Укрываясь за деревьями, они ехали медленно, очень медленно, и сокол присматривал за отрядом впереди. А те всадники продолжали выставлять себя напоказ, как будто им нечего опасаться и впереди их ждёт определённая цель.

Из своих полётов сокол принёс двух небольших зайцев, худых в это время года, но всё же это была пища. Мясо пришлось есть сырым, срезать полосками и тщательно прожёвывать. Тирта, давно привыкшая не привередничать в пути, с благодарностью приняла еду, хотя желудок её и сопротивлялся.

На ночь они остановились на увитом вьющимися растениями карнизе, который круто спускался к земле. Впереди уже виднелся лес на востоке, тёмный и угрожающий; даже на таком удалении было видно, какой он густой, деревья стояли сплошной стеной. Отряд впереди и не пытался углубиться в лес, лишь немного изменил направление пути и устроился на ночь на самой опушке. Лагерь свой отряд не скрывал, там разожгли большой костёр.

В последний раз поднявшись в темнеющее небо, сокол устремился к костру. Потом птица вернулась с сообщением. Фальконер выслушал. Самого его Тирта в темноте уже почти не видела.

— Один из отряда исчез, — сказал он, когда птица закончила. — Крылатый Воин считает, что он ушёл в лес. В этом таится опасность. Может, он пошёл договариваться с живущими в лесу о безопасном проходе.

Чего они сделать наверняка не смогут, с горечью подумала Тирта. Или же всадник отправился, чтобы организовать засаду для них. Плечи девушки опустились. Она должна идти, это несомненно, но почему она должна брать с собой этих двоих, увеличивать свою вину?

Нарушил молчание Алон, сразу за тем, как фальконер завершил сообщение.

— Ты говорила, что через лес к твоему Дому Ястреба ведёт старая дорога, — обратился он к Тирте. — Когда–то люди путешествовали по ней в безопасности. Разве у Древних нет своих стражей? И не обязательно, чтобы они были людьми.

— Стражи, если они и существовали, — ответила девушка, понимая, какая перед ней безнадёжная задача, — потеряли свою работу в день объявления нас вне закона. Тогда пал Дом Ястреба, и это произошло много лет назад. Если у моего клана и были стражи, они мертвы или давно ушли.

К удивлению Тирты, фальконер медленно проговорил:

— Да… только падение гор привело к падению Гнезда. Потому что и у нас были стражи сильнее людей с мечами и стрелами. И всё же… — его тень колыхнулась, девушке показалось, что он протягивает руку; послышался лёгкий шорох. Наверное, Крылатый Воин сел на свой любимый насест — металлический коготь. — Кое–что из того, что у нас было, осталось здесь. Иначе пернатый брат не пришёл бы ко мне. Его род сохранил память, несмотря на все эти годы. И не нужно так легко отказываться от предложений нашего маленького брата. Может быть, что–то ответит на твой призыв, как ответил мне Крылатый Воин.

Тирта горько рассмеялась.

— Здесь мне ничего не поможет, и все против меня. Я говорю «меня», потому что не хочу вести вас за собой к тому, что может быть хуже смерти от стали. Алон уже попробовал, на что способен Джерик. Никто из нас не умеет воздвигать защиту при помощи ритуала или обращением к Силе. Лес очень плохой. Но то, что ждёт за ним, гораздо хуже.

Невидимые пальцы её сложились в древний знак, отгоняющий злую судьбу. Некоторые знаки она всегда знала, другие узнала с большим трудом. Но эти жесты не несли власти. Если бы она была подобна Яхне, возможно, Тирта сумела бы противостоять Тьме. Но она не Мудрая Женщина и, конечно, не колдунья.

— Думать о поражении, значит призывать его, — Алон в темноте говорил, как мужчина, только голос его звучал немного высоко. — Тебя не призвали бы, если бы не было вероятности победы.

— А что если меня привели сюда ради какой–то цели Тьмы, — сквозь зубы процедила она, — привели как жертву? Могу ли я поклясться, что это не так? В Карстене есть силы, которые всегда ненавидели мой род и боялись его. В прошлом они объединились с колдерами. Может быть, сейчас они заключили союз с другими нашими врагами.

Тоска накрыла её густым облаком. Никогда раньше Тирта так не отчаивалась, верила в будущее. Стремление к поиску помогло ей выдержать много испытаний. Но никогда не испытывала она такого отчаяния и безнадёжности.

