Поступающие деньги окончательно испортили Бабушку. Она стала пропадать на несколько дней подряд, и из ее бессвязных рассказов он понимал, что она в конце концов добралась до курортных удовольствий, которые ее всегда привлекали. Когда она была дома, то почти никогда не расставалась с бутылкой. Она была нужна ему, поэтому Джомми готовил ей еду, и таким образом Бабушка оставалась жива, несмотря на все излишества. Возникала необходимость — когда у нее кончались деньги — совершать вместе с ней грабительские набеги, но все остальное время ему удавалось избегать ее.

Свое значительное свободное время он использовал для самообразования, но это было нелегко. Этот район был до крайности нищим, и большинство его обитателей были необразованными, даже неграмотными, но среди них встречались люди с острым умом. Джомми разыскивал их, узнавал, кто они, чем они занимались и что они знали, расспрашивая их и расспрашивая о них. Для этих людей он был внуком Бабушки. Как только это было принято как должное, многие трудности разрешились.

Конечно, находились люди, которые относились к родственнику старьевщицы с недоверием, считая его ненадежным человеком. Некоторые, которым когда-либо пришлось попасть на острый Бабушкин язык, были откровенно враждебны, но такие просто игнорировали его. Некоторые были слишком заняты, чтобы беспокоиться о Бабушке или о нем самом. От некоторых же он настойчиво, хотя по возможности как можно более ненавязчиво, требовал внимания к себе.

Молодой студент-инженер называл его «этот чертов хвост», но объяснял ему премудрости инженерии. В его мыслях Джомми прочел, что студенту казалось, что он проясняет собственные мысли и лучше понимает предмет, и иногда он хвастался тем, что знает инженерное дело так хорошо, что может объяснить его принципы десятилетнему мальчишке. Он даже не подозревал, какой не по годам развитый был этот мальчишка.

Женщина, которая до замужества много путешествовала, а сейчас была в стесненных обстоятельствах, жила за полквартала от них и, скармливая ему одно за другим печенье, охотно рассказывала о мире и людях так, как они ей представлялись.

Приходилось принимать взятки, иначе, если бы он отказался есть печенье, его бы неправильно поняли. Но ни у одного рассказчика не было более внимательного слушателя, чем у миссис Харди. Измученная женщина, с тонким профилем, муж которой проиграл все ее состояние, она путешествовала по Европе и Азии, и ее острый взгляд замечал массу деталей. Более смутно она представляла себе прошлое этих стран.

Одно время — так она слышала — Китай был густо населен. По рассказам, давным-давно несколько кровавых войн уничтожили жителей в наиболее населенных местах. Казалось, что эти войны были определенно начаты не слэнами. Лишь в последнее столетие слэны обратили внимание на младенцев китайского и иного восточного происхождения и таким образом навлекли на себя гнев людей, которые до этого терпели существование слэнов.

По объяснениям миссис Харди, это было еще одним бессмысленным действием слэнов. Джомми слушал и запоминал эти сведения, убежденный в том, что это имело иное, нежели существующее, объяснение, и, ломая голову над тем, что же было правдой, твердо решил, что в один прекрасный день он выведет всю эту ужасную ложь на чистую воду.

Студент-инженер, миссис Харди, бакалейщик, который некогда был пилотом ракеты, мастер по ремонту телерадиоаппаратуры и старик Дарретт — эти люди давали ему образование, сами не подозревая об этом, в первые два года, что он провел с Бабушкой. Из них всех Дарретт был просто подарком для Джомми: большой, широкий в кости, одинокий, циничный человек за семьдесят, он когда-то был профессором по истории — но это был лишь один из предметов, по которым у него был почти неистощимый запас сведений.

Было очевидно, что рано или поздно старик подымет вопрос о войнах со слэнами. Это было настолько очевидно, что Джомми пропустил несколько случайных замечаний об этом, как будто ему было неинтересно. Но однажды зимним днем этот разговор возник снова, как он и ожидал. На этот раз Джомми сказал:

— Ты все говоришь о войнах. Не могло быть никаких войн. Эти люди просто вне закона. С теми, кто стоит вне закона, не воюют; их просто уничтожают.

