Тирта ощутила мощный поток энергии, исходящий от птицы. Она не поверила бы раньше, что такое маленькое тело — и при этом у птицы, не обладающей, по её мнению, разумом — может призвать такую силу. Изрядно удивлённая, она смотрела на сокола, но тут уловила другой поток энергии, объединившийся с первым. Как фальконер обращался к своему спутнику за силой и помощью, так сейчас сокол обратился к фальконеру, черпал его силу.

Тирта уловила какое–то движение и увидела, что её спутник извлёк оружие Силы. Держа меч за лезвие, он поднял его так, что рукоять с шарообразной шишкой застыла прямо над ребёнком, которого она держала на руках. Тусклый шар ожил, в нём замерцала искра, разгораясь со временем всё ярче и ярче. Это производило даже большее впечатление, внушало больший страх, чем сияние на скале в долине. Тирта чувствовала, как у неё покалывает не только руку, но всё тело.

Однако девушка постаралась успокоиться и направила мысль на подкрепление того, что делала птица. Она чувствовала, как энергия устремляется в тело, пытается достичь сердца. Ищет внутреннюю суть невидимого ребёнка, голова которого лежала у неё на груди.

Всё глубже и глубже! Тельце у неё на руках конвульсивно встрепенулось, и ей пришлось крепче сжать его. Послышался слабый плач. Боль? Ужас? Может, и то, и другое.

Но птица продолжала усиливать поток энергии, фальконер добавлял в него свою силу, шар сверкал всё ярче.

Они не могут проникать так глубоко! Тот, кто так запечатал себя, убегает от их поиска. Он может погибнуть!

Снова маленькое тело изогнулось в руках Тирты. Невидимый кулак ударил её по груди, мяукающий крик становился всё громче, и девушка попыталась отыскать рот на этой извивающейся голове, зажать его рукой, заглушить вопль, который может далеко разнестись в этих опасных холмах.

Шар на рукояти стал таким ярким, что Тирта опасалась прямо взглянуть на него. Кому принадлежал этот меч и какие чары вложили в него при изготовлении?

Но вот сокол сдавленно вскрикнул. Тирта чувствовала, что силы птицы иссякают. Тельце же, которое она держала, продолжало судорожно корчиться. Она ощущала в нём не только жизнь, подошедшую к самой грани существования, но и ужасный страх, который чёрным подавляющим облаком окутывал даже её сознание, пытался заглушить его.

Но вдруг…

Девушка увидела у себя на руках ребёнка. Лицо у него было искажено, превратилось в настоящую отвратительную маску страха, такую ужасную, что, вероятно, разума за ней уже не отыскать. Тирта призвала всё своё искусство лечения и постаралась передать больному уверенность в победе, которая есть главная часть этого искусства. Она заставила себя увидеть широкий луг под чистым небом, на котором нет ни облачка. И по этому лугу, которому неведом страх, бегает в радостном оживлении ребёнок, которого она сейчас держит. Такую картину создала она в своём сознании…

И попыталась удержать это видение, позволила ему заполнить весь свой мозг, чтобы пробиться таки к ребёнку.

«Нечего бояться… — в нарастающем ритме произносил в ней неслышный голос. — Безопасность, безопасность… страха нет… безопасность…»

Она больше не ощущала человека и птицы рядом, вся её воля была устремлена лишь к маленькому жалкому существу, которое она пыталась успокоить.

«Безопасность… не нужно бояться… безопасность…»

Открытый луг, прекрасные цветы, которые она представила себе, способные привлечь своей красотой даже самое неустойчивое внимание, безоблачное небо…

«Свобода… бояться нечего…»

Тельце ребёнка, до этого напряжённое, застывшее, жёсткое в её объятиях, расслабилось. Может, это окончательное расслабление, перед тем, как измученная сущность жизни покинет тело? Она ничего не могла сказать.

«Безопасность… безопасность…» — Тирта пыталась усилить поток уверенности, как действовала бы с раненым животным. Ей часто в прошлом приходилось успокаивать испуганных животных.

Глаза, которые до сих пор были плотно сжаты, медленно открылись. Тёмно–серые глаза, которые Тирта сразу узнала. Кровь её народа. Ребёнок — один из Древних.

Рот, который совсем недавно испускал ужасные крики, слегка приоткрылся. И из него послышался лёгкий вздох. Губы потрескались, в углах рта засохла кровь.

