейчас был не совсем подходящий момент. Ева ждала его за горами, Хоши готовился к возвращению домой, а мальчики Сэма лежали на лаве двумя глыбами льда вместе с Патом Махоуни и еще многими другими.
Фрэзер домылся, выжал губку в ванну и опорожнил ее в утилизатор; обработал депилятором свое заросшее лицо и причесался. «Длинный Джон», скафандр, выход в люк — все это Фрэзер проделал как заведенная кукла. Колониальный флот отсвечивал рядами, осененный чудовищной массой кратера Апачей. Там и сям среди машин суетились люди, входя внутрь и выходя на свет солнца, склонявшегося к западу. Но их было немного. Большинство уже сидели в машинах, ожидая сигнала тронуться в путь.
Фрэзер крался в тени, пока не обогнул кратер, затем срезал к востоку, потеряв Аврору из виду. Отметки на земле повеяли чем-то родным. Они показывали как приблизиться к полю с севера и не быть замеченному. Но у Фрэзера возникло иррациональное ощущение, что они — в том же безгласном оцепенении, как и его мертвые друзья.
Перед ним возвышалась группа кораблей. Из-за них выступил силуэт, взял его за руку и отвел в свое укрытие. В темноте шлем ударился о шлем.
— О, Марк! — она обхватила его обеими руками.
— Я не знала, сможешь ли ты доверять мне, придешь ли. Спасибо, спасибо!
Он неловко переминался с ноги на ногу.
— Ну, почему бы мне не прийти?
— Это могла быть ловушка. Вспомни, ваш побег был единственной удачей. Свейн обезумел от ярости — насколько мог, при его-то хладнокровии. Он говорил, что с тебя надо содрать шкуру. Не знаю, так ли трудно было ему схватить вас, когда вы пришли в прошлый цикл — несмотря ни на что. И все же, когда мы стали планировать переговоры, я должна была предложить твое имя, просить тебя прийти. Хотя не была уверена, не воспользуется ли Свейн возможностью убить тебя. — Это слово упало с ее губ, прерванное сбившимся дыханием. — Я говорила ему, что ты был… что ты — один из самых влиятельных людей в колонии и мог бы лучше выступить от имени вашей стороны, чем даже Хоши.
— Это не так. Ну, ты же знаешь, я никогда не был кем-нибудь вроде политика или вождя. Я недостаточно силен в отношениях между людьми. Я почти отказался.
— Этого я не опасалась. В тебе слишком сильно чувство долга.
— Да? Нет, это смешно. Но, в любом случае, ну его к бесу. Итак, ты подвергла мою жизнь риску, вытащив меня на это свидание. Зачем?
— Я рисковала и своей тоже, — защищаясь, сказала она.
— Ты? — он усмехнулся. — Беловолосая девушка славной контрреволюции?
— Марк, я на твоей стороне!
Ему стало чуть-чуть неловко.
— Я не одобряла действий Сэма Холла и его людей, — произнес торопливый приглушенный голос. — Я думала — они честны, но заблуждаются. Может, я сейчас так думаю, не знаю. Бее так перепуталось. Но я не могу идти за человеком, который… который способен такое сотворить… направить ядерное оружие против собственной страны. Да против любой страны, если она первой не сделала этого! Я сидела одна и плакала, о Боже, я боялась, мне было плохо…
— Но ты же стала с ними сотрудничать, — тупо настаивал он.
— Да. Разве ты не видишь? По интеркому вызвали добровольцев. Я должна была что-то делать. Что мне оставалось? Только устроиться так, чтобы иметь возможность как-нибудь саботировать их планы… Они уже интересовались многими из нас. У них нет оборудования для психоконтроля, иначе мне бы их никогда не обмануть, но у них есть пара крепких политофицеров, умеющих допрашивать. Они знали, что все подумают, будто я — за них. Поэтому, когда я вызвалась… Не то чтобы они мне поверили на слово. Те двое все еще снятся мне, рявкают вопрос за вопросом, вопрос за вопросом… Но я прошла через это. Не спрашивай, как, но я это сделала. Теперь я — главная. Я отвечаю за город и служу посредником. Они, люди, подчиняются, но я знаю, как я отвратительна большинству из них. Я почти слышу, как они думают: «Если бы нам только избавиться от корабля, эта сука пожалела бы, что родилась на свет — больше, чем мы сейчас!»
Лоррейн всхлипнула и замолчала.
— Я смиренно прошу у тебя прощения, Лори, — сказал Фрэзер.
Когда она не ответила, он спросил:
— Каково сейчас положение в городе?
— Странное, — ответила она озадаченно. — Я и не представляла себе, как странно это может быть. Ты думаешь, что оккупация — это так, будто все в тюрьме. Но нет, жизнь продолжается, хотя все вкривь и вкось. Люди должны выполнять свою работу. Они также возвращаются домой в конце дня, готовят обед, играют в карты, разговаривают… да что угодно. Охраняются только некоторые жизненно важные точки. А охранники, — ну, они совсем не похожи на тюремщиков. Людям удается поговорить с ними, слово, за слово, и вот уже выясняется, что этот парень с Иова и, ты спрашиваешь, не знаком ли он с твоим кузеном Джо, и как выглядит новый ракетный порт Де-Муэн. Или выглядел. Может, он тоже разрушен сражение — ни ты, ни он не знаете… Некоторые, оказавшие открытое неподчинение, находятся под арестом, но с ними хорошо обращаются, и в определенные часы их можно навещать. Даже у самых отъявленных коллаборационистов есть нечто человеческое. Они остаются теми людьми, с кем ты привык работать, болтать, кого приглашал на вечеринки. Ты ищешь, что в них изменилось? — и ничего не находишь. Только то, что вокруг них стена, она невидима и звукопроницаема, но что-то натянуто между вами… — Она издала потерянный смешок. — Я так говорю, будто сама — обычная колонистка. На самом деле я, конечно, сама являюсь коллаборационисткой.
— Кто-нибудь еще притворяется, как ты? — спросил Фрэзер.
— Не знаю. Я не осмеливаюсь приблизиться к ним. Может они не смеют подойти ко мне. И все же, я сомневаюсь. Почти все здешние жители так давно не были на Земле, что стали политически наивными. Здесь не привыкли, думая о чем-то другом, беседовать на официальном жаргоне. Думаю, большинство из вас, пытаясь притвориться спящими, скоро словом или жестом обнаружат правду. И сразу попадет под подозрение, и в карцер — к другим.
— Как это, спящими?
— Бот я о чем. Бы не знаете того, что дома известно и ребенку. Спящий — это кто-то вроде меня. Нет, я думаю, что другие сотрудничают от чистого сердца — некоторые искренне, другие из страха или оппортунизма. Конечно, если бы нам удалось уничтожить Свейна, они тут же заявили бы, что были пятой колонной Сэма Холла!
«Как ты, Лори?» — но вслух Фрэзер спросила сделав над собой усилие:
— Сколько их там?
— Примерно две сотни. И чуть меньше космолетчиков, за кем приходится наблюдать на борту «Веги». Это — реальная угроза. Без нее — о, я не могу говорить об этом корабле «она»! — мы могли бы за минуту скрутить экипаж, даже если они вооружены огнеметами. Но, если она способна взорвать город… что ж, лояльные люди тянут время, надеясь, что что-то изменится. Это тоже делает их своего рода коллаборационистами, не так ли?
