Часть 4. ГОРМ

Книга: Серая магия. Колдовской мир. Паутина Колдовского мира

Глава 1. Прорыв границы

Столб дыма вздымался в воздух, время от времени разрываемый вспышками наиболее горючих материалов. Симон поднялся в стременах, оглядываясь на разбитое Карстенское войско — еще одна победа небольшого, но хорошо обученного и снаряженного отряда. Долго ли будет им везти, никто сказать не мог, но пока им везло и они нападали, давая возможность спастись темноволосым людям со строгими чертами лица, которые приходили семьями, отрядами и израненными, страшно истощенными одиночками. Вортигин проделал хорошую работу. Древняя раса, вернее то, что от нее осталось, через открытые фальконерами границы уходила в Эсткарп.

Люди, не обремененные семьями, горящие желанием снова встретиться с врагом, оставались в горах и пополняли отряды Симона и Кориса. А потом — одного Симона, потому что капитана гвардии отозвали на север, в Экстарп.

Это была партизанская война, которую так хорошо изучил Симон в другое время и в другом мире, вдвойне эффективная, так как его люди знали местность, а солдаты Карстена — нет. Симон обнаружил, что эти молчаливые люди, которые ехали теперь за ним, составляли единство не только с землей, но со зверями и птицами… Возможно, звери не служили им, как тренированные соколы фальконеров, но Симон видел странные события: стада оленей затаптывали следы лошадей, вороны выдавали Карстенские засады. Теперь перед каждым их действием Симон выслушивал всех своих сержантов и принимал во внимание их советы.

Древняя раса не была рождена для войны, хотя прекрасно владела оружием. Но для ее представителей это была тяжелая обязанность, которую нужно побыстрее исполнить и забыть. Они убивали с отвращением и были не способны на жестокость. А ведь с захваченными в плен беглецами Карстен расправлялся очень жестоко.

Однажды, когда Симон, бледный, силой воли подавляя тошноту, отвел взгляд от такого зрелища, его поразило замечание помощника, молодого человека с печальным лицом.

— Они делают это не по своей воле.

— Я видел такое и раньше, — ответил Симон, — все это делалось человеческими существами над людьми.

Собеседник, который оставил все, спасая жизнь, бежал тридцать дней кряду, покачал головой.

— Ивьян — солдат, наемник. Война — его профессия. Но убивать таким образом, вызывать к себе жгучую ненависть? И Ивьян — повелитель своей земли: он слишком умен, чтобы уничтожить собственное добро. Он не мог отдать приказ совершить такие злодеяния.

— Но мы не впервые видим это. Все это не может быть результатом приказов одного–двух садистов.

— Верно, поэтому я и думаю, что мы сражаемся с одержимыми.

Одержимые! Симон подумал о старинном значении этого слова в его собственном мире — одержимые злым духом. Что ж, можно понять этого человека после того, что они видели. Одержимые злым духом — и лишенные собственной души! И снова Колдер!

Отныне, хотя это ему и претило, Симон вел записи о таких событиях. Впрочем, ему ни разу не удалось застать преступников за работой. Ему хотелось посоветоваться с волшебницей, но только она ушла с Брайантом в толпе беглецов.

Он потребовал от сети партизанских отрядов регулярной информации, и по вечерам, в очередной штаб–квартире, сравнивал, сводил вместе отдельные факты. Очень мало конкретного, но постепенно Симон все больше убеждался, что командиры Карстенских отрядов действуют не в своей обычной манере и что в армию герцога проникло чье–то чужое влияние.

Чужаки! Несоответствие технических знаний устройству общества, продолжало занимать Симона. Беглецы, которых он расспрашивал, сказали ему, что энергетические машины, которые они всегда знали, пришли «из–за моря» несколько веков назад, машины салкарских моряков, заимствованные у древней расы для освещения и отопления — «из–за моря», фальконеры сами приплыли «из–за моря» и привезли с собой удивительные коммуникационные приспособления для своих соколов. А колдеры ведь тоже «из–за моря». Неясный термин. Похоже, источник всего — там.

Свои сведения он передавал волшебницам в Эсткарп, спрашивая у них в свою очередь новости. Единственное, в чем он был уверен — пока его пополнения приходят из древней расы, ему нечего бояться проникновения чужаков. Помимо способности общаться с землей и ее дикими обитателями, у этих людей была способность чуять чужаков.

Еще три поддельных сокола были обнаружены в горах. Все они были уничтожены при захвате, и Симон мог рассматривать лишь разбитые обломки. Оставалось загадкой, откуда они прилетели и с какой целью.

Ингвальд, помощник Симона, еще раз оглянулся на сцену уничтожения, которую они покидали.

— Главный отряд с добычей уже высоко в горах, капитан. На этот раз мы захватили добычу с определенной целью, а из–за этого огня они даже не будут знать, сколько попало в наши руки! Там четыре ящика стрел и пища.

— Слишком много для легкого отряда, — и Симон нахмурился. Мысли его вернулись к повседневным делам. — Похоже, что Ивьян собирается устроить главную стоянку где–то поблизости и здесь базировать свои отряды. Возможно, он собирается двинуть к границам большие силы.

— Я не понимаю этого, — медленно сказал Ингвальд. — Почему вдруг все выскочило из ничего? Мы не были кровными братьями берегового народа. Они оттеснили нас вглубь, когда приплыли из–за моря. Но десять поколений мы жили с ними в мире, каждый шел своим путем и не мешал другому. Мы не склонны к войне, и нет никаких причин для внезапного нападения на нас. Но когда это началось, то шло так, словно давно готовилось.

— Но возможно, не Ивьяном, — Симон заставил свою лошадь идти рядом с лошадью Ингвальда. — Мне нужен пленник, Ингвальд, один из тех, кто забавлялся там, у фермы.

В темных глазах Инвальда вспыхнули искры.

— Если такого возьмут, капитан, то приведут к вам.

— Живого и способного говорить! — предупредил Симон.

— Живого и способного говорить! — согласился Ингвальд. — Мы тоже считаем, что у одного из них можно кое–что узнать. Но мы их никогда не находим, только их работу. И, думаю, они оставляют ее сознательно — как предупреждение и угрозу.

— Загадочно, — Симон размышлял вслух, снова обдумывая волнующую его проблему. — По–видимому, кто–то считает, что нас можно запугать жестокостью. Этот кто–то не понимает, что такими методами вызывает как раз противоположную реакцию. Или, — добавил он после долгого молчания, это делается нарочно, чтобы разъярить нас и направить ярость против Ивьяна и всего Карстена, поджечь границу, втянуть Эсткарп в войну, а потом ударить в другом месте.

— Возможно, и то и другое, — предположил Ингвальд. — Я знаю, капитан, что вы ищите чье–то присутствие в войсках Карстена, слышал я и о том, что найдено в Салкаркипе, и о продаже людей в Горм. В этом нам не грозит опасность: мы знаем, когда приходит ненастоящий человек, как всегда знали, что вы из другого мира.

Симон удивленно обернулся и увидел, что его собеседник преспокойно улыбается.

— Да, пришелец из чужого мира, ваш рассказ стал известен, но уже после того, как мы поняли, что вы не наш. В то же время, каким–то странным образом, сродни нам. Нет, колдер не может так легко говорить в наших советах. Не может враг жить и среди фальконеров — соколы чувствуют его присутствие.

— Как это?

— Птица или зверь скорее ощущают присутствие того, кто пришел из другого мира, скорее, чем даже те, кто обладает Силой. И те, кто подобен людям из Горма, обнаружат против себя и птиц, и зверей. Так соколы Соколиного Гнезда служат своим хозяевам вдвойне и обеспечивают безопасность гор.

Но еще до конца дня Симону удалось узнать, что хваленная безопасность границ не более прочна, чем хрупкое птичье тело. Они осмотрели добычу и Симон велел отложить в сторону то, что было предназначено для Соколиного Гнезда, когда услышал крик часового и ответ фальконера. Радуясь возможности отправить сокольничьим их долю и тем самым освободить людей, Симон выехал вперед.

Всадник не последовал обычаю. Его птичий шлем был закрыт, как будто он находился среди врагов. И не только это заставило Симона остановиться. Люди его отряда встревожились, собираясь в круг. Симон тоже почувствовал зарождающееся подозрение.

Он подъехал к молчаливому всаднику и, не вступая в разговор, схватил его за оружейный пояс. Он испытал легкое удивление: сокол, сидевший на луке седла, не поднялся на своего хозяина. Симон захватил фальконера врасплох и — тот даже не успел выхватить оружие. Но он быстро пришел в себя, всем телом навалился на Симона, увлекая его на землю, где одетые в металл рукавицы потянулись к горлу Симона.

Это было подобно борьбе со стальной машиной, и Симон уже через несколько секунд знал, что пытается совершить невозможное: справиться голыми руками с тем, что находилось под личиной фальконера, невозможно. Но он был не один: другие руки схватили его противника, прижали его к земле, хотя незнакомец яростно отбивался.

Симон, потирая руки, встал на колени.

— Снимите с него шлем! — Ингвальд занялся ремешками шлема и с трудом распутал их.

Они собрались вокруг прижатого к земле незнакомца, который не прекращал сопротивления. У фальконеров были некоторые врожденные черты: рыжеватые волосы и желто–карие глаза, как и у их пернатых слуг. Внешне пленник был настоящим фальконером. Но Симон и все остальные, собравшиеся на поляне, знали, что он не подлинный житель горной страны.

— Крепко свяжите его, — сказал Симон. — Я думаю, Ингвальд, мы нашли то, что искали. — Он подошел к лошади, которая принесла псевдофальконера в их лагерь. Шкура животного блестела от пота, клочья пены свисали с удил: лошадь, должно быть, выдержала изнурительную гонку. Глаза у нее были дикие. Но когда Симон потянулся к узде, она не сделала попытки бежать и стояла с опущенной головой: крупная дрожь пробежала по всему ее телу.

Сокол оставался спокойным, не взмахивал крыльями, не нацеливался на Симона клювом. Симон снял птицу с насеста и в ту же минуту понял, что держит не живое существо.

Держа птицу в руке, он обернулся к Ингвальду.

— Ингвальд, отправьте Латора и Карна, — он назвал двух лучших разведчиков своего отряда, — пусть едут в Соколиное Гнездо. Мы должны знать, как далеко проникла зараза. Если они увидят, что там все нормально, то пусть предупредят. А в доказательство пусть возьмут вот это, — он наклонился и подобрал птичий шлем. — Я думаю, это подлинная работа фальконеров, — он подошел к связанному человеку, на этот раз лежавшего неподвижно, но глядевшего на него с бешеной ненавистью. — Но я не могу поверить в то, что это один из них.

— А его мы с собой не возьмем? — спросил Карн, — или птицу?

— Нет, их пока нужно держать в безопасности.

— Пещера у водопада, капитан, — это заговорил Уолдис, юноша из дома Ингвальда, ушедший в горы вместе с хозяином. — Один часовой у входа может стеречь его, и никто кроме нас не будет знать.

— Хорошо. Присмотрите за этим, Ингвальд.

— А вы капитан?

— Я хочу посмотреть на его след. Возможно, он прибыл из горного Гнезда. Если это так, то чем быстрее мы узнаем, тем лучше.

— Я так не думаю, капитан. Если даже он из Гнезда, то приехал не прямым путем. Мы находимся к западу от крепости, а он появился со стороны моря. Санту, — обратился он к одному из тех, кто связывал пленника, — займите пост на этой тропе и пришлите к нам Калуфа, который первым окликнул его.