Сильные пальцы нашли её руки, легко охватили их, пожали.

— Мастер меча… — голос Алона звучал резко, как призыв на битву. — Твой меч! Её накрывает тень.

Тирта попыталась освободить руки. Алон… он должен уйти, оставить её! В девушке вздымалась такая волна темноты, о которой она и не подозревала. Не то холодное зло, которое ударило по ней во время видения. Скорее это было частью её самой, порождением её собственных страхов и сомнений, всех разочарований, испытаний и трудностей, что она пережила в прошлом. Эта волна поднималась, поглощала её, кислым вкусом заполнила рот, исказила и отравила мысли. Ей теперь хотелось только освободиться… уйти от той своей части… найти мир, может быть, навсегда, прекратить бороться.

Сквозь охватывающий её туман она почувствовала боль — не новую и пугающую боль внутренней сущности, а просто физическую боль. Тирта пыталась высвободиться, быть самой собой.

— Держи её… меч… достань его… — тонкий голос… издалека… бессмысленный…

Тирта должна была освободиться… найти мир! Думать она не могла, страх и отчаяние разрывали её, уничтожали.

— Держи её! На неё напали! — снова этот голос. Слова не имели никакого смысла. Ничего в ней больше не осталось. Тьма… отпустите её во Тьму… Там мир, отдых, убежище.

Она ничего не видела, кроме угрожающей тени, которая поднималась из самых глубин её души. Она даже не подозревала о существовании этой тени, которую питали все трудности её жизни, все лишения, на которые ей пришлось пойти. Она теперь была один на один с тем худшим, что жило в ней. Стоять перед этим было так тяжело, что только смерть… Смерть, если бы её можно было позвать! Тирта почувствовала боль в горле, словно громко кричала, призывала конец. Она превратилась в такое же чудовище, как твари, выползающие их Эскора в эти холмы. Она чудовище, она зло, она отравляет мир, она…

Под покровом тени девушка корчилась в муке, хуже любой физической боли, потому что боль тела может закончиться со смертью. А для этой боли смерти нет, нет мира, нет…

— Тирта! Тирта! — голос очень–очень далёкий… такой слабый, что она едва его слышит. И не хочет слышать. В том мире зла, в котором она теперь находится, нет никого. Она сама создала этот ужас. Он вырос в ней, и она не хочет, чтобы он поглотил кого–нибудь ещё.

Тем не менее, хоть она и не в состоянии отогнать эту тень, какое–то тепло всё же смутно пробивалось сквозь пелену ужаса.

— Тирта! — голос стал сильнее, глубже, громче, требовательней. Она попыталась повернуться, вырваться, убежать от этого голоса.

Но её крепко держали. Чьё–то тело придавило её, лишило возможности двигаться. На мгновение осознание этого проникло в ту тварь, которая родилась в её внутреннем духе.

Тирта приглушённо захрипела, умоляя освободить её, чтобы никто не пострадал из–за неё, чтобы она никого не осквернила.

— Нет! — пришло решительное и энергичное отрицание, оно прорвалось сквозь окутывающий её туман. — Нет, это не ты, ты не такая…

Тирте почудилось, что она скулит. Силы быстро покидали её. Тьма побеждала, стремительно поглощая то, что от неё ещё осталось, пожирая всё, во что она верила. Оказывается, вера её была построена на гнили, живущей внутри.

— Тирта! — снова этот призыв.

И вдруг, как солнце в безоблачном небе в прекрасный весенний день, когда можно поверить в обновление жизни, когда сердце начинает радостно биться от полноты чувств и радости, туман вокруг неё прорезала искра света. Всё больше и ярче становилась эта точка. Тирта ощутила, как другая сила разгоняет мрак её поражения.

Медленно, настойчиво свет пробивался к ней. Тирта испытала сильный удар, направленный прямо ей в сердце, во внутреннюю суть. Смерть? Если так, добро пожаловать.

Снова в сознании её всплыло всё сделанное, всё то, из чего состоит она в этот час. Но свет следовал за ней, сражался с этим болезненным презрением к себе, с этим глубочайшим унижением духа. Шевельнулась какая–то часть её души, ещё не побеждённая, не втоптанная в грязь. Медленно, слишком медленно, эта часть отвечала на свет, питалась им. Мысли её больше не крутились только вокруг чего–то дурного, что она делала в прошлом, вспоминалось и добро.

