Дожди изводили армию девять дней подряд. Лишь вечером ледяной ореол звезд засверкал вокруг полной луны, и ее сияние дрожало над кружащейся, хихикающей темнотой. Долина на берегах реки сверкала белизной: ледяные кристаллы на траве тут и там сверкали, точно алмазы, да вздымались вверх голые ветви тополей. Повсюду были видны лагерные костры и горели фонари дозорных. Но это были лишь искры в огромном пространстве ночи, и до Джоссерека долетали лишь едва слышные признаки присутствия армии — то чей-то крик, то лошадиное ржание, или же одинокая мелодия флейты. В холодном воздухе ощущался легкий запах дыма.

Отпустив последнего человека из тех, кто хотел с ним переговорить, Сидир поднялся по лестнице из своего рабочего кабинета на верхнюю палубу. На несколько секунд он остановился, глубоко вздохнул, потом выдохнул весь воздух из легких, напряг и расслабил мускулы, пытаясь успокоиться. Как же устал он весь день проводить, сидя за столом! Настанет ли когда-нибудь день, который он проведет в седле?!

«Да, с помощью Бога, объявленного вне закона! — подумал он. — Надо потерпеть! Ягуар, дожидающийся жертвы, позволяет себе лишь шевелить хвостом. — Он скривился. — Вся беда в том, что у меня нет хвоста, которым я мог бы крутить».

В поисках спокойствия в окружавших его безмятежных картинах природы, вечных и незыблемых, он окинул взглядом верхнюю часть корабля: темные пятнышки, которыми являлись швартовые тумбы, крышки люков, лебедки, блеск пушек и наконечников копий стражников, вздымающихся вверх к созвездиям. Он отлично знал их — Оцелот, Меч-Рыба, Копье Багрола… Но некоторые из них, вроде Голубя-Трубача, не были видны в этих широтах, а другие были не знакомы ему. Прямо над головой он отыскал Марс и погрузился в созерцание его голубоватого сияния, пока сам не понимая, почему, из глубин памяти ему не припомнился один факт, который в Наисе ему сообщил астролог, занимавшийся поиском забытых записей и картин в гробницах забытых царей. По мнению астролога, Марс некогда был красным — таким он виделся тем, кто жил до нашествия ледника.

Чувство безмерной древности охватило Сидира. «Неужели я действительно привел армию в Неизведанный Рунг, возникший так давно, что изменились сами небеса?»

Он выпрямился. «Но делают же это варвары, как и охотники за металлом».

И от этой мысли перед его глазами возник образ Доньи, и беспокойство тут же охватило Сидира: ведь она ждет его в каюте. Неожиданно он почувствовал жар. Он отошел от поручня и, пройдя по палубе мимо бледно-желтого окна к двери, широко распахнул ее.

Каюта была узкая и без особых удобств, если не считать кровати, на которой сидела Донья, скрестив ноги, а руки сложив на груди, с выпрямленной спиной и высоко вскинутой головой. Несмотря на холод, на ней была только головная повязка, украшенная бусами, и его свисток. Лампа, висевшая на цепи, слабо светила, и все же в ее смутном свете можно было разобрать маслянистую дымку, но несмотря на это, Донья выделялась ярким пятном на фоне гротескно величественной темноты, которая выползала из углов каюты.

Сидир с участившимся пульсом закрыл дверь. Он попытался взять себя в руки. «Иди медленнее. Будь мягким. Не так, как прошлой ночью».

— Я… э-э… сожалею, что опоздал, — произнес он на арваннетианском. На столике лежала какая-то открытая книга. Она много читает, вне всякого сомнения, пытается овладеть письменностью за время похода. Но ведь здесь слишком мало света для этого!

Она также много играла на лире, которую он отыскал для нее — та, как призналась Донья, чем-то похожа на рогавикианскую арфу. Она наслаждалась жизнью, забрасывала вопросами каждого, с жадностью ела и пила, играла в карты и кости и другие настольные игры, со все более растущим мастерством, а порою, выпив вина, напевала песни своего народа. Однажды на празднике она танцевала, но это оказалось слишком возбуждающим зрелищем — впоследствии она танцевала только для него одного. А в этой постели…

«Кроме последних двух или трех дней. Что-то она загрустила. Или „загрустила“ — это не то слово? Во всяком случае она спряталась за маской безразличия, почти ничего не говорила и сидела неподвижно час за часом. А когда к ней приходил я, она едва замечала это — совсем не так, как раньше. И прошлой ночью она отказала мне. Стоило ли мне заставлять ее силой? Она покорно стерпела меня. Но любая рабыня была бы на ее месте лучше!»

