течение следующего месяца облетели последние цветы и распустились последние листья. С севера пришло сообщение: река Джугулар освободилась ото льда, и дороги по ее берегам подсохли достаточно, чтобы по ним могла пройти тяжелая кавалерия. К этому времени к Сидиру пришло подкрепление с припасами. В день Короля, седьмой день Доу, 83 года тридцать первого обновления Священного рескрипта (по императорскому летосчислению) его армия выступила в поход.

Для поддержания порядка в городах, близлежащих селениях и на побережье оставили самый минимальный гарнизон. На завоевание двинулось более тридцати тысяч человек. Большинство из них не дойдет до конца. План Сидира основывался на создании по мере продвижения вперед опорных баз, вокруг которых разворачивались бы опорные пункты — тем самым образуя их сеть по всей стране. Поэтому с самого начала ему требовалось много материалов. Караваны мулов заполонили торговые пути. Буксиры пенили воду, волоча за собой баржи. А впереди каравана двигался красавец «Вейрин», украшенный золотом поверх жемчужного-серого корпуса, построенный рахидианцами на основе киллимарейчанских кораблей, транспортное и служебное судно, предназначенное для командного состава войск.

«Эта экспедиция совершенно не похожа на старые, когда бароммианские всадники весело плыли по реке, по пути грабя и сжигая селения, — подумал Джоссерек, забравшись на борт. — Из того, что я слышал о нем, Сидир не может больше откладывать строительство своей последней крепости, откуда он поведет свою кавалерию в последний решительный набег».

Почти все его сведения носили косвенный характер и получены были от Касиру. Затаившись на самом дне, он почти никого больше и не видел. У заместителя главы Братства Рэттлбоун было множество крысиных нор по всему городу; когда он выбирался из одной из них, то превращался в обычного, ничем не примечательного гражданина в потрепанной одежде. Джоссерек не сомневался, что его задержали бы для допроса, если бы имперские солдаты узнали его, но тут, когда начались приготовления к войне, поиски были прекращены. Касиру поселил его в комнате с зарешеченным балконом в здании, расположенном рядом с публичным домом, который он приобрел в результате своих махинаций. Ни у кого, кроме самого хозяина и его молчаливого слуги, который прислуживал и Джоссереку, ключей от этого дома не было. Джоссерек мог заниматься физическими упражнениями, читать книги, но был лишен общения с женщинами. Скуку в этот месяц разгоняли только его разговоры с Касиру.

«Опасность? — он с ликованием повторял снова и снова, ощутив многолюдство улиц, причал, трап под ногами, палубу. — Убраться отсюда во что бы то ни стало, не жалея ни крови, ни пота. И если в этом нет здравого смысла, то пусть этот здравый смысл сожрут акулы!»

— Имя и должность? — спросил рахидианский боцман, когда он ступил на борт «Вейрина».

— Сейк Аммар, сэр, — ответил он. — Кочегар.

Боцман перевел взгляд с судового журнала на него, потом снова уткнулся в журнал.

— Откуда родом?

— Из Фунвы, сэр. Э-э… парень, назначенный на эту должность, его зовут Лейюнун, заболел. Вышло так, что я остановился в том же самом постоялом дворе. Я пошел в Якорный зал и меня назначили на эту должность.

По правде говоря, все устроил Касиру. Он дал взятку поставщику угля — подкуп все еще процветал среди определенных членов Гильдии.

— Да, здесь есть запись об этом. — Боцман еще раз посмотрел на Джоссерека. Тот мог бы снять серьги, подстричь волосы, отрастить короткую бороду, выпустить нараспашку, до самых колен, как это было принято среди рахидианцев, рубашку из грубой ткани, повесить через плечо матросскую сумку. Но он не мог изменить ни своего акцента, ни признаков смешения рас на лице.

— Фунва, правильно? А ведь они, кажется, редко когда покидают домашний очаг?

— Вы вообще-то правы, сэр. Я сбежал оттуда еще будучи совсем мальчишкой. — Было удобнее всего утверждать, что он родился в северо-западной провинции Империи — местные горцы были мало известны на берегах залива Дельфинов.

Боцман пожал плечами. Его внимания требовали другие члены команды. Это была пестрая публика — в Империи в нынешнее время не хватало своих моряков.

— Понимаю. А ты ведь не умеешь ни читать, ни писать, верно? Ничего, тебе объяснят наши правила. И помни — мы живем сейчас по законам военного времени. Макни большой палец в чернила и поставь отпечаток вот здесь. Спустись вниз на вторую палубу и доложись помощнику инженера.