Теперь Тирта попыталась прямо обратиться к сознанию ребёнка. Оно было свободно и сохранило разум! Она почти не надеялась на это!

С радостным возгласом она обняла своего подопечного, бессловно радуясь и благодаря. И тут в сознании её отчётливо возникло слово, так отчётливо, словно ребёнок произнёс его вслух:

«Джерик!» — слово это окружал страх, как огонь охватывает дрова, подброшенные в костёр.

— Здесь нет Джерика, — девушка призвала на помощь настоящие слова. Ответить мыслью на мысль — это свыше её способностей. — Я Тирта, а это… — впервые она чуть растерянно взглянула на фальконера. Она не спрашивала, как его зовут, зная, что фальконеры стараются сохранить свои имена в тайне от чужих.

— Я Нирель, маленький брат, — сказал тот, обратившись непосредственно к ребёнку. По его лицу струйками сбегал пот, собираясь крупными каплями на подбородке. Во время этого сражения за жизнь он снял шлем, и ребёнок, повернув голову, смог ясно увидеть его.

Маленький брат? Да, Тирта держала в руках мальчика, и это несказанно её удивило. Такая невероятная сила иллюзии могла принадлежать только женщине. Поэтому девушка была уверена, что унесла с бойни девочку. Но это действительно был мальчик, маленький и, скорее всего, старше, чем можно предположить по росту. Едва прикрытое короткой рубашкой коричневое тело поражало худобой. Тёмные волосы вились, как у всех Древних, один локон упал на лоб, почти касаясь ровных бровей. Но в глазах ничего не напоминало маленького ребёнка.

— Я Алон, — говорил он совершенно отчётливо. — Я… — на лицо его снова набежала тень, он ухватился руками за куртку Тирты, крепко сжал её, так что ногти его впились в мягкую кожу.

— Где?.. — он отвернул от неё голову и спрятал лицо, поэтому голос его прозвучал приглушённо.

Тирта решила сделать вид, что не поняла вопрос.

— Мы в холмах, — спокойно ответила она.

Плечи его сгорбились, тело конвульсивно дёрнулось, мальчик всхлипнул. Долго лежал с закрытым лицом, потом повернул голову и прямо взглянул на них обоих.

— Все мертвы, — это был не вопрос, но утверждение, и Тирта обнаружила, что может ответить только правду.

— Мы так считаем.

— Они сказали, что пришли от лорда Хоннора. Показали запечатанный цилиндр, адресованный Ламеру, и потому перед ними открыли ворота. Тогда он рассмеялся и…

Снова тело его судорожно вздрогнуло, и Тирта в ответ только крепче его сжала. Но на этот раз заговорил наклонившийся вперёд фальконер.

— Маленький брат, наступит время для возмездия крови. А до того смотри в предстоящие дни, а не в прошедшие, — такие слова он мог бы обратить к человеку своего возраста и из своего народа. Тирта ощутила негодование. Неужели он считает, что так можно утешать ребёнка? Разве такой совет принесёт утешение?

Но воин как будто оказался прав, потому что Алон пристально посмотрел ему в глаза. Его маленькое лицо приобрело серьёзное напряжённое выражение, и между ними словно произошёл обмен мыслями, как между человеком и птицей. А Тирта при этом ничего не ощутила.

— Ты птичий человек, — медленно сказал мальчик. — А он?..

Алон высвободился, поднял худую руку и указал на сокола, который выглядел так, словно собирался вот–вот уснуть. Его жёлтые глаза полузакрылись, крылья он плотно прижал к телу.

— На своём языке он называет себя Крылатый Воин. Он вождь стаи и…

— Один из обученных, — медленно закончил Алон. И обратился непосредственно к птице:

— Пернатый брат, ты великий боец.

Сокол раскрыл глаза, взглянул на него сверху вниз и испустил негромкий гортанный крик.

Алон снова повернул голову и посмотрел прямо в лицо Тирте.

— Ты… ты как Яхне, правда? — в который уже раз тень легла на маленькое лицо. — В ней был Зов. Ты… ты другая. Но в вас обеих Кровь.

Тирта кивнула.

— Я Древней крови, брат–родич, но родилась в другом месте. Я из–за гор.

Он шевельнулся, не освобождаясь, а садясь прямее. Она помогла ему устроиться поудобнее.