Дарретт напрягся.

— Вне закона, — сказал он. — Молодой человек, это были великие дни. Я тебе говорю, что сто тысяч слэнов практически завладели миром. Они все великолепно спланировали и провели эту акцию с невероятной дерзостью. Тебе нужно понять, что люди в своей массе всегда играют в чужую игру, а не в свою собственную. Они попадают в ловушки, из которых не могут выбраться. Они принадлежат группам; они члены организаций; они верны идеалам, личностям, географическому положению. Если удается захватить институты, которые они поддерживают, — вот тебе и метод.

— И слэны это сделали? — Джомми задал вопрос с горячностью, удивившую его самого; слишком уж это обнаруживало его чувства. Более спокойно он добавил: — Это похоже на сказку. Это просто пропаганда, чтобы нас напугать. Вы ведь часто говорили так о всяких других событиях.

— Пропаганда! — взорвался Дарретт. Потом он замолчал. Его большие, выразительные, черные глаза были наполовину скрыты длинными темными ресницами. В конце концов он медленно произнес:

— Я хочу, чтобы ты представил себе это, Джомми. Мир был в смятении и потрясении. Везде человеческие младенцы подвергались интенсивному влиянию слэнов, для того чтобы сделать еще больше слэнов. Цивилизация начала разваливаться. Сильно возросло количество сумасшедших. Самоубийства, убийства, преступность — кривая хаоса взметнулась на новую высоту. И в одно прекрасное утро, до конца не понимая, что произошло, человеческая раса проснулась и обнаружила, что за одну ночь враг захватил власть. Пробираясь изнутри, слэны захватили бесчисленные ключевые организации. Когда ты поймешь жесткость структуры нашего общества, тебе станет ясно, как беспомощны были люди вначале. По моему мнению, слэны могли остаться безнаказанными, если бы не одна вещь.

Джомми молча ожидал продолжения. У него было нехорошее предчувствие. Старик Дарретт снова заговорил:

— Они безжалостно продолжали попытки делать слэнов из человеческих младенцев. В ретроспективе это выглядит немного глупо.

Дарретт и другие были только началом. На улице он ходил по пятам за учеными, стараясь проникнуть в их мысли. Спрятавшись, он лежал на территории высших учебных заведений, телепатически слушая лекции. Он много читал, но просто книги не устраивали его. Их нужно было растолковать, объяснить. Математика, физика, химия, астрономия — его интересовали все науки. Его желаниям не было предела.

За шесть лет между его девятым и пятнадцатым днями рождения он приобрел то, что его мать называла основами знаний взрослого слэна.

В течение этих лет он осторожно наблюдал за слэнами без усиков. Каждый вечер в десять часов их космические корабли исчезали в небе, и этот график соблюдался с безупречной точностью. Каждую ночь в два часа тридцать минут следующий похожий на акулу монстр появлялся из космоса, темный и бесшумный, и проваливался, как призрак, сквозь крышу того же самого здания.

Только дважды в течение этих лет движение временно прекращалось, и каждый раз на месяц, и каждый раз, когда Марс, следуя своей причудливой орбите, улетал на самый дальний край Солнечной системы.

Он держался в стороне от Воздушного Центра, потому что с каждым днем его уважение к могуществу слэнов без усиков росло. Казалось, что только случай спас его, когда он открылся двум взрослым слэнам. Случай и внезапность.

Он ничего не узнал о главных загадках слэнов. Чтобы убить время, он много занимался физическими упражнениями. Прежде всего ему был нужен тайный выход, на случай, если придется бежать, — тайный от Бабушки и всего остального мира; и во-вторых, он просто не мог жить в Бабушкином доме в том виде, в котором тот был. Потребовались месяцы для того, чтобы выкопать сотни ярдов тоннеля, также месяцы, чтобы перестроить их дом внутри, сделать панели на стены, выложить потолок сверкающим пластиком и перестелить пластиковые же полы.

Ночами Бабушка заносила мебель через заваленный старьем двор в неизменившийся, даже некрашенный снаружи дом. Но для этого потребовался ровно год — из-за Бабушки с ее бутылкой.