Снова, как когда–то, Тирта попыталась позвать на помощь, но на этот раз на помощь против самой себя. Она молила, чтобы ей помогли противостоять тому, что она считает своей виной. Тепло и свет добавили ей уверенности и силы.

Тьма больше не давила на неё так сильно. Тирта облегчённо вздохнула. Да, она сделала то и это, она была жесткой и холодной, была замкнутой в себе самой, но теперь она не одинока. Чьё–то присутствие помогает ей, поднимает её…

Тирта смутно увидела лицо рядом с собой, ещё одно — за первым. Её крепко держали чьи–то руки, другие руки прочно сжимали её ладони. Держали так крепко, что тело ломило. Было темно. Но не той ужасной внутренней темнотой, которая захватила её без всякого предупреждения. Просто естественная ночная темнота. Её держал и поддерживал фальконер, как и тогда, когда она пришла в себя после транса, а рядом склонился Алон, взяв её за руки.

— Я… — она попыталась говорить, рассказать им. Фальконер мозолистой от трудов рукой прикрыл ей рот.

В его когте, в тесной хватке этого холодного металла сидел меч Силы. Из него лился свет, не синий, а бело–золотистый, освещая склонившиеся к ней лица. Фальконер сбросил шлем, его лицо не пряталось за маской. Тирта смотрела ему в лицо и видела, что оно больше не бесстрастно. Она не понимала, что означает это странное выражение. Знала только, что он охвачен каким–то глубоким чувством. Таким она его никогда не видела. Он внимательно смотрел на неё горящими глазами, смотрел так, словно она земля, ворота, которые нужно защищать от любых пришельцев.

Тирте казалось, что сокол никогда не покидает фальконера. Но сейчас он сидел на плече у Алона, замершего перед ней. В птичьих глазах полыхал свирепый огонь. Сокол повернул голову и немигающим взглядом хищника уставился на неё.

Несмотря на свет и тепло от меча, маленькое лицо Алона посерело, как пепел. Прикусив губу, она с таким напряжением глядел на неё, словно перед ним были охотники Джерика.

— Я… — Тирта повернула голову, освободила губы от руки фальконера. — Я была…

— Во Тьме, — сурово закончил мужчина. — Нападение…

Алон прервал его:

— Ты встретилась с тем, что может вызвать только Полная Тьма.

Наступила её очередь возразить.

— Но вызвала не извне, — как трудно найти нужные слова. Сознание её было подавлено, она чувствовала себя избитой, как будто уцелела после страшной битвы.

— Это было внутри меня.

Алон чуть шевельнулся, откинулся на корточках.

— Ты даже пыталась воспользоваться мечом — против себя самой, — только теперь он выпустил её руки, указал на то, что лежало между ними, — её талисман, старое изношенное лезвие. — То, что овладело тобой, хотело заставить тебя убить себя.

— Овладело… — Тирта повторила это слово. Она слышала и читала об одержимости. Самое сильное и страшное оружие колдеров. Не так ли они захватывали тела людей, превращали в своих слуг живых мертвецов? Нет, это делалось по–другому, с помощью машин, найденных в Горме. Они были изничтожены так тщательно, что ни один человек больше не сможет разгадать их ужасную тайну. Но всё–таки Тирта произнесла это слово, которое лучше всего соответствовало её состоянию:

— Колдеры.

Фальконер покачал головой. Выражение, которого она не могла разгадать, исчезло. Снова лицо его стало спокойным и бесстрастным, как и всегда.

— Колдеров больше нет. Это другое.

Тирта приподнялась, чувствуя, что должна объяснить, должна дать им понять, что узнала об этой Тени — что она несёт в себе семена ужасных деяний, что чем дольше они сопровождают её, Тирту, тем в большую опасность попадают. Она слишком хорошо помнила все те поступки и мысли, которыми придавила её Тень. И не хотела добавлять к ним ещё одно преступление.

— Тень показала мне меня саму — какой я была, какая я теперь. Я прошу, если в вас есть хоть капля сочувствия, если вы желаете мне добра, — уезжайте. Дайте мне хоть это. Тогда я буду знать, что не увлекла вас за собой во Тьму. Не считайте это своим долгом, вы не обязаны дальше сопровождать меня. Отпустите меня одну. Вы снимете с меня дополнительную тяжесть.

Алон открыл было рот, словно собирался заговорить, но первым ответил фальконер.