— Из–за гор… — повторил он. — Но там же зло… — он поднял голову и посмотрел на девушку. — Нет… Тьма… я её чувствую. Ты не из Тьмы, сестра–родственница. Ты с востока, где собираются тучи? Яхне много раз пыталась прочесть метательные камни, но всегда между нами и востоком лежала Тьма. Приходят разные существа, спускаются с холмов, но они не такие, как Джерик… — губы его на мгновение дрогнули. — Потому что Джерик — человек и по собственной воле решил служить Тьме.

— Из–за гор из Эсткарпа. Там не так много зла, маленький брат, — Тирта ответила серьёзно, тем же тоном, что и фальконер. — Но мои предки жили в этой земле, и теперь я вернулась с определённой целью.

Он кивнул. Поведение его совсем не напоминало детское. Тирта подумала, естественно ли это для него или же Сила, которая помогла ему скрыться, не только усилила Дар, но и сделала ребёнка взрослым. Он казался вдвое старше своей внешности.

— Тут бродят такие, как Джерик, — он ещё больше высвободился из мягкой опеки рук. — Они следят. И они ненавидят Древнюю Кровь. Меня старались держать втайне, но они как–то узнали.

Фальконер вложил в ножны свое необычное оружие и надел шлем.

— Тогда, кажется, нам следует найти убежище получше, — он встал, поднял руку с крюком, и сокол тут же сел на неё.

Алон окончательно высвободился, хотя Тирта держала его за плечо, помогая встать. Трудно было поверить, что ребёнок, который совсем недавно выглядел таким беспомощным и слабым, проявляет подобную живость. Мальчик на мгновение пошатнулся, потом выпрямился, насколько позволял рост, и стоял уже вполне устойчиво, хотя и не отказался от руки Тирты. Фальконер привёл лошадей.

Алон круглыми от восторга глазами посмотрел на торгианца и нерешительно поднял руку. Конь фыркнул и по шагу начал приближаться к мальчику, словно был чем–то удивлён и насторожен. Фальконер выпустил его повод. Конь опустил косматую голову, принюхался к ладони мальчика, фыркнул.

— Он… он другой, — Алон перевёл взгляд с торгианца на пони, потом назад.

— Действительно, — ответила Тирта. — В Эсткарпе такие лошади считаются боевыми и высоко ценятся.

— Он один, — Алон словно не слышал её или слова не имели для него значения. — Тот, кому он служил, мёртв; и с тех пор его дни пусты. Но примет ли он меня? — лицо мальчика изменилось. Его осветила улыбка, яркая, как солнце, которое воображала себе Тирта, вытаскивая его из темноты. Он коснулся распущенной чёлки лошади, и голос его оживился. — Он принимает меня! — словно произошло нечто удивительное и невероятное, изменившее весь мир.

И впервые с того времени, как они вместе в пути, Тирта увидела улыбку фальконера и вновь подумала, что он сильно отличается от своих соплеменников. Воин подхватил Алона и посадил в пустое седло.

— Удачи тебе, маленький брат. Как сказала леди, таких найти нелегко.

Алон наклонился вперёд, провёл ладонью по шее торгианца, а конь вскинул голову, заржал и сделал два небольших шага в сторону, словно был очень доволен собой и всадником.

И вот все верхом — сокол снова уселся на седло фальконера — они направились глубже в холмы. Тирта с тревогой следила за мальчиком. Хотя сама она сознательно воспитывала в себе твёрдость, с детства училась защищать свою сущность и назначение, что ждало её впереди, она не могла поверить, что ребёнок может так быстро оправиться от ужасов нападения и спасения от него.

Возможно, верно её предположение: использование Дара высвободило в нём способность принимать мир таким, каков он есть. И потому, как и предложил фальконер, Алон оказался способен смотреть вперёд и не оглядываться.

В полдень они остановились у одного из ручьёв, в изобилии пересекавших холмы. Мальчик разделил с ними остатки дорожного хлеба. На охоту времени не оставалось. Расспрашивая, они обнаружили, что знания страны на востоке ограничены у Алона рассказами торговцев с местного рынка или путников, которым владелец фермы настолько доверял, что разрешал переночевать.