Пришел пятнадцатый день рождения… В два часа дня Джомми отложил книгу, которую читал, снял тапочки и надел ботинки. Пробил час решительных действий. Сегодня он должен попасть в катакомбы и овладеть секретом отца. Из-за того, что ему не были известны тайные переходы слэнов, ему придется рискнуть и войти туда через общественный вход.

Об опасности он подумал лишь мельком. День настал — давным-давно это было зафиксировано в его сознании, еще когда отец занимался его гипнопедическим образованием. Но тем не менее казалось важным, выскользнуть из дома так, чтобы старуха его не услышала.

На краткий миг он вошел с ней в мысленный контакт и не без отвращения проанализировал поток ее сознания. Она не спала, но металась на кровати. Ее мысли текли свободно и яростно, широким потоком замышляемого зла.

Джомми Кросс на секунду нахмурился. В настоящий ад старушечьих воспоминаний (потому что она почти полностью жила в своем восхитительном прошлом, когда бывала пьяна) пришла стремительная, прозорливая мысль: «Надо избавляться от слэна… теперь это опасно для Бабушки, разу нее появились деньги. Не дать ему заподозрить… не думать об этом, иначе…»

Джомми Кросс безрадостно улыбнулся. Не в первый раз он уловил мысли о предательстве в ее сознании. С внезапной целеустремленностью он завязал шнурок на ботинке, встал и прошел в ее комнату.

Бабушка лежала, распластавшись под простыней, на которой виднелись коричневые пятна от вина. Провалившиеся глаза тупо смотрели из морщинистого, словно пергаментного, лица. Глядя на нее сверху вниз, Джомми почувствовал порыв жалости. Какая бы злая и ужасная ни была прежняя Бабушка, он предпочитал ее такой, какая она была, этой старой немощной алкоголичке, которая лежала, как средневековая ведьма, непонятным образом оказавшаяся на серебряно-голубой кровати из будущего.

Казалось, она впервые ясно увидела его. С ее губ сорвалась целая тирада кровожадных ругательств. Потом:

— Че те надо? Бабушка хочет побыть одна.

Его жалость улетучилась. Он холодно посмотрел на нее:

— Я просто хотел предупредить тебя. Скоро я уйду, и тебе больше не придется тратить время на обдумывание, как меня предать. Тем более что ты не сможешь это сделать без вреда для себя. За твою старую шкуру никто не даст десяти центов, если они меня поймают.

Черные глаза хитро смотрели на него.

— Думаешь, ты умный, да? — пробормотала она. Казалось, от этого слова началась новая цепь рассуждений, которую он не мог проследить мысленно. — Умный, — злорадно повторила она, — самое умное, что Бабушка когда-либо сделала, это поймала молодого слэна. Хотя сейчас уже опасно… надо от него избавиться…

— Дура ты старая, — безразлично сказал Джомми. — Не забывай о том, что тот, кто укрывает слэнов, автоматически приговаривается к смерти. Ты хорошо смазала себе шею, так что скрипеть она не будет, когда тебя вздернут, но своими тощими ногами ты вдоволь поболтаешь.

Сказав это, он резко повернулся и вышел из комнаты, а затем из дома. В автобусе он подумал: «Надо за ней проследить и как можно скорее убираться от нее. Ни один человек, рассуждающий категориями возможного, не доверит ей ничего ценного».

Даже в центре города улицы были пустынны. Джомми Кросс вылез из автобуса, остро чувствуя тишину на месте привычного бедлама. Город был слишком тих; само движение жизни как будто отсутствовало. В нерешительности он стоял на тротуаре, мысль о Бабушке совершенно испарилась. Он широко раскрыл свое сознание. Вначале не было ничего, кроме шума в полупустой голове водителя автобуса, который исчезал, удалялся по дороге, на которой не было других машин. Солнце жарило пустой тротуар. Мимо торопливо проскочило несколько человек, в их мыслях присутствовал лишь страх, такой непрерывный и неизменный, что он не смог за ним ничего прочитать.