Ее близость мучила его.

«Нет. Никогда — после всего того, что у нас с ней было. Я ничего не могу с собой поделать и снова сделаю ее такой, какой она была».

Поскольку она молчала, он продолжал:

— Меня задержал курьер, только что прибывший из Ягодника. — Так по-арваннетиански звучало название места, где он оставил позавчера первое из своих подразделений для основания базы. — Поскольку мы поставим здесь второй гарнизон, мне бы хотелось, естественно, знать, как там дела.

— Ну и как? — Хотя она и говорила вялым голосом, но ведь все-таки прервала свое молчание! Ему захотелось вдруг сказать ей что-то приятное.

— Патруль попал в засаду. — Он досадливо поморщился. — Два человека погибли, трое ранено. На рассвете караульный был найден связанным.

«Неужели она улыбнулась?»

— Хорошо, — прошептала она.

— Krah? — Он сдерживал свой гнев. — Что здесь хорошего? — спросил он. — Что погибли люди?

— Почему бы и нет? Клан Йяира — далеко не увальни.

— Но… — Сидир расставил ноги и широко раскинул руки, пытаясь образумить ее. — Донья, это же бессмысленно. Погибло и четыре северянина. Из них — две женщины. Остальные наверняка видели, что не смогут победить в схватке, но дрались, пока горн не вызвал подкрепление. Да это же полное сумасшествие — атаковать так близко от нашего лагеря!

— Что ж, они убили двоих, а потом и третьего. И убьют еще больше.

— Но мы ведь даже не вторглись на их землю! Мы движемся торговыми путями.

— Ваши намерения вполне очевидны. — Донья наклонилась вперед. Едва заметный налет озабоченности смягчил ее холодность. — Ну что, теперь ты, Сидир, поверишь моим предупреждениям, которые я без конца повторяла тебе? Вам не захватить земли севера. Вы можете только убивать северян. В конце концов вы разделитесь, и часть вас отправится домой… А сколько же костей твоих воинов останется на этой земле к тому времени?

Он немного помолчал, а потом прошептал:

— Марс был красным до наступления ледника.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничто не может быть вечно — ни жизнь, ни форма, ни содержание. — Судя по ее ответу, он смел надеяться, что он проник за панцирь, который она соорудила вокруг себя. «Я переведу разговор с этой темы на нас». — Он шагнул к туалетному столику. — Хочешь немного вина?

Она не отказалась. Он налил из графина в фужеры красного вина, подал один ей, поднял свой, как это было принято у бароммианцев, и сделал глоток. Вино было из прибрежных равнин восточного Рахида, где созревают апельсины, и кислое на вкус.

— Донья. — Сидир присел на край матраса. Он посмотрел ей в глаза. Его тело страстно хотело ее, однако он пытался успокоить биение своего сердца. — Прошу тебя, выслушай. Я знаю, почему ты несчастлива. Когда мы по реке пересекли южную границу Рогавики, тебе это запало в душу. Неужели этот факт так опечалил тебя? Я спрашивал тебя, но не получал ответа. Почему ты не расскажешь мне, что ты чувствуешь, и не попытаешься принять мою помощь?

Ее взгляд был похож на взгляд пойманной рыси.

— Ты знаешь, почему, — грустно ответила она. — Потому что ты идешь войной на мою землю.

— Но я никогда не скрывал этого. И все же в Арваннете… да и в начале нашего путешествия…

— Тогда твои намерения были просто намерениями, которые могли и не осуществиться. Когда же это действительно произошло, все стало по-другому.

— И все-таки… ведь мы уже владели этой землей, и неоднократно… и однако… ты сама призналась, что жители Рогавики — не одна нация, и местный клан — не твой; твоя родная земля — далеко отсюда.

— Вот почему, Сидир, я пока еще могу сдерживать себя. Но все равно мучительно сознавать, что жители Йяира и Лено страдают сегодня, а завтра эта участь ждет Маглу.

— Им нужно просто понять, что они находятся в подчинении у Престола, и соблюдать мир в Империи. Никто не собирается тиранить их.

— Эту землю заполонят пастухи и землепашцы.

