Три дня они ехали на восток. В холмах не попадалось ничьих следов, хотя раз или два им встретились указания, что местность не совсем покинута. Остатки старых лагерных костров и отпечатки копыт на мягкой земле. Но сокол докладывал только о местных животных.

Припасы, которые они привезли из–за гор, кончились. Но лук Тирты приносил достаточно мяса. Должно быть, тут много лет никто не охотился, потому что вилороги и зайцы их совсем не боялись и их легко удавалось подстрелить. К тому же Алон хорошо знал, как выжить в глуши. Он с торжеством выкапывал какие–то толстые корни. Если их поджарить на огне, они становились мягкими и хорошо утоляли голод.

Всё больше и больше двое старших воспринимали Алона как равного, несмотря на его детскую внешность. Тирта осторожно расспросила мальчика и больше узнала об его взаимоотношениях с Яхне — очевидно, Мудрой Женщиной, чей дар высоко был бы оценён в Эсткарпе.

— Она не была родственницей Парлана, — Алан чуть нахмурился, подкладывая дрова в костёр на третью ночь пути, — и вообще мне кажется, никто не знал, из какого она народа. В этой семье она прожила много лет, пришла ещё вместе с матерью Парлана, когда та вышла замуж за его отца. Она была очень старой, но никогда не менялась, всегда оставалась одинаковой. И именно она отыскала меня, когда я остался без родителей, это она принесла меня в семью, — глаза его потемнели, он словно скрывал некоторые свои мысли. — И её не было на ферме, когда пришёл Джерик. Она сказала, что пойдёт искать редкие травы, которые могут поставить Парлана на ноги. Если бы она была в доме, я думаю, Джерик не смог бы войти, — он кивнул, словно подчёркивал важность своих слов. — Яхне чувствовала приход Тёмных. Дважды она говорила Парлану, чтобы он не впускал людей, просивших у него убежища, а ведь один из них был его старым товарищем и хозяин ему доверял.

— И владелец фермы всегда прислушивался к её советам? — спросил фальконер.

Алон снова кивнул.

— Всегда. Думаю, он немного боялся её. Не потому, что она могла причинить ему зло, а потому что знала такое, чего он не понимал. Люди всегда опасаются того, причины чего не понимают, — снова как будто взрослый человек сидел перед ними, слизывая жир с пальцев, внешне похожий на ребёнка, которого нужно защищать от опасностей мира. Если бы Тирта закрыла глаза и только слушала его голос, она представила бы себе совсем другого Алона. И всегда слегка вздрагивала, когда смотрела на мальчика.

— Она была… она Мудрая Женщина, — сказала Тирта. — Такие всегда были в нашем народе. Но если она вернётся и увидит разграбленную ферму, она последует за нами?

Тот, кто владеет Силой, может впасть в транс (как проделала сама Тирта) и отыскать их так легко, словно они оставили отчётливый след на снегу. Девушка увидела, как пошевелился фальконер. Он нахмурился. Этот человек принимает Тирту, потому что она заключила с ним договор по обычаю, просила его услуг в открытой сделке. Но ехать рядом с Мудрой Женщиной, одной из тех, кого всегда ненавидели в его народе, — нет. Да и сама она не порадовалась бы появлению женщины, которая легко разгадает её мысли и дело, словно всё это разборчиво написано в свитке.

Алон, очевидно, долго обдумывал её вопрос, слегка наклонив голову, как птица. Потом медленно повернул голову, посмотрел мимо Тирты, мимо костра в темноту.

— Я её не чувствую, — просто сказал он. — Когда пытаюсь, ничего не встречаю. Только пустоту. Но не думаю, что она мертва. Может, зная, что ферма погибла, она занялась какими–то своими делами. Она всегда была себе на уме, — мальчик посмотрел на Тирту. — Я многое могу рассказать о тех, кто жил с Парланом. Я знал, чего они боятся, что делает их счастливыми, а что вызывает отвращение. Но Яхне узнать невозможно. Всегда перед тобой закрытая дверь, и миновать её никому не дозволено. Мне кажется, она помогала Парлану не потому, что любила его и его семью. Нет, она как будто выплачивала долг. Может, и ко мне она относилась так же. Но я считаю, что она хотела меня как–то использовать в будущем… — сейчас он словно размышлял вслух, а не отвечал на непроизнесённые вопросы Тирты. Излагал мысли о том, что давно его занимало.

— Но ты бы знал, если бы она была близко? — фальконер задал этот вопрос резко, тоном, требующим немедленного ответа.

— Да. Даже если бы не смог отыскать её саму, смог бы коснуться мыслью её внутренней защиты.