Симон надел седло на свою лошадь и добавил лишнюю сумку с продуктами. Сверху он положил поддельного сокола. Пока он не мог сказать, было ли это еще одно летающее устройство. Он закончил собираться, когда подбежал Калуф.

— Вы уверены, что он подъехал с запада? — спросил у него Симон.

— Поклянусь в этом на камне Энгиса, если хотите, капитан. Сокольничьи не держатся у моря, хотя временами служат моряками. Я не знал, что они патрулируют морской берег. Но он появился как раз между двумя скалами, откуда дорога ведет к той бухточке, которую мы обнаружили пять дней назад. А двигался он так, словно хорошо знал дорогу.

Симон встревожился. Бухточка — их недавнее открытие — давала надежду на установление лучших связей с севером. Здесь не было рифов и мелей, которые сопровождали береговую линию, и Симон собирался использовать здесь небольшие суда, переправляя на север беглецов и привозя взамен продовольствие и оружие для охраны границы. Если бухточка в руках врага, он должен знать об этом немедленно.

Когда он ехал в сопровождении Калуфа и еще нескольких солдат, мозг Симона работал в двух направлениях. Он отмечал детали местности, которую позже можно будет использовать в наступательных и оборонительных действиях. Но под этими внешними, под текущими мыслями о безопасности, пище и убежище, он думал и о другом.

Когда–то в тюрьме, у него была возможность исследовать самого себя. И он углубился в такие отдаленные области души, которые никогда не открывались свету.

Страх он понимал. Но это было приходящее чувство, которое обычно побуждало его к действию. Некогда он поверил, что за воротами Пертониуса он станет свободным человеком. Пока это не так. Ингвальд говорил об одержимых злым духом, но что, если человек не владеет собой?

Симон как бы раздвоился. Он постоянно следил за собой, как за посторонним человеком. Чужак — люди чувствовали это в нем. Может, это еще одна странность этого мира, такая же, как загадка Колдера? Симон чувствовал, что находится на грани какого–то открытия.

Но вот эти мысли были оставлены, когда он увидел ветвь дерева, изогнутую горной бурей, лишенную листьев. Она черной линией выделялась на фоне неба, а то, что свисало с нее в петле, было еще чернее.

Симон смотрел на три маленьких тела, раскачивающихся на ветру, на их разинутые клювы, блестящие бусинки глаз, на изогнутые когти, на которых по–прежнему виднелись алые ленты и серебряные кольца. Три настоящих сокола со свернутыми шеями.

— Почему? — спросил Калуф.

— Должно быть, предупреждение, — Симон спешился и передал повод Калуфу. — Подождите здесь. Если я не вернусь вскоре, возвращайтесь к Ингвальду и доложите о происшедшем. Не ходите за мной, мы не можем терять людей зря.

Солдаты возражали, но Симон решительно остановил их. Осмотрев кусты, он увидел следы множества людей, сломанные ветки, вырванную, вытоптанную траву, обрывок какой–то ткани. Он приблизился к берегу: стал слышен шум прибоя.

Симон дважды бывал на этой тропе и сейчас пытался мысленно представить себе картину местности. К несчастью, долина, выходившая к бухточке, была лишена всякой растительности. Утесы по обе стороны — лысые. Придется все же использовать один из этих утесов, хотя придется не легко. Симон упорно двинулся вперед.

Как когда–то из склепа Вольта, он пробирался ползком, цепляясь за любую опору. Вот он подполз на животе к краю обрыва и заглянул в бухточку.

Он ожидал увидеть многое: голую полосу песка без следа чьего–нибудь присутствия, а может отряд Карстена или стоящий на рейде корабль. Но увидел он совсем другое. Вначале он решил, что это одна из иллюзий Эсткарпа — то, что он видит, порождено его собственным мозгом, рождено каким–то воспоминанием. Но более пристальный взгляд на металлический корпус показал, что, хотя он и напоминает что–то знакомое, но все же отличается от всего, что он видел раньше, как поддельный сокол отличается от настоящего.

Очевидно, он смотрел на морской корабль, хотя никаких надстроек и мачт не было видно. Непонятно, что движет этот корабль. Нос и корма были резко заострены, весь корабль по форме напоминал торпеду. На плоской поверхности корпуса виднелось отверстие, рядом с которым стояли три человека. На голове у них были птичьи шлемы, но Симон был уверен, что это не настоящие фальконеры.

Опять вечная загадка этой цивилизации, ведь корабли Салкаров — парусные, что характерно для немеханической культуры. Этот корабль словно явился из будущего его собственного мира! Как могут существовать два таких различных уровня цивилизации? И здесь Колдер? Чуждое, чуждое. Симон чувствовал, что еще мгновение и он поймет, догадается…

Он на мгновение утратил бдительность. Только прочный шлем, добытый им в Карсе, спас ему жизнь. Удар оглушил Симона. Он на мгновение вдохнул запах влажных перьев, чего–то еще, полуослепший, он пытался встать, но получил еще один удар. На этот раз он увидел враждебное крыло. Сокол… но подлинный или ложный? Этот вопрос он унес в сомкнувшуюся вокруг него тьму.

Глава 2. Проданные на Горм

Тупая боль заполняла голову, сотрясала тело. Вначале Симон, неохотно приходящий в сознание, с трудом мог набрать сил для того, чтобы вынести эту боль. Он понял, что биение не только внутри, но и вне его. То, на чем он лежал, дрожало равномерной ритмичной дрожью. Он заключен в черном сердце тамтама.

Открыв глаза, он не увидел света, а попытавшись двинуться, обнаружил, что руки и ноги его связаны. Ощущение того, что он заперт в гробу, стало таким сильным, что Симон прикусил губу, чтобы не закричать. Он так отчаянно сражался с неизвестным, что спустя какое–то мгновение обнаружил, что он не один.

Справа от него кто–то время от времени слабо стонал. Слева кого–то рвало, и это добавило зловония в душном воздухе. Симон почувствовал странное спокойствие после этих звуков и позвал:

— Кто здесь? И где мы? Кто–нибудь знает?

Стон кончился коротким перерывом дыхания. Но человек слева не мог или не хотел справиться с собой.

— Кто вы? — слабый шепот донесся справа.

— Я с гор. А вы? Это тюрьма Карстена?

— Лучше бы мы были там, человек с гор! Я бывал в подземельях Карстена, да и в комнате для допросов тоже. Но лучше быть там, чем здесь.

Симон напряженно вспоминал предыдущие события. Он взобрался на вершину утеса, чтобы заглянуть в бухточку. Там находился странный корабль, потом — нападение птицы, которая, вероятно, вовсе не была птицей. Ответ может быть только один — он лежит в том самом корабле, на который смотрел сверху.

— Мы в руках тех, кто скупает людей для Горма? — спросил он.

— Именно так, горный человек. Вас не было с нами, когда дьяволы Ивьяна отдали нас Колдеру. Значит, вы один из фальконеров, которых захватили позже?

— Фальконеры! Эй, люди крылатых! — Симон возвысил голос, слыша, как это гулко отражается от невидимых стен. — Сколько вас лежит здесь? Я, один из всадников, спрашиваю вас!

— Нас трое, всадник, хотя фальконера Фальтьяра бросили сюда без чувств и мы не знаем, жив ли он.

— Фальтьяр! Страж южных проходов! Как захватили его и вас?

— Мы узнали о бухте, куда могут приставать корабли, а вскоре прибыл вестник из Эсткарпа. Он сообщил, что нам могут доставлять припасы морем, если есть, где высадиться. Поэтому Повелитель Крыльев приказал нам отыскать бухту. Нас сбили соколы, хотя это были не наши соколы. Очнулись мы на берегу, без кольчуг и оружия, нас втащили на корабль, подобного которому нет в мире. Это говорю я, Тандис, который пять лет служил моряком у салкаров. Много портов я видел и столько кораблей, что не пересчитать и за неделю, но такого не было.

— Он рожден колдовством Колдера, — послышался слабый голос справа от Симона. — Как может человек определить время, если он заключен в бесконечной тьме? Ночь сейчас или день, этот день или следующий? Я сидел в тюрьме Карса потому, что дал убежище женщине и ребенку древней расы, когда прозвучал рог. Всех молодых взяли из тюрьмы на остров в дельте реки. Там нас осмотрели.

— Кто осмотрел? Живо спросил Симон. Неужели наконец–то кто–то видел загадочных колдеров?

— Не помню, — голос звучал теперь еле слышно, и Симон напряг слух, чтобы уловить смысл. — У них какое–то колдовство, у этих людей из Горма: голова начинает кружиться и все мысли из нее вылетают. Говорят, что они демоны с края мира, и я верю в это.

— А вы, фальконер, видели ли тех, кто захватил вас?

— Да, но это мало что даст вам, всадник. Нас притащили сюда люди Карстена — оболочка без разума, сильные руки и спины для их хозяев. А хозяева надели нашу одежду, чтобы одурачить наших друзей.

— Мы поймали одного такого, — сказал Симон. — Нужно быть благодарным и за это, сокольничий. Может, хоть часть загадки удастся разгадать, — только тут Симон подумал, а не имеют ли эти стены уши, которые слышат разговоры беспомощных пленников? Но может, в этом случае их похитители почувствуют беспокойство.

Во тьме обнаружилось десять карстенцев — все бывшие заключенные, арестованные за нарушение приказов герцога, к ним добавились три фальконера, захваченные в бухте. Большинство пленников находились в бессознательном состоянии. Если они и могли вспомнить предыдущие события, то их воспоминания заканчивались прибытием на остров или появления в бухте.

Симон продолжил расспросы, и начало вырисовываться нечто общее, во всех нарушителях воли герцога. Все они были предприимчивыми людьми, с определенной военной подготовкой, начиная от фальконеров, которые постоянно жили в монастырских военных казармах и чьим занятием была война, и кончая первым собеседником Симона, мелким землевладельцем из Карса, они были в хорошей физической форме. Двое принадлежали к обедневшему дворянству и получили некоторое образование. Они были братьями, их захватили солдаты Ивьяна, обвинив в том же преступлении — помощь древней расе.

Никто из пленников не относился к древней расе и все единодушно утверждали, что по всему герцогству после пленения мужчин, женщин и детей древней расы предали смерти.

Именно один из молодых дворян, выведенный терпеливыми расспросами Симона из состояния оцепенения, сообщил ему первый важный факт.

— Солдат, который оглушил Карпита — пусть его вечно днем и ночью грызут крысы Нора! — сказал, что Ренстона не нужно уводить. Мы с Ренстоном были побратимами с того момента, как взяли в руки мечи, и мы дали ему оружие и пищу, чтобы он смог добраться до границы. Солдаты выследили и схватили нас, хотя трое из них остались бездыханными, с дырами в груди. Когда один из них начал связывать Ренстона, солдат сказал, что это бесполезно, покупатели людей не берут тех, у кого древняя кровь.

Тот начал убеждать, что Ренстон так же молод и силен, как и мы, и его можно продать. Но солдат герцога заявил, что старую расу можно сломать, но не согнуть и пронзил Ренстона его собственным мечом.

— Сломать, но не согнуть… — медленно проговорил Симон.

— Древняя раса в родстве с эсткарпцами, — добавил дворянин. Эти дьяволы из Горма не могут справиться с нею так легко, как с другими.

— Но почему Ивьян так обрушился на них? — полушепотом кто–то спросил. — Они нам не мешали. А те, кто подружился с ними, говорят, что они добрые, несмотря на их древние знания и странные обычаи. Неужели Ивьян действует по приказу? Может ли быть так, мои братья по несчастью, что присутствие древней расы среди нас мешало проникновению Горма, ставило преграды на пути зла?