— Но им хорошо заплатят за землю.

— Это будут вынужденные сделки под предлогом того, что на самом деле она никому не принадлежит, поскольку ни у кого нет глупого кусочка бумаги, где бы подтверждалось право на владение этой землей. Но за какую плату можно вернуть наших диких животных?

— Потребуется много времени, чтобы колонизировать такую огромную страну. Не одно поколение будет осваивать новые земли и новые методы. Куда более лучшие методы. Внуки будут рады, что они родились в цивилизованной стране.

— Никогда. Это невозможно.

Ее упрямство рассердило Сидира. Между ними действительно возникла непробиваемая стена. Он сделал еще одни глоток. Вино немного успокоило его.

— Почему? Мои собственные предки… Но я повторяю тебе свое предложение. Ты и твой Хервар, вы сотрудничаете с нами, не оказываете сопротивления. Вы не помогаете другим кланам, наоборот, помогаете убедить их принять новый порядок. И тогда никто не будет пересекать ваши границы без вашего разрешения, и ни одному переселенцу не будет позволено войти на вашу территорию, если ваши потомки не захотят того.

— Почему я должна верить этому?

— Черт бы тебя побрал! Я же объяснял! Ведь это вытекает из мудрой политики конфедерации вербовать союзников среди местного населения… — Он залпом осушил бокал.

Донья тоже немного отпила. Неужели ее тон стал мягче?

— Я бы вскоре возненавидела тебя, если бы ты не выступил с этим предложением. Этого не может быть… Я слишком хорошо представляю, как тогда все обернется… но спасибо тебе за откровенность и честность, Сидир.

Обнадеженный, он отставил в сторону свой бокал и наклонился поближе к ней. Вино играло у него в жилах.

— Почему этого не может быть? — настаивал он. — Сильный и способный народ, такой, как вы, может возвыситься столь же высоко в Империи, как захочет. Мы с тобой… подходим друг другу так, как лук и стрела, не так ли? Юг хочет не только разделить вашу землю, но и смешать вашу кровь. — Он опустил свою левую руку на ее правую, лежавшую на покрывале, и улыбнулся. — Кто знает? Мы можем основать имперскую династию… ты и я.

Она покачала отрицательно головой, взметнув густыми кудрями. Потом улыбнулась в ответ, вернее, усмехнулась, нет, оскалила зубы.

— Этому точно никогда не бывать, — тихо произнесла она.

Задетый за живое, он сглотнул, а потом запротестовал:

— Ты имеешь в виду… то, что говорят, что… у женщин Рогавики не может быть детей от чужеземцев? Я никогда не верил этому.

— Это было не всегда. — Ее голос снова стал невыразительным. — Да, мулы могли бы рождаться довольно часто, если бы мы не мешали семени, брошенному в нас, пускать корни.

Сидир уставился на нее.

«Что-что! Разум способен управлять телом разными странными способами… Шаманы, которых я видел…» — Тут до него дошла вся нелепость ее слов.

— Мулы?

— В древних преданиях говорится, что метисы, даже если они выживали, оставались бесплодными. Сама я этого не знаю. — Ее губы натянулись — она словно насадила на рыболовный крючок его тело. — В наши дни их матери всегда оставляют их после рождения на съедение канюкам.

Он отпрянул от нее и вскочил на ноги.

— Rachan! — выругался он. — Ты лжешь!

— Неужели ты думаешь, что я буду нянчить твоего щенка? — язвительно усмехнулась Донья. — Нет! При первом же его крике я задушу его. С радостью!

Его кровь в жилах в панике бешено запульсировала.

Сквозь туманную дымку он видел в темноте очертания ее огромного загорелого тела на постели, сквозь раскаты грома он услышал потрясающе уверенный голос:

— Считай, что тебе еще повезло, Сидир, что я не оторвала у тебя твое мужское достоинство.

«Она такая же сумасшедшая, как и остальные, — мелькнуло у него в голове. — Только она скрывала это лучше. Раса маньяков…» — Он ударил ее ладонью по щеке. Донья лишь чуть сдвинулась от удара — грудь все так же ровно вздымалась и опадала вниз.

Мысль, кем она была для него — вернее, притворялась — резала его, как ножом. Мучаясь от ее жестокости, он отплатил ей тем же.