Тишина углублялась, и тревога пробралась в сердце Джомми Кросса. Он исследовал здания вокруг себя, но не обнаружил никакого движения мысли, совершенно ничего. Внезапно на боковой улице взревел мотор. За два квартала впереди выехал тягач с огромной пушкой, угрожающе направленной в небо. Тягач прогрохотал на середину улицы, от него отцепили пушку, и он исчез в той же боковой улочке. Вокруг пушки копошились люди, подготавливая ее, а потом заняли свои места, глядя в небо, напряженно ожидая чего-то.

Джомми Кросс хотел подойти ближе, почитать их мысли, но он не решился. Ощущение того, что он находится в незащищенном и опасном положении, переросло в пугающую уверенность. В любую минуту мимо могла проехать полицейская или военная машина, а ее пассажиры спросить его, что он делает на улице. Его могли арестовать или попросить снять кепку и показать волосы и золотые нити, которые были усиками.

Готовилось что-то грандиозное, и лучшим убежищем были катакомбы, где его никто не увидит, хотя там будут подстерегать другие опасности. Он торопливо направился в сторону входа в катакомбы, куда он стремился с того самого момента, когда вышел из дома. Он поворачивал на боковую улицу, когда на углу ожил громкоговоритель. Мужской голос хрипло взревел:

— Последнее предупреждение — убирайтесь с улиц! Убирайтесь вообще. Таинственный воздушный корабль слэнов приближается к городу с ужасной скоростью. Есть мнение, что корабль направляется к дворцу. На всех волнах включено глушение для предотвращения лживого вещания слэнов. Расходитесь по домам! Вот и корабль!

Джомми замер. В небе появилась серебристая вспышка, а потом продолговатая торпеда с крыльями, сверкая металлом, пронеслась по прямой в вышине. Он услышал прерывистый грохот пушки на улице и эхо других орудий, а потом корабль превратился в сверкающую точку, направляющуюся в сторону дворца.

Странно, но солнечный свет теперь больно бил в глаза. Он чувствовал смятение. Крылатый корабль! Бесчисленными ночами в течение этих последних шести лет он наблюдал, как космические корабли взмывали из здания Воздушного Центра, принадлежавшего слэнам без усиков. Бескрылые корабли-ракеты и что-то еще. Что-то, что делало огромные металлические машины легче воздуха. Казалось, что реактивный двигатель использовался лишь для продвижения. Невесомость; их манера взмывать вверх, как будто под действием центробежной силы, должно быть, антигравитации. А это был крылатый корабль, со всем, что ему положено: реактивными двигателями, жесткой привязанностью к земной атмосфере, обыкновенностью. Если это лучшее, что могут сделать истинные слэны, тогда…

Глубоко разочарованный, он повернулся и пошел вниз по длинному лестничному пролету, который вел в общественный туалет. Там было так же пусто, как на улицах наверху. И для него, прошедшего через множество запертых дверей, было простым делом открыть замок на железной решетчатой двери, ведущей в катакомбы.

Он почувствовал напряженность в своем сознании, когда заглянул за двери. Впереди смутно виднелся бетонный пол, потом темнота, в которой угадывалось множество лестничных пролетов. У него перехватило горло, он медленно и глубоко задышал. Джомми нагнулся вперед, как бегун-спринтер на старте. Потом он открыл дверь, проскочил внутрь и со всей скоростью понесся по душным, темным ступеням.

Где-то впереди монотонно зазвенел звонок, приведенный в действие фотоэлементом, световой барьер которого Джомми пересек, когда вошел в двери, — сигнализация была установлена много лет тому назад против слэнов и других любопытствующих.

До звонка оставалось совсем немного, но все еще не чувствовалось никакого движения мысли в разверзшемся перед ним коридоре. Очевидно, никто из охранников не услышал сигнала. Он увидел звонок — высоко на стене, блестящий металлический предмет, из которого неслось оглушительное з-з-з. Стена была гладкая как стекло, на нее невозможно было взобраться, звонок висел более чем в двенадцати футах от земли. Он звенел и звенел, но шума приближающихся людей все не было слышно, ни малейшего намека на чьи-либо мысли.

«Это вовсе не значит, что они не придут, — напряженно подумал Джомми. — Эти каменные стены здорово рассеивают мысленные волны».