— С сегодняшнего дня и нас, людей Хоши, точно также, — вздохнул Фрэзер. — Как продвигается строительство боеголовок?
— Мы все еще на этапе организации. Я вынуждена говорить «мы», так как часть моей работы — проверка персонала. По большей части производство можно автоматизировать, но понадобится несколько инженеров и техников, чтобы наладить завод, и еще несколько, чтобы управлять им, плюс другие, которые будут добывать руду, привозить, очищать и извлекать изотопы. Каждый колонист будет неусыпно охраняться каждую минуту работы, но все-таки нам следует набрать предсказуемый штат, я бы так выразилась. Необязательно преданный делу, но покорный. Мы можем сделать это и при помощи психозаписей в медицинских файлах. Однако на это потребно время, и, конечно, я действую настолько неэффективно, насколько осмеливаюсь.
— А вот интересно… мне тут пришло в голову… каждый ли человек на корабле надежен?
— Да. Персонал, делающий военную карьеру, всегда время от времени проходит проверку, ты сам знаешь, особенно в такой чуткой организации, как космофлот. Свейн сказал, что был вынужден отправить за входной люк всего троих. «Всего»!
— Что ж… — Фрэзер подыскивал слова. Молчание так давило на него, что ему некогда было выразиться поделикатнее. — О’кей. Чего ты хочешь от меня?
— Ты единственный, кому я могу верить, и ты единственный, кто может нам помочь.
— Да? Как?
— Ты — хороший космолетчик.
— Ты имеешь в виду, что сможешь провести меня на космолет? Это бесполезно.
— И еще более бесполезно, чем ты думаешь. Из всех этих кораблей выпущен воздух и вынуты регуляторы реакторов. Все это восстановят только в случае крайней необходимости в отправке лунолета, и тогда первыми туда войдут двое часовых. На других лунах свободных кораблей также не осталось. Еще до прихода твоей армии Свейн разослал все свои боты для поиска других кораблей. Записи Управления движением подсказали ему, где искать. Они сбросили по маленькой ракете на каждый запаркованный корабль. Отчасти — это предупреждение всем, кто предпримет самоубийственную попытку проникнуть на «Вегу»: хотя ее бластеры мгновенно и без проблем остановят любое нападение. В основном он предпринял это, чтобы покрепче взять нас за горло. Если мы не подчинимся, другим людям на Ио и Каллисто останется только умереть от голода. Или их перестреляют — вокруг каждой станции на орбите крутится с этой целью патрульная лодка.
— Понятно. — Фрэзер сглотнул. У него дрожали руки. — Что ты задумала?
— Он проглядел один корабль. И этот корабль способен развить нужное ускорение, чтобы вы успели предупредить Землю об угрозе.
— Что-что?
— «Олимпия».
— Но…
— Я знаю. Ее миссия была отложена из-за проблем на Юпитере, и она еще не заправлена пищей, водой, всем остальным для поддержания жизни. Но сама она готова лететь!
— Имея все это в голове, а корабль под дулами «Веги» — Да! — Пульс оглушительно стучал в ушах Фрэзера, а сердце чуть не выпрыгивало. — Если бы можно было как-то провести на борт экипаж…
— Я не знаю, как. У меня самой не было достаточно времени, чтобы все обдумать. Но, может, мы вместе придумаем, как. И ты ведь сможешь вести корабль, правда?
— Но как я вообще попаду на борт? Люди Хоши уедут до заката солнца.
— Пойдем со мной в город. Вход безопасен, особенно в той суматохе, которой будет сопровождаться отъезд желающих. Их не так много, на самом деле; важным специалистам уехать не позволят, но все же они есть. Ты спрячешься у меня, и мы в свободное время составим план. Мы немного потеряем в весе, деля один паек на двоих, но я — не против. Рискуем мы ужасно, я знаю. Нисколько не упрекну тебя, если ты откажешься. У тебя семья, а я — одна, это совсем другое. Но это — единственное, что, по-моему, мы можем сделать.
Снова быть свободным.
Нет, эта фраза будто взята из тривизионной драмы. Фрэзер вдумался в нее, и внутри у него все сжалось. Капитан Мэнли Вальянт, Ужас космических дорог, загрузил бы корабль всем необходимым, прорвался бы сквозь кордоны стражников и оказался бы на свободе раньше, чем изумленные вилланы моргнули бы глазом. Но Марк Фрэзер, здесь и сейчас, увидел, как его армию размололи в пыль, увидел, как друг умирает на его руках; как его вождь с поникшей головой покорно уходит восвояси, увозя с собой две холодные глыбы — а они когда-то были дороги ему… У Марка Фрэзера еще оставалась забота об Энн, Колине и Еве. Он как-то приспособился к жизни при временном правительстве, и худо-бедно, но жил неплохо. И он прекрасно понимал, что, будь необходимо, приспособится снова. Он уже старел, остепенялся и понял то, что человеческая судьба — по сути своей ряд компромиссов. Он не видел, что еще можно предпринять, кроме, разве что, героической гибели, но сомневался, будет ли в ней достаточно героизма. И если бы луч лазера вонзился ему в живот, он закричал бы точно также, как последний недотепа. А, если бы они его схватили, — он, вполне возможно, стал бы валяться у них в ногах…
И самой мерзкой мыслью была та, что, по мнению этой женщины, Свейну была нужна его голова. Пока Фрэзер был вместе с людьми Хоши, он подпадал под общую амнистию. Но, стоит ему пробраться в город и быть там арестованным, Ганимед не станет устраивать новый переворот ради его спасения. На самом деле, его казнь еще больше понизит энтузиазм его товарищей, и это может оказаться последним аргументом в пользу их не только физического, но и духовного поражения.
— Что ты собираешься делать, Марк?
Он едва расслышал вопрос из-за сумбура в мыслях.
— Каким бы ни было твое решение, я сочту его правильным. Но решай сейчас.
— Надеюсь… — его голос предательски сел, — …надеюсь, у тебя, Лори, есть дома несколько счастливых таблеток.
12
Теоретически, было бы более эффективным спать в больших спальнях, есть — в столовых и пользоваться одной на всех ванной комнатой. На практике потребность в уединении оказалась более насущной. В каждой квартире были все удобства, и жители Авроры никогда не врывались к соседям без предупреждения. Более того, большинство горожан объявили Лоррейн бойкот. Фрэзер не опасался сюрпризов в этом отношении.
Тем не менее, он все больше нервничал. Обычно в квартире на одного человека имелись: спальня, совмещенная с гостиной; крохотная кухня и ванна. Он почувствовал себя в ловушке. К тому же, здесь не было табака, а его желудок отчаянно требовал больше еды, чем имелось в наличии, а небольшой запас психотропных средств приберегался на крайний случай. В первую их совместную «ночь» они без конца разговаривали, не находя ответов на все эти «как» и «когда», пока утомление не усыпило их. Поскольку при такой гравитации пол оказался слишком жесткой кроватью, спал Фрэзер плохо.
После завтрака она вернулась на работу, а он приступил к делу. Какова бы ни была их конечная схема, он должен сам все продумать до мелочей. Ее мысли были слишком заняты постоянным балансированием над пропастью. В течение нескольких часов Фрэзер постоянно вспоминай своих, за Гленнами. К этому времени Хоши уже вернулся, привезя письмо которое Марк написал Еве.