Ближайшими землями правил лорд Хоннор, но, по словам Алона, власть его была непрочной. Титул его часто оспаривался. Хотя он по–своему был честный человек — для Карстена — и заботился о тех, кто сохранял ему верность. Фермой владел некто Парлан. Он сам не из Древних. Ему не нравилась опасная жизнь на плодородных равнинах, где почти непрерывно шла война. И он привёл семью в эти предгорья, пытаясь избежать постоянных набегов, которым подвергался последние десять лет или даже больше.

Но два дня назад он заболел, и руководство хозяйством перешло в руки его племянника Диона. Парлан был стар, он служил ещё в армии Пагара, оставался в одном из гарнизонов и потому не участвовал в роковом вторжении в Эсткарп. Испытанный боец, он в последующем хаосе был искалечен, женился и принял земельный участок, который отвёл ему командир. Но потом изменил свои планы и переселился ближе к горам, когда его командир был предательски убит, а отряд разгромлен. Алон не состоял в близком родстве с Парланом и его семьёй. Его просто взяли с собой, когда клан покидал равнины. Он тогда был совсем маленьким, и ему сказали, что он сын родича, убитого вместе с лордом командиром. Мать его тоже погибла во время набега.

— Меня вырастила Яхне, — рассказывал он. — Она… все её почему–то побаивались, я думаю, — он слегка нахмурился. — И она тоже не была им родственницей. Но она умела лечить и много знала, учила служанок ткать и смешивать краски. И поэтому за их изделия Парлан получал хорошую цену на рынке. И ещё… — он покачал головой. — Не знаю почему, но он часто приходил к ней, когда случались неприятности, и она засыпала. Или так только казалось. А проснувшись, она с ним говорила. Но меня всегда отсылала, говоря, что её дела не должны интересовать мужчин. А когда я начинал её расспрашивать, она сердилась, хотя я не понимал почему.

— Потому что она занималась колдовством, — заметил фальконер.

— И ещё, наверное, потому, что верила, как верит большинство, что Дар принадлежит только женщинам, — сама Тирта теперь полностью изменила своё мнение об этом.

— Дар? — повторил Алон. — Это то, что я сделал, испугавшись? Они говорили, что устроят охоту и загонят зайца, — он вздрогнул. — Оруженосец Джерика бросил меня на поле, и я побежал, а потом… потом… — он вопросительно взглянул на Тирту. — Не знаю, что произошло. Там было тёмное место, но не злое, это я знал. Похоже на дом, в котором можно спрятаться и быть в безопасности. Я как–то нашёл его и спрятался. И прятался там, пока меня не позвали. Позвали так громко, что я не мог не откликнуться.

Тирта обнаружила, что не может думать о нём, как о ребёнке, каким он кажется. Она неожиданно спросила:

— Сколько тебе лет, Алон?

Снова он нахмурился.

— Не знаю: Яхне мне не говорила. Знаю только, — он неодобрительно взглянул на собственное тщедушное тело, — что я слишком мал ростом. Фрит, который казался моим ровесником, когда мы были маленькими, вырос, теперь он на голову выше меня. Меня дразнили «младенчиком», когда хотели посмеяться. Я, кажется, был не такой, как другие. Даже Сала — ей всего десять лет — переросла меня. Я думаю, что с тех пор как мы пришли с равнин, прошло двенадцать лет.

Двенадцать лет! Может, и больше! Тирта удивлённо покосилась на фальконера и увидела на его лице то же изумлённое выражение. Маленькое тельце, которой она держала на руках, принадлежало ребенку не старше шести. Может, в жилах мальчика не только кровь Древних? Она читала в Лормте рассказы о странных скрещениях. У долгоживущего племени и дети должны развиваться медленно, и их кажущееся детство на взгляд постороннего длится очень долго. Древние жили долго и много лет сохраняли юношеский облик, в сущности почти до самой смерти. Но такое долгое детство было внове и для неё.

Если в здешних горах бродят слуги Тьмы, из Эскора могли просочиться и другие существа. Возможно, в Алоне меньше человеческого, чем можно предположить на основании внешности. Если это так, его добровольный уход в себя, уход из видимости, может быть вполне естественным.

К вечеру они нашли хорошее место для лагеря. Над землёй вздыбилась покрытая мхом и дёрном каменная плита, и под ней открылось углубление, похожее на пещеру. Тирта заметила внизу семейство зайцев. Выпустив подряд три стрелы, она спустилась за добычей. Алон, впервые с того времени, как сел верхом на торги–анца, проявил признаки усталости. Он сидел на седле, снятом фальконером, сидел сгорбившись и ёжился от резкого ветра. Лёгкая одежда почти не защищала его от Холода.