Он разбежался и прыгнул с отчаянной силой вверх, пытаясь достать звонок. Его рука вытянулась, пальцы скользнули по мраморной стене на добрый фут ниже звонка. Он приземлился, зная, что проиграл. Звонок продолжал звенеть, когда он завернул за угол. Он слышал, как звон становится все тише, исчезая вдали. Но даже когда он стих, его отзвук продолжал звенеть в мозгу, как настойчивое предупреждение об опасности.

Странно, но ощущение того, что звонок продолжает звенеть, усиливалось до тех пор, пока ему не стало казаться, что звонок снова оказался рядом. Ощущение усиливалось, пока до него внезапно не дошло, что это был другой звонок, звеневший так же оглушительно, как первый. Это значило (он почувствовал испуг), что существовала целая длинная линия таких звонков, звонящих по тревоге, и где-то в огромном лабиринте тоннелей должны быть уши, которые его услышат, и люди вскочат с мест и посмотрят друг на друга сузившимися глазами.

Джомми Кросс продолжал торопливо идти вперед. Он не имел четкого представления о своем маршруте и знал только то, что его отец под гипнозом внушил ему и что ему нужно было лишь следовать подсказкам своего подсознания. Немедленно он услышал резкую внутреннюю команду: «Направо!»

Он пошел по более узкому из двух разветвляющихся коридоров — и в конце концов вышел к потайному месту. Все было очень просто. Один блок в мраморной стене был не закреплен и легко выскользнул из своего гнезда, когда он с силой его потянул. Под ним открылось темное отверстие. Джомми просунул руку внутрь, нащупал металлический ящичек и подтянул его к себе. Он весь дрожал, его пальцы тряслись. Секунду Джомми постоял спокойно, вновь обретая контроль над собой; пытаясь представить своего отца, стоящего на этом месте перед этим блоком мрамора, чтобы спрятать свои секреты для сына, если с ним самим что-нибудь случится.

Джомми казалось, что в истории слэнов наступил исторический момент, когда работа погибшего отца была передана пятнадцатилетнему мальчику, который ждал столько тысяч минут, часов и дней, чтобы этот момент наступил.

Ностальгическое настроение моментально испарилось, как только в его мозгу раздался шепот посторонних мыслей. «Чертов звонок! — думал кто-то. — Наверное, кто-то заскочил, когда прилетел корабль слэнов, хотел спрятаться от возможной бомбардировки».

«Может быть, но не рассчитывай на это. Ты знаешь, какие строгости с этими катакомбами. Кто бы ни включил тревогу, он до сих пор здесь. Наверное, нужно передать сигнал тревоги в полицейское управление».

Появилась третья мысль: «Может, кто-то просто потерялся?»

«Вот и посмотрим. Пойдем к первому звонку, и держите оружие наготове. Неизвестно, что там. Раз нынче слэны уже по небу летают, то, может, кто-то из них и сюда заглянул».

Торопливо Джомми осматривал металлический ящичек, ища секретный замок. Под гипнозом ему было внушено, что нужно забрать содержимое и положить ящичек обратно в тайник. Повинуясь этому приказу, он не мог даже подумать о том, чтобы схватить ящичек и убежать.

Казалось, что замок и ключ отсутствуют вовсе. Но все равно, ведь что-то держало крышку. Быстрее, быстрее! Через несколько минут приближающиеся солдаты пройдут прямо мимо того места, где он стоял.

Полумрак длинных, облицованных бетоном и мрамором коридоров, спертый воздух, толстые кабели, которые проходили по потолку, неся миллионы вольт в раскинувшийся наверху город, весь мир катакомб, который его окружал, и даже его воспоминания — такие мысли мелькали в голове Джомми, пока он смотрел на металлический ящичек. Он думал о пьяной Бабушке и тайне слэнов, и все это перемешалось с приближающимися шагами солдат. Теперь он их отчетливо слышал, три пары сапог, приближающихся к нему.

Не издав ни звука, Джомми Кросс рванул крышку ящичка, напрягшись каждым мускулом. Он чуть не потерял равновесие, так легко поднялась незапертая крышка.