Их вождь возражай, называл Фрэзера безумцем, настаивал, что пойти с Лоррейн должен кто-нибудь помоложе.
— Боюсь, это невозможно, — ответил тогда Фрэзер. — Видишь ли, те парни, что должны были пилотировать «Олимпию», кого специально для этого тренировали и обучали… до них теперь не добраться. Один — в тюрьме за нападение на служащего флота; а другой… она ему не доверяет. — Мы не можем рисковать больше, чем это необходимо. А при побеге кораблю, возможно, придется нырнуть в атмосферу Юпитера, чтобы уйти от погони. Это не та ситуация, с которой мог бы справиться обычный пилот. Но я на Земле, случалось, водил подводные лодки. А дизайн «Олимпии» основан на принципе земного батискафа. — Он пожал плечами, на щеке нервно бился тик. — Я бы ужасно хотел найти себе замену. Но, если мы хотим, чтобы у нашей затеи был хоть малый шанс на успех, выбрать следует меня.
Наконец, Хоши, после длительного раздумья, произнес:
— О’кей. И… выиграешь ты или проиграешь, я завидую твоему сыну.
Могла бы Ева так понять его?
Она, казалось, совершенно отдалилась от него. Память о ней заглушали насущные нужды. Как будто он знал ее давным-давно, в прошлом, которое ушло, как вода в песок. Реальностью сейчас были эти стены, и бешенные скачки пульса при звуке шагов в коридоре; и отсутствие трубки; и, временами, мысль о Теоре — добрался ли он там до суши? — изнуряющая череда планов устройства побега, захвата корабля — и осознание их непрочности.
Дано: на поле вокруг «Веги» всегда дежурят несколько охранников. Они увидят любого, кто попытается что-то пронести на «Олимпию», и вскоре последуют вопросы.
Дано: после ухода колониальной армии все скафандры были возвращены владельцам. Один из запасных скафандров Лоррейн пригодился бы Фрэзеру пути от городского входного люка до корабля. Но ему никак не успеть добежать до «Олимпии» до того, как часовой заметит его и застрелит.
Дано: Лоррейн, может и удастся набрать несколько человек, готовых умереть при нападении на охранников, пока Фрэзер воспользуется суматохой и ускользнет. Но вытянуть их на разговор, преодолеть их предубеждение против нее, согласовать их действия — все это может занять много циклов. За это время Свейн способен обездвижить «Олимпию», если кто-нибудь из коллаборационистов напомнит ему об ее потенциале. Кроме того, Лоррейн просто никто не верил. Вне своей квартиры она едва ли бывала одна (суть ее работы делала это неизбежным) и за ней неусыпно наблюдали. Если она начнет принимать посетителей здесь — это вскоре будет замечено и расследовано. И в любом случае, проблема запасов, таким образом, останется нерешенной.
Я позволил застать себя врасплох. Мне следовало подумать об этом прежде, чем ввязываться в дело. С тем же успехом «Олимпия» могла быть на орбите вокруг Альфы Центавра.
Нет, погоди. Что ты делаешь, если проблема кажется неразрешимой? Ты возвращаешься и смотришь на нее под другим углом. Нужен другой подход.
Я слишком напряжен. Ладно, внесу в проект одну из этих таблеток.
Он проглотил хладнокровие и решимость, растянулся на кровати и дал волю аналитическому мышлению. Постепенно перед ним стал вырисовываться ответ.
Вошла Лоррейн. Фрэзер сел, она заперла дверь.
— Привет, — сказала она, — ну, как ты тут?
Ее голос звучал глухо, под глазами залегли круги. Хотя двигалась она грациозно. Он заметил, какая у нее необычная внешность, и подумал, насколько ее очарование отличается от всего, что принято считать привлекательным.
— Кажется, я нашел ответ, — сказал он.
— Правда? — усталость ее исчезла, как утреннее солнце сжигает туман над морем. Она одним прыжком оказалась у кровати и схватила его за плечи.
— Я знала, ты сможешь!
— Ну, вот, давай это обсудим и поищем слабые звенья в нашей схеме. — Бее же он чувствовал, что взволнован. Даже если это было чисто химическое ощущение, оно, тем не менее, сказывалось на нем вполне реально.
— Конечно. Но ты бы не говорил «кажется», если бы не был точно уверен. — Она закружилась по комнате.
— О-о-о!
— Боже милостивый, Лори, ты ведешь себя, как… — почему-то он споткнулся на окончании фразы… «как моя дочь», — как ребенок, которого отпустили с уроков.
— А я так себя и чувствую. Если вдали забрезжил выход из всего этого ужаса, почему бы и нет? Слушай, у меня есть бутылка виски. Я берегла ее на особо торжественный случай. Что, если мы ее сейчас откроем?
— Мне не нравится вкус алкоголя. Я часто сожалел об этом, но что делать? — у каждого свои привычки. Но, конечно, тебе не стоит отказываться… Только, видишь ли, сначала мы должны серьезно все обсудить.
— Угу. — Она посерьезнела, хотя голос ее продолжал вибрировать. — Я начну готовить обед кое с чем, прибереженным ради такого случая; а пока он готовится, мы можем поговорить. — Она немного покраснела. — И еще я хотела бы переодеться.
— Конечно. — Он ушел в ванную и оставался там, пока она его не позвала. Узкое черное платье с единственной бронзовой брошью, — стилизованной кометой, — придавало ей странный налет нереальности. В золоте ее волос отблескивал свет. Он сел и попытался собраться с мыслями, пока она распоряжалась на кухне.
Вернувшись, она села на стул напротив него.
— Прекрасно, Марк. Что ты предлагаешь?
— Ну… — он остановил взгляд на картине, висевшей на стене за ее спиной. Это не был сентиментальный земной пейзаж, привычный в колониальном доме; в черном космосе сверкало холодное кольцо NGC5457. — Ну, проблема состоит из двух частей: загрузка провизии и проникновение на корабль. Потом понадобится некоторое время для разминки и для того, чтобы набрать нужное ускорение, пока не получим в бок заряд или ракету. Но все это — часть операции «посадка на борт». Нам остается только объединить обе фазы и провести их в должном порядке.
Она шлепнула себя по колену.
— Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. Как я раньше не догадалась? Но продолжай.
— До сих пор действуют линии радиотелефонов ко всем внешним поселениям. Поскольку у Свейна и его шайки много других дел, едва ли они контролируют разговоры по этим линиям.
— Н-нет. Я по необходимости часто звоню за город, на рудники, например, и могу улучить момент, когда буду одна. С кем мне связаться?
— С людьми в Блоксберге. Насколько ты помнишь, он находится в противоположной стороне от Авроры, а Гебхардт был здесь с нами, поэтому в их помощи я уверен. Если он захочет, сможет проверить твою благонадежность у Хоши. Хорошо бы озадачить этим и кого-нибудь на других лунах, но это пойдет уже по другой телефонной линии…
— …которая не является автоматической, а ее операторы — коллаборационисты. Кроме того, тебе не удастся пройти незамеченным мимо патрульных судов. Они установлены для радарного наблюдения за кораблями с Земли, но у каждого есть несколько ракет. Ладно, значит — Блоксберг. Я попрошу их подготовить необходимые припасы и сложить их для быстрой погрузки. Правильно?