Джоссерек больше отдавал предпочтение не пароходам, а парусникам, и даже на борту моторных судов работал наверху. Эта черная дыра оказалась еще жарче, зловоннее, грязнее и шумнее, а работа — более тупой и изматывающей, чем он предполагал. Но на борту собственного корабля Сидира никто из начальства не станет присматриваться к кочегару, если он ведет себя, как надо, и справляется со своими обязанностями.

В свободное от работы время он занимался исследованием судна, что было совершенно естественно для новичка, но необходимо было держаться подальше от офицерской палубы. Несколько раз он издалека видел Донью, но в первые четыре дня приблизиться к ней случая не представилось.

Он смыл сажу и угольную пыль, одел чистую одежду и выбрался подышать чистым воздухом. Вокруг было немного людей, и никого в той части главной палубы, откуда он появился. Сзади возвышался полуют, где размещались камбуз, плотницкая мастерская и другие служебные каюты. Впереди — трехъярусная рубка. В ее верхней передней части — капитанский мостик, а самый верх увенчивала труба. С помощью веревок, тентов-навесов и перегородок были образованы балконы на верхней палубе для привилегированной части команды. Джоссерек нашел укрытие между двумя небольшими медными орудиями, которыми было оснащено судно, где, развалившись, он с удовольствием дышал свежим воздухом.

Корпус дрожал под ногами. Бриз относил дым в сторону и приносил запахи сырости, ила, тростниковых зарослей и влажной почвы. Хотя солнце и стояло в зените, подсвечивая висевшие высоко в небе кучевые облака на западе, воздух оставался холодным. То тут, то там взгляд цеплялся за корягу или песчаный островок, или же за последние таявшие льдины, доносимые до этих мест известным всем течением, и, боясь столкновений с ними, флот держался середины русла, так что глазам Джоссерека открывалась широкая гладь реки, простирающаяся до берега. Он следил за рыбой, цаплями, стрекозами, первыми москитами, стволами деревьев, унесенных половодьем. Высокие берега круто обрывались вниз, там росла густая трава, а выше — кустарник и ивы, за которыми тянулась вверх земля, приобретая изумрудно-зеленый цвет; здесь кусты перемежались с цветочными полянами, дубовыми и сосновыми рощами, и не было видно никаких признаков людей, кроме далеких развалин какого-то замка. Это еще не была территория Рогавики. Некогда Арваннет захватил эту территорию и до сих пор удерживал ее; однако гражданская война и последовавшая вслед за ней чума вызвали опустошение здесь в давние времена, и впоследствии ни у кого не возникало желания восстанавливать местные поселения, а город-государство был рад формальной повинности нескольких племен, которые переселились сюда из диких лесов. Лес еще не начал цвести. И даже после такого короткого продвижения на север от залива тамошний климат ощущал на себе дыхание ледников.

«Такого марш-броска им совершать еще не приходилось, — подумал Джоссерек. — Я не сомневаюсь, что бароммианцы недовольны такой медленной скоростью продвижения. Но просто невероятно, как Сидиру удалось добиться даже такого от своей пехоты, артиллерии, инженерных войск и начальников штабов. Я не верил в реальность срока в двадцать дней, публично объявленного Сидиром перед походом, однако теперь верю».

Одной из причин, по которой он хотел попасть на борт корабля, и было проверить справедливость обещаний Сидира. Конечно, он был не единственным разведчиком, собравшим сведения для приморцев. Но им чрезвычайно не хватало данных о том, насколько грозной стала возрожденная Империя, особенно на суше. Каждая крупица подобной информации имела важное значение.

Джоссерек обвел взглядом войска. С такого расстояния они казались огромной массой, перемещавшейся вдоль берега и по долине словно медленное цунами. До него доносились грохотание повозок и скрип колес, топот сапог, стук копыт, бой барабанов. Вверх вздымались знамена и наконечники копий, и создавалось впечатление, что под ветром колышется сама прерия. Он различал одиноких всадников в авангарде или на флангах, блеск стали, а когда они пускали своих коней в галоп, их плащи развевались на ветру, сверкая радужными оттенками. Временами какой-то всадник трубил сигнал, перекрывая волчьим воем рожка грохот барабанов.

Джоссерек отвернулся от вида армии и увидел Донью.

Она обогнула верхний балкон, расположенный на рубке и остановилась у поручня, вглядываясь куда-то вдаль. На ней было рахидианское платье до колен. Неужели Сидир решил, что его любовница не должна носить арваннегианские одежды? Джоссереку показалось, что она немного похудела, а лицо ее стало пустым, невыразительным; однако ее фигура по-прежнему дышала здоровьем и излучала гордость.