— Да! — закричал он. — Знаешь ли ты, что с ними будет, с твоими грязными дикарями? Я не говорил тебе этого, потому что… потому что я надеялся… — воздух резал ему глотку. — Что ж, сука: слушай! Если они не сдадутся, мы перебьем всю дичь!

Он почти не слышал ее рыданий. Рукой хлестнул ее по губам. Она откатилась в дальний угол кровати. Она вся сжалась, ожидая следующих ударов.

Сидир ударил сильнее:

— Да. Бизонов, носорогов, пони, антилоп, оленей, диких ослов высоко в горах, карибу в тундре, медведей и лосей в лесах… фермерам это не под силу, пехоте тоже, но бароммианским лучникам на лошадях — раз плюнуть. Пройдет пять лет, последнее стадо в прериях погибнет, и последний житель Рогавики приползет к нам и станет выпрашивать кусок хлеба. Теперь ты понимаешь, почему им лучше прекратить убийства… пока еще не поздно?

Донья от удивления разинула рот. Неожиданно жалость к ней подавила его гнев.

— Донья, — прошептал он и протянул руку к ней, — дорогая, прошу тебя…

— Йее-оо-оо, — донеслось до него. — Йяр-р-р!

Встав на четвереньки, вцепившись ногтями в одеяло и широко раскрыв рот, она начала раскачиваться. Ее зеленые глаза яростно горели. Донья издавала нечеловеческие крики. Сидир попятился, держа руку на рукояти кинжала.

— Донья, — пробормотал он, — что случилось, успокойся, приди в себя.

Он уперся спиной в перегородку каюты.

— Ррра-а-ао-о! — завизжала она и прыгнула вперед.

Он видел, как она летит на него, со скрюченными пальцами, искаженным побледневшим лицом, зубами, готовыми вот-вот превратиться в клыки. Он выхватил нож, но прежде, чем он успел нанести удар, она налетела на него. Они рухнули на палубу. Она извивалась у него на животе, пытаясь ногтями дотянуться до глаз. Брызнула кровь. Сидир не выпустил нож и поднес острие к ее ребрам. Каким-то образом она почувствовала его близость. Быстрая и гибкая, как ласка, она извернулась, схватила его запястье и резко вывернула его, но он не выпускал оружие, изо всех сил сопротивляясь ее выкручиванию. Свободной рукой Сидир отбивался от нее. Открыв рот, Донья вцепилась зубами в запястье руки, державшей нож. Нащупав правой рукой его горло, она начала его душить. Левая рука нашаривала пах. Бедрами северянка сдавила одну ногу Сидира, навалившись на него всем телом. Ее незащищенная грудь была так плотно прижата к нему, что до нее невозможно было добраться. Спиной она принимала удары левого кулака.

Он понял, что она может убить его.

И южанин закричал. В каюту вбежал стражник. Он даже задохнулся от увиденной картины. Он не мог вонзить свое копье в переплетенные тела, опасаясь задеть повелителя. Наконец, он ударил Донью тупым концом.

Она отпустила его и, перевалившись через тело, устремилась на палубу. Стоявшие внизу увидели ее полет в лунном свете. Большинство людей, которые рискнули бы повторить такой прыжок, сломали бы себе кости. Но она спружинила и свистнула в свисток. Солдаты безуспешно пытались зажать ее в угол — она все время ускользала, нанося им удары руками и ногами и дико завывая.

В ответ раздался вопль. Огромный смуглый человек выскочил откуда-то снизу. Сидир показался как раз вовремя, чтобы увидеть последовавшую схватку. Смуглый мужчина размазал по палубе одного рахидианца, сломал шею другому, и пока добрался до женщины, успел покалечить еще четверых. Потом они оба добежали до борта и прыгнули вниз. Взметнулись фонтаны брызг, и они исчезли.

В темноте ночи раздавались крики и топот, да покачивались то тут то там огоньки фонарей, словно огромные светлячки решили взглянуть на внезапно возникшую суматоху.

Боль от ударов, потрясение, ужас, испытываемые сейчас Сидиром, тонули в ощущении потери.

— Донья, — стонал он в холоде ночи. Кровь капала с его бровей и заливала глаза.

А потом мелькнула мысль, быстрая, как удар меча: «Почему я повторяю ее имя? Кто она такая для меня? Неужели она действительно ведьма и я попал под власть ее чар?

Ведь еще прошлой ночью я думал, что ничего не могу с собой поделать. А такого еще никогда не случалось, чтобы я не мог с собой справиться».