— Да. Ящики можно внести через грузовой люк за пять минут, а установить их как следует я смогу уже в космосе. Да и нужно мне совсем немного, ведь перелет не займет большой срок. В основном, мне понадобятся воздух, вода, продукты и оборудование по межпланетной навигации, включая эфемериды и переводные таблицы. Никто не мог бы пересечь Солнечную систему с бухты-барахты! Лекарства тоже пригодились бы. С антионом я мог бы пройти ближе к Солнцу, чем это позволяют экраны, и таким образом сократить время перелета. И я предпочел бы не попадать на неделю в земную больницу, приходя в себя после изменения силы тяжести; поэтому усилительные таблетки тоже не будут лишними. Но, если придется, я могу вообще обойтись без аптечки.
— Сверимся. Итак, ты вырвешься отсюда и полетишь прямо в Блоксберг?
— Да. По длинной кривой, возможно, вокруг всего Юпитера, чтобы их радары не засекли мой курс. Я собираюсь стартовать таким образом, чтобы со стороны показалось, будто моя цель — одна из других лун. Я могу добраться до любого спутника Галилея без данных и без приборов, затратив столько массы реактора, сколько имеет «Олимпия».
— Но уверен ли ты, что у этого, как его там, Гебхардта, есть необходимое оборудование?
— Уверен, что нет. Откуда бы оно взялось? Но Глори Хоул — недалеко оттуда, а там, как ты помнишь, есть небольшое, безлюдное поле для вынужденных посадок. Он может отрядить туда десант. Я не осмеливаюсь приземляться прямо на поле, потому что Свейн способен это предвидеть.
— Ты должен дать им несколько циклов, чтобы они успели собрать все необходимое.
— Я знаю. Теперь, что касается фазы № 1 нашего плана, это зависит от тебя. Ты должна вывести меня из города.
— Хм. Это меня и беспокоит. Они стали жутко осторожными. Многие люки заварены, а возле действующих выставлены часовые. Нельзя взять даже «кошку» без сопровождения члена экипажа «Веги».
— «Кошка» мне не нужна. Я хочу просто выйти пешком с некоторыми инструментами.
— Это тоже нелегко. Они потребуют пропуск. Но скажи, что ты задуман.
— Я зайду за горизонт, сделаю круг и спрячусь между лунолетами. Если я приду с севера, они меня не заметят, так произошло и во время нашего свидания. Ты говорила, что регуляторы реакции сняты. Что ж, я поднимусь на один из кораблей, демонтирую предохранители и запущу двигатель.
— Что?! Ведь он взорвется!
— Не обязательно. Во всяком случае, не как бомба. Но фейерверк будет приличный. Если и это не поможет мне проникнуть в «Олимпию», тогда я сдаюсь.
Лоррейн уставилась в пол.
— Тебя могут убить, Марк.
— У меня будет время выбраться наружу до взрыва двигателя. Он нагреется быстрее, чем, к примеру, двигатели «Веги», но несколько минут будут моей форой. А окружающие корабли экранируют радиацию. Что касается разогрева «Олимпии», то я надеюсь, что во всеобщей суматохе никто не заметит, что ее двигатель работает.
— Что ж… Дьявол! Мне это не нравится.
— У тебя есть идея получше?
— Никакой нет, — севшим голосом ответила она. Он наклонился к ней и дотронулся до ее руки.
— Да не переживай ты так, крошка. Я уже даже график рассчитал. Девяносто секунд — от лунолета до «Олимпии». Тридцать секунд открыть грузовой люк и забраться внутрь.
— Возможно, и дольше. Там убран запасной трап. Тебе придется карабкаться по опорам и как-то удержаться одной рукой, пока другая будет открывать замок двери.
— Ладно…
— У двоих это получилось бы куда быстрее, — заметила она. — Один встанет на плечи другого, понимаешь? Еще есть проблема выхода из города. Говорят тебе, ты не можешь просто подойти к одному из охранников и попроситься наружу. Я могла бы попытаться выправить тебе пропуск, но это дьявольски рискованно.
Несмотря на свои слова, она приободрилась.
— А ты что предлагаешь? — спросил он.
— Что я пойду вместе с тобой.
— Ты с ума сошла!
— Нет. Послушай. Я могу изобрести предлог для чего мне надо выйти, — без проблем. Скажу дежурному офицеру, что получила сообщение о поломке оборудования в шахтах Навахо, а это якобы может быть саботажем. Бот я и скажу ему, что хочу прогуляться туда с проверкой и все наладить самой. Я уже занималась небольшим ремонтом электроники, ведь у нас так не хватает рабочих рук. Он выпишет мне пропуск вместе с ассистентом, кем-нибудь вроде Криса Коултера. Только мне понадобится убедить его, что Крис работает на другом конце города. Часовой знает меня в лицо, — да теперь и все знают, — но он едва ли отличит одного техника «Авроры» от другого. Он пропустит и нас, и сумку с инструментами. Это поможет тебе взорвать лунолет, перебраться на борт «Юлимпии» и отправиться в Блоксберг.
— Но… тебя накажут…
— Да мне снаружи будет безопаснее, чем в городе, когда все это начнется. Хотя я и не представляю, что предпримет Свейн, когда увидит, что тебя и след простыл. Он не сможет сражаться с кораблями, вооруженными ядерными боеголовками, если их пошлют против него. Он либо сдастся, либо уберется, или… в худшем случае, сделает Аврору заложником и заключит сделку об амнистии. Но он поймет, что эта война им проиграна.
— Ну, если так, я буду рад избавить тебя от него. Договорились!
Она протянула руку. В ее глазах горел огонь валькирии. Их руки соединились, и они посмотрели друг на друга.
Неожиданно он поцеловал ее. Она на миг отпрянула, потом ответила на поцелуй, и он весьма затянулся. Освободившись с неловким смешком, она сказала:
— Я лучше взгляну, как там наш праздничный обед.
— Да, наверное, — пробормотал он.
— Может… может, тебе… ты уверен, что не хочешь выпить чего-нибудь?
— Нет. Но ты сама выпей.
— Выпью. Мне это нужно.
Они говорили допоздна, и она рассказала ему о своем прошлом больше, чем требовалось, и ему по-том едва удалось заснуть у себя на полу.
13
На запад и вверх. Где-то за этим крутым берегом была горная цепь, которую в Ниарре называли «Яростные горы», а потом дикие холмы Ролларика, где, возможно, и сейчас блуждала армия Валфиво. Но они, конечно, были недосягаемы.
Теор взбирался в гору. Ему не оставалось ничего другого, разве что поддаться изнеможению и умереть. Вокруг него свистел ветер — резкий и холодный, он просачивался между склонами и бросал ему в глаза струйки багровой мороси. За несколько ярдов из-за тумана уже ничего не было видно. Теор лез по темным, влажно поблескивавшим глыбам льда в абсолютном одиночестве. Где-то справа от него ревел поток. Теор думал, не отыскать ли его и не попытаться ли поймать рыбу — это была его последняя еда за такое долгое время, что он вообще перестал ориентироваться во времени. Но нет. Опасность оступиться в каньоне была более реальной, чем слабая надежда на успех. На Юпитере падать гораздо опаснее, чем на Земле, даже для иовианца. Что же до вероятности кого-то поймать, то, едва он оставил позади прибрежный лес, сразу оказался на территории, на взгляд абсолютно бесплодной.
