Терпение! Терпению Лойз научилась давным–давно. И теперь ей снова придется им воспользоваться, как оружием против страха и паники, которые стыли внутри нее, тисками схватывая горло, придавливая тяжелым грузом. Терпение… и ее собственный ум — вот что оставили ей.

В комнате, где ее надолго оставили одну, царила мертвая тишина. Не было нужды пытаться проверить прочность ставен или двери: ведь они даже ободрали драпировки у постели со столбов. Чтобы она ничего не сделала с собой, так решила Лойз. Но до этого пока что не дошло. О, нет и нет! Губы Лойз сложились в подобие улыбки, но в глазах застыла горечь.

Она чувствовала себя очень плохо, комната плыла и раскачивалась перед глазами, так что Лойз никак не могла собраться с мыслями. Еще на борту корабля ее стала мучить тошнота, и она ничего не могла есть. Сколько времени она не ела? Она стала по–детски загибать пальцы, подсчитывая дни. Три, четыре… Пять дней? И все время перед ее мысленным взором стояло лицо той темноволосой женщины, которая однажды утром явилась в Эс–Касл и предстала перед ней с какой–то сказкой. Что же она налгала?

Лойз изо всех сил напрягла память, стараясь вспомнить все подробности той встречи. И страх ее стал еще сильнее, когда она вдруг отдала себе отчет в том, что провал в памяти не имеет ничего общего с недомоганием и потрясением, которые она испытала. Нет, это была блокировка памяти, которая никак не могла быть связана ни с физическим ее состоянием, ни с эмоциями. Эта женщина… Бертера! Лойз испытала острую радость, когда все же сумела вспомнить имя женщины. Это Бертера увезла ее из Эс–Касла, принеся ей какое–то сообщение. Но что это было за известие? И от кого? О, почему, почему она в такой глубокой тайне сохранила свой отъезд из Эс–Касла с Бертерой? Какие–то отрывочные воспоминания у нее сохранились, о дороге через лес, и о шторме, и о том, как они искали прибежища от волн и ветра среди скал. А потом они спустились к самому морю и стали ждать.

Почему? Почему она так спокойно оставалась с Бертерой, не испытывая ни беспокойства, ни подозрения? Быть может, ею двигала какая–то посторонняя сила? Нет, в это трудно поверить. В Эсткарпе у нее были только друзья, не враги. А вот теперь, соединяя воедино отрывочные воспоминания, Лойз начала понимать, Бертера вела с ней себя так, словно бежала от врагов на чужой земле! Неужели и у Карстена также есть волшебницы?

Лойз сжала руками щеки, и те и другие были холодны, как лед. Но ведь поверить в это–значит, усомниться в собственной же родине. С тех пор, как потомки древней расы были объявлены в Карстене вне закона — их убивали на месте по любому поводу — там не осталось волшебниц. И все–таки теперь она уже не сомневалась больше, что ей была навязана чужая воля, что ее помимо ее собственного желания кто–то принудил идти на юг, к морю, где ее ждал корабль.

И что–то еще там было… Что–то, связанное с Бертерой. Она должна вспомнить, ведь это так важно. Она стиснула судорожно кулачки, так что побелели костяшки пальцев.

Да, верно… Бертера что–то кричала им.

Лойз не могла вспомнить, что именно Бертера кричала, но помнила интонации; они были сначала молящие, потом отчаянные. И один из тех, кто прибыл на корабле, прекратил эти крики, спокойно, почти небрежно, проткнув женщину кинжалом. Бертера пала навзничь, руки ее вцепились в рукоять клинка так сильно, что владелец оружия не смог выдернуть его из груди женщины. Потом раздался короткий приказ, другой из прибывших наклонился над Бертерой, пошарил в складках ее туники и извлек оттуда какой–то предмет, зажатый в кулаке — что именно, Лойз не сумела увидеть.

Бертера отдала ее в руки Карстену, и за это ей заплатили смертью. Но помощь Бертере в этом деле оказало какое–то оружие, неизвестное Лойз.