Умно и близко к собственным мыслям Симона. Симон продолжал бы расспросы, если бы сквозь стоны и бессловесные жалобы тех, кто все еще не пришел в себя, не услышал шипение, странно знакомое. Душная атмосфера скрывала новую опасность, а когда Симон ее обнаружил, было слишком поздно — в помещении появился какой–то газ.

Люди давились и кашляли, пытались вдохнуть поглубже и затихали. Только одна мысль держалась в голове Симона: враг не пошел бы на все эти сложности, если бы хотел убить их. Поэтому Симон, один среди всех, не сопротивлялся газу, медленно вдыхал, вспоминая кресло дантиста в своем мире.

Бормотание… бормотание… Бормотание… слова, которые не были словами, а только путаницей звуков. Они произносились высоким голосом и содержали в себе непреодолимый приказ. Симон не шевелился. Возвращалось сознание окружающего, но врожденный инстинкт самосохранения удерживал его в неподвижности.

Бормотание… бормотание… Бормотание…

Боль в голове стала тупой. Симон был уверен, что он больше не на корабле: то, на чем он лежит, не дрожит и не движется. Он раздет, в помещении холодно.

Тот, кто говорил, теперь отошел, бормотание осталось без ответа. Но Симон продолжал лежать неподвижно.

Он дважды досчитал до ста, не услышав ни звука за это время. Симон приоткрыл глаза и тут же зажмурился от яркого света. Мало–помалу поле его зрения, хотя и ограниченное, прояснилось. То, что он видел, было так же непонятно, как и странный корабль.

Он был мало знаком с лабораториями, но, несомненно, ряды пробирок, бутылочек и мензурок на полках прямо перед ним, можно было встретить только в лаборатории.

Один ли он? И с какой целью его принесли сюда? Дюйм за дюймом Симон изучал то, что мог рассмотреть. Он явно лежал не на уровне пола. Поверхность под ним была достаточно твердой — он на столе.

Он медленно стал поворачивать голову, убеждений, что необходима осторожность, и теперь ему стала видна стена — голая, серая, с линией на краю поля зрения. Линия эта могла обозначать дверь.

Это одна сторона комнаты. Теперь другая. Снова он повернул голову и обнаружил новые чудеса. Еще пять тел, обнаженных, как и он сам, лежали на столах. Все пятеро были либо мертвы, либо без сознания: сам же он был склонен считать, что верно второе.

Но здесь был и еще кто–то. Высокая худая фигура стояла лицом к Симону, наклонившись над первым телом в ряду. Серое одеяние, стянутое на талии поясом, покрывало все туловище стоящего, а шапка из такого же серого материала скрывала голову. Симон не мог получить никакого представления о расе или типе человека, занятого работой.

Передвижной столик со множеством бутылочек и изогнутых трубочек был придвинут к телу. Иглы от этих трубочек были введены в вены, круглая металлическая шапка надета на голову. Симон с острым чувством страх понял, что видит смерть человека. Не смерть тела, но смерть, которая превращает тело в существо, подобное тем, что он видел по дороге в Салкаркип.

И его ждет такая же судьба! Он медленно шевельнул рукой и ногой, проверяя их послушность. Ему повезло что он — последний в ряду. Передвижной столик передвинули ко второму. Симон сел. Несколько мгновений его голова кружилась, он ухватился за край стола, на котором лежал, радуясь, что тот не скрипнул и не сдвинулся.

Работа на другом конце комнаты выполнялась сложная и полностью поглощала внимание серого человека. Симон перенес ноги на пол и встал.

Он взглянул на своего соседа, надеясь, что тот тоже приходит в себя. Но юноша — это был совсем молодой человек — лежал неподвижно с закрытыми глазами, грудь его поднималась и опускалась с необычно долгими интервалами.

Симон сделал шаг от стола к полкам. Только там он сможет найти оружие. Побег отсюда, если, конечно, дверь не заперта, слишком рискован, пока он не узнает большего. И он не мог оставить на смерть пятерых — на то, что хуже смерти.

Он выбрал оружие — бутылку, наполненную какой–то желтоватой жидкостью. Она казалась стеклянной, но была слишком тяжела для этого. Тонкое горлышко позволяло удобно ухватиться и Симон тяжело двинулся вокруг стола туда, где стоял лаборант.

Ноги его передвигались бесшумно, он подошел сзади к ничего не подозревающему работнику. Бутылка взлетела. Симон вложил в удар всю свою силу.

Серая фигура беззвучно упала, потащив за собой проволочную металлическую шапку, которая предназначалась для очередного пленника. Симон ухватил упавшего за горло, но тут же увидел разбитый, залитый кровью затылок. Он приподнял тело и втащил его в проход между столами, заглядывая в лицо тому, кто, несомненно, был колдером.

То, что они рисовали в своем воображении, было гораздо поразительнее, чем правда. Перед ним был человек, по крайней мере, внешне, подобный тысячам других людей. У него были мелкие черты лица, широкие щеки и очень маленький узкий подбородок, соответствующий верхней половине лица. Но это не был демон по внешности, чтобы не скрывалось в его черепе.

Симон нашел крепления серого одеяния и расстегнул их. Хотя ему не хотелось дотрагиваться до разбитой головы, он снял и капюшон. На другой половине комнаты была раковина и кран, и Симон промыл здесь капюшон от крови. Под серой одеждой на человеке было плотно прилегающее платье без пряжек и пуговиц: Симон не смог его снять и ему пришлось удовлетвориться только верхней одеждой.

Он ничего не смог сделать для двух человек, которых лаборант уже присоединил к трубкам, потому что не мог понять устройства сложных приборов. Он по очереди подходил к каждому из них, пытаясь их поднять, но вскоре обнаружил, что это тоже невозможно. Они производили впечатление наркоманов в состоянии опьянения и он еще меньше понимал, как ему удалось избежать участи остальных пленников.

Разочарованный, Симон направился к двери. Он не обнаружил ни щеколды, ни ручки, но вскоре понял, что дверь сдвигается вправо. И вот он уже выглядывает в коридор стены, пол и потолок которого окрашены в те же самые тона серого цвета, что и лаборатория. Насколько Симон мог видеть, коридор был пустым, хотя были видны другие двери. Он двинулся к ближайшей из них.

Осторожно приоткрыв ее, он увидел людей, привезенных колдерами на Горм, если это, конечно, был Горм. Свыше двадцати человек, еще одетые, лежали рядами. Симон торопливо осмотрел их, но ни один из них не проявил признаков сознания. Может те, в лаборатории, еще придут в себя. Надеясь на это, он вытащил троих из лаборатории, и присоединил их к товарищам.

В последний раз навестив лабораторию, Симон нашел несколько хирургических инструментов и взял себе самый длинный нож. Он срезал одежду с тела убитого им человека и положил его на один из столов так, чтобы его разбитая голова не была видна от входа. Если бы он знал, как закрываются двери, он обязательно закрыл бы их.

Заткнув за пояс одежды нож, Симон неохотно надел влажную шапку — капюшон. Несомненно, вокруг него в различных бутылках и тюбиках находились сотни смертоносных орудий, но он не мог отличить одного от другого. Придется полагаться на кулаки и нож.

Симон вышел в коридор, закрыв за собою дверь. Долго ли не будут искать убитого им работника?

Две выходящие в коридор двери не поддавались под его нажатием. Но там, где коридор кончался, он нашел третью, слегка приоткрытую, и оказался в помещении, которое могло быть только жилым.

Мебель строгая, функциональная, но стулья и кровать выглядели удобнее, чем все остальное. Внимание Симона привлек предмет, похожий на стол. Удивленный мозг отказывался связывать место, где он стоял, с миром Эсткарпа, Соколиного Гнезда, Карса. То было прошлым, это же — настоящим.

Симон не мог открыть ящики стола, хотя на каждом имелось отверстие, куда можно было поместить палец.

В стенах тоже виднелись ящики с такими же отверстиями. Они тоже оказались закрытыми. Упрямо сжав зубы, Симон приготовился воспользовался ножом, как рычагом.

Но тут же повернулся лицом к стене, потом резко обернулся, глядя в пустую комнату со скудной меблировкой. Он услышал голос, произносящий слова на незнакомом языке. Голос раздавался словно из воздуха. Судя по интонации, это был вопрос, на который следовало дать немедленный ответ.

Глава 3. Серый храм

Находится ли он под наблюдением? Или просто слушает какое–то оповещение по общей коммуникационной сети? Убедившись, что он один в комнате, Симон начал внимательно вслушиваться в слова, значения которых не понимал и должен был ориентировать только по интонации. Звуки повторились. Симон мог разобрать некоторые из них. Означало ли повторение, что его обнаружили?

Скоро ли невидимый диктор начнет расследование? Немедленно, если не получит ответа? Ясно, что это предупреждение, но от чего? Симон вернулся в коридор.

Поскольку этот конец коридора кончался тупиком, нужно исследовать противоположный, проверить другие двери. Но в них он нашел непреодолимую серую поверхность. Вспоминая галлюцинации Эсткарпа, Симон провел руками по гладкой поверхности, но не обнаружил никаких отверстий. Его утверждение о том, что колдеры представляют собой совсем другой народ, чем волшебницы Эсткарпа и опираются скорее на знания, чем на колдовство, укрепились.

Людям Эсткарпа большинство технических знаний его собственного мира показалось бы волшебством. И, может, именно он, Симон, единственный из всех гвардейцев, кто способен хотя бы частично понять колдовскую науку, чего не может сделать ни одна волшебница.

Симон продолжал идти по коридору, ведя рукой по ровной поверхности стены в поисках выхода. Может, выход находится в одной из комнат? Его везение, несомненно, скоро кончится.

Скоро из невидимого репродуктора на потолке послышались звуки незнакомой речи: в них звучала настойчивость, которую нельзя было игнорировать. Симон, почувствовав опасность, замер на месте, ожидая, что в следующее мгновение окажется в какой–нибудь ловушке. В тот же момент он обнаружил выход: дальше по коридору часть стены скользнула в сторону, обнажив освещенное пространство. Симон вытащил из–за пояса нож и приготовился к отражению нападения.

Тишина была снова нарушена бестелесным голосом. Симон решил, что, по–видимому, его подлинная сущность еще не раскрыта хозяевами этого места. Возможно, если они видели его, то одеяние и капюшон делали его одним из тех, только со странным поведением. Поэтому ему приказывают что–то сделать.

Решив действовать соответственно этому предположению, Симон с большой уверенностью направился к выходу. Но чуть не впал в панику, когда дверь закрылась за ним и он оказался в тесном прямоугольном помещении. Только когда его прижало к одной из стен и он почувствовал дрожание пола, то догадался, что это лифт. Это открытие странно подбодрило его. Все больше и больше крепла уверенность, что колдеры представляют цивилизацию, близкую к его собственной. Было гораздо спокойнее подниматься и опускаться навстречу врагу в лифте, а не стоять, например, в заполненной туманом комнате и следить, как друг превращается в незнакомца, и притом — отвратительного.

Но, несмотря на странное и смутное чувство знакомства со всем окружающим, он не мог избавиться от ощущения внутреннего холода. Он мог воспринимать изготовленное. Колдерами как нечто нереальное, но вся атмосфера этого места говорила о чуждости. И не только чуждости, но и об угрозе: каким–то странным образом это место противостояло ему и всему, что было ему близко. Все же это не чужое, решил он, а нечеловеческое, в то время, как волшебницы Эсткарпа все же люди.