И он догадывался, почему. Сухой огонь в его дыхательных щелях сопровождался головокружением, делавшим все вокруг таким нереальным. При силе тяжести этой планеты, изменение атмосферного давления при подъеме на большую высоту в несколько раз больше, чем на Земле. Он еще не поднялся выше уровня моря и на милю, но концентрация водорода, необходимого для его дыхания, уже уменьшилась наполовину. Теор вынужден был чаще останавливаться на отдых. У него падала голова, не гнулись колени; оба сердца бухали, как молоты, на грани разрыва, а в сознании проплывали призрачные видения.
Горы такой высоты на Юпитере — редкость. Хотя в сильно сжатом ядре и мантии заключены немыслимые энергии, они взрываются при землетрясениях, извержениях вулканов, гейзеров или выбросах в атмосферу, которые образуют перманентную бурю длиной в триста тысяч миль. Люди называют ее Красным пятном. И все же эрозия и гравитация часто мешают горообразованию. В любой данный отрезок времени не возникает сколько-нибудь значительного поднятия ландшафта, чтобы жизнь суши могла приспособиться к нему.
До подступов к горной цепи оставалось совсем немного. Все остальное физически было для него недостижимым. Падая, оскальзываясь, всеми шестью конечностями вцепляясь в скалу и крутые склоны, осыпавшиеся под ногами, Теор спрашивал себя в глубине сознания, мог ли кто-нибудь другой повторить этот переход. Только не он сам, изнуренный голодом и одиночеством. Но он вынужден был идти: потому что Улунт-Хазулы осадили город, где его ждала Линант и Порс.
Теор посмотрел вперед, будто мог разглядеть конец пути. Но перед ним лежала только неровная каменная пустошь, невдалеке терявшаяся в тумане. От моря наносило пары аммиака, здесь они конденсировались и стекали вниз реками и речушками. Эти тучи с его точки зрения были ненормальными: рыжими, клубящимися и бьющими в стены пропастей и уступов; его обоняние ловило странные ароматы.
И здешний свет был таким сверхъестественным. Несмотря на облачность, он был ярок, как среди бела дня в Ниарре, потому что вверху лежал более тонкий светопоглощающий слой атмосферы. Но Теор был привычен к определенному распределению инфракрасных волн. Эти холодные камни сияли ярче, чем теплая равнина Медалона.
В сотый раз Теор нажал переключатель на пере, говорном диске. Ответил ему только ветер. Не то чтобы это была большая разница, подумал он. Чем мог бы помочь ему Фрэзер здесь и сейчас? Но голос друга приободрил бы его.
Ну, ладно. Он собрался с силами и пошел дальше. Из-за низкого угла наклона оси Юпитера ему не приходилось карабкаться так круто вверх, как это пришлось бы земному скалолазу. Иначе он никогда бы не взобрался так высоко. Я уже почти дошел до предела возможного, понял он. И какая-то часть его с благодарностью подумала об окончательном отдыхе.
Другая его часть продолжала передвигать ноги.
Туман спустился. Он вспомнил, как дрейфовал в шторм. О, это было много космических циклов тому назад! Но в такую переделку, как эта, ему еще не приходилось попадать. Он шагал сквозь многоцветные дымы, оглушенный ветром; однако странные вибрирующие трели время от времени тревожили его слух. Скудный воздух стал горьким. Но это было непохоже на дым вулканов, подумал он. Тогда что это? Говорили, что где-то здесь обитает Скрытый народ, к северу от Джоннери, и там есть колдуны…
Теор увидел несколько хлопьев, и, наконец, они привлекли его внимание.
Мимо пролетел еще один рой. Он протянул руку и поймал одно существо. Оно корчилось в его ладони. Теор поднес его ближе к глазам, так как стало темнее. Существо была маленькой восьмиконечной звездой. В каждом из хлопьев их было сотни. Он прикоснулся к ее поверхности антеннами. Особое вещество, но… Повинуясь животному импульсу, он положил ее в рот и прожевал. Вкус был маслянистым и абсолютно незнакомым. Однако пища прошла по пищеводу, и желудок не отверг ее.
Существо было съедобно!
Теор в смущении остановился. Он был слишком изнурен, чтобы испытывать сильные эмоции. В основном он ощутил удивление. Здесь не могло быть ничего живого. Но оно было, и он только что это съел.
Подожди. Его разум бессильно бился об очевидное. Это еда, если я только смогу поймать достаточно. По как?
Дома я сделал бы сумку из листа дарвы. Обычное, примитивное растение плоскими пятнами покрывало почву. Здесь ничего подобного нет. Думать было так трудно, что Теор перешел на формальный язык. Отрицание предыдущего утверждения. Там, где может существовать один биологический тип, могут оказаться и различные прочие структуры, используя первый тип, как и все прочие, и друг друга. Так как жизнь всегда — единое целое, и она предназначила моему духу быть в этом месте единственно живым. Лучше всего будет поискать еще что-нибудь. Здесь, оказывается, скрывается жизнь, и я проник только за нижнюю границу ее обитания. И вновь он услышал высокий, булькающий писк. Хотя эхо и туман исказили звук, ему показалось, что он донесся сверху. Следовательно, я должен идти дальше.
Хотя шанс был не из крупных, он все же вернул ему присутствие духа. Теор с новой решимостью полез вверх.
Тучи стали такими плотными, и так внимательно он всматривался и вслушивался в то, что было над ним, что чуть не упал за край утеса. Теор едва успел остановиться и какое-то время не мог унять дрожь.
В этом месте склон горы будто обрубили топором. Непроходимо круглая и гладкая, стена уходила в чернильные клубы пара. Ее поверхность была покрыта капельками сконденсировавшейся влаги. Теор нашел камень и бросил его вниз. Он услышал, как камень ударился и покатился все ниже и ниже, пока звук не замер совершенно, но дна камень так и не достал. Отчаявшись он понял, что это, видимо, высшая точка его пути, но, возможно, и его конец.
Музыкальные призывы невидимых существ послышались прямо над ним.
Что ж, — напомнил он себе, — я могу пасть и в движении. Поскольку справа от него уклон слегка сворачивал к востоку, Теор пополз в том направлении. Он старался не заглядывать больше за край обрыва.
Ветер задувал ему за спину, обнимал его, неся влажные струи. Пролетела еще одна группа звездообразных существ, но вне пределов досягаемости руки.
Раздался свист. Он оглянулся, с проклятием отпрыгнул и прижался к отрогу горы. Нож, словно живой, сам прыгнул в руку. Но на него не обратили внимания. Огромное и неясное в тумане, новое существо проплыло над ущельем. Человеку оно напомнило бы кита с длинными конечностями и целым гнездом тонких отростков вокруг рта. Они вбирали в себя кучку тонких живых хлопьев. Затем существо скрылось из глаз. Несколько минут Теор не смел сдвинуться с места.
Это и вправду обитаемая зона, потрясенно подумал он. Перемещаются по воздуху, живут на такой высоте, а мы и не знали об этом. Но сами-то мы живем в темных глубинах.
Он вспомнил слова Фрэзера о том, что спектроскоп показал плотное микрообразование в верхних слоях атмосферы Юпитера. Это открытие не показалось тогда Теору особенно важным. Что тут такого, если микроорганизмы — такие маленькие, что их даже не видно, — плавают выше туч? Но если они служат пищей для более крупных видов, которыми питаются еще более крупные… да, внутри его мира обнаружился еще целый живой мир!