Впрочем, неважно, как это было сделано. Теперь она в Карсе, в руках Ивьяна. Даже если ее ищут сейчас в Эсткарпе, то все равно они могут строить только догадки о том, куда она исчезла. К тому же… Если даже они догадаются… Ведь им понадобится целая армия, чтобы выручить ее из Карса. А такую армию Эсткарп сейчас не может выставить. Лойз достаточно часто присутствовала на военных советах, что бы отдавать себе отчет, как непрочно сейчас положение древнего королевства. Стоит только им отправить армию против Карстена, и Ализон немедленно нападет на них с севера.

Когда–то в Верлейне она одна была против могущества, против всей власти Фалька и не было у нее ни одного друга в стенах этой морской твердыни. И снова она оказалась одинокой против могущественного врага, если бы только не эта ужасная дурнота, если бы только так не кружилась голова, она могла бы тогда мыслить более ясно. Но стоило только ей пошевельнуться, как пыльный пол начал уходить у нее из под ног…

Внезапно отворилась дверь, темноту комнаты разрезал узкий луч света лампы, ослепивший ее на мнговение. Когда она открыла глаза, перед ней стояло трое мужчин в ливреях герцогских слуг; один из них держал лампу, другой — поднос, уставленный тарелками. А третий не был мужчиной, судя по изящной фигуре и шарфу, накинутому на голову.

Поставив лампу и поднос на столик, слуги удалились, и только тогда женщина подошла к Лойз и откинула густую вуаль.

Она была выше ростом, чем наследница Верлейна, отлично сложена и держалась с непринужденной грацией и изяществом, каким не могла похвастать Лойз. Светлые густые волосы были уложены в замысловатую прическу и убраны под золотую сетку, переплетенную драгоценными камнями. Такие же драгоценности сверкали у ее горла, на рукавах и подоле тяжелого платья, ее тонкие запястья украшали браслеты. Можно было подумать, что готовясь к встрече, эта женщина специально украсила себя со всей пышностью и великолепием, какие были ей доступны. Но увидев спокойные глаза, серьезное лицо, Лойз подумала, что эта женщина вряд ли нуждается в такой поддержке, какой была вся эта мишура.

Женщина протянула сверкающую драгоценностями руку, взяла лампу со столика и подняла ее повыше, глядя прямо в лицо Лойз оценивающим взглядом, который мог бы вызвать у девушки краску смущения. Но Лойз даже не дрогнула. Она не могла, разумеется, соперничать с такой красотой. Взамен золотой копны у Лойз была гладкая прическа из бесцветных прядей; взамен изысканной грации движений, не заученной, а природной, Лойз отличалась неловкой угловатостью. Что же касается ума, то и здесь Лойз не превосходила эту женщину, ибо леди Алдис славилась своим умением искусно плавать в мутных волнах двора Ивьяна.

— Должно быть, в тебе есть что–то такое, чего не увидишь с первого взгляда, — первой нарушила молчание леди Алдис. — Но только уж очень глубоко это, видимо, скрыто у вас, милая герцогиня.

Голос ее звучал шутливо, но в словах таилась дерзкая насмешка.

Все еще не выпуская из рук лампу, Алдис отвесила поклон, и ее юбки грациозно взметнулись с непревзойденным изяществом, не доступным ни одной женщине, кроме нее.

— Милая герцогиня, не хочешь ли перекусить? Ведь, я думаю, ты должна была проголодаться за долгую дорогу?!

Она поставила лампу на стол, подвинула стул поближе к Лойз, все это с преувеличенной услужливостью, в которой сквозило явное пренебрежение. Лойз не пошевельнулась и ничего не ответила. Алдис озадаченно поднесла к губам палец, потом улыбнулась.

— А… я ведь еще не представилась вашей светлости! Меня зовут Алдис, и я очень уж рада приветствовать тебя в твоем городе Карсе, где тебя так давно ждут. Ну, теперь, быть может, ты изволишь пообедать?

— Разве это не твой город — Карс? — спросила Лойз так бесхитростно как мог бы спросить ребенок.

Она еще не знала пока, какую роль ей лучше всего играть, но на всякий случай решила, что имеет смысл держаться так, чтобы любовница Ивьяна недооценила ее.

