Через пять миль им повстречалась женщина со стоянки Баллгор. Она ехала верхом на пегом мустанге, проверяя силки, расставленные на пернатую дичь. Заметив незнакомцев, она изменила свои планы и сопроводила их на стоянку.

Она была среднего возраста, высокая и жилистая, как и большинство северян. Ее седые волосы были сплетены в косички, а одета она была в простые кожаные брюки. Ее украшения, если не считать ее красочно расписанной кожи, составляли медные браслеты на запястьях, ожерелье из медвежьих когтей, хвост фазана, заткнутый за головную повязку. Хотя седло на ее лошади было немногим лучше обыкновенной подушки со стременами, уздечка была вполне современной. Из снаряжения у нее были постельные принадлежности и нож, который, вне всякого сомнения, предназначался для использования лишь в качестве инструмента, а не оружия.

— Ай-йя! — закричала она, натягивая поводья. — Добро пожаловать, путники. Я высокородная Эрроди, вон оттуда.

— А я Донья из Хервара в Аулхонте, что на реке Сталлион, — представилась женщина, стоявшая на земле. — Мой спутник живет далеко отсюда, его зовут Джоссерек Деррейн, он из страны, что зовется Киллимарейч и располагается на берегах Сверкающей Воды.

— Тогда трижды приветствую вас, — сказала всадница. — Вы устали? Может, кто-нибудь из вас сядет на мою лошадь?

Джоссерек заметил, что ее вежливость была довольно официальной, и после первого, явно ритуального приветствия, она вела себя сдержанно и настороженно, как кошка, хотя не выказывала враждебности или безразличия.

(Донья как-то заявила ему, что его красота приведет в восхищение любую женщину, что встретится им по пути.) И это поведение соответствовало характеру ее расы, точно описанному во всех известных ему рассказах об этом народе.

«Только это не относится к Донье!»

Никогда раньше у него не было такой женщины, да он и понятия не имел, что можно иметь подобную любовницу. Однажды, между поцелуями, когда над головой светила луна и они забыли о холоде ночи, он сообщил ей об этом.

— С Сидиром я сдерживала себя, — прошептала она. — О, как прекрасно иметь друга! — Она протянула к его голове руки и потрепала волосы. А потом начала опускать ее все ниже и ниже.

Джоссерек вдруг удивился одной мысли: «А ведь она почти ничего не рассказывает о себе, хотя я ей раскрыл всего себя, все тайные уголки своей души. И всегда, что бы мы ни делали, ее душа витает где-то в другом месте».

Если только у нее была душа, способность удивляться, стремления, любовь, помимо любви к жизни. Если бы она была не просто здоровым животным. «Нет, — возразил себе Джоссерек, — в ней должно быть еще что-то. Когда же у нас найдется время поговорить по душам? Мы идем по равнине, собираем еду, разбиваем стоянку, кушаем, играемся, спим, играемся и снова отправляемся в путь». Ее подгонял страх за свой народ. Как бы он хотел, чтобы все это было так.

Джоссерек услышал, как Донья отклонила предложение ехать на лошади. Из-за гордости он тоже отказался, несмотря на кровоточащие ноги, в шутливой манере. Но даже одев более-менее сносную обувь, он все равно не смог успевать за Доньей — сила и выносливость у него были иного рода.

Обменявшись несколькими тривиальными фразами, Эрроди ехала молча. Джоссерек прошептал на арваннетианском:

— Неужели ее не удивили новости?

— По-моему, удивили, — ответила Донья. — Вся стоянка будет взбудоражена. Но зачем повторять свой рассказ?

Он размышлял над всем этим, над тем, что эта женщина одна, без оружия, разъезжала по безлюдной местности, его удивляло и отсутствие обычных фраз благодарности среди жителей Рогавики. Похоже, эти люди считали терпеливость, спокойствие и помощь, как нечто само собой разумеющееся. Как примирить с этим индивидуализм, с трудом насыщаемую жадность и строго обозначенные права на собственность, о которых говорили южане?.. А может, как он уже успел заметить, свою мудрость они скрывают в самых тайниках своей души… кроме тех случаев, когда убийственная ярость переполняет их? Джоссерек покачал своей замороченной головой, продолжая брести по высокой траве прерий.

