Принятие присяги было довольно серьезным делом; фактически, Холлистер отдавал себя на милость Технического Совета, который по всем практическим вопросам выполнял роль руководства города. Каждая колония, сделал вывод Холлистер, имела такой орган, но здесь кроме него также существовал федеральный совет, определявший политику для всей планеты.

Любой, кто желал войти в правительство, подвергался серии жестких тестов, после чего следовали годы ученичества и стажировки, а потом постепенные повышения по рекомендациям старших. Обучение включало в себя изнурительный курс истории, психотехники, физических наук; в принципе, подумал Холлистер, вспоминая воинствующих невежд, которых частенько до сих пор избирали на руководящие посты на Земле, такое образование было неплохой задумкой. Советы управления объединяли в себе законодательные, исполнительные и судебные функции и насчитывали лишь пару тысяч человек. Это было совсем немного для нации, равной по количеству двум миллионам. Минимум бумажной волокиты удивил его — он думал, что встретит здесь вездесущую бюрократию.

Но, без сомнения, чиновникам на помощь приходили умные машины, записывающие все в электронные файлы, и компьютеры могли найти и сопоставить любые данные или произвести проверку. Холлистеру не без гордости сообщили, что школы прививают растущему поколению строгую этику послушания.

После ужина землянин вернулся во Временные Казармы на ночлег. Вместе с ним здесь находились еще несколько человек, прибывших в город по делам из других мест. Холлистера разбудило сигнальное устройство, фото ячейки которого выделяли его из общей массы людей и посылали ультразвуковой луч; несущая волна вызвала резкий звон в ушах, и Холлистер вскочил на ноги.

Гебхардт встретил его в условленном месте в раздевалке. С ним был жилистый, выносливый на вид парень монголоидного типа, который представился Генри Ямашитой.

— Фиброси сфою забафную одешду, мальчик, — загремел шеф, обращаясь к Холлистеру, — и фозьми это.

С этими словами немец передал ему тускло-коричневый комбинезон из плотной эластичной ткани.

Холлистер проверил карманы, потом без слов примерил новый костюм. К нему прилагалось тяжелое пластикордовое снаряжение, которое вместе с перчатками и ботинками несколько украшало весь облик. Ямашита помог землянину пристегнуть кислородные баллоны и включить охладитель. Последним надевался шлем, массивный шар которого пристегивался к плечам, но пока все они шли с непокрытыми головами, а шлемы висели на петлях сзади.

— Если што-то слушится с нашим танком, — сказал Гебхардт, — нушно постараться бистро захлопнуть шлем. Иначе будешь похош… на забальзамирофанного! Ха-ха-ха!

Настроение у немца явно улучшалось, когда Карсова не было поблизости.

Холлистер проверил клапаны с тщательностью, к которой приучила его Луна — инженерный опыт все-таки не пропал даром. Гебхардт одобрительно хмыкнул. Потом они взяли пакеты с туалетными принадлежностями, сменой одежды и небольшим запасом продуктов; прикрепили веревки, батарейки и походные фляги к поясу. Пить можно было, не снимая фляги, через трубки. Наконец, тяжело ступая, трое мужчин вышли из комнаты.

Некрутой спуск привел их к гаражу, где стояли танки. Они чем-то напоминали пескоходы Марса, но казались тяжелее и ниже, с охлаждающей трубкой вверху и захватным приспособлением в носовой части. Механик указал на одну из машин, к которой был прицеплен обшитый сталью вагон, полный припасов, и троица протиснулась в крошечную прозрачную кабину.

Гебхардт включил двигатель и удовлетворенно кивнул, когда тот взревел.

— Отлишно, — сказал он. — Теперь поехали.

— А на чем он работает? — спросил Холлистер, пытаясь перекричать невообразимый шум.

— Спирт, — коротко ответил Ямашита. — Мы получаем его из формальдегида. Сжиженный кислород. Компрессор и система охлаждения предотвращают случайное взрывание кислородных резервуаров — иногда это происходит. Некоторые новые модели используют перекись.

— Я полагаю, вы сохраняете пары воды и углекислый газ, чтобы получить кислород обратно? — отважился на вопрос Холлистер.

— Только воду. Тут везде полно двуокиси углерода. — Ямашита огляделся, и его лицо стало непроницаемым.

Танк, переваливаясь, преодолел большой воздушный шлюз и по длинному туннелю направился к поверхности. Когда машина вылезла наружу, ветер набросился на нее с бешеной силой. Холлистер почувствовал, как танк содрогнулся, и двигатель издал бешеный рев. Холлистер взял заглушки для ушей, которые ему любезно передал Ямашита.