Сердце его запрыгало. «Осторожнее, осторожнее!» На нижней палубе бароммианский офицер курил трубку. По возрасту не похоже было, что он участвовал в предыдущей кампании против Рогавики. Джоссереку представился отличный случай, и он понимал это. «Все равно — соблюдай осторожность!» Небрежной походкой, надеясь, что не переигрывает, он вышел из своего укрытия и начал напевать песню тихо, но все же достаточно громко, чтобы быть услышанным. Мелодия песни была из Эоа, однако слова… были на языке северян:

«Женщина, у тебя есть друг. Стой спокойно! Слушай молча!»

На тот случай, если бароммианец понимал слова и спросит его, у Джоссерека было наготове объяснение: он выучил эту песню в таверне у приятеля, который когда-то работал на торговой фактории в верховьях реки. Он присовокупил еще несколько строчек, превратившие песенку в банальную любовную историю. Однако бароммианец лишь бросил на него пустой взгляд и продолжил дымить своей трубкой.

Пальцы Доньи сжали поручень. Во всем другом отношении она просто, как всякий, наблюдала за приближавшимся Джоссереком. Он продолжал петь:

— Помнишь меня, я из Сияющей Воды? Мы были вместе, когда они схватили тебя. Можем ли мы встретиться?

Боясь, что за ней могут следить, Донья лишь слегка кивнула.

— В передней части этого корабля, внизу, есть кладовка.

В ее наречии не было слова, обозначающего «форпик». Он подмигнул ей.

— На носу корабля в верхней части, куда я могу незаметно проникнуть снизу, есть ванная комната вашего класса. Ты можешь пройти туда одна, не вызывая подозрений? — И снова кивок в ответ. — Расположенная рядом с ванной комнатой лестница ведет вниз мимо отделения, где хранятся веревки, в ту секцию, которую я и имею в виду. Это и есть самое безопасное место встречи. Я работаю у котла. А вот, когда я бываю свободен. — Он назвал эти часы и едва не сбился, когда забил главный гонг. — Когда лучше всего для тебя? — Потом он повторил часы. Она знаком показала, что ей подходит сегодняшний вечер. — Чудесно! Если ты не придешь, либо не приду я, тогда все переносится на завтра, согласна? Всего доброго!

Он медленно пошел на ужин: кочегар, пренебрегающий ужином, вызывает подозрения. Успевшая надоесть ему кислая капуста и жирный кусок говядины едва ли остались в его памяти после того, как он, хотя ему и следовало притвориться, что он, как обычно, во время сиесты спит, выпрыгнул из своего гамака и стрелой пролетел мимо второй вахты.

Поскольку армия разбила лагерь еще днем, то и флот тоже остановился. Когда Джоссерек торопился к месту свидания, из вентиляционных отверстий струился оранжевый закатный свет. К месту назначения его вел запах дегтя из якорного рундука. Его не беспокоило, что его могут заметить. Наверное, инженер послал его за чем-нибудь в носовую кладовку. Да и вероятность того, что с подобным поручением будет послан кто-либо еще и именно в это время, была совсем невелика. Но сердце Джоссерека гулко стучало, пока он ждал Донью в сумраке кладовки. Когда она появилась, он прыгнул к ней, схватил ее за руку и провел за укрывающую груду корзин.

— Ну, ты, медведь! — Она казалась бледной тенью прежней Доньи, но его руки ощущали тепло и твердость ее тела, а уста сжигали страсть. Мелькнула мимолетная мысль, что он чувствует слезы, но он не был уверен, не был уверен на все сто процентов, что именно так и было.

Наконец она отстранилась и прошептала:

— Нам нельзя оставаться здесь долго. Зачем ты здесь? И как ты пробрался на корабль?

— А как ты оказалась здесь? — в свою очередь спросил он.

— Я… — Остальную часть ее ответа он не смог понять и сказал ей об этом.

— Да, тогда лучше, чтобы мы говорили на арваннетианском, — согласилась она, уже более спокойным тоном. — Мой значительно улучшился благодаря стараниям Сидира — мы постоянно говорим на нем, кроме тех случаев, когда я учу его рогавикианскому. Ты тоже неплохо разговариваешь на арваннетианском. Где ты изучал его?

— Нет, сначала ты, — настаивал он. — Что случилось? Как он с тобой обращается?

— Хорошо, по своим представлениям. Он не принуждает меня и ни разу не угрожал, дает мне свободу, конечно, в той степени, которую считает нужной, окружил меня роскошью, и едва только предоставляется возможность, как он приходит ко мне. И он отличный любовник. Он мне действительно нравится. Жаль, что скоро я должна буду возненавидеть его.

— Почему ты осталась? Неужели ты не смогла тогда ускользнуть?