Гудение в стене прекратилось. Симон не знал, в какой ее стороне откроется дверь. Его уверенность в том, что дверь откроется, оправдалась.

На этот раз снаружи послышались звуки, смутное гудение, отдаленные голоса. Симон осторожно вышел и оказался в небольшом алькове, отделенном от остального помещения. Смутное узнавание вновь пробудило в нем ощущение чуждости. Обширная площадь одной из стен была занята картой. Извилистая, изрезанная береговая линия, горные районы, которые недавно видел. Тут и там на карте виднелись разноцветные огоньки. Расположенные на берегу в районе погибшей крепости Салкаров и в заливе, где лежал Горм, горели тусклым фиолетовым светом: те, что находились на равнинах Эсткарпа, были желтыми, Карстена — зелеными, в Ализоне — красными.

Вдоль карты располагался стол, на котором через равные промежутки стояла машины, время от времени издавшие треск или же вспыхивающие сигнальными огнями через равные интервалы. Перед этими машинами, углубившись в наблюдение за ними, сидели такие же люди в серых одеяниях и капюшонах, как и тот, в лаборатории.

Немного в стороне стоял второй стол, за которым находились еще трое колдеров. Из них на среднем была одета металлическая шапка, от которой путаница проводов шла к поверхности стола. Лицо его было лишено выражения, глаза закрыты. Однако он не спал, потому что время от времени его пальцы двигались, нажимая кнопки и переключая рычажки. С каждой секундой у Симона крепло убеждение, что он находится в центральном пункте управления.

Слова, обращенные к нему, на этот раз прозвучали не из воздуха: их произнес человек рядом с центральной фигурой в шапке. Он смотрел на Симона, на его плоском лице отразилось сначала нетерпение, а затем растущее убеждение, что Симон не принадлежит к их числу.

Симон прыгнул. Он не надеялся добраться до второго стола, но один из операторов оказался в пределах досягаемости. И он нанес ребром ладони удар, который был способен переломить кость. Держа обвисшее тело как щит, Симон попятился к стене, надеясь пробраться к выходу.

К его изумлению человек, первым заметивший его появление, не сделал попытки помешать ему. Он только медленно и четко повторил на языке континентальных жителей:

— Возвратись к себе и доложи контролеру своего помещения.

Симон продолжал пятиться к выходу. Один из соседей его жертвы повернул изумленное лицо к Симону, а затем так же удивленно глянул в сторону офицера у стола. Ясно, что он ожидал немедленного и беспрекословного повиновения со стороны Симона.

— Возвратитесь немедленно в свое помещение!

Симон рассмеялся. Результат был удивительный. Все колдеры, за исключением человека в шапке, который ничего не замечал, вскочили на ноги. Те, кто стояли у длинного стола, смотрели на троих в центре, ожидая приказа. И Симон подумал, что если бы он закричал в агонии, то они не удивились бы — его реакция на приказ поставила в их тупик.

Человек, отдавший приказ, положил руку на плечо своего товарища в шапке. Его жест выражал тревогу. Сидящий открыл глаза и нетерпеливо оглянулся. Он смотрел на Симона, как на привидение.

То, что последовало за этим, было не физическим ударом, а каким–то иным, невидимым ударом. Этот удар прижал Симона к стене, лишыв дыхания.

Тело, которое он использовал как защиту, выскользнуло из рук, даже дыхание стало непосильной работой. Если он останется стоять под этим невыносимым давлением, то погибнет. Знакомство с магией Эсткарпа обострило его разум. Он решил, что то, что удерживало его, рождено не телом, а мозгом и ему можно сопротивляться только силой разума.

Он был недостаточно знаком с волшебством Эсткарпа и не мог его использовать, но у него была могучая воля и он всю ее сосредоточил, заставляя себя поднять руку.

Рука, прижатая к стене невидимой тяжестью, двинулась. Напрягая мышцы и волю, Симон заставил себя двинуться к выходу… Неужели, тень удивления показалась на широких лицах под шапками?

То, что дальше сделал Симон, не было сознательным решением. И не его воля заставила Симона передвинуть руку в область сердца и начертить в воздухе знак между собой и фигурой в шапке.

В третий раз он видел этот знак. В предыдущие два раза его чертила рука волшебницы и знак горел лишь короткое время.

Теперь он вспыхнул снова, но ослепительно белым светом. И в тот же момент Симон подбежал к двери, надеясь скрыться от наблюдения.

Но сделать это ему не удалось. Навстречу показались вооруженные люди. Ошибиться в выражении их глаз было невозможно — это были рабы Колдера, и только убив их он сможет прорваться.

Они приближались молча, и само приближение таило в себе смертельную угрозу. Симон быстро принял решение и двинулся им навстречу. Прыгнув вправо, он схватил ближайшего к стене человека за голень и повалил его на пол.

Гладкая поверхность пола оказала ему неожиданную помощь. Толчок заставил Симона вместе со сбитым с ног человеком прокатиться по полу. Симон ударил ножом вверх и почувствовал, как чье–то лезвие задело его кожу рядом с ребром. Один из солдат упал и Симон выхватил у него из–за пояса самострел.

Он успел вовремя выстрелить и удар мечом, нацеленный в него, пришелся в раненого солдата. Это дало ему драгоценную секунду, чтобы справиться с третьим, последним противником.

Присоединив к своему вооружению еще два самострела, Симон двинулся дальше. К счастью, коридор кончался перед запертой дверью и каменной лестницей. Лестница спускалась вдоль каменной стены. Камень стены и лестницы, составляли полную противоположность коридорам и залам, через которые он прошел раньше.

Голые ноги Симона скрипели на ступенях. На верху лестницы он оказался в проходе, точно таком же, как и в крепости Эсткарпа. По–видимому, хотя начинка этого странного места принадлежала будущему, внешняя его оболочка была туземной.

Симон дважды укрывался, приготовив самострел, когда мимо проходили отряды измененных колдерами людей. Он не мог решить, объявили ли общую тревогу или солдаты совершали обычный поход: они шли безостановочно и не заглядывали в углы.

В коридорах, с их искусственным освещением, утрачивалось чувство времени. Симон не знал, день сейчас или ночь, и не знал, долго ли он находился в крепости колдеров. Но он остро ощущал опасность и жажду, холод, донимавший его под легкой верхней одеждой, боль в голых ногах — ведь он всегда ходил в обуви.

Если бы иметь хотя бы некоторое представление о плане этого лабиринта, из которого он должен спастись. Где он? На Горме? Или в том мифическом городе Аиле, который колде–ры основали на берегу? В какой–то тайной базе захватчиков? В том, что это важная база, он был уверен.

Желание найти убежище получше, а также отыскать еду и одежду, заставило его внимательно осмотреть помещения верхнего уровня. Здесь не было мебели, которую он видел внизу. Резные деревянные сундуки, стулья, столы — все было туземной работы. В некоторых помещениях были видны следы бегства: теперь все это было покрыто толстым слоем пыли, как будто комнатой уже давно не пользовались.

В одной из таких комнат Симон нашел подходящую одежду. Не хватало лишь кольчуги, да и оружия у него — всего лишь самострелы, отобранные у солдат внизу. Но больше всего ему нужна была еда, и он начал подумывать о возвращении на опасные нижние уровни.

Обдумывая необходимость спуска, Симон продолжал осматривать все ответвления лестницы, попадавшиеся ему на пути. Все окна в помещениях были наглухо забиты, так что лишь искусственный свет позволял видеть окружающее. Чем дальше он отходил от помещений колдеров, тем более тусклым становился свет.

Наконец, показался узкий лестничный пролет, которым, по–видимому, часто пользовались. Симон подготовил самострел, поднимаясь к двери наверху. Она легко поддалась и он увидел плоскую крышу. Над частью крыши был натянут тент, под ним стояли странные предметы, которые не удивили Симона, после всего ранее увиденного. Несомненно, самолеты, крылья отогнуты назад, тупые носы задраны, каждый может нести пилота и не более двух пассажиров. Решена загадка того, как враг оказался в Салкаркипе.

Если не будет другой возможности, то придется воспользоваться этими машинами для бегства. Но бегства откуда? Продолжая рассматривать импровизированный ангар на случай, если здесь есть охрана, Симон подошел к ближнему краю крыши, надеясь понять, где он находиться.

На мгновение ему показалось, что он в восстановленном Салкаркипе.

Под ними расстилалась гавань со стоящими на рейде кораблями, с рядами домов вдоль ведущих к морю улиц. Но планировка города была иной, чем в крепости торговцев. Город был больше: на том месте, где в Салкаркипе находились склады, здесь продолжались улицы… Судя по положению солнца, сейчас полдень, но на улицах не видно признаков жизни. Дома кажутся необитаемыми, но не видно и тех признаков разрушения, которые сопровождают вторжение природы в брошенный людьми город.

Поскольку архитектура, с небольшими отклонениями, напоминала Эсткарпскую и Карстенскую, это не мог быть построенный силами колдеров Айль. Значит, они на Горме — Сиппаре, центре язвы, куда не могли проникнуть лазутчики Эсткарпа!

Если город действительно так пуст, как кажется, то нетрудно будет добраться до гавани и поискать средства для того, чтобы доплыть до континента. Но если доступ сюда закрыт, то стоит получше осмотреться.

Крыша, на которой он стоял, принадлежала самому высокому зданию в городе. Это был древний замок, в котором правила семья Кориса. Если бы капитан сейчас был с ним, насколько упростилась бы задача! Симон обнаружил, что к ней не примыкают крыши других зданий, с каждой стороны здание выходило на улицу.

Симон неохотно направился к навесу, под которым стояли самолеты. Глупо доверять машине, если не знаешь, как ею управлять. Но почему бы не осмотреть их? Симон становился все храбрее, видя, что его так долго не могут обнаружить. Но все же он действовал осторожно. Он закрыл дверь ведущую на крышу, заклинив ее ножом.

Потом вернулся к ближайшему самолету. И, повинуясь его толчкам, легкий самолет выдвинулся на открытое место. Симон поднял панель на носу самолета и осмотрел мотор. Он не походил на то, что Симон видел раньше, а Симон не был инженером или механиком. Но он достаточно видел внизу, чтобы поверить: эта штука полетит, если он сумеет управлять ею.

Прежде, чем продолжить изучение машины, Симон рукояткой самострела разбил моторы остальных. Если ему придется довериться воздуху, он не хотел становиться участником воздушного боя.

Когда он поднял импровизированный молоток для последнего удара, враг начал нападение. Но не стук в запертую дверь, не топот ног солдат. Снова молчаливый невидимый удар. На этот раз его не прижало, а тащило назад к источнику этой силы. Симон ухватился за самолет. Но вместе с самолетом его продолжало тащить и он не мог остановиться.

И тащило его не к двери! С приступом паники Симон осознал, что его ждет не сомнительное будущее на нижних уровнях, а быстрая смерть после падения с крыши.

Он напрягал всю силу воли, делая шаг, затем замирал, продолжая внутреннюю борьбу. Он снова пытался начертить в воздухе знак, который помог ему раньше. Но на этот раз он не почувствовал облегчения, может быть, потому что не видел перед собой врага.

Он мог замедлить продвижение, выиграть секунды, минуты, но неизбежный конец приближался. Попытка придвинуться к двери не удалась: он надеялся на то, что невидимые враги примут это за желание сдаться… Но теперь он знал, что они хотят только его смерти. Решение придется принимать немедленно.

Оставался самолет, который он собирался использовать в крайнем случае. Теперь другого выхода не осталось. Самолет находился между ним и краем крыши, куда толкала его невидимая сила.

