Джон Лоренцен смотрел в окно отеля, когда пришел вызов. Он находился на пятьдесят восьмом этаже, и скоростной спуск вызван легкое головокружение. На Луне не строили таких высоких зданий. Под ним, над ним и вокруг него, подобно джунглям, развертывался город, перебрасываясь гибкими мостиками с одной стройной башни на другую. Он сверкал, горел, уходя за край горизонта. Белое, золотое, красное, синее сияние не было сплошным: тут и там темные пятна означали парки с фонтанами огня или сверкающей среди ночи воды, но сами огни протянулись на много километров. Кито никогда не спал.

Близилась полночь, время, когда должно стартовать множество ракет. Лоренцен хотел посмотреть на это зрелище, оно было знаменито во всей Солнечной системе. Он заплатил двойную цену за комнату, выходящую окном к стене космопорта, и испытывал некоторые угрызения совести — платить ведь по счету будет институт Лагранжа. Тем не менее он сделал это. Детство на заброшенной ферме в Аляске, долгие годы зубрежки в колледже… Бедный студент, живущий на стипендию филантропического фонда, он никогда не видел ничего подобного. Лоренцен не жаловался, но жизни его явно недоставало эффектных зрелищ, и теперь, собираясь углубиться в черноту космоса за пределами Солнечной системы, он хотел вначале полюбоваться полночными огнями космопорта Кито. Возможно, другого случая у него не будет.

Тихо загудел экран. Лоренцен вздрогнул, сердясь своей нервозности. Нечего было опасаться, никто не собирался его укусить. Однако ладони у него стали мокрыми. Подойдя, он нажал кнопку.

— Алло! — сказал он.

На экране появилось лицо. Оно было незнакомым — гладкое, полное, курносое, волосы седые, а тело казалось приземистым и крепким. Голос высокий, но неприятный, говорит на североамериканском варианте английского:

— Доктор Лоренцен?

— Да. Кто… С кем имею честь?

В Луна-сити все знали друг друга. Поездки в Лей-порт и Гайдед-Либре были редкими. Лоренцен никак не мог привыкнуть к столпотворению незнакомых людей.

Он не мог привыкнуть к земной гравитации, и к изменяющейся погоде, и к разреженному воздуху Эквадора. Он почувствовал раздражение.

— Эвери. Эдвард Эвери. Я на правительственной службе. Но одновременно состою и в институте Лагранжа — нечто вроде посредника, связующего элемента между ними. Я принимаю участие в экспедиции в качестве психолога. Надеюсь, я не поднял вас с постели?

— Нет… вовсе нет. Я привык работать по ночам. Вы сейчас на Земле?

— Да, я тоже в Кито, — улыбнулся Эвери. — Не можем ли мы встретиться?

— Я… Ну что ж… Сейчас?

— Можно и сейчас, если вы не заняты. Может, немного выпьем и поговорим? В любом случае я должен с вами увидеться, пока в городе.

— Ну… Хорошо, сэр.

Лоренцен встал. После медленных лет на Луне он никак не мог привыкнуть к этой суматохе. Он хотел плюнуть кому-нибудь в глаза и сказать, чтобы все примерялись к его, Лоренцену, темпу жизни, но знал, что никогда этого не сделает.

— Отлично. Благодарю вас.

Эвери дал ему адрес и отключился.

В комнате послышался высокий гул. Ракеты! Лоренцен заторопился обратно к окну и увидел защитную стену космопорта, подобно краю мира, на фоне взлетных огней. Одна, две, три… дюжины металлических копий поднимались вверх в пламени и громе. А Луна холодным щитом повисла над городом… Да, на это стоило посмотреть!

Лоренцен заказал аэротакси и набросил на тонкий пиджак плащ. Через минуту появился коптер, завис над балконом и выбросил лесенку. Лоренцен вышел, чувствуя, несмотря на плащ, ночную прохладу, сел в такси и набрал нужный адрес.

— Два доллара пятьдесят центов, пожалуйста.

Механический голос почему-то заставил его смутиться. Лоренцен едва не извинился, просовывая банкноту в десять долларов. Автопилот вернул сдачу, и аэротакси взмыло вверх.

Оно опустилось на крышу другого отеля — очевидно, Эвери не жил постоянно в Кито. Лоренцен спустился на указанный этаж, перед дверью назвал себя. Дверь открылась. Лоренцен вошел в переднюю, отдал роботу плащ и был встречен самим Эвери.

Да, психолог был маленького роста. Лоренцен глядел на него сверху вниз, когда они пожимали друг другу руки. Он подумал, что Эвери, по крайней мере, вдвое старше его. Эвери в свою очередь рассматривал гостя: высокий, тощий молодой человек, не знающий, куда девать свои ноги, с коротко подстриженными каштановыми волосами, серыми глазами, грубоватыми, невзрачными чертами лица, покрытого ровным лунным загаром.