Пыль и песок, поднятые ими, клубились вокруг, не давая разглядеть горный кряж, на который заполз танк. Холлистер различил смутные очертания похожих на клыки вершин, сырые болотистые низины с голубыми и коричневыми оттенками в тех местах, где на поверхность выступали минералы; марширующие дюны на более низких выступах. Небо над головой было похоже на дьявольский поток стремительных рваных облаков — черных, серых, желтых от серных примесей… Землянин не видел солнца, но свет, разливающийся вокруг, имел загадочный латунный оттенок, подобно земному пейзажу перед сильной грозой.

Ветер визжал и свистел, наваливаясь на корпус танка, пронзительно крича и улюлюкая. Снова и снова дрожь сотрясала землю, передаваясь телу Холлистера, когда лавина обрушивалась с горного склона. Внезапно опустилась завеса пыльной бури, так что они на мгновение ослепли, продираясь сквозь стихию тьмы, где правили ад и безумие. Огоньки на приборной панели тускло отсвечивали на напряженном лице Гебхардта, чье внимание было полностью приковано к рычагам управления.

Шатаясь, танк въехал в глубокий овраг. Холлистер, наблюдая за губами командира, понял, что тот сердито бормочет:

— Ш-о-рт побери! Этого раньше не было шдесь!

Он вытянул вперед захват, уцепился за скалу, и танк вместе с прицепом медленно потащился в гору.

Ямашита прикрепил к горлу два маленьких диска и жестом указал на аналогичное приспособление, висящее на костюме Холлистера. Его голос внезапно зазвучал в ушах землянина — тонкий, но достаточно ясный:

— Пользуйся разговорником, если хочешь сказать что-нибудь.

Холлистер послушно взял диски, угадав, что в ушных заглушках есть транзисторное устройство, работающее от изотопа и воспроизводящее вибрации в его горле. Ему пришлось сосредоточиться, чтобы понять сказанное, потому что голос искажался, но он предполагал, что сможет уловить все достаточно хорошо.

— Сколько часов осталось до наступления ночи? — спросил Холлистер.

— Около двадцати. — Ямашита указал на часы, светившиеся на приборной панели. Они были настроены на семидесятидвухчасовой день Венеры. — До лагеря примерно сто тридцать километров, так что до захода солнца мы должны преодолеть все это расстояние.

— Это неудобный метод передвижения, — заметил Холлистер. — Почему бы не воспользоваться авиатранспортом, или, по крайней мере, не построить удобные дороги?

— Самолеты, необходимые для пересечения непроходимой местности, и дороги — все это будет позже, — сказал Ямашита. — Эти танки вполне справляются с задачей транспортировки — в большинстве случаев.

— Но почему лагерь так далеко от города?

— Это самое лучшее место с точки зрения обеспечения всем необходимым. Мы получаем большую часть продуктов из Малой Москвы, воду — из Геллфайра, химические вещества — из Нью-Америки и Стоянки Роджера. Города так или иначе имеют специализацию, как вам известно. Они вынуждены делать это: в любом месте недостаточно запасов железной руды, равно как и всяких необходимых вещей для постройки города. Он будет настолько большим, что сможет обеспечивать себя всем сам. Поэтому воздушные лагеря разбиты таким образом, чтобы доставлять припасы как можно быстрее.

— Ты имеешь в виду радиус действия? Энергия, умноженная на время, требуемое для перевозки?

Ямашита кивнул, и в его глазах появилось нечто, похожее на уважение.

— Ты все правильно понял, — удивленно сказал он, тоже переходя на «ты».

Ветер продолжал гудеть вокруг. Скорее всего, не только медленное вращение планеты и ее близость к солнцу вызывали такие бесконечные бури; если бы это было так, не существовало бы никаких шансов сделать ее обитаемой. Из-за высокого содержания углекислого газа в воздухе и парникового эффекта, за долгую ночь голые безводные скалы значительно охлаждались. При большом количестве воды и растительности, с атмосферой, схожей с земной, Венера имела бы теплый и довольно мягкий климат в целом, и ее ураганы превратились бы в пассаты. В самом деле, при более низкой кориолисовой силе, разрушительные циклоны Земли были бы здесь неведомы.

Об этом мечтали все венерианцы. Но, выглянув наружу, Холлистер понял, что затраченное время и усилия заставили бы даже Сахару покрыться лесами. Когда-то их послали сюда в качестве горнорабочих, причем без всякого принуждения оставаться на планете; если бы они захотели вернуться обратно на Землю, прошение было бы тут же удовлетворено, независимо от того, какие средства могли бы понадобиться для их доставки домой.