— Ты хочешь сыграть в его игру? Я считаю, леди, что в тебе слишком много ума, чтобы ты дала так провести себя. Сама посмотри, что произошло. Мы ещё далеко от Дома Ястреба, но какое–то могучее волшебство пытается разделить нас. Следовательно, нас боятся. Мы даже не знаем природы своего врага. Но мне кажется, что когда мы вместе, как поступали дважды, мы становимся для врага проблемой. Он боится нашей силы.

Давным–давно в Карстене так действовали колдеры. Хитры были их планы. Они овладели Ивьяном и его приближёнными и заставили его изгнать твой народ. А причина заключалась в том, что колдеры не могли овладеть Древними. Древние умирали, потому что не склонились перед чужой волей. Разделить союзников и справиться с ними поодиночке — очень древняя стратегия. Если мы уедем отсюда, а ты дальше пойдёшь одна, враг победит. Ты хочешь, чтобы он победил, леди? Думаю, нет. Враг хочет сыграть на твоём чувстве долга, он внушает тебе мысль, что ты уже служишь злу. И тем самым ты можешь открыть для него дверь.

Тирта поражённо смотрела ему в лицо, внимательно слушала. Она знала, что воин говорит вполне искренне. Та часть её, что проснулась благодаря усилиям его и Алона, как и её вера в себя, усилилась. Девушка словно приходила в себя после тяжкой болезни. В его словах был здравый смысл. Что с ней случилось бы, если бы она уговорила их и они её оставили?

Тирта почувствовала, как в неё вливаются новые силы, изгоняя последние остатки Тени.

— Даже если бы ты отослала нас, леди Тирта, за нами бы всё равно охотились. Мы заодно с тобой. Мы сделали выбор…

Девушка слегка покачала головой.

— Вынужденный выбор. Я заставила вас его сделать, — поправила она.

— Нет, — сразу возразил фальконер. — Я давно уже думал, что, быть может, на всех нас наложен обет, что мы встретились в Ромсгарте не случайно. Я собирался в то утро уехать на побережье. Мои товарищи погибли, я больше не чувствовал себя воином. Ничто не удерживало меня в этих горах. Но вопреки всем своим планам я отправился на рынок, потому что… — впервые на лице его появилось удивлённое выражение. — Не могу сказать, почему. И посмотри, я снова человек, я воин, у меня есть пернатый брат. Я и не надеялся снова получить такого друга. Это тоже не случайно. Крылатый Воин ждал, он верил, что я приду.

— А я бы умер, — тихо подхватил Алон. — Мне кажется, сегодня ты столкнулась с той же смертью, что ждала меня. Но ты, и мастер меча, и Крылатый Воин — вы вернули меня к жизни, вы разбудили во мне то, чего я сам не понимал. Так что до этого я и не жил по–настоящему. Разве можно считать, что всё это случайно?

Тирта облизнула губы кончиком языка. Она посмотрела вначале на фальконера, в руках которого по–прежнему лежала, потом на мальчика — в нём явно пряталось нечто большее, чем видно просто глазу, — наконец на птицу у него на плече. И стена, которую она много лет воздвигала вокруг себя, рухнула.

— Не знаю, что мы ищем в Доме Ястреба, — заговорила она, — но это важно не только для меня. Я верю, что мой клан был хранителем чего–то необычайно важного. И мы должны это найти. Говорят, в Эскоре, откуда мы родом, проснулись и действуют древние силы. Может быть, мой Дом принёс с собой какой–то могущественный талисман, какое–то сокровище, которое теперь необходимо в войне Света со Тьмой? Если бы у меня был Дар… — в голосе её прозвучало привычное сожаление. — Если бы я была обучена, если бы не должна была в одиночку собирать обрывки сведений, может, я могла бы предвидеть и знать. Но я не Мудрая Женщина.

— Ты ещё сама не знаешь, кто ты, — прервал её фальконер. — Не говори, что ты не то и не это. Но вот что я знаю наверняка, — он посмотрел ей прямо в глаза. — Наш договор изменился, леди. Нет больше двадцати дней службы. Теперь мы связаны до самого конца, хочешь ты этого или нет. Так должно быть.

Воин с необычной нежностью закутал её в плащ, подложил под голову седельную сумку. Потом подержал в воздухе меч Силы. Меч уже светился еле заметно, как ночной светлячок. Но даже при этом свете девушка по–прежнему хорошо видела лицо воина. Он смотрел на меч.