Было ветрено, ярко светило солнце. По небу плыли облака, похожие на белые паруса, высоко парил ястреб. Когда Джоссерек вышел в открытое поле, он увидел, как вороны стелются над землей, распластав крылья, как волны бегут по мириадам дождевых луж. Шумели живые изгороди — орешник, яблоня, сахарный тростник и бук шуршали вокруг зданий. Четверо молодых женщин занимались прополкой — зерновыми и садовыми культурами было занято несколько акров, по-видимому, часть урожая пойдет и на обмен с торговцами. Увидев новоприбывших, женщины подошли к ним. Точно так же поступили и все остальные их товарищи.

Донья и раньше говорила ему, что типичная стоянка напоминает обычный зимний сад, только больших размеров. Восточную часть двора занимал полудом-полуземлянка, застекленные окна блестели между грядками растений, пологая крыша была обложена дерном. Оставшуюся часть двора занимали конюшни, сараи и мастерские, сделанные из дерева, хотя местами встречался кирпич и дерн, ровный и твердый. Довольно расточительное использование дерева показало Джоссереку, что северяне, скорее всего, поддерживают тесные контакты с лесными обитателями, живущими далеко за пределами их земли, что подтверждали повозки и сани, что виднелись сквозь приоткрытую дверь одного сарая. Посередине вымощенного кирпичом двора стояла ветряная мельница, а с южной стороны дома был виден коллектор солнечной энергии — все местного производства, грубые по стандартам Ичинга, но северян они вполне устраивали. Сегодня не было повода, чтобы из главной трубы шел дым, но на самом верху развевался флаг, чем-то напоминая пугало. Кроме того, на уровне глаз перед входом крепился череп буйвола, искусно покрытый глазурью, по всей видимости, памятник происшествию, которое и дало название этому месту.

Здесь проживало около тридцати человек — в основном, шестнадцати-семнадцатилетние девушки, да трое мужчин, еще более коренастых, чем рахидианцы. Девушки носили самую разнообразную одежду, а иногда ее просто не было — здесь не считалось обязательным носить платье. Джоссерек спросил себя, а вообще, есть ли что-нибудь на стоянке, что считалось бы обязательным? Они не толпились и не галдели, а просто держались поближе, приветствовали друг друга и предлагали помощь. Как бы ни была Донья обходительна с Джоссереком, но вид обнаженных тел возбуждал. Одна юная особа с рыжими волосами, увидев его взгляд, усмехнулась и махнула ему головой, делая недвусмысленное предложение.

Донья заметила это, в ответ улыбнулась девушке и спросила у Джоссерека на арваннетианском:

— А ты не хочешь переспать с ней? Она с виду ничего.

— Гм-м! А как же ты? — растерянно спросил он.

— Для меня здесь нет никого подходящего. У местных мужчин слишком много работы. Да я и сама не прочь немного отдохнуть и спокойно все обдумать.

Эрроди спешилась и, быстро заняв место с другой стороны от Доньи, попыталась было взять ее руку в свою, однако в ответ Донья легко, по-дружески покачала головой. Эрроди выпустила ее руку, скривила губы и чуть заметно пожала плечами, как бы говоря: «Ну что ж, дорогая, если ты не хочешь, никто к тебе не будет навязываться».

Обстановка внутри дома отличалась от описаний путешественников. Там была большая общая комната, где стояли столы из деревянных брусьев, за которыми обедали. Стены были обшиты красивыми деревянными панелями, но личных вещей почти не было, они размещались в отдельных комнатах. Были здесь и комнатки для гостей. Эрроди направилась к встроенной скамье. Ее спутники уселись на подушки или легли на ковре из сшитых вместе собачьих шкур. Жители Рогавики не пользовались стульями. Рыжеволосая устроилась в ногах у Джоссерека, не выказывая полной покорности, но явно подтверждая свои намерения.

Донья сделалась серьезной.

— Сегодня вечером мой друг может рассказать вам о далеких странах и восхитительных приключениях, — сказала она. — А сейчас я должна поведать вам о том, что было со мной.