— Хорошо. Я думаю… — мужчина оценивающе взглянул на мальчика, в глазах его вспыхнули жёлтые искры, — я думаю, ты скажешь нам, если узнаешь, — возможно, он хотел задать вопрос, но прозвучали его слова приказом.

— Скажу, — коротко ответил Алон. Тирта в тот момент не знала, можно ли полагаться на его слово. Она чувствовала, что в мальчике нет ничего от Тьмы. Но это не означало, что он сочтёт себя обязанным участвовать в её поиске. Они могут сказать, что он обязан им жизнью, но ей не хотелось этого делать. Тот, кто так поступает, порочит себя и обесценивает свой поступок. Помощь, если она необходима, оказывают бескорыстно. Никакой платы не требуется, но спасённый всё же считает себя должным. В этом, несмотря на жизненные испытания, она придерживалась того, как её воспитали. И считала, что фальконер согласен с нею. Клятва меча, которую он дал, делает дороги Тирты его дорогами, пока действует заключённый между ними договор.

Тирта беспокойно повела плечами. Глупо идти дальше без проводника, как они поступали до сих пор. Она должна точнее узнать направление к своей цели. А чтобы узнать его, нужно вызвать новое видение, снова впасть в транс. Но только последние дни ей ничего не снилось. Спала она крепко и без сновидений. И если и ходила какими–нибудь странными и незнакомыми путями, то, проснувшись, ничего не помнила. Пробовать же снова уснуть под действием трав, когда где–нибудь поблизости эта Яхне… Зачарованные таким сном всегда уязвимы. Она была безрассудна, когда поступила так раньше. И не она владела своим видением: ведь оно привело её не к Дому Ястреба, а к Алону.

Тирта подозревала, что её привлекла Сила Алона. Он применил свой Дар, сам того не зная, и именно это привлекло их к ферме. Что же сможет сделать с нею Дар, который настолько сильнее её скромных способностей, когда она снова окажется во сне? К тому же Алон говорил о Тьме на востоке. Быть захваченной сильной злой волей…

Но продолжать бесцельно блуждать значило ничего не добиться. Девушка снова взглянула на сидящего у костра мальчика, глаза её слегка сузились. Был один способ, но она отшатнулась от одной мысли о нём, не говоря уже об обсуждении. Всю жизнь она боролась за независимость, за право самой распоряжаться своей жизнью, насколько это возможно в мире, полном опасностей. Подчиниться кому–то, даже в крайней необходимости, ей было очень тяжело. Она посмотрела на свои мозолистые загорелые руки, сжала их, так что костяшки пальцев побелели. Воля боролась в ней с необходимостью, пока не победил здравый смысл.

— Я должна впасть в транс, — она заговорила резко, как фальконер, когда расспрашивал Алона. — И откладывать нельзя. Мне нужно знать путь, и узнать его я могу только так. Но человек в трансе подвергается опасности. Он беззащитен. Мой… мой Дар ограничен. Поэтому, когда я отправлюсь на поиск, кто–нибудь с более сильной волей может овладеть мной.

Лицо фальконера помрачнело, рот напоминал прямой разрез на лице. Тирта видела, что каждое её слово вызывает у него сопротивление, выносит на поверхность недоверие и нелюбовь к таким, как она. Только клятва связывала его, но именно на клятву она и рассчитывала. Алон тоже пристально смотрел на девушку, но в его взгляде не было отрицания, которое переполняло фальконера. Наоборот, его отношение пронизывали возбуждение и интерес, как у обычного мальчишки перед заманчивыми действиями.

— Мне потребуется ваша помощь, — никогда в жизни слова не давались ей труднее.

Фальконер сделал быстрый отрицательный жест. Коготь подчеркнул его отношение. Но Алюн резко кивнул.

Тирта прямо взглянула на мужчину.

— Я знаю, ты не хочешь в этом участвовать. И твоя клятва к этому не обязывает, — в этом она должна была уступить ему. — Но я видела, на что способны вы с твоим пернатым братом, и потому прошу тебя — не помочь мне в поиске, я прошу о другом — защитить меня от того, что может захватить меня, пока я в этом состоянии.

Ответил ей не фальконер, а Алон. И обратился он не к девушке, а к мужчине.