Шанс ничтожный, но других нет. Уступая давлению, Симон сделал два быстрых шага. Силы его подходили к концу. Третий шаг… Рука его легла на ручку двери в кабину пилота. Напрягая все силы в этой сверхъестественной схватке, он протиснулся внутрь.

Толчок отбросил его к дальней стене кабины. Симон осмотрелся в поисках приборного щитка. В конце узкой прорези виднелся рычаг. Это был единственный подвижной предмет. Мысленно обратившись к силе Эсткарпа, Симон поднял тяжелую руку и потянул рычаг.

Глава 4. Город мертвецов

Он по детски ожидал, что взлетит вверх, но машина пробежала вперед, набирая скорость. Нос ее ударился в парапет с силой, достаточной, чтобы перевернуть весь самолет. Симон понял, что падает, не свободно, как рассчитывали его мучители, а в кабине самолета.

Потом пришло мгновенное сознание, что он падает не прямо, а под углом. Он в отчаянии схватился за рычаг и снова потянул его.

Последовал удар, а затем — тьма.

Красная искорка, как уголек, смотрела на него из темноты. К ней присоединился слабый повторяющийся звук — тиканье часов? Капанье воды? И еще был запах. Именно он и заставил Симона очнуться. Сладкий запах разложения и смерти.

Симон обнаружил, что сидит среди обломков самолета. Невидимая сила, прижавшая его к месту, исчезла: он снова мог свободно двигаться и думать.

Если не считать несколько синяков, он благополучно перенес крушение. Машина смягчила удар при падении. А этот красный огонек горел на приборной панели, капанье звучало рядом.

Запах тоже. Симон пошевелился на сиденьи и потянулся. Послышался скрип металла о металл и большая часть кабины отвалилась. Симон с трудом выполз. Наверху была крыша, а в ней дыра, из которой торчали обломки досок. Когда он смотрел вверх, еще один кусок крыши обломился и упал на разбитую машину. Должно быть, самолет упал на крышу одного из соседних зданий и пробил ее. Приходилось только удивляться, как ему удалось при таком ударе остаться в живых, с целыми руками и ногами.

Вероятно, он некоторое время лежал без сознания, потому что небо по вечернему поблескивало звездами. Голод и жажда превратились в устойчивою боль. Он должен найти воду и пищу.

Почему враги до сих пор не отыскали его? Несомненно, место его падения хорошо видно с высокой крыши. Разве только они не знают, что он пытался бежать на самолете…. Если они следили за ним каким–то особым умственным путем. Тогда они знают только, что он упал за парапет и потерял сознание — может, они сочли это смертью. Если это так, тогда он действительно свободен и находится в Сиппаре!

Прежде всего — отыскать пищу и воду, а затем определиться, где находится он и в какой стороне порт.

Симон обнаружил дверь, выходящую на лестницу. Он надеялся, что эта лестница выведет его на улицу. Воздух был затхлый, пропитанный запахом разложения. Симон теперь точно знал, что это такое, и потому заколебался: запах исходил снизу.

Но внизу находился единственный выход и поэтому придется спускаться. Окна не были закрыты и свет падал на каждую лестничную площадку. Здесь были и двери, но Симон решил не открывать их: ему казалось, что возле них тошнотворный запах был сильнее.

Еще один пролет вниз, и вход в зал, который оканчивался широким порталом. Симон надеялся, что дальше будет выход на улицу. Здесь он решил осмотреться и нашел сухари, составляющие главный военный рацион в Эсткарпе, а также горшок с сухими фруктами, пригодными в пищу. Сгнившие остатки еды свидетельствовали, что здесь уже давно никто не живет. Из кранов водостока капала вода и Симон напился, потом проглотил пищу.

Несмотря на голод, есть было трудно из–за ужасного запаха. Хотя он побывал только в одном здании, кроме центрального, но чувствовал, что его ужасное предположение оправдывается: кроме главного здания с горстью его обитателей, Сиппар был городом мертвецов. Колдеры безжалостно уничтожили тех, кто им не был нужен. И не только убили, но и оставили лежать в собственных домах. Как предупреждение против восстания немногих выживших? Или просто потому, что им было все равно? Похоже, что последнее наиболее вероятно. И странное чувство родства, которое Симон испытывал к плосколицым захватчикам, умерло навсегда.

Симон захватил с собой весь хлеб, который только смог отыскать, и бутылку с водой. Любопытно: дверь, ведущая на улицу, была заперта изнутри. Неужели те, кто скрывался здесь когда–то, закрылись и совершили массовое самоубийство? Или для этого колдеры использовали ту же силу, что стащила его с крыши?

Улица была такой же пустой, какой он видел ее крыши. Но Симон держался ближе к одной стороне, внимательно следя за всеми дверями и выходами из переулков. Все двери были закрыты: ничто не шевелилось на всем пути к гавани.

Он считал, что если попытаться открыть одну из дверей, то она не поддастся: заперта изнутри, а внутри дома только мертвецы. Погибли ли они вскоре после того, как Горм приветствовал приглашенных Орной и ее сыном колдеров? Или смерть пришла позже, в те годы, когда Корис находился в Эсткарпе, а остров был отрезан от всего мира? Сейчас это было интересно только для историков. Сиппар превратился в город мертвецов — мертвецов телом, а тех, кто остался в башне — мертвецов духом. И лишь колдеры претендовали на жизнь.

На ходу Симон запоминал дома и улицы. Он был уверен, что Горм можно освободить, уничтожив лишь центральную башню. Но ему показалось, что колдеры совершили ошибку, оставив вокруг своего логова эти пустые дома. Разве только у них есть скрытые защитные устройства и сигналы оповещения в стенах этих домов. Тогда это, возможно, ловушка для вероятного десанта.

Симон вспомнил рассказы Кориса об Эсткарпских разведчиках, которых несколько лет назад посылали на остров. И тот факт, что сам капитан не был способен вернуться из–за какого–то загадочного барьера. По опыту Симон знал, что только он сумел освободиться, вначале — из центра управления, потом — при помощи самолета. Тот факт, что колдеры и не пытались преследовать его, свидетельствует, что они не сомневались в своих средствах.

Но трудно было думать, что никто не живет в этом городе, городе мертвецов. Поэтому Симон прятался, пока не добрался до гавани. Тут стояли корабли, разбитые бурей, некоторые — наполовину выброшенные на берег, их оснастка превратилась в гниющий клубок, борта были пробиты, некоторые затонули, так что над водой виднелась лишь верхняя палуба. Ни один из этих кораблей не плавал уже месяцы, годы.

Между Симоном и материком лежал широкий залив. Если он находится в Сиппаре — а у него не было оснований сомневаться в этом — то смотрит на длинный полуостров, похожий на палец. В основании этого пальца колдеры построили загадочный Айль, а ногтем ему служил Салкаркип. После гибели Салкаркипа, колдеры, весьма вероятно, контролируют весь залив.

Если бы удалось найти пригодный для плавания небольшой корабль, он пустился бы в долгий путь на восток, вниз по бутылкообразному заливу до устья реки Эс и Эсткарпа. И Симона подгоняла мысль, что время не на его стороне.

Он нашел лодку, маленькую скорлупку, сохранившуюся в доке. Хотя Симон и не был моряком, он проверил, насколько эта лодка пригодна для плавания. И ждал до полной темноты, прежде, чем взяться за весла. Стиснув зубы — очень болели ободранные руки, — он греб мимо гнилых остовов Гор–мского флота. Уже удалившись на достаточное расстояние и думая, не пора ли ставить мачту, он встретился с защитой колдеров.

Он не видел и не слышал ничего, когда падал на дно лодки, прижав руки к груди, потом к ушам, закрыв глаза, спасаясь от неслышных звуков, от невидимого света, которые били из самого его мозга. Он думал, что достаточно знает технику колдеров, но это проникновение в мозг оказалось гораздо хуже.

Прошли ли минуты, месяцы или годы? Оцепеневший, оглушенный Симон не мог этого сказать. Он лежал в лодке, которая покачивалась на волнах, подгоняемая ветром. За ним лежал Горм, мертвый и темный, при свете луны.

Перед рассветом Симона подобрала береговая патрульная лодка в устье Эса, к тому времени он немного оправился, хотя чувствовал себя совершенно разбитым. На перекладных он добрался до Эсткарпа.

В крепости, в той самой комнате, где он впервые встретился с Властительницей, он рассказал о своих приключениях и встречах с колдерами совету высших офицеров Эсткарпа и нескольким женщинам с непроницаемыми лицами. Говоря, он все время отыскивал одну среди собравшихся и не мог отыскать.

Во время рассказа о мертвом городе, Корис сидел с каменным лицом, крепко стиснув зубы. Когда Симон кончил, ему задали несколько вопросов. Затем Властительница подозвала к себе одну из женщин.

— А теперь, Симон Трегарт, возьмите ее руку и думайте о том человеке в шапке, мысленно вспоминая все детали его одежды и лица, — приказала она.

Симон повиновался, хотя и не понимал, зачем все это нужно. Он держал в своих руках холодные, сухие руки женщины и мысленно рисовал серое одеяние, странное лицо, в котором нижняя половина не соответствовала верхней, металлическую шапку и выражение властности, а затем замешательства, когда он не подчинился приказу. Женские руки выскользнули из его рук и Властительница снова заговорила:

— Ты видела, сестра? Ты сможешь сделать?

— Видела, — ответила женщина, — и я смогу воспроизвести то, что видела. Он — человек с сильной волей и изображение было ясное. Хотя лучше, если бы лилась кровь.

Симону ничего не объяснили и не дали времени на расспросы. Совет кончился, и Корис тут же увел его в казармы: оказавшись в той же комнате, в которой он сидел перед походом в Салкаркип, Симон спросил у капитана:

— Где леди?

Его раздражало то, что он не мог назвать ее по имени. Но Корис понял его.

— Проверяет посты на границе.

— Она в безопасности?

Корис пожал плечами.

— Кто сейчас в безопасности, Симон? Но будь уверен: женщины Силы не рискуют без необходимости, — он отошел к окну и отвернулся. — Итак, Горм мертв, — слова его звучали тяжело.

Симон снял сапоги и растянулся на постели. Он устал до мозга костей.

— Я рассказал то, что видел. Жизнь есть в центральной крепости Сиппара. Больше я нигде ее не видел, но ведь я и не искал.

— Жизнь! Какая жизнь?!

— Спросите у колдеров, а может, у волшебниц, — сонно ответил Симон. — Может, они по–другому представляют себе жизнь.

Симон смутно осознал, что капитан отошел от окна. Его широкие плечи закрыли свет.

— Я думаю, Симон Трегарт, что вы тоже другой, — слова его по–прежнему звучали тяжело, — и, видя Горм, какой вы сочли его жизнь — или смерть?

— Отвратительной, — пробормотал Симон, — но об этом можно будет судить в свое время, — и тут же уснул.

Он спал, просыпался, чтобы поесть, и снова засыпал. Никто не тревожил его и он не обращал внимания на то, что происходит в крепости Эсткарпа. Так животное лежит в своей норе, накапливая жир для зимней спячки. Но вот однажды он проснулся, оживленный, свежий, чувствуя во всем теле бодрость, какой не ощущал уже давно — с самого Берлина. Берлин — что это? Где Берлин? Воспоминания о далеком прошлом странно перемешивались с недавними.

И больше всего его преследовало воспоминание об уединенной комнате домика в Карсе, где гобелены закрывали стены, а женщина смотрела на него вопросительным взглядом и рука ее чертила в воздухе сверкающий знак. И другой момент, когда она стояла, опустошенная, истратив свой дар на магию Алдис.