— О том, что южане снова выступили против нас? — Эрроди презрительно фыркнула. — Мы знаем это.

— Да, вы знаете это. Но знаете ли вы, что они собираются построить базы на всем протяжении реки Джугулар и, совершая набеги с этих баз, разорить нашу страну?

— Думаю, что они смогут сделать и это.

— Рано или поздно они обнаружат Баллгор. И мне кажется, что это произойдет очень скоро. Я видела их всадников во время учений.

— Мы готовы покинуть Баллгор при малейших признаках приближения врага. Многие семьи жителей одного только Юрика пообещали, что возьмут по два-три наших человека, так что у каждого наверняка найдется крыша над головой.

В словах Эрроди звучала убежденность, и все остальные выслушали ее — спокойно и безропотно, уверенные в окончательной победе над любым врагом. Однако Джоссерек заметил, что Донья до конца так и не рассказала о стратегических планах имперских войск.

Она кратко сообщила, каким образом они оказались здесь. В комнате загудели, в полумраке заблестели глаза, люди зашевелились, вскидывая вверх головы. Жители Рогавики были весьма любопытны и любили послушать разные истории.

— Вам понадобятся кони и одежда, — сказала Эрроди.

— Сначала мы помоемся, — улыбнулась Донья.

— Нет, сначала вы попробуете нашу медовуху — что может с ней сравниться.

В ванной, оказалось, имелся еще и душ с металлическими смесителями, сколько угодно горячей воды. Разглядывая, прищурившись, Донью сквозь клубы пара, Джоссерек сказал:

— Та девчонка, о которой ты говорила, очень даже привлекательна, но не думаю, что она может сравниться с тобой.

— Да уж, вряд ли, — последовал невозмутимый ответ. — Я старше, и я замужем. Только прожив с мужчинами бок о бок несколько лет, можно достаточно хорошо понять их. У этого бедного ребенка никогда не будет ничего, кроме мимолетных связей. Пока она, в конце концов, не начнет заниматься любовью с женщинами — многие так и делают на любой стоянке.

— И тебя что, абсолютно не волнует, если я… Но, если признаться, я бы предпочел заниматься любовью с тобой.

Донья наклонилась и поцеловала его.

— Какой ты любезный! И все же нам предстоит долгий путь после того, как мы покинем эту стоянку. Между тем мне действительно необходимо воспользоваться предоставившейся возможностью спокойно все обдумать. — Она замолчала на несколько секунд. — Да, завтрашний день мы проведем здесь, ты хорошо отдохнешь, насладишься этой девушкой или любой другой, кто пожелает поразвлечься с тобой.

— А что будешь делать ты?

— Одолжу лошадь.

«Что ж, — подумал он, — у охотника мало возможности найти уединение, если только он не отправляется бродяжничать. Но каким образом им удается достичь такого уединения души? — В нем вспыхнуло негодование. — И почему она считает, что мне тоже не нужно поразмыслить над дальнейшим путем?»

Вскоре они выбрали себе по два комплекта одежды из имеющегося запаса — нижнее белье, мягкие ботинки, кожаные штаны, рубашки из грубой материи, пестрые шейные платки, широкополые фетровые шляпы, ветровки, пончо на случай дождя — плюс оружие, инструменты, постельные принадлежности и лошадей. Похоже, никто официально не стоял во главе стоянки. Эрроди приняла управление на себя, а ее компаньонки вернулись к работе, кроме той девушки, что положила глаз на Джоссерека. Она сказала, что ее работа может подождать. Ее звали Корэй.

Эрроди ручкой со стальным пером написала список взятых вещей с их согласованной стоимостью, а Донья его подписала.

— Как этот документ будет работать? — поинтересовался Джоссерек.

— Это имак… — Донья замолчала, пытаясь подобрать эквивалент на арваннетианском. Потом не менее пяти минут потратила на объяснение, хотя все было довольно просто.