— Мастер меча, леди просит тебя о защите. Она говорит, что в этом ты не связан клятвой. Может, и так. Я знаю о клятве меча и щита только то, что слышал в рассказах и слухах о прежних войнах и бедах. Может быть, такой поступок противоречит твоей вере, но в нём нет Тьмы. И если человек помогает, а не вредит, он не нарушает верность самому себе. Не знаю, многим ли смогу помочь в таком деле, — он обратился непосредственно к Тирте. — Мне кажется, я многое, очень многое должен узнать о самом себе. Но всё, чем я сейчас располагаю, — он протянул обе руки, словно предлагал нечто невидимое, каким сам был, когда они нашли его, — всё это к твоим услугам, — и снова он выжидательно взглянул на фальконера.

Тот извлёк из ножен меч Силы, гневно бросил назад. Оба видели, что он рассержен, но держит себя в руках. А когда заговорил, то так, словно каждое слово вытягивали из него клещами.

— Я не имею дел с колдовством. Но я всё же связан клятвой, — он горящими глазами посмотрел на Тирту, — хотя ты и отрицаешь это. Однако мальчик прав: клятву не дают вполовину. Чего ты от меня хочешь?

Девушка не испытывала радости. Он явно считал, что Тирта вынудила его ответить так, и тем самым он может сделать задуманное ещё более опасным. Их воли должны слиться воедино, иначе в щель просочится Тьма и направит их одну против другой. Тирта наклонилась вперёд, взяла в пальцы горстку пыли. Смотрела она на фальконера, а не на свою руку. И увидела, как сузились его глаза.

— Мы договорились о двадцати днях. Но я объявляю, что удовлетворена, что ты выполнил свои обязательства и наш договор закончился, как… — она подняла руку в воздух, приготовившись бросить пыль.

Но воин среагировал быстрее. Пальцы его сомкнулись на запястье девушки и сжали так крепко, что она не смогла выпустить пыль и тем самым разорвать договор. И не только от костра его лицо казалось покрасневшим. Глаза его пылали гневом.

— Я сказал: «двадцать дней», и двадцать дней буду исполнять свой долг, свою клятву щита.

— Это обязательно делать добровольно, — Тирте не нравилась эта борьба, она была ей не нужна. Пусть уезжает и освободится от неё и её колдовства. — Потому что даже если мысленно сдержишься, будешь действовать не по своей воле, одна мысль эта откроет дверь. Не знаю, что мне угрожает, только дорога опасна. Я словно въезжаю безоружной во вражеский лагерь. Помощь — нужно — оказывать — ДОБРОВОЛЬНО.

Он выпустил её руку и вернулся на своё место.

— Ты лучше знаешь, что тебе нужно, — промолвил он спокойно. — Я помогу тебе. Чего ты от нас хочешь?

— Я снова оставлю свое тело, — Тирта заговорила медленно и чётко. — Может быть, та Сила, которой владеете вы с пернатым братом и которая есть и у Алона, сможет последовать за мной и охранять дорогу моего возвращения, чтобы никто, никакая чуждая воля не смогла превратить меня в свой инструмент или оружие.

— Хорошо, — он чуть повернул голову и испустил негромкий свист, которым подзывал сокола. Птица села ему на руку.

— Не знаю, от кого вы будете меня охранять, — продолжала девушка. — Не знаю даже, возможно ли это. Но сосредоточьте свои мысли на моём успехе, помогайте достичь его. Я ищу путь к Дому Ястреба. Помните это название и моё желание, чтобы я в видении могла перемещаться быстро и уверенно, — она слегка подняла руку. — Это всё, чего я прошу, потому что не знаю, что ещё нас связывает.

— Иди, мы последуем за тобой, — и обещание это дал не фальконер, а мальчик.

Тирта достала из сумки мешочек с травами и бросила порошок в огонь. Она увидела, как фальконер обнажил своё оружие Силы, вонзил лезвие в землю перед собой. Девушка наклонилась вперёд и глубоко вдохнула дым с сильным и приятным запахом пряностей.

На этот раз она не погрузилась в темноту. Напротив, её охватило голубое сияние, такое яркое, что она едва не отступила, но тут до неё донеслись тепло и Сила и привлекли к себе. И она пошла решительно и целеустремлённо, словно по дороге в Эсткарпе.

Свет сопровождал ее. Подняв голову, девушка увидела невдалеке сияющий голубой шар (шар с рукояти меча?), вращающийся в этом необычном пространстве. Но вот свет начал слабеть, она вновь попала в полосу серости.

Хотя Тирта не чувствовала, как ноги касаются почвы, она двигалась по поверхности, на вид такой же прочной и реальной, как их путь через горы. С одной стороны темнела полоса деревьев, с другой — голые скалы, по которым проходила отчётливая чёрная полоса. Тирта поняла, что должна запомнить эту примету.