Улыбка Алдис стала еще шире и яснее.

— Все это — лживые сплетни. Им бы вовсе не следовало касаться твоих ушей, миледи герцогиня. Когда во дворе нет настоящей госпожи, кто–то ведь должен позаботиться о том, чтобы все шло как подобает и как угодно нашему лорду герцогу. Я льщу себя надеждой, что вы не захотите ничего изменить в налаженном порядке.

Что это? Угроза или предупреждение? Во всяком случае сказано это было самым небрежным легким тоном. Лойз считала, что Алдис никогда не согласится уступить свое место, свою власть, которой она здесь обладала, жене, на которой женились только по государственным соображениям.

— Известие о твоей смерти было большим ударом для нашего милорда герцога, — продолжала Алдис. — Он ведь был готов приветствовать свою супругу, а вместо этого ему сообщили о том, что окно башни открыто и что за окном болтается разорванная веревка, а под ней бушует море — как будто эти волны жаднее его объятий! Немало огорчений принесло это нашему милорду герцогу! Зато каким большим облегчением было для него известие о том, что Лойз из Верлейна жива! Правда, ее околдовали эти собаки с севера и держат у себя в качестве заложницы. Но теперь–то все в порядке, не так ли? Ты в Карсе, и сотня сабель образует надежный заслон между тобой и твоими врагами! Так что поешь, миледи, а потом отдыхай! Недалек тот час, когда ты должна будешь во всей своей красе предстать перед взором своего супруга!

Насмешка больше не была легкой — на сей раз Алдис выпустила коготки и вонзила их поглубже.

Она сбросила салфетки со стоявших на подносе блюд, и запах пищи снова вызвал у Лойз приступ тошноты.

Сейчас не время для проявления гордости, не время бросать вызов врагу.

Лойз закрыла лицо руками, словно ребенок, который устал от рыданий, и с трудом поднялась на ноги, держась за спинку кровати. Ее качнуло к столику, и она с трудом двинулась к стулу и почти упала на него.

— Бедное дитя! Ты и в самом деле измучена, — но Алдис не подошла, чтобы помочь ей, и Лойз была искренне благодарна ей за это.

Лойз пришлось взять бокал двумя руками, чтобы поднести его ко рту, до такой степени она ослабла. Лойз было неприятно, что Алдис видит, как у нее дрожат руки, она не хотела, чтобы та догадывалась о ее слабости.

Впрочем, особого значения это сейчас не имело. Зато очень важно было то, что силы постепенно возвращались в ней и прояснялись мысли. То. что Алдис пришла сюда, это, конечно, непросто, но пока еще Лойз не знала, сможет ли она извлечь какую–нибудь пользу из этого визита. По телу разлилось приятное тепло; тот страх, который грыз ее все время, понемногу начал ослабевать. Лойз поставила кубок на столик, пододвинула тарелку с супом и стала есть, с удовольствием втягивая аромат навара. У герцога Ивьяна отличный повар. Против своей воли Лойз расслабилась, наслаждаясь вкусной едой.

— Говядина в красном вине, — прокомментировала Алдис.

— Это теперь тебе будут часто подавать, ведь наш милорд герцог обожает его. Джаппон, наш шеф–повар, особенно славится этим блюдом. Милорд герцог желает, чтобы мы все учитывали его вкусы и всячески угождали им. Лойз отпила еще немного вина.

— Отменно выдержанное вино, — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал так же весело и непринужденно, как и той… Другой. — Похоже, что ваш милорд герцог — тонкий ценитель напитков. Правда, мне–то казалось, что его небо больше привыкло к грубому вину таверн…

Алдис улыбнулась еще слаще.

— Милорд герцог не любит, когда намекают на… Как бы это сказать?.. На не совсем обычное начало его карьеры. То, что он завоевал Карстен силой своего оружия…

— И при поддержке наемников, — холодно перебила ее Лойз.

— И с помощью своих сторонников, — согласилась Алдис.

— Он гордится этим и часто рассказывает об этом в кругу друзей.