— Я очень рад вас видеть, доктор Лоренцен, — Эвери выглядел виновато и понизил голос до шепота. — К сожалению, не могу предложить вам сейчас выпить. Здесь другой участник экспедиции пришел по делу… Марсианин, понимаете…

— А?.. — Лоренцен вовремя остановился. Он не знал, нравится ли ему в качестве коллеги по экспедиции марсианин, но отступать было уже слишком поздно.

Они вошли в гостиную. Третий человек сидел там и не поднялся им навстречу. Он тоже был высоким и стройным, но жесткость его лица ничуть не смягчалась строгим черным костюмом лоучианской секты. Бее его лицо состояло из углов, у него были выдающиеся нос и подбородок, коротко остриженные черные волосы.

— Джоаб Торнтон — Джон Лоренцен, — представил их Эвери.

— Прошу садиться…

Эвери сел в кресло. Торнтон сидел выпрямившись на краешке своего кресла, которое принимало форму сидящего в нем.

— Доктор Торнтон физик — радиация и оптика — в университете Нового Сиона, — объяснил Эвери.

— Доктор Лоренцен астроном в обсерватории Луна-полиса. Бы оба, джентльмены, отправляетесь с нами в составе экспедиции Лагранжа. Теперь вы знакомы, — он попытался улыбнуться.

— Торнтон… Не мог ли я слышать ваше имя в связи с фотографированием в Х-лучах когда-то? — спросил Лоренцен. — Мы используем некоторые ваши результаты при изучении жесткого излучения звезд. Очень ценные результаты.

— Благодарю вас, — тонкие губы марсианина изогнулись в подобие улыбки. — Но хвалить нужно не меня, а Господа.

На это нечего было ответить.

— Прошу меня извинить, — обратился он к Эвери, — мне надо покончить с одним делом. Мне сказали, что в состав экспедиции включен некий инженер по имени Роберт Янг. Я просмотрел список участников экспедиции и обнаружил, что его религия — если это можно так назвать — новое христианство.

— Гм… Да. — Эвери опустил глаза. — Да, я знаю, что ваша секта в натянутых отношениях с этой религией, но…

— Б натянутых отношениях! — На виске Торнтона запульсировала жилка. — Новые христиане заставили нас эмигрировать на Марс, когда находились у власти. Это они исказили нашу религиозную доктрину так, что все реформисты стали презираемы повсюду. Это они вовлекли нас в войну с Венерой («Не совсем так, — подумал Лоренцен, — отчасти эта война была следствием борьбы за власть, отчасти же ее организовали земные психомеды, которые хотели заставить своих хозяев сражаться не на живот, а на смерть».) Это они по-прежнему клевещут на нас по всей Солнечной системе. Это их фанатики заставили меня носить на Земле оружие. — Он сглотнул и сжал кулаки. Когда он снова заговорил, голос звучал гораздо спокойнее. — Я терпимый человек. Один Господь знает истину. Вы можете привлечь в экспедицию католиков, магометан, иудеев, неверующих, себастьянцев… не знаю, кого еще. Но если я приму участие в этой экспедиции, то выдвигаю условие. Мы должны будем вместе работать, вместе сражаться и, может быть, отдавать жизнь друг за друга. Я не смогу выполнить это по отношению к новому христианину. Если он участвует в экспедиции, то не участвую я. Это все.

— Ну, ну… — Эвери беспомощным жестом провел рукой по голове. — Я сожалею, что так получилось…

— Эти идиоты в правительстве, которые подбирали штат экспедиции, должны были подумать об этом с самого начала.

— А вы не считаете…

— Нет, не считаю. У вас есть два дня, в течение которых вы должны будете сообщить мне, что Янг отстранен, иначе я отправляю свой багаж обратно на Марс. — Торнтон встал. — Извините, что мне пришлось быть столь резким, — сказал он. — Но это необходимо. Поговорите обо мне с директором, а сейчас мне нужно идти. — Он пожал руку Лоренцену.

— Рад знакомству с вами, сэр. Надеюсь, что в следующий раз мы встретимся в лучших условиях. Я хотел бы обсудить с вами проблему исследования Х-лучей.

Когда он вышел, Эвери шумно вздохнул.

— Как насчет выпивки? Я в ней страстно нуждаюсь. Что за несчастье!

— С разумной точки зрения, — осторожно сказал Лоренцен, — он прав. Если эти двое окажутся вместе на корабле, может произойти убийство.

— Конечно, — Эвери достал из ручки кресла микрофон и произвел заказ, потом повернулся к гостю. — Не понимаю, как могла произойти подобная непростительная ошибка. Но это меня не удивляет. Кажется, над всем проектом тяготеет какое-то проклятие. Все идет не так, как нужно. Мы уже на год отстаем от намеченного графика. Стоимость проекта вдвое превысила первоначальную.