— Да, могу и сейчас. И самый простой путь — спрыгнуть с борта этого корабля после наступления темноты и доплыть до берега. Вряд ли кто из бароммианцев или рахидианцев умеет плавать. Но я хотела узнать, каковы его планы, понять, что представляет собой его армия. И я многое узнала. И все еще продолжаю узнавать. Мне кажется, нам это очень пригодится. — Ее ногти вонзились в его руку. — Теперь твоя очередь! Ты ведь агент из Киллимарейча, верно? Разве не по этой причине ты изучил рогавикианский язык?

— Правильно. Еще три или четыре года назад, до захвата Рахидом Арваннета, мы поняли, что это случится, после чего последует завоевательский поход вверх по реке Джугулар. Ты понимаешь, что у нас есть шпионы в Рахиде. Наша разведка наняла инструктора по языку, члена Гильдии Металлистов, который жил среди северян большую часть жизни, путешествуя и торгуя.

Джоссерек опустил лингвистический и антропологический анализы, которые заметно облегчили и улучшили его подготовку, так же как и психологические приемы, благодаря которым ему удавалось быстро и крепко запоминать все и держать в своей голове. Возможно, позже, если только им удастся сбежать, он и расскажет ей об этом.

Кроме того (как же трудно пытаться анализировать, когда перед тобой стоит женщина и дышит прямо в лицо!), нужно было выяснить, действительно ли можно доверять познаниям торговца, что учил его рогавикианскому. В каждой идиоме, каждой конструкции этого языка под основным смысловым пластом лежало множество допущений. Разные способы доказательств (несмотря на небольшое их число) показывали, что допущения эти не обязательно должны быть верны, а многие из них являлись откровенно ложными. Все дело было в том, что инструктор Джоссерека учил его смешанному языку, беглому и грамматически правильному, в котором тем не менее опускалась значительная часть основных понятий.

Он словно уподобился туземцу на отсталом острове, который мельком видел киллимарейчанские корабли, двигатели, часы, секстанты, телескопы, компасы, пушки, но для каждой такой сложной машины у него было только одно слово: «ветряная мельница», и он понятия не имел о механике, термодинамике или химии, равно как об экономике, где господствует свободный рынок, или эволюции жизни на планете.

Джоссерек и представить себе не мог, насколько чужда ему Донья. Или нет?

— Какое у тебя задание? — спросила она.

— Наблюдать и замечать, что только можно, — ответил он. — Особенно за всем, что касается вашего народа — понять, сможете ли вы стать нашим союзником в войне против Империи. Нет, пока что она непосредственно не угрожает Морскому Народу — мы не хотим войны. Но если уж она начнется, то мы, я, поможем вам… — Он крепче прижал ее к себе. — Я сделаю все, что от меня зависит.

— Как ты пробрался на борт корабля?

— Благодаря Касиру. Его не было у себя дома, когда туда ворвались имперские солдаты.

— Да, я слышала об этом. Но ведь и за тобой, и за ним охотятся. Как же ты нашел его?

— Ну, разумеется, тогда я еще не знал, что он на свободе, но я вспомнил, что, когда он говорил мне, чем он занимается, то упоминал о сотрудничестве с Братством Рэттлбоун. И, вероятнее всего, большинству Братьев Ножа любого ранга известно, где находится нора той банды. После наступления темноты я врезал по физиономии первому же бандиту, с которым столкнулся, разоружил его и задал свой вопрос. Если бы меня ждала неудача с ним, то я бы повторил попытку, но мои надежды оправдались. Касиру сообщили обо мне и потом меня доставили к нему. Естественно, тогда-то я и признался, о чем он до этого только подозревал, что являюсь иностранным агентом. Он сообщил мне новости, среди которых были и слухи относительно тебя. Он был рад помочь мне, хотя к этому примешивалось и некоторое озлобление.

Джоссерек сжато поведал об остальной части своей истории. Они перебросились еще несколькими словами, не замышляя обширных планов на будущее — просто ободряли друг друга надеждами, призывали к осторожности, договорились о дальнейших свиданиях и как связаться на случай крайней необходимости. Он сообщил часы, когда он работает и когда свободен, и рассказал, где расположены два вентиляционных устройства на палубе, через которые хорошо передается звук — через одно — в двигательный отсек, а через другое — в ту дыру, где спали простые матросы.

— Если я срочно понадоблюсь тебе, кричи в одно из этих устройств, и я тут же выскочу.

Он потрогал ножны и подумал, что во время вахты может воспользоваться еще гаечным ключом или ломом.

— Я сделаю лучше, — сказала она ему. — Сидир опасается, что со мной может что-нибудь случиться не меньше, чем налет партизан. Поэтому он дал мне свисток, который всегда висит у меня на шее. В случае чего я свистну в него три раза. Идет?

— Хорошо, — согласился он, поцеловал на прощание и ушел, удивляясь ревности, которую Сидир вызывал в нем.