Стоянка представляла собой ряд независимых хозяйственных механизмов, управляемых отдельными женщинами и теми немногими мужчинами, которые по разным причинам не вписывались в нормальную жизнь. (Корэй впоследствии сказала, что кузнец был хромым, а из двух других его товарищей — один из них покинул родной дом из-за семейной ссоры, о чем он, впрочем, никогда не рассказывал; второй же был жизнерадостным парнем, предпочитавшим наемный труд жизненным невзгодам и ответственности.) Они прибыли сюда из разных мест. Джоссерек подумал, что именно по этой причине они не будут держаться за это место, когда здесь появятся захватчики — у них не было сильных эмоциональных связей с ним.

Конечно, в материальном плане стоянка кое-что уже потеряла. На ней продавали товары и выполняли работы, большинство из которых могли выполнить лишь люди, ведущие оседлый образ жизни. Она являлась постоялым двором, рынком и специализированной фабрикой, обслуживая огромную территорию. Отдельные путники — а среди жителей Рогавики много было путешествующих — могли найти здесь все, что им требовалось в пути. Основное внимание обращалось на замену уставших пони на свежих. Любая разница при договорных сделках или расчетах могла оплачиваться наличными. Хотя в обращении находились также имперские и арваннетианские монеты, можно было заплатить натурой или подписать вексель, что и сделала Донья. Этот вексель потом выкупит ее семья при предъявлении. Вполне вероятно, что он пройдет через множество рук, прежде чем будет, наконец, представлен семье к оплате.

— А что если он не будет выкуплен? — спросил Джоссерек.

— Мы, северяне, не так мелочны, как все остальные народы, — ответила Эрроди. — Мы живем среди такого изобилия товаров, что это не имеет особой разницы.

— Сидир — вот кто оплатит этот вексель, — прошипела Донья.

Корэй потянула Джоссерека за локоть, напоминая ему о своем обещании показать стоянку.

Для начала она с гордостью провела его на свое место работы — печатную мастерскую. Плоский пресс выдавал хорошо сверстанные страницы с текстом и непонятными рисунками.

— Мы также можем переплетать книги, — сообщила она, — однако покупатели предпочитают делать это сами — зимой.

— А где вы берете бумагу? — поинтересовался Джоссерек.

— В основном, с юга. Но вот эта — местного производства, рогавикианская. На стоянке Белая Вода, что на самом краю Диких Лесов, построена бумажная фабрика.

И это, и многое другое, увиденное Джоссереком немного погодя в этот день, говорило о широко развитой торговле. Семьи, обеспечивающие себя всем необходимым, предпочитали покупать добротно сделанные вещи. Много изделий отправлялось на север в обмен на металл, добываемый в древних руинах, хотя очень многие вещи были местного изготовления. Да к тому же использовались при этом и новые технологии. Корэй тараторила о только что разработанном переносном ткацком станке, об арбалете, выпускающем стрелы одну за другой — о нем поведал путник из Тантианских гор. Она при нем отпечатала брошюру, где излагались астрономические наблюдения одного человека в Орлиной Твердыни, который, помимо телескопа рахидианского изготовления, владел и навигационным хронометром, сделанным в Киллимарейче, но каким-то образом попавшим к нему. Джоссерек счел бы местный рынок весьма привлекательным и оживленным… если бы кровожадная Империя не грозила наложить на него свою лапу.

Было очевидно, что вся торговля, как и производство, находится в частных руках. Не было ни гильдий и правительств, что могли бы контролировать ее, ни законов с их запретами… Хотя…

— Ваш народ продает меха южанам, — заметил Джоссерек. — Но я слышал, что вы никогда не продаете ни мясо, ни шкуры больших диких животных. Вы обмениваетесь ими между собой?

— Да, почему бы и нет, — ответила Корэй. — Друг дарит другу шкуру бизона или ляжку кабана или еще что-нибудь.

— Я имел в виду не подарки, а постоянную торговлю. Предположим, я предлагаю вашему торговцу лошадьми сотню лошадиных шкур за одного живого коня.

Женщина попятилась. Глаза ее округлились.

— Этого никто не станет делать!

— Почему?

— Это было бы… неправильно. Мы живем благодаря диким животным.

— Понимаю. Прошу прощения. Простите чужеземцу его невежество. — Джоссерек погладил ее. Она расслабилась и прижалась к нему.