Тогда почему они этого не сделали?

ЗАЧЕМ ВОЗВРАЩАТЬСЯ В ПРОГНИВШУЮ ЦИВИЛИЗАЦИЮ, ПОДОБНУЮ… Холлистер очнулся. Иногда его псевдовоспоминания были настолько реальны, что вытесняли истинные; негодование и печаль начинали переполнять его душу, пока он не вспоминал, что грустит о людях, никогда не существовавших. Из-за наркотестирования в нем должен был поселиться гнев, и Холлистер спрашивал себя, не отразится ли это на его миссии. Придет день…

Он сардонически усмехнулся самому себе. Один человек, пойманный планетой у врат Ада, за которым следит самое мощное и жестокое из правительств, охватывающее своей властью весь мир, — и он осмеливается восстать против него!

Вероятнее всего, ему суждено умереть здесь. Экономичные венерианцы переработают его тело с целью получения нужных химикатов, как это происходит и с остальными трупами. Таким будет конец для единицы мироздания, называемой Холлистер.

НЕТ, сказал землянин самому себе, ЧЕЛОВЕК МОЖЕТ ХОТЯ БЫ ПОПЫТАТЬСЯ.

Лагерь Гебхардта представлял собой торчащий выступ радиомачты и ангар, выступающий из подвижного пейзажа скал и песка; все остальное находилось под землей. Когда они приехали, солнце садилось, и была смутно видна неровная линия горизонта, над которой висел огромный кроваво-красный диск. Ямашита и Холлистер по очереди управляли машиной, и землянину эта работа показалась изматывающей; голова у него гудела, когда он ступил, наконец, на твердый пол подземного гаража.

Ямашита повел его в казарму.

— Нас там примерно пятьдесят человек, — объяснял он. — Все мужчины. — Он ухмыльнулся. — Благодаря такому столпотворению система поощрений и наказаний, основанная на увольнительных в город, действует очень эффективно.

Казарма представляла собой длинную комнату с тремя рядами коек, несколькими столиками и креслами; только Гебхардт по рангу имел отдельную нишу, хотя занавески над каждой койкой предполагали некое подобие уединенности. Чтобы как-то оживить это место, на стенах развесили несколько довольно неплохих ярких фресок. Мужчины занимались своими делами: одни читали, другие писали письма, третьи просто болтали или играли во что-нибудь. Здесь был обычный конгломерат различных рас и национальностей, и Холлистер отметил про себя пару интересных метисов; тяжелая работа и скудное питание сделали этих людей меньше ростом, в сравнении со средним американцем или европейцем, но все-таки они выглядели весьма бодрыми.

— Симон Холлистер, наш новый помощник инженера, — громко объявил Ямашита, когда они вошли в комнату. — Только что прибыл с Земли. Теперь вы знаете о нем столько же, сколько и я.

Он плюхнулся на свою койку, а остальные встали и собрались осторожной группой.

— Подойди ближе. Расскажи им все. Рождение, образование, хобби, отношение к религии, сексуальные привычки, интересы, предрассудки — они все равно узнают все о тебе, так или иначе. У нас, черт побери, не так уж много развлечений.

Блондин плотного телосложения подозрительно воззрился на Холлистера.

— С Земли? — переспросил он медленно. — Помнится мне, вот уже тридцать лет оттуда не было новых людей. Чего тебе надо? Зачем было приезжать сюда?

— Мне так захотелось, — огрызнулся Холлистер. — Этого достаточно!

— Значит, перед нами тупоголовый сноб, верно? Мы слишком хороши для вас, сэр, я так полагаю.

— Расслабься, Сэм, — прозвучал чей-то голос сзади.

— Да-да, — усмехнулся негр, — он ведь может стать твоим начальником… ты же знаешь.

— Неужели? — возмущенно произнес блондин. — Я здесь родился, учился, изучал всю подноготную воздуха двадцать лет, а этот самодовольный бык приходит и в первый же день забирает у меня…

Холлистер как будто разделился — одна его часть механически зафиксировала, что венерианцы используют термины «год» и «день» для обозначения таких периодов их жизни, один из которых короче, а другой длиннее в сравнении с земными. Другая же половина напряженно застыла, ожидая стычки, но вмешались остальные обитатели казармы, и мир был восстановлен. Землянин нашел свободную койку и сел, закинув ногу на ногу и пытаясь завязать дружескую беседу. Это оказалось нелегко, и Холлистер остро ощутил свое одиночество.

