Межзвездные расстояния перестали быть непреодолимым препятствием после открытия искривленного пространства. Теперь требуется не намного больше времени и энергии, чтобы преодолеть расстояние в 100 000 световых лет, чем для путешествия в один световой год. Как естественный результат всего этого, когда были посещены ближайшие звезды, исследователи Земли и Солнечной системы устремились к самым интересным объектам Галактики, хотя многие из них были очень далеко, и игнорировали миллионы более близких, но обычных звезд. За двадцать два года, прошедших после второй экспедиции к Альфе Центавра, были посещены сотни звезд. И если надежда открыть землеподобную планету подорвалась, ученые были вознаграждены новыми обильными сведениями.

Первая экспедиция к скоплению Геркулеса была чисто астрономической, ее участники интересовались только астрофизикой скопления — тесной группой из миллиона звезд с окружающим пространством, сравнительно чистым от пыли и газа. Но, проходя мимо двойной звезды Лагранжа, наблюдатели открыли планету и исследовали ее. Она оказалась двойной планетой, причем больший элемент системы был подобен Земле. В соответствии со своей троянской позицией он был назван Троэс, а меньший компонент — Илиум… Из-за отсутствия средств на посадку экспедиция ограничилась наблюдениями из космоса.

Лоренцен со вздохом опустил текст. Он заранее знал это. Спектрографические данные об атмосфере говорили, что да, наблюдалась растительность, по-видимому, содержащая хлорофилл. Расчеты массы и поверхностного притяжения, измерения температуры подтверждали то, что показывала карта: мир в объятиях льда, однако экваториальные районы, хотя и прохладные, хотя и насыщенные снегом и бурями, знали и расцвет лета. Мир, где, возможно, люди могут ходить без скафандров, где смогут пустить корни, построить дома. Семь миллиардов человек, битком набивших Солнечную систему, требовали нового места для жизни. И в течение жизни Лоренцен был свидетелем того, как мечта умирала.

Можно было, конечно, это предвидеть, но никто в это не верил, пока один корабль за другим не возвращались домой, покрытые межзвездной пылью, с изуродованными бортами, с одним и тем же сообщением: в нашей Галактике миллиарды планет, но нет ни одной, где человек мог бы пустить корни.

Земная жизнь — это тонкое равновесие химических, физических и экономических факторов, большинство из которых возникло вследствие геологических и эволюционных случайностей, и вероятность найти мир, где человек мог бы жить в естественной среде, меньше, чем можно было себе представить. Во-первых, нужно найти кислородную атмосферу, необходимый уровень радиации и температуры и тяготение, не слишком маленькое, чтобы удержать атмосферу, и не слишком большое, чтобы не раздавить человеческое тело. Одно это отсеивает большинство планет: остается не более одного процента. Во-вторых, вступают в действие биологические факторы. Нужна растительность, съедобная для людей, трава, которую могли бы есть домашние животные, а трава не может расти без огромного количества других форм жизни, большинство из которых являются микроскопическими: связующие кислород бактерии, сапрофиты, гнилостные бактерии, — и нельзя их просто переместить в новый мир, поскольку они, в свою очередь, зависят от других жизненных форм. Надо предоставить им аналогичный фон, на котором, они могли бы существовать. Миллионы лет самостоятельной эволюции производили местную жизнь, которая была либо несъедобной, либо чистым ядом для земных форм жизни.

Марс, Венера, спутники Юпитера были колонизованы, но это потребовало огромных расходов и происходило из-за особых целей — шахты, содержащие преступников, бегство от двухсотлетней войны и тирании. Но система защитных куполов и резервуаров для выращивания пищи никогда не сможет прокормить много людей, как бы вы ни старались. Теперь, когда перед человечеством открылись звезды, никто не хотел жить на планете-аде. В денежных терминах, ибо каждая экспедиция требовала денег, за такие планеты не платят.

Несколько планет можно было колонизировать, но там оказались болезни, к которым у человека не было иммунитета, а это значило, что погибнет не менее девяноста процентов всей колонии, прежде чем будут найдены нужные сыворотки и вакцины (умирающий экипаж «Магеллана» успел передать по радио свой трагический рапорт, прежде чем направил корабль на Солнце). Или на планете были туземцы со своей собственной технологией. Они бы сопротивлялись вторжению, а логика межзвездного завоевателя отвратительна. Сопоставление стоимости посылки колонистов и их оборудования (жизнь, материальные ресурсы, кровь, пот и слезы) с ожидаемыми выгодами (несколько миллионов человек получали землю, со временем они могли направить торговые корабли к Солнцу) было неутешительным. Завоевание теоретически возможно, но война истощила бы человечество, большая часть которого все еще страдала от голода.

Хотели: землеподобную планету, пригодную для жизни, не заселенную, не имеющую болезней, достаточно богатую, чтобы содержать колонистов без помощи Земли.

Получили: ничего.

Лоренцен вспомнил волну возбуждения, поднявшуюся вслед за возвращением экспедиции из созвездия Геркулеса. Он был тогда еще мальчишкой, это случилось за год до того, как он отправился в политехническую школу в Рио. Но зимней аляскинской ночью он всматривался в холодное высокомерие звезд.

Оснащенный по последнему слову техники «Да Гама» исчез в космических просторах. Прошло два года, и люди вздохнули от умирающей надежды. Убиты туземцами или микробами, проглочены внезапно расступившейся поверхностью, заморожены неожиданным ледяным штормом с ледяного озера — кто знает? Кто осмелится гадать? Теперь мало кто говорит о новой Земле: не публикуется, как раньше, утонченных трактатов о новом старте человечества, все больше и больше людей обращают взгляды на Землю, понимая, что это их единственный дом, единственная надежда на все времена.

«Две ласточки не делают лета… Статистически неадекватная выборка… Статистически, несомненно, где-то что-то должно быть…» Но фонды на исследования сокращались на каждом заседании парламента. Все больше громадных межзвездных кораблей повисало во тьме около Земли, в то время как их капитаны разыскивали средства. И когда институт Лагранжа на свои средства захотел приобрести один из таких кораблей, то не смог: всегда находились разные причины. «Извините, но мы хотели бы сохранить его… Как только найдем средства, мы попытаемся осуществить свой собственный план… Сожалею, но корабль уже сдан напрокат, через два месяца отправляемся с ксенобиологической экспедицией на Тау Кита… Сожалею, но мы предполагаем заняться межпланетным фрахтом… Сожалею…» И «Генри Хадсон» пришлось строить с самого начала.

Египтяне плавали до Понта и легко могли бы продвинуться дальше. С небольшим усовершенствованием их корабли могли бы достигнуть Индии. Древние греки построили игрушечную паровую турбину, но вокруг было слишком много дешевой рабской силы, чтобы строить турбину всерьез. Римляне печатали карты, но не переносили это на книги. Арабы создали алгебру, но применили ее в теологии. Человека никогда по-настоящему не интересовало то, в чем он не нуждался. Общество должно сначала ощутить реальную потребность в чем-либо, тогда это будет реализовано.

Стремление к межзвездным путешествиям умирало.