— Тот, кто забирается на самую вершину, должен всегда помнить о том, что внизу, — Лойз отломила корочку орехового хлебца и разломила ее пополам.

— Тот, кто поднимается к вершинам, всегда позаботится о том, чтобы внизу все было гладко и спокойно, — возразила Алдис. — Он научен не доверять случаю, ибо фортуна слишком капризна.

— А мудрость уравновешивает силу оружия, — ответила Лойз пословицей жителей холмов.

Поев, она уже не чувствовала себя так отчаянно плохо. Но не следовало переоценивать себя. Ивьян далеко не глуп, он не привык попусту размахивать саблей, и его нелегко провести. И он–то завоевал Карстен не только силой оружия, но и остротой ума. А уж эта Алдис. Тише, тише Лойз, будь внимательна, ступай осторожно, чтобы ни один лист не шелохнулся…

— Наш милорд герцог — непревзойденный искусник во многих вещах: и в обращении с саблей, и в совещательной комнате….. Да и в постели тоже. Да и тело у него не искалечено, он отлично сложен…

Лойз надеялась, что Алдис не заметила, как она похолодела при этих словах, но на это было мало надежды. И следующее замечание Алдис подтвердило опасения Лойз.

— Говорят, что на севере замышляются какие–то великие дела, и что во главе вот этого всего стоит какой–то несчастный карлик, который изо всех сил размахивает у кого–то украденным топором…

— Да? — Лойз открыто зевнула, потом еще раз и еще. Ее усталость вовсе не была наигранной. — Слухи всегда преувеличены и мало похожи на правду. Я уже поела, можно мне теперь поспать?

— Но, миледи герцогиня, ты говоришь так, как будто считаешь себя пленницей! А ведь ты — могущественная повелительница Карса и Карстена.

— Я это буду иметь в виду. Но все же эта мысль, как бы отрадна она не была, приносит мне меньше радости, чем принес бы отдых. А поэтому пожелаю тебе всего доброго, миледи Алдис!

Еще одна улыбка, легкий смешок, и она исчезла. И Лойз тут же услышала звук, который и ожидала услышать — скрежет ключа в замке. Какой бы могущественной повелительницей Карса она не была, во всяком случае на эту ночь она — пленница, запертая в этой комнате, и ключ от замка не в ее руках. Лойз больно закусила губу при самой мысли о том, что именно это может означать.

Она внимательно осмотрела комнату. Кровать без полога, который непременно полагался в таких покоях, стояла на возвышении, к которому вели две ступеньки; и когда она отодвинула ставни на одном из двух окон, рука ее нашарила прочную металлическую сетку, через ячейки которой проходила только первая фаланга ее указательного пальца, но не больше.

У дальней стены стоял комод, в его ящиках лежала какая–то одежда, но она не стала ее рассматривать. Она чувствовала в себе страшную усталость, все ее тело ныло от желания растянуться на постели. Но ей нужно было еще кое–что сделать перед тем, как лечь, и когда задача была выполнена, Лойз почувствовала, что лишилась последних сил и вся дрожит в изнеможении. Сейчас она ляжет и уснет, но теперь никто не застигнет ее врасплох, потому что к самой двери был придвинут тяжелый стол.

Несмотря на свинцовую усталость, сковавшую все ее члены, Лойз долго лежала без сна. Она не загасила лампу, так что даже самые дальние углы комнаты были освещены.

Ее томило мучительное беспокойство — и когда–то она уже испытывала подобное… И оно было таким же сильным сейчас, как в тот миг, когда она пробиралась по подземелью, мимо забытого алтаря забытого народа, прежде чем выйти под ясное небо. Подземелья Верлейна… Она на мгновение снова ощутила их гнетущую атмосферу и страшную наэлектризованность воздуха…..

Волшебство! Если когда–то хоть раз сталкивался с этим, то безошибочно определяешь снова и снова… В конце концов, ей вовсе неизвестны все тайны Эсткарпа, ведь было же когда–то время, когда они с Джелит много дней провели в самом сердце Карса под личиной воинов — наемников, собирая информацию, столь необходимую делу севера. И вот сейчас, здесь тоже могут быть агенты охранительниц.