Ему было интересно все, что он видел, но особенно внимательно он изучал системы энергоснабжения. Ветряная мельница представляла собой обыкновенный каркас с крыльями. Спирт использовался в качестве горючего для паяльных ламп и еще двух небольших устройств. Его гнали из продуктов брожения диких зерновых и фруктовых культур (изготовление бренди являлось другой операцией). Главным источником энергии служил солнечный коллектор, от которого черные водопроводные трубы вели к подземному резервуару из обожженной глины. Там под давлением температура поднималась выше точки кипения воды. Простейшие обменники подавали тепло для обогрева помещений и приготовления еды.

Единственными домашними животными являлись лошади, гончие и ястребы, мало чем отличавшиеся от своих диких сородичей. Когда Корэй прижала к себе щенка, а огромная поджарая сука зарычала при приближении Джоссерека, он вспомнил, что не видел здесь детей.

— У вас что, тут совсем нет детей? — спросил он.

Неужели она вздрогнула? Во всяком случае она отвернула лицо в сторону, и он едва смог расслышать ее ответ:

— Нет, на стоянке. Никто здесь не выходит замуж… я об этом никогда не слышала.

— Но… э-э… здесь ведь бывают мужчины и…

— Это неправильно, когда ребенок вырастает без отца. Достаточно и тех детей, у кого есть оба родителя.

— Я лишь имел в виду…

— Понимаю. Разве ты не знал? Многие женщины Рогавики при желании могут не зачать.

Джоссерек был поражен. «Это возможно. Психосоматика — разум управляет гормональными изменениями. Но как это происходит? Наши психологи, конечно, захотели бы разобраться в этом».

— И это всегда срабатывает?

— Нет. Но есть и другие способы.

Он предполагал, что сейчас она скажет о механических или химических контрацептивах, однако вряд ли они есть в этих краях. Корэй, словно отбрасывая в сторону задумчивость, прямо посмотрела ему в глаза.

— Не бойся за меня, Джоссерек. Союзы между нами и чужаками… редко приводят к зачатию.

Она оставила щенят и приблизилась к нему.

Вечером их при свете фонарей ждал отличный ужин, состоявший главным образом из различных сортов мяса. Мужчина мог считаться здоровым, если он съедал убитое животное со всеми потрохами, и большинству северян это было под силу. Но к ужину они также добавляли рыбу, курицу, яйца, хлеб, кобылье молоко и сыр, фрукты, травяной чай, вино, мед, ликер. От всего съеденного и выпитого в голове Джоссерека зазвенело. В дружеской беседе за столом часто раздавались шутки, несмотря на то, что по реке двигался враг. И все же этот разговор показался Джоссереку странным. Он привык (и так было во всех других местах), что незнакомому человеку задают по крайней мере несколько вопросов о его жизни, привычках, вере, мнении, надеждах, рассказывая то же самое и о себе. Однако в Баллгоре ему поведали сведения общего характера, касающиеся этого края, его истории, предоставив ему возможность самому решать, что же рассказать о себе.

Тем не менее, чтобы развлечь гостя, три девушки станцевали под аккомпанемент арф. Начавшийся бурно танец закончился, когда большинство собравшихся парами уже отправились спать.

Так начался и закончился вечер. А в часы между его началом и концом все жадно слушали его истории о людях Материнского океана. Вопросы сыпались со всех сторон, напоминая шквальную стрельбу из луков.

Их познакомили еще с двумя гостями — мужчиной и женщиной — курьерами с других маршрутов, остановившимися здесь на ночь. Из того, что они сообщили ему, Джоссерек понял, что это почтовая служба и она тоже была организована отдельными личностями, без какого-либо центрального органа управления. Очевидно, что она охватывала всю страну и действовала быстро и надежно.

…Гибкая, изобретательная Корэй доставила ему наслаждение, хотя это был не тот восторг, что он получал, сливаясь с Доньей. Но еще долгое время после того, как она уснула, он лежал, глядя открытыми глазами в темноту, безуспешно пытаясь понять этих людей. В конце концов они не были дикарями… скорее всего… Но тогда — во имя Великой Бездны — кто же они?