Нагромоздив каменную стену перед входом, они разожгли костёр в глубине полупещеры, поджарили на огне мясо и поели. Тирта добавила к мясу травы из своих запасов. Каменная стена нагрелась, от неё растекалось приятное тепло. Фальконер порылся в седельных сумках и достал пару штанов. Они оказались велики Алону, но их привязали у пояса двойной верёвкой, завернули штанины и тоже подвязали. Сапог не нашлось, но по крайней мере теперь мальчик не будет натирать ноги во время езды верхом. Тирта заметила воспалённые красные места у него на внутренней поверхности бёдер и натёрла их мазью.

Какое–то время Алон сидел у костра, жадно ел и вытирал жирные пальцы о траву. Но вот он повернулся к фальконеру.

— Лорд Нирель…

— Я не лорд, маленький брат, — возразил тот. — Мы в Гнезде не пользуемся титулами жителей равнин, — тут он замолк. Вспомнил о том, что Гнезда больше нет, что братство его давно исчезло, подумала Тирта.

— Тогда я буду называть тебя мастер меча Нирель, — сказал Алон, — потому что ты действительно мастерски им владеешь. Но у тебя не один меч на поясе… — он указал на магическое оружие. — И я такого раньше никогда не видел. Хотя к хозяину Парлану часто приходили его старые друзья, и многие приходили с оружием, которое они высоко ценили и которым гордились. Что это?

Фальконер извлёк меч–кинжал. Теперь шар на его рукояти был тусклым и тёмным, даже огонь костра не отражался в нём. Он мог быть и мёртвым, как любой другой металл.

— По правде говоря, не знаю, маленький брат. Это дар Крылатого Воина, и в нём сокрыто то, чего я не понимаю… — воин поднёс меч к костру, и пламя отразилось от лезвия. — Я думаю, он не только очень стар, но в нем живёт Сила, как в топоре Вольта.

Очевидно, Алон никогда не слышал об этом знаменитом оружии. Однако он протянул палец, но не коснулся им лезвия, а провёл в воздухе линии, повторил знаки, изображённые на клинке от рукояти до острого конца.

— Этот рисунок… — мальчик остановился, дойдя до конца линии, — он похож на тот, что носила Яхне под одеждой на цепочке. Я думаю, это была её тайна. Я видел эту вещь только раз, и она сразу её спрятала. Этот меч пришёл из–за гор или в нём Сила сокола?

— Фальконеры не имеют дела с такой Силой, — последовал сдержанный ответ. — И, насколько я знаю, меч не из Эсткарпа. Должно быть, его принесли враги Эсткарпа, потому что мы нашли его на том месте, где обрушились горы и погребли под собой захватчиков. Но мне трудно поверить, что кто–то из Карстена мог принести вещь, которую считает проклятой.

— Да, он должен быть очень древним, — Алон провёл ладонью вдоль лезвия, на этот раз от острия к рукояти, как будто мог при помощи этого жеста прочесть что–то полезное для владельца меча. — Но он не для пролития крови, и кровь никогда не обагряла его.

Он говорил уверенно и властно, и девушка и фальконер удивлённо посмотрели на него. Алон чуть виновато рассмеялся.

— Если бы тут была Яхне, я за такие слова получил бы по губам. Она не любила, когда я говорил то, что знаю. Но это правда. Я всегда чувствую оружие, которое убивало: смерть прилипает к нему, как кровь. Здесь я этого не чувствую. Но всё же это оружие.

— Я скорее назвала бы его ключом, — прервала его Тирта. — Благодаря ему фальконер вернул тебя, он и его сокол вместе вызвали тебя назад, в этот мир. В этом мече Сила, и он отвечает тем, кто к ней обращается, даже если у позвавших нет Дара.

Алон мигнул.

— Со временем он может сделать даже больше. Если бы у меня были знания Яхне, может, я смог бы взять его в руки. Странно, но во мне растёт какое–то новое чувство. Как будто мне предстоит сделать открытие. Я… я больше не Алон, вечный ребёнок, но кто–то другой — я не знаю ещё — кто, но должен побыстрее узнать.