Если бы его глаза были менее острыми, Теор рассуждал бы с точки зрения физики и химии, которым научился у людей. На этой высоте и еще дальше воздух Ио все еще достаточно плотен, чтобы поддерживать объекты значительной массы. А минералы содержатся в тучах в виде суспензии: в значительной мере щелочь, чем соединения с аммиаком придают планете такой живописный вид из космоса; но есть и еще кое-что: микрометеоритные частицы железа, кремния, магния, фосфора и окислов. Получая сверху больше энергии, чем ее попадает на поверхность, эти слои атмосферы соответственно больше способствуют поддержанию водородно-аммиачного фотосинтеза.
Возможно, и сама жизнь на Ио зародилась в верхних слоях атмосферы, и что она остается там более изобильной, чем на суше и в море. Хотя экология всей планеты еще не развилась до всеобъемлющей науки, можно сделать вывод, что населенность поверхности в большой степени зависит от атмосферных потоков, идущих сверху вниз. Не до такой степени, как жизнь в недрах земных океанов, так как растения существуют и там, но, тем не менее.
Теор мог думать только о своих планах, каждый из которых был безнадежнее предыдущего, — найти что-нибудь поесть.
Какое-то время он продолжал идти. Из тумана возникла неясная масса. Когда он разглядел, что это такое, ему пришло в голову, что наступил конец его странствиям. Перед ним вздымалась стена поперек тропы — от утеса слева от него и в бесконечность справа.
Можно попытаться обойти ее, или вернуться и попробовать с другой стороны. Но какой смысл? Лучше истратить последние силы, вспоминая все хорошее, что было в жизни.
Постой! Что там прижалось к стене от ветра, справа? Волнистая масса… дарва? Нет, но, возможно, нечто ей родственное. Теор подошел поближе, чтобы вглядеться.
Он обнаружил плотный лист с неровными краями в форме квадрата со стороной около двадцати футов. Человек назвал бы его синим, за минуту до того, как земная температура превратила бы в пепел иовианские молекулы. Теору он показался черным. Лист не был очень уж плоским изначально, но сейчас он был расплющен о поверхность скалы. Несколько толстых пушистых прядей шли от углов к предмету, напоминавшему массивное бородавчатое бревно. Когда Теор приподнял его, он понял, что оно почти одного с ним веса.
Раз за разом Теор мучительно пытался угадать, что это за организм. В обычном виде он перемещался, как открытая сумка. Верхняя плоскость поглощала энергию, реснички извлекали из туч аммиак и минералы. Налицо был прекрасный эффект листа-парашюта и веса прикрепленного снизу «якоря». Это могла быть разновидность драги, нечто среднее между растением и животным. В настоящее время оно окуталось оболочкой, внутри которой происходила метаморфоза.
Теор попытался прорезать оболочку; внутри было мясо! — но она сопротивлялась и ножу, и ударам камня. Что ж, в конце концов, он может использовать лист для изготовления сумки, которой наловит звездоподобных; в другие минуты лист послужит одеялом. Теору так долго было холодно, что даже перспектива небольшого укрытия напомнила, как он окоченел.
Порыв ветра подхватил парашют. Теор стащил его вниз и прижал ногой, едва успев это сделать, пока лист не сдуло. Лист так сильно дернулся, что Теор чуть его не отпустил. Держись за удачу! Существует равновесие фортуны, осмелюсь я сказать, закон предсказанного шанса. Этот утес, остановившим меня, задержал и полезную мне вещь.
— Стой!
Как громом пораженный видением, Теор прижал верхний летящий край листа к своей груди. Так ужаснула его мысль, что наступали моменты, когда он чуть не сдался и готов был умереть. Но в прошлом он был всадником форгара. Теперь, вспомнив о Линанг и Порее, он обрел необходимую ему силу воли.
Быстрее, пока меня не парализовал страх.
Нож трясся в его руках, когда Теор перерубал волокна. Они отделились одно за другим, сочась липким соком. Без веса кокона лист забился на ветру. Теор с трудом уворачивался, чтобы лист не ударил его по лицу, а он тем временем обвязывал себя отростками. Когда он немного отступил назад, лист взмыл вверх, и его ноги оторвались от скалы.
Но не совсем. Его вес чуть превышал допустимый. Однако, так ненамного, что Теор мог без труда спуститься с утеса. Похоже, это был самый рискованный трюк в его жизни. Но альтернативой ему была бы верная смерть, когда странная небесная рыба обгложет его косточки.
Теор собрал все свое мужество и перевалился через край.
Сначала он с безумной скоростью катился вниз по склону стеклянно гладкого утеса, молотя ногами, а лист шлепал и бился позади него. Если бы этот парашют скомкался, он заскользил бы все быстрее и быстрее, пока не врезался бы в какой-нибудь камень. Смерть могла бы наступить мгновенно. Теор ухватился за передние стебли и подтянулся так, чтобы лист наполнился ветром. Веревки врезались ему в живот, падение замедлилось, он почти висел в воздухе…
Склон горы под ним ушел в сторону. Теор полетел.
Фрэзер мог бы рассказать ему о термальных восходящих воздушных потоках. Теор мало знал о них: там, в его родных глубинах, они были ослабленными и встречались редко. Здесь, при меньшей плотности, низком давлении и более высокой разнице температур потоки способны были достичь огромной силы.
Теперь для Теора Фрэзер был потерян. Иовианец в ужасе понял, что им завладела некая неконтролируемая сила. Он болтался в клубящихся тучах, задыхаясь от недостатка воздуха, и его уносило все дальше и дальше в пустоту.
14
Почудился ли ему этот звон, прежде чем он совершенно провалился в ночь?
Нет. Вокруг него появились силуэты. Они то показывались из паров аммиака, то исчезали в них: быстрые крылатые тени, не дававшие рассмотреть себя как следует. Их трели и чириканье смешивались с гулом ветра и свистом веревок, натянувшихся под его тяжестью.
Теор не знал, как долго находился в воздухе — в полусознании, уносимый в небо. Но постепенно к нему отчасти вернулись и силы, и способность воспринимать окружающее. Воздушный поток опускал его вниз по длинной пологой кривой.
Вдруг тучи под ним расступились. Низко за его спиной сияло инфракрасное солнце. Никогда прежде не видел он его настоящим — ослепительным диском. Лучи солнца косо падали на вздымавшиеся под ним глыбы облаков, отбрасывая тени и полутени на их красные верхушки, расщепляясь на круглую радугу там, где свет отражался от кристаллов льда. Далеко внизу Теор увидел землю, складчатые серые горы, меж которыми прятались миллионы лиловых и коричневых теней — на востоке, там, где начинались леса Ролларика. Теор даже различил внизу действующий вулкан: почти на горизонте вздымался тронутый багровым конус.
Теор вывернул шею и огляделся в изумлении, неподалеку порхали летучие создания. Их, кажется, была целая стая. Стройные тела оканчивались плавникообразным хвостом, имели три фута в длину и были широкими и перепончатыми, как у земных летучих мышей. Еще в их облике было что-то от легендарных грифонов, о которых как то рассказывал ему Марк. Но самое удивительное, лапы существ были приспособлены для использования примитивных орудий! Некоторые держали в них веревки, некоторые — гарпуны.
«Скрытый народ», — понял он. Значит, они — не легенда. Он беспомощно ждал, что они станут с ним делать.