Через некоторое время кто-то достал гитару, сделанную из пластика и стали, и забренчал по струнам. Вскоре все мужчины подхватили нехитрый мотив. Холлистер прислушался к словам песни:

НАСТОЯЩИЙ РАЙ, подумал Холлистер. ОНИ МОГУТ ШУТИТЬ ОБ ЭТОМ, НО ЗНАЮТ, ЧТО НИКОГДА НЕ УВИДЯТ ЭТУ РАЙСКУЮ ЖИЗНЬ, НА КОТОРУЮ РАБОТАЮТ КАК ПРОКЛЯТЫЕ. ТОГДА ЗАЧЕМ ОНИ ВСЕ-ТАКИ ДЕЛАЮТ ЭТО? ЧТО ИМИ ДВИЖЕТ?

После обеда, короткого сна и следующего приема пищи Холлистеру предоставили для изучения несколько распечаток. Он ломал голову над этим заданием, призвав на помощь все знания, полученные им за время напряженной учебы, и через несколько часов пришел с отчетом к Гебхардту.

— Я знаю их, — доложил он.

— Уше? — Маленькие глазки шефа сузились. — Не стоит даше питаться блефофать здесь, мальтшик. Фенера фсегда распознает это.

— Я не блефую, — с обидой в голосе сказал Холлистер. — Если хотите, я могу провалять дурака целый день и прийти к вам завтра, но… я же знаю назубок эти штуки!

Бородатый человек встал. В грузной фигуре немца угадывалась мощная мускулатура.

— Корошо, черт побьери, — произнес он, наконец. — Беру тебя ф следующую поездку.

До нее оставалось всего несколько часов. Третьим Гебхардт взял спокойного седого мужчину по имени Джонни, и в этот раз доверил Холлистеру вести машину. Танк тащил за собой обычный вагончик с оборудованием, и неровная почва делала вождение весьма трудным занятием. Холлистер и раньше имел дело с мультитрансмиссиями, и несмотря на то, что навигационные приборы были очень сложными, быстро схватывал все тонкости; сейчас его изматывало физическое напряжение и нагрузка на мускулы.

Ночь на Венере не казалась такой непроглядно темной, как можно было ожидать. Облака рассеивали солнечный свет вокруг планеты, и устойчивое мерцание утренней зари виднелось даже на этих средних широтах. Прожектора могли понадобиться только при въезде танка в глубокое ущелье. Ветер по-прежнему сердито завывал вокруг, но Холлистер уже начал привыкать к нему.

Первый эйрмейкер на их пути находился всего лишь в дюжине километров от лагеря. Это было темное массивное сооружение, притаившееся на каменистом склоне. Его дымовая труба напоминала шею какого-то доисторического монстра. Танк остановился поблизости; путешественники опустили вниз шлемы и по одному вошли в воздушный шлюз.

Он был сконструирован по стандартному миниатюрному типу, едва ли подходящему, чтобы удерживать даже одного человека. Это означало меньшее количество воздуха для откачки и большую скорость прохождения. Гебхардт сказал Холлистеру, чтобы тот стоял лицом к выходу с подветренной стороны; теперь трое мужчин были связаны друг с другом и стояли вокруг танка, служившего им защитой.

Холлистер потерял точку опоры, с грохотом упал на пол и, пытаясь подняться, закрутился от сильного ветра. Гебхардт и Джонни крепче вонзили свои каблуки с креплениями в землю и натянули канат. Когда они опять подняли новичка на ноги, Холлистер увидел ехидные улыбки за прозрачными пластинами шлемов. После этого он уделял больше внимания поддержанию своего равновесия, бросив все силы на борьбу с ветром.

Инспекция и техническое обслуживание установки оказалось нелегким заданием, и даже в свете прожекторов было трудно разглядеть детали небольших размеров. Различные секции открывались по очереди и подвергались проверке, с выполнением необходимых регулировок; заполненные баллоны с газом снимались, и на их место ставились пустые.

Неудивительно, что Гебхардт засомневался в способности Холлистера выполнять эту работу. Эйрмейкер представлял собой одну из наиболее сложных машин, существующих на Венере. Речь шла о том, чтобы переделать всю атмосферу на планете.