Стена с полосой пошла вниз, горы остались позади. Исчезла и отчётливая чёрная полоса; теперь девушка двигалась просто вдоль хребта.

Дом Ястреба… Она велела фальконеру и мальчику постоянно держать это слово в голове, и сама теперь так и делала. Пока она боялась только одного — что повторится её старый сон и она не узнает дороги, но сразу окажется внутри самой крепости, чтобы в который раз стать свидетельницей последнего акта трагедии.

Тирта оставляет холмы позади. Впереди и справа от неё открылась равнина. Слева деревья собрались в густой лес. Очень густой, и Тирте кажется, что пройти через него невозможно. Повернув голову в ту сторону, она замечает движение, беглое, вкрадчивое, но постоянное. Под защитой густых зарослей кто–то мелькает с такой же скоростью, как и она, шпионит за ней.

Время от времени она замечает бледную серость, но отчётливых очертаний не видит. Это нечто легко скользит вперёд, деревья и кусты ему не помеха. Тирта предпочла бы держаться луговины, но её тянет к лесу, вопреки мрачным предчувствиям.

И всё время за ней продолжается наблюдение. Девушка чувствует злобную угрозу, но она нарочно не пытается узнать больше. Все её воля сосредоточена на том, чтобы достичь Дома Ястреба.

И всё же она слегка поворачивает голову и смотрит на лес. Ближе подлесок уже не кажется таким густым. Едва заметные следы говорят, что когда–то здесь проходила дорога, с тех пор давно заросшая. Тот, кто скрывается в лесу неподалёку, не встречает её, а напротив, продолжает скользить в кустах чуть в стороне.

Иногда старая дорога становится заметнее. Время от времени Тирта видит высокий камень сбоку, это для неё очередной указатель. Дважды вдалеке показывались какие–то образования, испускающие призрачный бледный свет. Она чувствует там присутствие чего–то абсолютно чуждого, укоренившегося или плененного. Тирта торопливо воздвигает мысленную защиту, потому что ощущает, как к ней устремляется требовательное желание.

Этот лес — опасное место. И будь она здесь физически, телом, а не духовной сущностью, эта опасность не замедлила бы сказаться. Но то, что она ищет, находится за лесом, и ей не избежать пути через него.

Она не знает, сколько времени потребуется, чтобы пройти через этот зловещий лес. У Тирты складывается впечатление, что путь будет не близким.

Однако и ему приходит конец, и дорога снова выводит на открытый луг. За полем, некогда ограждённым, обрушенные, но ещё отчётливо видные каменные стены. Само поле пересекает ручей, довольно большой, его можно даже назвать речкой. А на другом его берегу…

Тирта испытывает прилив чувств, какого никогда не знала в жизни. Даже издали она узнаёт здания. Здесь сражались и защищались до конца. Высокие, окружённые стенами башни, могучая крепость, возведённая на холме, к которому отведена река, так что вода до верху заполняет кольцеобразный ров вокруг крепости. Видны остатки моста, теперь это только расколотые брёвна.

В целом крепость оказывается больше и грознее, чем Тирта думала, хотя Большой Зал, который она видела в прежних видениях, свидетельствовал о весьма просторной постройке. Клан, возведший эту крепость, был сильным и многочисленным. И имел сильных врагов, о чём говорят мощные стены и продуманная защита крепости.

Тирта нашла свою цель. Теперь она сознательно ослабляет свою волю — волю, которая по–прежнему влечёт её к руинам. Идти дальше нет смысла.

Удар произвёл такое впечатление, как будто её обнажённой выбросили из дома посреди ледяного зимнего бурана. Глубокий, сковывающий холод охватил девушку. Тирта не думала, что в своём нынешнем состоянии способна испытывать такую боль. Но как неверно оценило её это существо ниоткуда! Тирта ожесточённо сражалась, пытаясь освободиться от цепенящего ледяного ужаса, который пытался захватить её в плен. «Пора, — завопила её воля, — пора, если вы меня слышите, чувствуете; помогите мне, используйте свои Силы, чтобы вытащить меня!»

Последовали ли те двое за нею, знают ли они, что на неё напали? Если ей не помогут, она погибла, потому что холод отнимал у неё волю, разрывал на части, как сильный ветер облака.

«Придите!»

Она не могла произнести это вслух, но вложила всю волю и силу в этот призыв. Неужели её унесёт в тот ад, в котором они нашли Алона?

Тепло, ощущение слабого тепла. Холод тоже усилился, но тепло сражается с ним, и Тирта каким–то образом вбирает в себя это тепло, запасает его, отдаляет от себя холод и смерть. Тепло тоже усиливается, укрепляется.