— Он сам пришёл ко мне в руки, хотя мой род не доверяет колдовству. Но этот меч пришёлся мне по руке, словно специально для меня выкован. Это ещё один знак, что я должен быть участником поиска. На мне тоже лежит обет — доставить этот меч туда, где им можно будет воспользоваться, достойно применить его. Не знаю, но, может быть, человек, которого звали Нирель, умер, а я теперь кто–то другой. Но если это так, то я должен узнать, кто я теперь. А сейчас, леди, тебе нужно уснуть, потому что ты выдержала схватку, которая истощила бы силы любого воина. А пернатый брат, хоть и охотился днём, лучший часовой, поэтому нам нет надобности караулить. Как знать, завтра, может, мы пойдём другими тропами, но это будет завтра, и не стоит думать о зле, которое лежит впереди.

Тирта действительно страшно устала. Голос фальконера смягчился, утратил обычную резкость. Он, казалось, уносил девушку — но не в то тёмное место, которое она ищет, не в пустоту небытия, а к обновлению тела и духа.

Алон, закутавшись в одеяло, которое было скатано за седлом торгианца, устроился рядом, так что Тирте не потребовалось бы даже протягивать руку, чтобы коснуться его. Она услышала шаги в темноте и знала, что фальконер тоже укладывается на отдых. Тирта по–прежнему не понимала, что произошло сегодня вечером. Но она слишком устала, чтобы думать об этом. Утром будет достаточно времени для размышлений.

Когда девушка снова открыла глаза, приятное тепло окутывало её. Солнечный луч упал ей на щёку, прорвавшись сквозь листву над головой. Потребовалось немало решимости и силы воли, чтобы подняться и откинуть плащ. В первое мгновение — мгновение удивления и смущения — она подумала, что, несмотря на все свои слова, эти двое послушались её и пошли своим путём: она никого не увидела. Но потом заметила сёдла и поняла, что никуда они не ушли. Рядом с ней на широком листе лежали два длинных белых корня, недавно отмытых от земли: на них ещё блестели капли. А рядом с ними — фляжка с водой.

Тирта узнала корни, которые время от времени выкапывал Алон. Сырые, они рассыпчатые и чуть острые, но вполне съедобны. Девушка поела и напилась. Оказывается, она чуть ли не умирала с голоду. Потом с трудом встала, держась за ствол дерева, под которым лежала. Послышался шелест ветвей, показался Алон. Лицо его прояснилось, когда он увидел её.

Мальчик пробежал по небольшой полянке, на которой они разбили лагерь, схватил Тирту за руки, прижал их к себе.

— Тирта, как ты себя чувствуешь? — он посмотрел ей в глаза, и в его взгляде появилось удовлетворение. — Ты спала, да ещё так крепко!

Девушка посмотрела на солнце и неожиданно почувствовала себя виноватой.

— Сколько я проспала?

— Сейчас полдень. Но неважно. Мастер меча сказал, что это хорошо. Он считает, что нам лучше подождать здесь, пока те проходят через лес. Крылатый Воин следит за ними и ищет других, которые могут оказаться здесь. Мастер меча на охоте. Он поставил силки и уже поймал две луговых куропатки. Он считает, что здесь мы можем развести костёр.

Алон скорчил гримасу.

— Мне совсем не нравится сырая зайчатина. Это будет получше, — выпустив её руки, он принялся за работу. Подобрал ветки, которые выронил, увидев её, отобрал из них самые сухие, те, что легко загорятся и не дадут дыма.

Когда фальконер вернулся, у него с пояса свисали две жирные птицы. Он рассказал, что нашёл небольшой распадок, отвёл туда лошадей и стреножил. Там хорошая трава.

— Мы потеряли день, — задумчиво сказала Тирта, глядя как он сдирает с птиц шкурки и ловко насаживает на прутья. А Алон тем временем уже развел костёр.

— Время не потрачено, — успокоил он. — Пусть те уйдут вперёд. Мы выступим вечером. Я всё равно не стал бы идти днём открыто. Приближается буря, она нас ещё лучше укроет, — воин показался Тирте прежним, спокойным и отчуждённым, занятым только тем, что считает своим долгом. И она была вполне довольна этим. Собственная независимость в этот момент показалась ей удобным плащом, который вовсе не хочется снимать.