Впускная труба зачерпывала и перемещала воздух, с помощью компрессоров, управляемых пневматикой, через серию камер; некоторые из них имели катализаторы, другие были снабжены электрическими дугами или нагревательными катушками для поддержки температуры — непрекращающаяся буря выполняла роль мощного генератора, — а некоторые вели в дополнительные камеры через запутанные системы соединений. Химия процесса была довольно простой. Параформ разлагался с целью получения связующих молекул воды; формальдегид, добываемый непосредственно из воздуха, реагировал с аммиаком и метаном — или сам с собой — для получения целого ряда углеводородов и более сложных соединений, необходимых для пищи, топлива и удобрений; углекислый газ, что не вступал в другие реакции, расщеплялся мощной электрической дугой на кислород и углерод. Кислород помещался в баллоны для промышленного использования; остающиеся вещества частично разделялись дистилляцией — вновь с помощью силы ветра, в этот раз для охлаждения — и собирались в коллекторы. Дальнейшая обработка происходила уже на соответствующих химических заводах.

Очертания установки, которые неясно вырисовывались в ночи, казались огромными, но при одной мысли о фантастических запасах атмосферы планеты становилось ясно, что она ничтожно мала. Но каждый день создавалось все новое и новое подобное оборудование, которое охватывало всю поверхность планеты; существовало уже около миллиона установок, а нужно было достичь семи миллионов, и это число могло теоретически выполнить намеченную работу за следующие двадцать земных лет.

Это все было в теории, как объяснял Гебхардт по встроенному в шлем радиоприемнику. Появлялись другие рассуждения, например, закон об уменьшающемся возврате: когда эффект от машин становился заметным, процентное количество обрабатываемого ими воздуха неизбежно должно было падать; к тому же, говорилось о стратосферном газе, часть которого явно никогда не доходит до поверхности; и химию изменения атмосферы нужно было принимать во внимание. Основная временная оценка для этой стадии работы должна была пересматриваться с учетом прибавки еще одного десятилетия.

Кислород был повсюду: спрятанный в скалах, руде, в достаточном для человека количестве, если, конечно, эти запасы можно было бы извлечь. Эту работу выполняли специально выведенные бактерии, используя углерод и кремний и выпуская больше газа, чем могло потребоваться для их метаболизма; основным источником их энергии было солнце. Часть кислорода рекомбинировалась, конечно, но это количество было незначительно; особенно из-за того, что этот процесс мог действовать на поверхности или вблизи нее, а большая часть бактериального расщепления шла гораздо дальше вниз. Уже имелся едва заметный процент элемента в атмосфере. К тому времени, когда будут окончены все эйрмейкеры, бактерии также должны существовать.

Тем временем гигантские пульверизаторы раскалывали безжизненные камни и песок на мельчайшие частицы, которые должны были смешиваться с удобрениями, с целью получения почвы; специалисты по генной инженерии развивали другие формы жизни, способные обеспечить сбалансированную экологию; возводились аквасооружения.

Именно на этом и основывалась вся операция. На Венере было полно воды, только она находилась в ловушке внутри тела планеты, и вулканы поднимали ее наверх так, как это происходило давным-давно на Земле. Здесь она быстро схватывалась полимеризирующимся формальдегидом, за исключением мест, подобных Гэллфайру, где строилось оборудование по ее извлечению из магмы и гидрированных минералов. Но в воздухе с каждым днем становилось все меньше формальдегида.

В нужное время водородные бомбы будут сброшены в места, выбранные геологами, и все вулканы проснутся. Появится большое количество двуокиси углерода — хотя к тому времени процент свободного газа окажется настолько мал, что это будет даже хорошо, — но и воды будет много, немыслимо много. Вместе с этим самолеты начнут распространять в атмосфере платиновый катализатор, с помощью которого обычные на Венере молнии смогут атаковать оставшийся в воздухе яд. Тот будет оседать вниз в виде углеводородов и других соединений, смываться водой и выщелачиваться со стерильной земли.

Именно таким венерианцы видят Большой Дождь. По предварительным оценкам он будет длиться примерно десять земных лет, и в конце его на планете, никогда не знавшей ничего подобного, появятся реки, озера и моря. На поверхности Венеры будет создаваться почва, давая начало развитию бактерий, растений, небольших видов животных. В течение нескольких веков дожди на планете, несмотря на некоторое затухание, будут сильными и продолжительными, хотя она и останется по сути пустыней. Но люди в этом мире смогут ходить в обычной одежде и шаг за шагом превращать пустыню в цветущий сад.

Через сто лет после завершения работ на планете уже можно будет жить. Еще спустя пятьсот лет Венера может превратиться в настоящий рай.

Для Холлистера это казалось слишком продолжительным временем ожидания.