И вот, лежа и размышляя, и чувствуя, что вся боль и усталость ушли из тела, Симон поднял правую руку и положил ее на сердце. Но он не чувствовал теплоту собственного тела.

Вскоре понадобилось его участие. Во время его сна Эст–карп собрал все силы. Моряки на холмах призывали вестников с гор, из Соколиного Гнезда, от всех, кто хочет противостоять Горму и той судьбе, которую нес Горм. Полдюжины салкарских кораблей, теперь бездомных, причалили к бухте фальконеров, семьи экипажей остались в безопасности, а корабли были вооружены и готовы к действию. Все соглашались, что следует двигаться на Горм прежде, чем Горм принесет им войну.

В устье Эса разбили лагерь, палатки поставили на самом берегу океана. Из двери была видна тень на горизонте — это вдали моря вставал остров. А за руинами разрушенной крепости ждали корабли, укомплектованные салкарами, фальконерами и пограничными рейдерами.

Но вначале следовало преодолеть защиту Горма и это должны были сделать те, кто владел силой Эсткарпа. И вот, не зная почему, он оказался в этом обществе. Симон обнаружил, что сидит за столом, который мог служить для игры. Но на столе не было разноцветных клеток. Напротив, перед каждым сидящим был изображен символ. И собравшаяся компания казалась странно смешной, состоящей из представителей высшего правления.

Симон увидел, что он сидит рядом с Властительницей и символ относится к ним обоим. Это был коричневый сокол, обрамленный золотым овалом, а над овалом была нарисована маленькая труба. Слева виднелось сине–зеленое изображение кулака, державшего топор. А дальше был нарисован красный квадрат, а на нем — рогатая рыба.

Справа от Властительницы были нарисованы два символа, которые он не мог рассмотреть. Перед ним сидели две волшебницы, положив руки на стол. Симон повернул голову и почувствовал необычайный прилив сил, встретив знакомый взгляд серых глаз. Она молчала, и он тоже. Шестым и последним за столом сидел юный Брайант, бледный, неподвижно устремивший взгляд на изображение рыбы перед ним, как будто эта рыба была живой и он силой взгляда удерживал ее на алом море.

Женщина, которая держала его за руки, когда он думал о человеке с Горма, вошла в палатку, и с ней — еще две, каждая несла небольшую жаровню, истекающую сладковатым дымом. Они поставили жаровню на стол, а первая женщина опустила свою ношу — широкую корзину. Она сняла покрывающую ткань и под ней обнаружилась груда глиняных фигурок.

Достав первую фигурку, женщина остановилась перед Брайантом. Дважды пронесла фигурку через поднимавшийся от жаровен дым и остановила ее на уровне глаз юноши. Это был прекрасно изготовленный манекен с огненно–рыжими волосами и такой естественный, что Симон решил, что это изображение какого–то живого человека.

— Фальк, — женщина произнесла это имя и опустила фигурку в центр алого квадрата, как раз на изображение рыбы. Брайант не мог побледнеть — он и так был слишком бледен, но Симон заметил, что юноша конвульсивно глотнул прежде, чем ответить:

— Фальк Верлейнский.

Женщина достала из корзины вторую фигурку и протянула ее соседке Симона. Теперь Симон мог лучше оценить совершенство работы. Поставив фигурку на изображение перед Симоном и Властительницей, женщина не назвала никакого имени, но протянула фигурку Симону, чтобы тот смог рассмотреть и узнать ее. Симон смотрел на маленькую копию главы Горма. По его мнению, сходство было абсолютным.

— Горм! — он произнес это, хотя не мог дать Колдеру лучшего имени. И женщина аккуратно поставила фигурку на коричнево–золотого сокола.

Глава 5. Игра силы

Пять фигурок стояли на символах своих земель, пять совершенных изображений живых мужчин и женщин. Но почему и с какой целью? Симон снова посмотрел направо. Крошечные ножки Алдис держала в руке волшебница, ноги фигурки Фалька — Брайант. Они напряженно всматривались в фигурки, причем на лице Брайанта было видно беспокойство.

Внимание Симона вновь обратилось к стоявшей перед ним фигурке. Смутные воспоминания о старых сказках ожили в его мозгу. Неужели сейчас будут втыкать иглы в сердца фигурок, чтобы их оригиналы заболели и умерли?

Властительница крепко взяла его за руку — точно так же брали за руку в Карсе при изменении внешности. Другая ее рука образовала полукруг у основания фигурки в шапке. Симон повторил ее жест, и кончики их пальцев соприкоснулись.

— Думай о том, что перед вами, с кем вы будете связаны спором о власти или кровью. Выбросьте из головы все остальное, оставьте только его. Вы должны согнуть его, подчинить себе и использовать для нашей пользы. Либо мы выиграем игру Силы за этим столом в этот час — либо навсегда проиграем!

Взгляд Симона был сосредоточен на фигурке в шапке. Симон не знал, смог бы он оторвать взгляд, если бы захотел. Он решил, что его пригласили участвовать в этой странной процедуре только потому, что он единственный из всех видел этого человека в Горме.

Крошечное лицо, полузакрытое металлической шапкой, росло, оживало. Через расстояние Симон снова смотрел на него, как смотрел в той комнате в сердце Сиппара.

Вновь глаза этого человека были закрыты и он занимался своим загадочным делом, а Симон продолжал изучать его. Он знал, что вся его вражда к колдерам, вся ненависть, рожденная тем, что он видел в городе, их обращение с пленниками, собралось воедино в его мозгу, как человек собирает смертоносное оружие из мелких, незначительных деталей.

Симон больше не был в этой палатке, где шумел морской ветер и шуршал песок на изображении сокола. Он стоял перед человеком в шапке в сердце Сиппара, приказывая ему открыть глаза, взглянуть на него, на Симона Трегарта, вступить в сражение не мышц, а разумов, в сражение воли.

Глаза открылись, и Симон заглянул в них, в их темные зрачки, увидел веки, приподнятые, как будто в удивлении и ожидании надвигающейся угрозы.

Глаза удерживали глаза. Постепенно уходили плоские черты лица, само лицо, металлическая шапка над ним, оставались только глаза. Симон чувствовал, как из его руки и руки Властительницы льется поток Силы, их силы объединились: Симон почувствовал себя нацеленной стрелой.

Вначале колдер смотрел на него уверенно, но вот он попытался освободиться от этой связи глаз, разумов, но слишком поздно понял, что оказался в ловушке. Он боролся, не желая в своем высокомерии признать возможность поражения.

Симон чувствовал нарастающее напряжение. В глазах колдера появилось выражение страха, оно сменилось ужасом, а потом все сгорело. Симон знал, что теперь уже смотрит на пустую оболочку, которая выполнит его приказ так же, как рабы Горма выполняли приказы своих хозяев.

Симон отдал приказ. Сила Властительницы подкрепляла его: Властительница ждала, готовая помочь, но не вмешивалась. Симон же был уверен в покорности врага. Тот, который распоряжался Гормом, пришел в негодность: барьер будет снят. Теперь у Эсткарпа в Горме будет послушный робот.

Симон поднял голову, открыл глаза и увидел раскрашенную поверхность стола, на которой его пальцы все еще сжимали руку Властительницы у ног маленькой фигурки. Но манекен больше не был совершенным. Под изображением металлической шапки голова представляла собой гладкий пузырь расплавленного воска.

Властительница высвободила руку, Симон посмотрел направо и увидел побледневшее лицо, темные глаза. Та, которая конкретизировала свою волю на Алдис, откинулась без сил на спинку стула.

Фигура Фалька Верлейнского лежала плашмя, а Брайант сгорбился над ней, закрыв лицо руками, его влажные бесцветные волосы прилипли к голове.

— Сделано, — тишину нарушила Властительница. — То, что может Сила, сделано. И никогда она не действовала так мощно, как сегодня! Теперь время огню и мечу, ветру и волне служить нам, если мы сумеем ими воспользоваться, — голос ее звучал истощенно.

Корис ответил ей, взмахнув топором Вольта:

— Будьте уверены, леди, мы используем любое оружие, данное нам судьбой. Маяки горят, наши армии и корабли движутся!

Хотя земля под Симоном качалась, он встал. Та, что сидела слева от него, быстро положила руку на стол, не коснувшись его руки. Не выразила она в словах и того отказа, который выражался каждой линией ее тела.

— Война, которая начинается в соответствии с вашей Силой, — заговорил Симон, обращаясь к ней, как будто они были одни, — ведется по обычаям Эсткарпа. Я же знаю другие способы ведения войн. Я участвовал в вашей игре, леди, а теперь сыграю в свою!

Он отошел от стола и подошел к капитану, который встал и нерешительно положил руку на стол. Брайант смотрел на фигурку перед собой. Она лежала, но оставалась нетронутой.

— Я никогда не претендовал на обладание Силой, — сказал Брайант глухим, хотя и мягким голосом. — Похоже, я потерпел неудачу. Может, меч и щит послужат мне лучше.

Корис шевельнулся, как бы возражая, но волшебница, которая была с ними в Карсе, быстро заговорила:

— Для всех, кто едет или плывет под эсткарпским знаменем, существует свободный выбор. И никто не должен мешать этому выбору.

Властительница кивнула в знак согласия. Так, втроем, они и вышли из палатки: Корис, напряженный, живой, с прекрасной головой на гротескных плечах, с раздувающимися ноздрями, как будто он ощущал в воздухе нечто большее, чем запах соли; Симон, двигающийся медленно, чувствующий, как усталость охватывает его, но поддерживаемый желанием увидеть конец приключений, и Брайант, надевший на голову шлем, обернувший вокруг шеи металлический шарф: и глаза его смотрели прямо, как будто привлеченные чем–то или удерживаемые чем–то большим, чем его воля.

Капитан обернулся, когда они достигли лодок, ждавших, чтобы перевезти людей на корабли.

— Поплывете за мной на передовом корабле. Вы, Симон, будете служить проводником, а вы… — он посмотрел на Брайанта и заколебался. Но юноша, вздернув подбородок, вызывающе посмотрел ему в глаза. Симон почувствовал, что между ними происходит что–то, касающееся только их двоих, и ждал, как встретит капитан вызов Брайанта.

— Вы, Брайант, поедете с моими щитоносцами и будете находиться с ними!

— А я, Брайант, — ответил юноша с вызовом, — буду стоять за вашей спиной, капитан Эсткарпа, когда понадобится. Но в этой или любой другой битве я сам распоряжаюсь своим мечом!

Казалось, Корис собирался возразить, но их окликнули с лодок. И, пробираясь через прибой Симон заметил, что юноша постарался разместиться в маленькой лодке, как можно дальше от своего командира.

Передовой корабль эсткарпского флота был небольшим рыбацким судном, и гвардейцы стояли на нем плечом к плечу. Остальные корабли шли сзади.

Они были уже достаточно близко, чтобы видеть флот, гниющий в гавани Горма, когда послышался оклик: салкарские корабли, с их смешанными экипажами из фальконеров и уцелевших Салкаров вытянулись в линию.

Симон понятия не имел, в каком именно месте он пересек барьер во время своего бегства из Горма. Быть может, он ведет корабли прямо к гибели? Им остается только надеяться, что игра Силы ослабит или снимет этот барьер.

Симон стоял на борту рыбацкого корабля, всматриваясь в мертвый город и ожидая первых признаков барьера. Или раньше на них нападет один из металлических кораблей?