Она вцепилась руками в покрывало. Ах, если бы она только обладала такой силой, если бы только могла послать сообщение и которое мог бы принять дружественный мозг–приемник! Она страстно желала этого, слезы струились по щекам — ей нужна была не только помощь, а хотя бы только поддержка, дружеское участие, сознание того, что она не одинока. Когда–то она была совсем одна, но потом появилась Джелит и Симон, этот высокий чужестранец, которому она сразу поверила, и вместе с ним — Корис! Слабый румянец выступил на ее щеках при воспоминаниях о насмешках Алдис. Несчастный карлик. Какая нелепость, какая ерунда! В нем была смешанная кровь, это правда, кровь матери из рода Торов, с их приземистыми могучими телами, и кровь отца из благородного семейства Гормов, отличавшихся редкой красотой.

Но все равно, лишь одного его выбрало ее сердце из всех мужчин, с того самого дня, когда она увидела его рядом с Симоном. Они ждали ее у ворот Карса, переодетые наемниками, вызванные мысленным сообщением Джелит.

Вызванные мысленным сообщением! Но ведь она не может послать такое сообщение! Еще раз Лойз попыталась разобраться, что за барьер возник в ее мозгу, стараясь преодолеть его. Нет, здесь определенно было какое–то волшебство! Она совершенно уверена в этом!

Лойз соскользнула с кровати на пол, и, сама того не сознавая, принялась отодвигать стол от двери, словно ею двигала неведомая сила; все внутри нее протестовало против этого, и все же через минуту стол был отодвинут.

И почти сразу же послышался звук поворачиваемого ключа в дверном замке, тяжелая ручка повернулась. Снова Алдис! На мгновение Лойз расслабилась, потом посмотрела вошедшей в лицо. Оно было точно такое же, как и раньше — красивое, спокойное… И все же не совсем такое!

Что–то неуловимо изменилось в ее лице, Лойз не смогла бы даже сказать, что именно. Как будто та же самая легкая улыбка, то же ясное лицо. И все же, всем своим существом Лойз ощущала, что это — не та Алдис, которую она видела раньше.

— Ты боишься, — сказала Алдис, и голос ее звучал почти так же, как раньше — почти, но не совсем так! — У тебя есть основания бояться, миледи герцогиня. Милорд наш герцог не любит, когда ему идут наперекор. А ты несколько раз обставляла его! Он должен сделать тебя своей верной женой — ты ведь знаешь, иначе ему не достигнуть своей цели. Но не надейся, что ты найдешь в нем нежного возлюбленного! Отнюдь нет! И поскольку ты в какой–то мере мешаешь и мне, я решила дать тебе один шанс, миледи герцогиня.

Что–то сверкнуло в воздухе и упало на край постели — маленький кинжал, который когда–то приходилось носить Лойз на поясе, но все же настоящее оружие.

— Это подарок для тебя, — сказала Алдис, и не Алдис, таким тихим голосом, что Лойз теперь едва разбирала, что она бормочет, — интересно, как ты решишь им воспользоваться, миледи герцогиня, Лойз из Верлейна? Каким именно образом — так или иначе?

И она исчезла. Лойз уставилась на тяжелую дверь, недоумевая, как Алдис так быстро исчезла. Словно вообще была лишь призраком — без плоти и крови — иллюзией и только.

Иллюзия? Оружие и защита волшебниц. А была ли здесь Алдис на самом деле? Быть может, это всего лишь уловка со стороны какого–то агента Эсткарпа, который хотел хоть так помочь пленнице из Верлейна? Но нет, ей не следует питать таких призрачных надежд.

Лойз бросила взгляд на постель, словно ожидая, что кинжал тоже исчез, как призрачное видение. Но он лежал там по–прежнему, и в руках у нее он был холодным и гладким на ощупь, а его тонкое лезвие остро отточено.

Что ж, значит, она должна им воспользоваться. Только против кого же интересно? Против Ивьяна? Или против себя самой? По–видимому, для Алдис — или призрака Алдис — особой разницы в том не было.