Появился столик на колесах с двумя порциями виски с содовой. Остановился перед ними. Эвери схватил стакан и жадно отпил.

— Янгу придется остаться, — сказал он. — Он всего лишь инженер каких много. А мы нуждаемся в физике ранга Торнтона.

— Странно, — сказал Лоренцен, — что человек такого ума, один из лучших математиков, может быть сектантом.

— Ничего странного. — Эвери угрюмо хлебнул виски.

— Человеческий мозг — удивительная штука. Он может одновременно верить в дюжину противоречивых вещей. Мало кто из людей умеет мыслить, а те, кто умеет, делают это лишь поверхностно. Остальное — условные рефлексы и рационализация тысяч подсознательных страхов, ненависти и желаний. Мы, в конце концов, постигнем науку человека — истинную науку. Мы, в конце концов, научимся учить детей. Но на это нужно очень и очень много времени. Слишком много безумного в человеческой истории и во всем устройстве человеческого общества.

— Ну… — Лоренцен неловко повернулся. — Я согласен с вами, сэр. Но перейдем к делу. Вы хотели видеть меня.

— Только для выпивки и беседы, — сказал Эвери. — Я обязан знать членов экипажа лучше, чем они сами знают себя. Но на это тоже нужно время.

— Когда я согласился участвовать в экспедиции, вы получили мои психотесты, — сказал Лоренцен и покраснел. — Разве этого недостаточно?

— Нет. Тесты — всего лишь собрание отдельных черт, уменьшенных профилей и чисел. Я же должен знать вас как человеческое существо, Джон. Я вовсе не любопытствую. Я бы хотел, чтобы мы стали друзьями.

— Ладно. — Лоренцен сделал большой глоток. — Начинайте.

— Никаких вопросов. Это не обследование, всего лишь беседа, — Эвери снова вздохнул. — Боже, как бы я хотел уже очутиться в космосе! Бы не представляете, каким трудным было это дело с самого начала. Если бы наш Торнтон знал все детали, он бы определенно решил, что Божья воля не пускает людей на Троэс. И, возможно, был бы прав. Иногда я поражаюсь…

— Первая экспедиция вернулась?

— Это не была экспедиция Лагранжа. Это была особая астрономическая экспедиция, следовавшая в созвездие Геркулеса. Изучая звезду Лагранжа, они обнаружили систему Троэс-Илиум и провели из космоса кое-какие наблюдения, в частности сфотографировали планету, но они не совершали посадку. Первая настоящая экспедиция Лагранжа не вернулась.

Наступило молчание. За широким окном комнаты город сверкал во тьме разноцветными огнями.

— И мы, — сказал Лоренцен, — вторая экспедиция?

— Да. И с самого начала все шло плохо. Я расскажу вам. Вначале институт потратил три года на сбор средств. Затем последовали невероятные перемещения в администрации института. Потом началось строительство корабля. Купить сразу его не удалось. Строили одновременно во многих местах по частям. И все время были помехи и задержки… Эта деталь непригодна, эту нужно улучшить. Время строительства затягивалось, стоимость возрастала. Наконец — это тайна, но вы все равно должны знать — был случай саботажа. Главный конвертор вышел из повиновения при первом же испытании. Только один человек, сохранивший хладнокровие, спас его от уничтожения. После этого штрафы и задержки истощили средства института, пришлось делать не один перерыв для сбора средств. Это было нелегко, безразличие общественного мнения ко всему замыслу росло с каждой неудачей. Теперь все готово. Есть, конечно, кое-какие неполадки, сегодняшняя ночная беседа — маленький образчик этого, но в целом все готово. — Эвери покачал головой.

— К счастью, директор института и капитан Гамильтон оказались кое с кем достаточно упорными. Обычные люди отступили бы еще много лет назад.

— Много лет… Да ведь со времени первой экспедиции прошло семь лет, не так ли? — спросил Лоренцен.

— Верно, и пять лет с начала подготовки этой.

— И кто… Кто же оказался саботажником?

— Никто не знает. Может быть, какая-нибудь из групп со своими собственными разрушительными мотивами. Теперь их столько развелось, знаете ли. Или, может быть… Нет, это слишком фантастично. Я скорее готов поверить, что второй экспедиции института Лагранжа просто не везет, и я бы хотел, чтобы полоса невезения прошла.

— А первая экспедиция? — тихо вставил Лоренцен.

— Не знаю. Да и кто знает? Это как раз один из тех вопросов, на которые мы должны ответить.

Некоторое время они сидели молча. Между ними происходил обмен невысказанными мыслями.

Похоже, что кто-то не хочет, чтобы экспедиция на Троэс состоялась. Но кто, как и почему? Мы, возможно, найдем ответ. Но нам хотелось бы еще и вернуться с ним. А первая экспедиция, оснащенная не хуже, с не менее сильным экипажем, не вернулась.