Ветер заполнял их паруса и перегруженные корабли резали волны. Корпус из гавани, у которого сохранились достаточные оснастки, чтобы уловить ветер, двигался поперек их курса, и длинная лента зеленых водорослей замедляя его ход.

На палубе этого корабля не было видно никаких признаков жизни. С одного из салкарских кораблей взметнулся шар, неторопливо поднялся в воздух и обрушился на палубу блуждающего судна. Из проломленной палубы взметнулось пламя и начало жадно поглощать сухое дерево. Корабль, пылая, уплыл в океан.

Симон, охваченный боевым возбуждением, улыбнулся Корису. Он чувствовал, что они миновали первую опасность.

— Мы миновали ваш барьер?

— Да, если только они не передвинули его ближе к берегу.

Корис положил подбородок на рукоять топора Вольта, осматривая то, что некогда было цветущим городом. Он улыбался, как волк, показывающий свои клыки перед схваткой.

— Похоже, что на этот раз Сила сработала, — заметил он, — теперь пора и нам приниматься за дело.

— Не нужно недооценивать врага, мы миновали только первый его барьер, может быть, самый слабый, — первоначальное радостно–оживленное настроение Симона исчезло также быстро, как и появилось. Вокруг него были мечи, щиты и самострелы. А в сердце столицы колдеров их ждало оружие, созданное наукой, на столетия опередившей этот мир: в любой момент можно было ожидать неожиданностей.

Они уже плыли по гавани, вынужденные отыскивать проходы между полуразрушенными кораблями, в Сиппаре по прежнему не было признаков жизни. Угрожающая тишина мертвого города окружила воинов, уменьшая их рвение, ослабляя чувство триумфа, вызванное благополучным преодолением барьера.

Корис чувствовал это. Пробившись через толпу воинов, ожидавших высадки, он разыскал капитана корабля и велел ускорить продвижение к берегу. Но тот возразил, что капитан гвардейцев распоряжается на земле, а на море командует тот, кто лучше его знает: капитан корабля не желает столкнуться с одним из гнилых корпусов в гавани.

Симон продолжал осматривать береговую линию, вглядываясь в пустые улицы. Он не мог сказать, чего опасается — нападения самолетов или появления на улицах целой армии. Труднее всего было встретиться с пустой, чем с ордами рабов Колдера. Симон не мог окончательно поверить в игру силы: что–то в нем отказывалось поверить в то, что если он держит в руках маленькую фигурку с расплавленным лицом, они смогут преодолеть то, что скрывается в Горме.

Они высадились без происшествий: часть салкаров высадилась по флангам, чтобы отрезать возможность нападения из других частей острова. Они двинулись по пустынным улицам, по которым несколько дней назад шел Симон: проверяя закрытые двери, осматривая темные углы. Но пока они не обнаружили ничего живого.

Они были уже близко от центра города, когда встретились с первым сопротивлением — не с воздуха, не от какого–то невидимого удара: враги появились с оружием в руках и сражались так, как в этом мире сражалось много поколений.

Неожиданно улицы оказались заполненными солдатами, передвигающимися быстро, но беззвучно; враги не издавали воинственных криков, но двигались молча, со смертоносной угрозой. Некоторые были в боевом облачении Салкаров, другие одеты как Карстенцы: Симон увидел среди них нескольких пернатых шлемов фальконеров.

Нападали не просто опытные воины: враги не думали о самосохранении, как и те, на прибрежной дороге. Их первый удар напоминал удар танка по пехоте. Симон стрелял, а Ко–рис работал топором Вольта, пробивая дорогу через ряды врагов.

Рабы Колдера были опытными воинами. Но им не доставало сознания, разума, чтобы перестроиться и лучше использовать преимущество своей численности. Они знали только, что должны нападать, пока живы, с настойчивостью безумцев. Началась настоящая бойня, от которой даже ветераны–гвардейцы ощутили тошноту.

Высоко взметнулся топор Вольта, больше не блестящий, а темный от крови, и гвардейцы двинулись вперед, оставляя позади улицу, больше не пустую, хотя по–прежнему безжизненную.

— Это чтобы нас задержать, — заметил Симон капитану.

— Я тоже так думаю. Что ждать? Смерть с воздуха, как в Салкаркипе? — Корис взглянул на небо и на крыши домов с беспокойством.

Именно эти крыши подсказали Симону план.

— Не думаю, чтобы мы могли проникнуть в крепость с уровня земли, — начал он и услышал смех капитана.

— Конечно, но я знаю туда такие ходы, что никто из колдеров не знает. Ведь некогда это был мой остров.

— Но у меня тоже есть план, — настаивал Симон. — На кораблях достаточно веревок и абордажных крючьев. Пусть один отряд идет по крышам, пока вы отыскиваете свои проходы и, может быть, мы сомкнем челюсти над ними с двух сторон.

— Хорошо! — согласился Корис, — отбери людей, но не больше двадцати.

Еще дважды на них нападали отряды живых мертвецов и все больше и больше гвардейцев оставались лежать на земле. Наконец, силы Эсткарпа разделились, после того, как последние рабы Колдера были уничтожены… Симон и двадцать гвардейцев взломали одну дверь и через густой трупный запах выбрались на крышу. Чувство напряжения не обмануло Симона: в соседней крыше виднелась рваная дыра — след его приземления на самолете.

Он стоял в стороне, пока моряки перебрасывали абордажные крюки через улицу. Солдаты привязали мечи, проверили прочность своих оружейных поясов и с решимостью смотрели на две тонкие линии через пустоту. Симон отобрал только тех, кто не боялся высоты. Но теперь, перед испытанием, у него было больше сомнений, чем надежд.

Он шел первым, цепляясь за веревку и ощущая давление второй веревки. Ему казалось, что он не выдержит и сорвется.

Но вот этот кошмар кончился. Симон отвязал от пояса третью веревку и обвязал ею вокруг одного из столбов, поддерживающих крышу ангара.

Самолеты, которые он вывел из строя, стояли на местах, но открытые капоты двигателей и разбросанные инструменты свидетельствовали о том, что здесь шла работа. Почему она не была закончена, оставалось еще одной загадкой. Симон приказал четверым солдатам охранять крышу и веревочную дорогу, а с остальными начал вторжение в крепость.

Та же тишина, что господствовала в мертвом городе, окружала их и здесь. Они прошли по коридору, спустились по лестнице, миновали двери и слышали только биение собственных сердец. Неужели крепость покинута?

Они шли в самое сердце слепого, закрытого здания, каждую минуту ожидая нападения отряда одержимых. Свет становился ярче: в воздухе чувствовалось неуловимое изменение, которое говорило о том, что эти уровни покинуты.

Наконец отряд Симона подошел к каменным ступеням, которые он так хорошо помнил. В конце лестницы начинается серое колдеровское покрытие стен. Симон наклонился вперед, прислушиваясь. Далеко внизу он услышал звук — гудение, такое же ритмичное, как и удары его сердца.

Глава 6. Очистка Горма

— Капитан, — к Симону подошел Танстон, — что ждет нас внизу?

— Вы знаете столько же, сколько и я, — с отсутствующим видом ответил Симон, и в этот момент он осознал, что не ощущает опасности, даже в таком смертельном месте. Но внизу было что–то, иначе они не слышали бы звуков.

Он осторожно, но быстро, начал спускаться по ступеням, приготовив самострел. Двери всюду были закрыты и не поддавались попыткам открыть их. Наконец отряд подошел к комнате с картой.

Здесь гудение, доносившееся из–под пола, стало громким и отдавалось ритмичной дрожью в телах воинов.

Огоньки на карте погасли. На длинном столе не было машин, хотя провода и металлические крепления показывали, где они раньше стояли. Но перед меньшим столом по–прежнему виднелась фигура в шапке и с закрытыми глазами. Неподвижная, в точно такой же позе, как и тогда, когда Симон видел ее в первый раз.

Вначале Симон подумал, что этот человек мертв. Он подошел к столу, с опаской поглядывая на сидящего колдера. Это был тот же самый человек, чью внешность он старался вспомнить для скульптора Эсткарпа. И теперь Симон почувствовал мимолетное удовлетворение от точности своего воспоминания.

Только — Симон остановился — человек не был мертв, хотя глаза его оставались закрытыми, а тело — неподвижно. Одна рука лежала на контрольном щите, вделанном в поверхность стола и Симон заметил, как шевельнулся палец, нажимая кнопку.

Симон прыгнул. На мгновение он увидел открытые глаза, искаженное гневом лицо под шапкой. Тут руки Симона сомкнулись вокруг провода, что отходил от металлической шапки и углублялся в стену. Он рванул, порвав сразу несколько проводов. Кто–то предупреждающе крикнул и Симон увидел как какое–то бочкообразное оружие направилось прямо на него: колдер перешел к действиям.

Только потому, что шапка с ее проволочным хвостом стесняла движения колдера, Симон остался жив. Он ударил самострелом по плоскому лицу с искривленным ртом, не произнесшим ни звука, с темными, полными ненависти глазами. Удар прорвал кожу, из щеки и носа потекла кровь. Симон перехватил руку противника и вывернул ее так, что тонкий луч ударил в потолок, а не ему в лицо.

Они повалились в кресло, с которого встал колдер. Послышался резкий щелчок и шею Симона обожгло огнем. Крик, приглушенный и сдавленный, прозвучал в его ушах. Окровавленное лицо исказилось в агонии, но колдер продолжал сопротивляться со страшной силой.

Глаза его, и так огромные, все увеличивались, заполняя зал, — Симон падал в эти глаза. И вот это уже не глаза, а затянутое туманом окно в иной мир, может быть, в иное время. Между колоннами виднелась группа людей в серых одеждах, они на странных машинах двигались ему на встречу. И при этом они отстреливались от какой–то погони.

Они двигались узкой колонной, и Симон ощутил какое–то охватывающее их отчаяние и такой страх, какого никогда не испытывал и не подозревал, что его может вынести мозг и тело. Ворота… они должны собраться с силами для того, чтобы снова стать такими, какими они хотят. Разбитая империя и разграбленный мир оставались за ними, а впереди — новый мир, свободный и богатый.

Окруженные беглецы отступили в сторону. Симон увидел бледное, окровавленное лицо, по которому нанес удар. В воздухе висел запах горелой ткани. Долго ли продолжалось это видение? Не больше доли секунды! Симон продолжал бороться, прижимая противника к креслу. Он еще дважды ударил и только тогда пальцы колдера разжались и выпустили оружие из рук.

Впервые колдер издал слабый звук. Секундное видение бегущих людей, мгновенная вспышка страха и ненависти, подействовали на невольного свидетеля как удар. Подбежавшие солдаты усадили колдера в кресло. В последний раз Симон почувствовал какую–то невидимую связь с этим человеком и тем далеким временем и пространством, откуда пришли колдеры. И все кончилось. Симон отошел от обмякшего тела.

Танстон наклонился и попытался снять металлическую шапку. Они были поражены, обнаружив, что это вовсе не шапка, а, по–видимому, неотделимая часть тела.

— Оставьте его! — приказал Симон, — и пусть никто не касается этих проводов.

И тут он понял, что ритмичное гудение, оживляющее помещение, замолкло. Должно быть, колдер в шапке сам был сердцем, которое, перестав биться, убило крепость так же, как колдеры в свое время убили Сиппар.