Существа выделывали в воздухе виражи и курбеты, перекликаясь друг с другом. Звуки исходили у них изо рта; они не имели горловых сумок и дыхательных щелей. Очевидно, «скрытый народ» дышит, как люди. (Марк, Марк, как ты там?). Но тогда, если человеческая теория эволюции верна, они невероятно далеко ушли от таких, как я, это совсем другой вид. Сколько миллионов лет назад наши общие предки — какие-то зверушки — поднялись вверх… или спустились вниз?
Какое-то время Теор надеялся, что они просто позволят ему опуститься. Но, наконец, создания пришли к решению. Взлетели и зазмеились арканы. Видя, что они вооружены, Теор не стал сопротивляться новым путам, стянувшим его икры и торс. Летуны подтащили его к себе, отчасти все еще влекомого парашютом.
Веревки жестоко врезались в тело. В воздухе громко хлопали крылья, и Теор услышал учащенное дыхание в легких своих «новых знакомых». Он попытался расслабиться, пока не представится возможность… возможность сделать что?
Океан за его спиной поглотил солнце. Оставалось немного света, сверхъестественно мерцавшего на вершинах облаков. Однажды Фрэзер упоминал об эффекте фосфоресценции.
Вдруг показался более яркий свет. Летуны направились к нему. Один полетел вперед и вернулся с щебечущей призрачной стайкой себе подобных. Их голоса звонко раздавались в наступившей тишине.
Хотя он очень устал, Теор не смог сдержать крика, увидев, куда его несут. Масса небольших светящихся пузырьков, свободно паривших в воздухе, диаметром с полмили и толщиной в сотню, образовывали настоящий летающий улей. Всю его поверхность усеяли мелкие углубления, в которых копошились существа. Это были гнезда.
Теора опустили в одно из гнезд ближе к краю. Поверхность немного прогнулась под его весом, и без сомнения, все образование чуть опустилось вниз. В Теора нацелились несколько гарпунов, пока пара существ снимала с него путы вместе с парашютом. Между его шеей и правой икрой была пропущена веревка. Теор усмехнулся. Не думали ли они, что он попытается сбежать?
Несколько разрозненных групп существ порхали невдалеке, пересвистываясь, очевидно наблюдая за происходящим. Теор подумал, не заговорить ли с ними, но усилия для этого потребовались бы неимоверные. Вы только дайте мне поспать. Я так устал. Не заботясь больше о том, что с ним будет, он закрыл глаза и опустил голову.
Его разбудил рассвет. Он бестолково таращился вокруг, пытаясь вспомнить, что же с ним случилось. Воспоминания возвращались по частям, и казались фантастическим сном.
И все же он был здесь!
Теор скованно шевельнулся, ограниченный в движениях веревкой, и смог выглянуть за край гнезда. В миле под ним Ролларик курился утренним туманом. Он видел степи Джоннери на юге и то место, где на востоке они соединялись с Дикой Стеной. Недалеко оттуда, к северу, вздымался отдельно стоящий вулкан, с подножием, покрытым лесом. На таком расстоянии все казалось крошечным, неясным и недоступным.
Пузырчатая масса слегка колыхалась на ветру. Позади нее проплывали тучи, оторвавшиеся от облачного монолита, неизменно затемнявшего запад. Скрытый народ занимайся своими делами. Он увиден тех, то на его взгляд, были женщинами и детьми. Они работали в других гнездах, разрезая мясо на полоски для просушки; чистя фрукты, собранные с воздушной растительности. Некоторые плели и скручивали веревки. Посудой им служили плетенные корзины. Орудия были выточены из легкой хрупкой кости. Мужчина(?), стоявший на страже возле Теора, держал гарпун, и ниарранец смог в деталях рассмотреть орудие. Его древко было тщательно собрано из обрезков кости, наконечником служил клык какого-то животного.
— Итак, вы — охотники, — вслух пробормотал Теор. Из-за недостатка воздуха он все еще соображал с трудом. Но отдых вернул ему часть сил. — Бы еще более бедные и дикие, чем даже обитатели лесов там, внизу. Но, конечно, у вас нет минералов, — ничего, кроме этих парящих наравне с вами форм жизни.
Однако, подумал он, и этот город — уже значительное достижение. Возможно, эти пузыри были заполнены газом — продуктом жизнедеятельности какого-то растения. Естественно возникшее скопление не могло достичь таких размеров. Чтобы собрать так много пузырей, необходим был труд многих поколений. Что соединяло их вместе — клей?
Он обратил внимание на опутавшую его веревку. Они оставили его кинжал в ножнах — либо не разобравшись, что это такое, либо не заметив его в темноте. Причиной того, что его связали, могла быть простая осторожность, — или что-нибудь похуже.
Вокруг Теора зазвучал щебет. На край гнезда рядом с часовым спустилось еще двое мужчин, также вооруженных гарпунами. Минуту он смотрел в их странные яркие глаза и вспоминал те сказки, что шепотом рассказывали по ночам о Скрытом народе.
— Приветствую вас, — первым заговорил он. Ответа не последовало. Он пытался обращаться к ним на всех мало-мальски знакомых ему языках. Они оставались сидеть там же, где были; чуть трепетали их крылья, но в ответ не издали ни звука.
Что, может быть, он слишком торопит события. Контакт между ним и этой расой пока ограничивался совместным попетом и случайными взглядами. Без сомнения, только несчастный случай мог ввергнуть этот вид существ вниз — в жару, сырость и поразительно густой воздух поверхности планеты. Возможно, те, кто испытал это, так никогда и не вернулись живыми к себе на небо.
Среди сидящих на краю гнезда летунов прозвучала некая музыка. Воины подняли оружие.
Теор отпрянул, споткнулся о веревку и упал.
— Нет! — крикнул он. — Зачем вы принесли меня сюда, если сейчас хотите убить?
Ответ был убийственно прост. Вися на парашюте он был транспортабелен.
— Неужели вы, подобно Улунт-Хазулу, пожираете тех, кто мыслит?
А как они узнают, что я мыслю?
Решение проблемы могло поздно прийти к Теору, — или не прийти вовсе, — не будь у него предыдущего опыта контакта между Ниарром и Ганимедом. Он вспомнил, как долго и трудно было сначала — просто понять, что доносящиеся из небесного камня звуки означают какие-то сигналы; и подумал, как мало Скрытый народ знал о поверхности Юпитера — едва ли больше, чем люди, нет, гораздо меньше…
Он вынул свой кинжал и перерезал веревку. Гарпунеры оторопели, сгорбились, хотя собрались было уже пустить в ход свое оружие. Теор вскочил на ноги, взмахнул ножом, а другую руку поднял над головой, раскрыв ладонь, чтобы они могли разглядеть его пальцы.
— Я — ваш родич, — произнес он, выговаривая каждый звук со всем возможным тщанием. — Вы слышите, я обращаюсь к вам со словами, не со звериными криками!
Живая картина — в гнезде под облаками. Теор не смел шевельнуться. Если сейчас их спугнуть, все эти клыки окажутся между его ребрами. Ведь он был такой большой и тяжелый, и вполне мог причинить им вред… Теор удивлялся, как это они не убили его во сне или сразу по прибытии сюда. Ну, что касается последнего, им могло понадобиться время, чтобы принять решение. И если уж они договорились убить его, они хотели сделать это днем, чтобы видеть, что к чему. Поскольку здешний яркий свет не резал им глаза, они едва ли замечали царившее здесь, в их доме, мягкое сияние.