Холод тянется к ней, пытается утащить к развалинам. Он начал действовать именно в тот момент, когда она попыталась разорвать принуждение, которое привело её сюда. Холод хотел, чтобы она вошла в крепость. Она дрогнула — если только внутренняя сущность может дрогнуть. Холод продолжал вливаться в неё, он отгонял тепло. Но воля девушки очнулась от первого ошеломляющего удара. Назад! Она сосредоточивается не на Доме Ястреба, а на их лагере.

Стоило подумать об Алоне — тепло усиливается! О фальконере — она становится свободнее и сильнее. Фальконер — теперь его лицо заполнило все её мысли. Лицо, невероятно сосредоточенное, словно поверх внешности человека, которого она знает как своего спутника, легла маска. Горят в глазах жёлтые искорки. Она видит только эти глаза и искорки в них, и от них исходит тепло. Тепло сражается с тем, ДРУГИМ, который тянет её к Дому Ястреба и хочет использовать. Да, тепло!

Огонь окружает её; языки синего пламени создают защитную стену. Неожиданно нападение холода сникло. Огонь ещё ненадолго задерживается, гаснет, и она снова в темноте.

Дождь… она лежала под дождём… вода текла по лицу, затекала в открытый рот. Она услышала частое дыхание, торопливое, поверхностное. Так дышит бегун на исходе сил. Открыла глаза — в них ударил свет, и она быстро закрыла их снова. Ей показалось, что её что–то захватило, и она никогда больше не сможет вырваться и освободиться.

— Тирта, Тирта! — призыв, вначале слабый, потом всё сильнее. Она снова осознаёт своё тело, чувствует боль и оцепенение. Тепло, которое помогло ей вырваться, медленно охватывает тело.

— Тирта!

Она снова решилась открыть глаза. Лицо Алона, сбоку освещенное странным голубым огнём. В глазах его страх. Но вот страх растаял, мальчик улыбнулся и рассмеялся, как будто избавился от огромной тяжести.

Тирта увидела рядом фальконера, тот держал в руках меч, рукоятка которого ярко сверкала, и голубое сияние окутывало её с головы до ног. Вместе с теплом возвращались и силы, заполняя пустоту. Тирта даже не осознавала, что в ней такая пустота, пока та не заполнилась. Она осторожно приподняла голову. И тут же рука оказалась у неё под головой, помогла приподняться. На мгновение она ощутила прикосновение к щеке железного когтя.

Алон сидел на корточках прямо перед девушкой и внимательно наблюдал за ней. Фальконера она теперь не видела: он её поддерживал. Воин отложил меч в сторону. Поток энергии, исходивший из него, слабел: теперь оружие лишь слегка светилось.

— Я… вернулась… — губы с трудом произнесли слова. Она еле–еле расслышала собственный голос. — Вы меня вернули.

Потому что именно от них двоих (нет, троих: она не должна забывать пернатого брата; она чувствовала, что и он принимал участие в её спасении) пришло это тепло и помогло ей победить в схватке с тем, что ждёт её в Доме Ястреба.

Ждёт? Тирта впервые почувствовала, что может ясно мыслить. Она нашла не только развалины. В них поселился неведомый ужас. Чего он добивается? Того, что ищет, но по–прежнему не может назвать? Логика говорит, что так должно быть. Итак…

Тирта повернула голову, пошевелила плечами, хотя ещё не пыталась освободиться от поддержки фальконера. Ей нужна была эта сильная рука, она напоминала, что девушка должна сказать этим двоим. Она должна принять решение, и тогда у неё не будет выбора — ради чести Ястреба.

— Ты нашла дорогу? — Алон задал вопрос, ещё прежде чем она смогла заговорить.

— Нашла.

— Тогда мы можем идти, — мальчик оглянулся через плечо, словно собирался немедленно седлать лошадь и выступать.

— Не «мы», — Тирта наконец–то полностью овладела собой. — Это только мой поиск, — она посмотрела прямо на фальконера. — Я освобождаю тебя. Возьми с собой Алона. За горами есть кому дать ему приют. Трегарты. Они знают, что Сила не всегда следует одними и теми же путями. Отсюда я поеду одна.

Но воин разглядывал её тем же ровным гневным взглядом, каким смотрел, когда она впервые захотела разорвать их договор.

— Двадцать дней — не меньше.

Тирта села прямо, и он спокойно отодвинулся от неё. Сокол негромко крикнул и спланировал ему на запястье с когтем.

— Я никого не поведу туда… — резко заявила девушка, намеренная на этот раз добиться своего.