Он стоял и смотрел на толстый металлический прут, который лежал поверх кипы бумаг. Он не удивился, увидев его. Напротив, он почувствовал облегчение, что тот был на месте, и он знал, что он должен был там быть. Очевидно, это тоже был гипноз отца.

Металлический прут был довольно толстым, примерно в два дюйма толщиной в середине, но сужающийся к концам. Один конец был грубо зачищен, несомненно, для того, чтобы удобнее было держать в руке. В начале утолщения была маленькая кнопка, на которую удобно было нажимать большим пальцем. Весь этот инструмент слабо светился собственным светом. Этого свечения и рассеянного света из коридора было достаточно, чтобы прочитать на листе бумаги:

«Это оружие. Используй его только в случае абсолютной необходимости».

На мгновение Джомми был настолько поглощен, что не заметил, как солдаты оказались прямо напротив него. Его осветили фонариком.

— Что такое… — взревел один солдат. — Руки вверх!

Первый раз за шесть лет ему грозила настоящая, реальная опасность, и поэтому она казалась нереальной. Он медленно подумал о том, что человеческие существа имели не очень быструю реакцию. Потом он протянул руку за оружием в коробке перед ним. Сознательно не торопясь, он нажал на кнопку.

Если кто-то из солдат и успел выстрелить, звука не было слышно из-за рева белого пламени, которое сверкнуло с необыкновенной яростью из открытого конца этой могучей трубки. Только что они были живы, — крепко сбитые, высокие фигуры, угрожающе нависшие над ним, а в следующий момент они исчезли, сметенные стеной яростного пламени.

Джомми посмотрел на свою руку — она дрожала. Изнутри подступала тошнота оттого, что он уничтожил троих живых людей. К нему постепенно возвращалось зрение, глаза вновь привыкли к полумраку после ослепительной вспышки. Когда Джомми посмотрел вдаль, он увидел, что коридор был совершенно пуст. Ни костей, ни кусочка плоти, ни обрывка одежды не осталось, чтобы напомнить, что здесь когда-то были живые люди. На полу образовалась небольшая впадина — там, где испепеляющее пламя выжгло углубление. Но небольшое, пологое понижение пола никто никогда не заметит.

Усилием воли Джомми унял дрожь в пальцах; медленно отступала тошнота. Какой толк от переживаний. Убивать людей — непростое дело, но эти солдаты тоже убили бы его без сожаления, как уже были убиты его мать, и отец, и множество других слэнов, умерших страшной смертью из-за того, что люди продолжали потчевать друг друга ложью, которая проглатывалась без сопротивления. К черту их всех!

На мгновение гнев затмил его рассудок. Он подумал: возможно ли, что с возрастом все слэны накапливали такую горькую обиду, что переставали чувствовать сожаление, убивая людей, так же, как люди без сожаления убивали слэнов?

Его взгляд упал на лист бумаги, где его отец написал:

«…Оружие. Используй его только в случае абсолютной необходимости».

Его захлестнула волна воспоминаний о тысячах других случаев, когда его родители проявляли благородное качество понимания. Он до сих пор не забыл вечер, когда отец сказал ему: «Запомни: как бы сильны ни стали слэны, проблема того, что делать с людьми, останется препятствием для овладения миром. До тех пор, пока эта проблема не будет решена справедливо и разумно, применение силы останется черным преступлением».

Джомми почувствовал себя лучше. Доказательство было при нем. Его отец даже не носил с собой этого оружия, которое смогло бы спасти его от врагов. Он принял смерть, но не применил его.

Джомми Кросс нахмурился. Благородство — это хорошо, и возможно, он прожил слишком долго среди людей, чтобы считаться настоящим слэном, но он никуда не мог деться от убеждения, что лучше сражаться, чем умереть.

Мысль остановилась, вместо нее появилась тревога. Нельзя было терять времени. Нужно было выбираться отсюда, и побыстрее! Он засунул оружие в карман пальто, быстро схватил бумаги из ящичка, запихал их в другой карман. Потом он бросил бесполезный теперь ящичек в тайник и задвинул блок мрамора на место. Он пустился бежать по коридору в ту сторону, откуда пришел, вверх по лестнице, и остановился недалеко от выхода в общественный туалет. Незадолго перед этим он был тих и пуст. Теперь же он кишел народом. Он ждал, напряженно, но нерешительно, надеясь, что людей станет меньше.