Теор указал на пояс вокруг своего торса, на диск, висевший на груди:
— Может ли простое животное носить нечто подобное? Как мог бы безмозглый зверь привязать себя к этому листу?
Что ж, возможно, они подумают, что у меня есть хозяин. Или, подобно жителям Ролларика, они не делают больших различий меж собой и остальными тварями, и не удивились бы, если бы животное вдруг повело себя, как мыслящее существо.
Летун повернул к нему свой клюв, и просвистел несколько нот. Теор поморщился.
— Едва ли у меня получится изобразить ваши звуки, друг мой. Но… давай посмотрим. Люди начинали с сигналов, означавших арифметические суммы. Не думаю, что вам это подходит. Однако…
Он срезал остатки веревки, вложил нож в чехол и начал завязывать узлы. Один из летунов подобрался ближе, чтобы лучше видеть. Теор справился с квадратным узлом, затем показал им булинь, плоский узел и еще несколько более сложной конструкции. Он закончил «головой турка» и отбросил веревку. Зрители заволновались, явно встревоженные. Теор стоял спокойно хотя не был уверен, долго ли еще протянет. Когда ни один гарпун не полетел в его сторону, он показал на свой рот.
Это они поняли. Один из них упорхнул, вернувшись с куском мяса и несколькими сочными круглыми плодами. Воин сбросил их Теору, который с трудом заставил себя есть самым изящным образом. Его жажду утолил сок круглых фруктов. Он догадался, что ни одно здешнее животное не пьет так, как он. Из чего пьют они сами? Скорее всего, аммиак они получают прямо из пищи, если только не абсорбируют его прямо из облаков во время полетов.
Двое остались на краю гнезда, наблюдая за ним. Третий спустился вниз и стал подавать Теору какие-то знаки. Теор ответил. Он дал им понять, что родом с поверхности планеты, что вызвало немалое удивление.
— У вас и вправду нет никакого понятия о твердой почве, кроме чисто зрительных впечатлений, — заметил он. — Может, разве что несколько мифов. — Он показал на себя, потом на вулкан. — Понимаете? Я хочу, чтобы вы отнесли меня туда. — Вулкан был выгодной точкой, откуда ему легко будет проследить путь войска Валфиво. Ничего другого он не предполагал.
После многократных повторений существо, казалось, поняло его мысль, и Теор смог расслабиться. Такое путешествие могло быть очень опасным. И с чего бы им оказывать пленнику такую услугу?
Теор опять вынул нож и показал, как хорошо он режет. В этом сообществе он не заметил никакого орудия, напоминающего острое лезвие. Еще несколько жестов, означавших: отнесите меня туда, и это будет вашим.
Охотник на краю гнезда зловеще погрозил ему копьем. Теор легко угадал смысл: почему бы нам просто не убить тебя, тогда мы его и так возьмем?
Теор бросился вперед, вскарабкался на край гнезда и уселся там. Из этого положения он не осмеливался смотреть вниз, но, вложив нож обратно в чехол, объяснил:
— Если я сейчас умру, это умрет вместе со мной и упадет вниз. Думаю, что мое тело прорвет любую сеть, какую вам вздумается подвесить внизу.
Существа стали пересвистываться. Наконец, один из них улетел. Теор устроился как можно удобнее, предвидя долгое ожидание.
Однако ждал он совсем немного. Солнце еще не достигло зенита, когда стая крылатых летунов вернулась. Они молча кружились над его головой, и их молчание о многом сказало Теору. Когда двое из них сели в гнездо, таща за собой его парашют, он понял: либо это способ сделать его беспомощным, либо — победа.
— Могу лишь полагаться на вашу честность, — сказал он, взял у них веревки и сам ими обвязался, ближайший охотник указал на нож. Теор твердо ткнул пальцем в сторону вулкана. Существо вздохнуло.
Теор ступил в бездну.
Веревки вонзились ему в живот. Теор закричал от боли. Но вот она утихла, и он стал спускаться. Его вертело во все стороны, за спиной свистел ветер. Охотник бросил ему веревку. Теор ухватился за нее. Скрытый народ выстроился вдоль ее длинного конца и дружно потянул.
Вскоре большое гнездо пропало из виду. Неудивительно, что ни один житель низин не видел ничего подобного, — ни воздушных пастбищ, ни пасшихся там чудовищ. Еще на милю выше, при вдвое разреженной атмосфере и промежуточных облаках — и их вообще не станет видно. Он спрашивал себя, какие еще чудеса скрываются в этом небе?
Через некоторое время Теор ощутил растущее напряжение в своей «бечеве». Наконец, он больше не смог удерживать ее в руке и вынужден был обвязать вокруг талии. Видимо, охотники старались изо всех сил. Причину затруднений Теор угадал через несколько минут. Природа предусмотрела так, что лист-парашют мог нести его только на определенной высоте. Сейчас он находился гораздо ниже — там, где воздух обрел большую плотность. Теор почувствовал это своими дыхательными щелями: холод и вялость постепенно покидали его. Он осторожно манипулировал стропами, чтобы выпустить из парашюта излишек воздуха.
Один за другим несшие его создания отпускали веревку и исчезали в вышине, неспособные выдержать здешние условия. На мгновение он с ужасом подумал, что живым до земли не долетит.
Но остальные летели дальше. Какое, должно быть сокровище для них этот клинок! Наверно, если бы я нырнул на дно океана за чем-нибудь драгоценным, то чувствовал бы себя так же. Конечно, удвоенное количество водорода давало им дополнительную энергию, но он мог себе представить, как этот воздух раздирает им горло. И все же они держали свое обещание. Надеюсь, что где-нибудь, когда-нибудь мы снова встретимся с ними и чем-нибудь им поможем. Теперь вулкан оказался прямо перед ним. Его конус был невысок, но кратер оказался огромной раскаленной топкой. Чуть ниже по склону Теор увидел еще одно огненное озерцо. Над вулканом стояла дымовая туча — органическая материя, расщепленная жаром. Туча взбиралась все выше, подкрепленная новыми выбросами, до тех пор, пока не сливалась с низкими дождевыми облаками. На востоке сверкали молнии. Под собой он услышал шум леса. Порыв ветра донес до него такой запах, что он вынужден был закрыть ладонью свои обоженные антенны. Его спутники завыли. Для них, должно быть, наступила глухая ночь, оживлявшаяся только красными отсветами огнедышащей горы.
Ему навстречу бросилась земля. Он ударился об нее, согнув колени, несколько раз перекатился и встал. Вокруг него сомкнулись деревья. Маленькие ослепшие охотники с писком кружились в воздухе.
Он отрезал от себя крепление парашюта. Парашют сразу унесся прочь. Как просто было бы исчезнуть в лесу! И конечно, ему самому в этой варварской стране нож понадобится в первую очередь…
— Я здесь! — крикнул он. — Уллоала, здесь!
Один из летунов спустился на землю и стоял, кутаясь в своих крыльях. Теор подошел, вынул свой нож вместе с чехлом и сомкнул тонкие пальчики охотника вокруг его рукояти.
— Прощай, собрат по разуму, — сказал он.
Существо свистнуло и взлетело. К нему присоединились его товарищи. Они поднимались вверх неожиданно медленно. Но погоди… да, Марк рассказывал мне об эффекте декомпрессии. Долго им предстоит лететь, пока они вновь увидят солнце. Теор стоял и смотрел, пока последний из Скрытого народа не исчез из виду.