Но люди заходили и выходили, толпа не уменьшалась, и круговерть звуков и мыслей не утихала. Возбуждение, страх, беспокойство; здесь были маленькие люди, в умах которых грохотали попытки осознать то большое, что сейчас происходило. И эхо этого понимания проникало сквозь железную решетку двери туда, где в полумраке ждал Джомми. Вдалеке продолжал звонить звонок. Его непрекращающееся тревожное з-з-з в конце концов подсказало единственный возможный путь. Стиснув оружие в кармане, Джомми решительно ступил вперед и распахнул дверь. Он мягко закрыл ее за собой, напряженно ожидая малейших признаков тревоги.

Но плотная масса людей не обратила на него никакого внимания, и он, протиснувшись сквозь толпу, вышел на улицу. Улица кишела народом. По тротуарам и проезжей части расплывались толпы людей. Отрывисто звучали полицейские свистки, рычали громкоговорители, но ничто не могло повлиять на анархию толпы. Транспорт увяз намертво. Потные, ругающиеся водители бросали свои машины посреди улицы и присоединялись к слушателям, стоящим напротив громкоговорителей, из которых доносился лишь звук пулеметной стрельбы.

— Ничего доподлинно не известно. Никто точно не знает, приземлился ли корабль слэнов во дворце или сбросил сообщение и улетел. Никто не видел, как он приземлялся, никто не видел, как он исчез. Возможно, что он сбит. Также возможно, что в данный момент слэны совещаются с Киром Греем во дворце. Об этом уже распространились слухи, несмотря на уклончивое заявление, выпущенное несколько минут назад самим Киром Греем. Для тех, кто не слышал, повторяем его еще раз. Дамы и господа, Кир Грей заявил следующее:

«Не волнуйтесь и сохраняйте спокойствие. Необычное появление корабля слэнов ни в коей мере не повлияло на относительную расстановку сил между слэнами и людьми. Ситуация полностью под нашим контролем. Они ничего не смогут сделать, кроме того, что они делали, и то в строгих пределах. Люди численно превосходят слэнов, возможно, один к миллиону, и при подобных обстоятельствах они никогда не посмеют вести открытую, организованную кампанию против нас. Да водворится покой в ваших сердцах…»

Дамы и господа, это было заявление, выпущенное Киром Греем после сегодняшнего необычайного происшествия. Я повторяю, более точной информации не поступало. Неизвестно, приземлился ли корабль слэнов. Никто в городе не видел, как он улетел. Никто, кроме властей, не знает наверняка, что же произошло, а вы только что слышали единственное заявление по этому поводу, выпущенное самим Киром Греем. Был ли корабль слэнов сбит или…

Болтовня по радио не прекращалась. Заявление Кира Грея повторялось снова и снова. У Джомми заломило затылок от бессмысленного рева громкоговорителей, извергавших монотонный шум. Но он не уходил, ожидая дополнительных сведений, сгорая от желания, которое мучило его целых пятнадцать лет, узнать о других слэнах.

Очень медленно пламя возбуждения угасло. Ничего нового сообщено не было, и в конце концов он залез в автобус и отправился домой. Теплый весенний день клонился к вечеру. Городские часы показывали семнадцать минут восьмого.

Джомми подошел к заваленному старьем дворику с обычной осторожностью. Его мысли проникли внутрь обманчивого, выглядевшего как настоящая развалина домика и прикоснулись к мозгу Бабушки. Он вздохнул. До сих пор пьяна! Как же эта искалеченная пародия на организм до сих пор существовала? Такое количество спиртного должно было иссушить ее давным-давно. Он открыл дверь, вошел и закрыл ее за собой — и встал как вкопанный!

Его мозг, все еще в легком контакте с мыслями Бабушки, принял сигнал.

«Не дать ему понять, что я позвонила в полицию. Не думать об этом… не могу держать слэна в доме… слэн — это опасно… полиция перекроет улицы…»