Симон направился к алькову, где находился лифт. Если перестали работать все механизмы, можно ли добраться до нижних этажей? Но дверь в кабину лифта была открыта. Симон передал командование Танстону и в сопровождении двух гвардейцев вошел в лифт, закрыв за собой дверь. Бойцам Эсткарпа продолжало везти: закрытая дверь привела в движение механизмы лифта. Симон ожидал увидеть себя на уровне лаборатории, но когда дверь снова открылась, он увидел нечто совсем другое и некоторое время в недоумении смотрел, в то время, как сопровождающие гвардейцы изумленно вскрикнули.

Они находились на берегу подземной гавани. Сильно пахло морем и еще чем–то. Освещенный мостик уходил прямо в море. На берегу лежали тела людей, таких же, как они, без серых одежд.

В то время, как живые мертвецы, встретившие их на улицах, были вооружены и снаряжены, эти же были обнажены или одеты в какие–то лохмотья.

Некоторые лежали около небольших экипажей, груженых ящиками и контейнерами. Другие лежали рядами, как будто выстроились перед тем, как упасть. Симон подошел к ближайшему телу и наклонился, всматриваясь. Человек был мертв, по крайне мере сутки.

Неохотно, избегая приближаться к телам, они направились к концу гавани. Среди мертвецов не было ни одного воина. Никто не принадлежал к расе Эсткарпа. Если это были рабы колдеров, то все они принадлежали к другим расам.

— Капитан, — окликнул один из гвардейцев, остановившись возле тела и удивленно глядя на него, — никогда не видел таких людей! Взгляните на цвет его кожи, на его волосы: он не из наших земель!

Несчастный раб лежал на спине, как спащий. Кожа его тела, если не считать узкой полоски ткани вокруг бедер, была красновато–коричневого цвета, волосы сильно курчавились. Ясно было, что Колдеры расставляли свои сети в самых дальних районах.

Не зная почему, Симон подошел к краю гавани. Либо Горм был воздвигнут над огромной естественной пещерой, либо захватчики вырыли ее для своих целей, о которых Симон мог только догадываться. Неужели это тайный док колдерского флота?

— Капитан! — второй солдат шел немного впереди, не интересуясь телами. Он стоял на конце каменного мостика и манил к себе Симона.

Вода заволновалась, на мостик набежала волна, заставляя людей отступить. Даже в слабом свете было видно, что что–то поднимается к поверхности.

— Ложись! — приказал Симон. У них не было времени вернуться к лифту: оставалось надеяться на укрытие среди тел.

Они лежали рядом, Симон подложил руки под голову и приготовил самострел. Из воды появился большой корпус, с него потоками сбегала вода. Виден был заостренный нос и такая же корма. Догадка Симона оказалась верной, один из колдеровских кораблей возвращался в гавань.

Симон подумал, так ли громко звучит его дыхание, как дыхание лежащего рядом гвардейца? Они одеты: острый взгляд сумеет отличить блеск кольчуг, а какое–нибудь колдеровское оружие пригвоздит их к месту прежде, чем они смогут пошевелиться.

Но корабль, поднявшись на поверхность, больше не двигался: он покачивался на волнах, как будто тоже был мертв, как и тела рабов на берегу. Симон следил за ним, когда лежащий рядом гвардеец что–то прошептал, тронув его за руку.

Симона не нужно было предупреждать — он тоже заметил новое волнение на воде. Волны прибили первый карабль к причалу. Было ясно, что он неуправляем… Не в силах поверить, что карабль лишен экипажа, гвардейцы оставались в укрытии… Только когда поднялся третий карабль, а первые два продолжали беспомощно биться о причал, Симон признал очевидное и встал на ноги. Корабли не управлялись. Два из них только что с шумом столкнулись.

Ничто не открывалось на их палубах, не было признаков присутствия экипажа и пассажиров. Гавань свидетельствовала, однако, о другом. Все в ней говорило о торопливой погрузке, о подготовке к нападению и отступлению из Горма. Но если бы целью было нападение, разве были бы убиты рабы?

Вступать без подготовки на борт одного из этих кораблей, было бы глупостью. Но все же приглядывать за ними необходимо. Они направились к лифту. Один из кораблей ударился о причал.

— Оставайтесь здесь? — Симон скорее спрашивал, чем отдавал приказ. Гвардейцы Эсткарпа привыкли к странным зрелищам, но тут было место для добровольцев.

— Эти корабли… Нужно узнать их тайну, — ответил один из солдат. — Но не думаю, чтобы они отплыли снова, капитан.

Симон принял этот невысказанный отказ. Они вместе покинули гавань, оставив ее брошенным кораблям и мертвецам. Прежде, чем закрыться в лифте, Симон осмотрелся в поисках управления. Он хотел добраться до одного из этажей, где можно было бы встретиться с отрядом Кориса, а не возвращаться в помещение с картой.

Но стены лифта оказались совершенно пустыми. Разочарованный, он с солдатами стал ждать, предварительно захлопнув двери. Когда вибрация стен показала, что подъем начался, Симон ясно представил себе коридор лаборатории и пожелал добраться туда.

Лифт остановился, дверь скользнула в сторону и трое гвардейцев увидели перед собой удивленные лица вооруженных людей. Только секундное изумление спасло их от губительной ошибки: кто–то окликнул Симона, и он узнал Брайанта.

Потом фигура, в которой безошибочно можно было признать Кориса, протиснулась вперед.

— Откуда вы выпрыгнули? Из стены?

Симон узнал коридор, где собирался эсткарпский отряд: именно об этом месте он думал. Но неужели лифт принес их сюда в ответ на его желание? Его желание!

— Вы нашли лабораторию?

— Мы нашли множество вещей, но мало что из них имеет смысл. Но мы не нашли ни одного колдера. А вы?

— Только одного, и он сейчас мертв. А может, и все мертвы. Симон подумал о кораблях внизу и о тех, кто в них находился. — Не думаю, что нам нужно опасаться встречи с ними.

В последующие часы Симон оказался истинным пророком. Кроме человека в металлической шапке, на Горме не оказалось ни одного представителя чужой расы. А те, что служили Колдеру, все были мертвы. Их находили группами, двойками, тройками в коридорах и комнатах крепости. Все лежали так, как будто упали внезапно, когда ушло то, что поддерживало их жизнь.

Гвардейцы отыскали пленников в помещении рядом с лабораторией, среди них — и тех, кто делил заключение с Симоном. Они с трудом просыпались от наркотического сна, неспособные вспомнить что–либо после поступления газа в трюм. Но все благодарили своих многочисленных богов за то, что попали на Горм слишком поздно, чтобы разделить участь рабов Колдера.

Корис и Симон отвели моряков–салкаров в подземную гавань и в маленькой лодке обследовали пещеру. Они обнаружили только скальные стены. Вход в эту гавань, должно быть, находился под поверхностью воды. Они решили, что теперь этот вход закрыт и корабли не могли покинуть гавань.

— Если тот, который в шапке, управлял всеми, — рассуждал Корис, — тогда его смерть закрыла выход. К тому же, так как вы победили в игре Силы, он отдавал противоречивые приказы и вызвал сумятицу.

— Возможно, — согласился Симон. Он думал о том, что узнал в последние секунды жизни колдера. Если остальные колдеры действительно закрыты в кораблях, Эсткарп может торжествовать.

Они привязали веревку к одному из кораблей и подтащили его к причалу. Но крепление люка не поддавалось. И Корис, и Симон, предоставив салкарам право трудиться над этой загадкой, вернулись в крепость.

— Еще одно их колдовство, — сказал Корис, когда дверь лифта закрылась за ними. — Но, видимо, человек в шапке не управлял им, иначе мы не смогли бы им воспользоваться.

— Вы можете управлять им так же, как и он, — Симон прислонился к стене, усталость навалилась на него. Их победа была не окончательной. Поверят ли в Эсткарпе его рассказу? — думайте о коридоре, где мы встретились, мысленно нарисуйте его.

— Так? — Корис натянул шлем. Он прислонился к стене и сосредоточенно закрыл глаза.

Дверь отворилась. Они увидели коридор лаборатории и Корис рассмеялся, как ребенок, получивший игрушку.

— Я, Корис, тоже могу управлять этим волшебством. Похоже, у колдеров Сила принадлежит не только женщинам.

Симон снова закрыл глаза, мысленно представляя себе помещение с картой. Только тогда, когда они оказались там, он ответил на замечание товарища.

— Возможно, именно этого нам следует опасаться, капитан. У колдеров своя сила, и вы видели, как они используют ее. Горм теперь кладовая их знаний.

Корис бросил свой шлем на стол под картой и, опираясь на топор, посмотрел на Симона.

— Вы хотите, чтобы мы не трогали эту кладовую? — он понимал с полуслова.

— Не знаю, — Симон тяжело опустился в одно из кресел и, опустив голову на кулаки, смотрел на поверхность, на которой лежали его локти. — Я не ученный, не мастер в их магии. Салкаров будут искушать корабли, эсткарпцев же — то, что находится здесь.

— Искушать? — кто–то повторил его слово, и оба они подняли головы. Симон вскочил, увидев садящуюся волшебницу. Рядом с ней, как оруженосец, стоял Брайант.

Она была в кольчуге и шлеме, но Симон знал, что если даже она изменит свою внешность, но все равно узнает ее.

— Искушать, — снова повторила она, — вы хорошо подобрали слово, Симон. Да, нас будут искушать: поэтому я здесь. У лезвия две стороны и им можно не только поразить врага, но и пораниться самому, если не будешь осторожен. Следует ли нам отвернуться от этих чудовищных знаний и уничтожить все, находящееся здесь? Будем ли мы после этого в безопасности или откроем дорогу для нового нападения колдеров: невозможно защищаться, если не имеешь ясного представления об оружии противника.

— Колдеров здесь нечего опасаться, — Симон говорил медленно и тяжело. — Их было совсем немного. Если кто–то и сбежал, их путь можно проследить до самой основной базы, но он теперь закрыт.

— Закрыт?

— В последней схватке их предводитель открыл тайну.

— Что он из другого мира?

Голова Симона дернулась. Извлекла ли она это из его мозга или у нее была какая–то своя информация?

— Вы знали?

— Я не читаю в мозгу, Симон. Но мы знаем это давно. Да, они пришли к нам, как и вы, но, думаю, по совсем другим причинам.

— Они беглецы… Бежали от разрушения, которое вызвали сами. Не думаю, чтобы они осмелились оставить открытой дверь, но мы должны быть уверены в этом. Наиболее важная проблема находится здесь.

— И вы думаете, что если мы воспримем их знания, нас может затронуть зло. Не знаю. Эсткарп долго жил, охраняемый своей Силой.

— Леди, независимо от решения, которое мы примем, Эсткарп не останется прежним. Либо он начнет новую активную жизнь, либо окончательно погрузиться в застой, который есть форма смерти.

Он говорил, как будто они были одни, а Корис и Брайант не принимали участия в обсуждении будущего Эсткарпа. Волшебница разговаривала с ним, как равная с равным: раньше он ничего подобного не встречал в женщинах.

— Вы говорите правду, Симон. Вероятно, древнее одиночество моего народа должно кончиться. Будут такие, кто захочет жить в новом мире, и такие, кто откажется от изменений. Но все это в будущем. И все — результат этой войны. Но, как вы думаете, что нужно сделать с Гормом?

Он устало улыбнулся.

— Я человек действия. Пойду к воротам, которые использовали колдеры, и проверю, тщательно ли они закрыты. Отдайте приказ, леди, и он будет выполнен. А пока я бы закрыл это место — до принятия решения.

— Может быть попытаться овладеть тем, что находится здесь, — она улыбнулась молодому офицеру, — оставляю это в вашей власти, лорд–защитник Горма.

Глава 7. Новое начало

Краска медленно залила лицо Кориса, подступая к самим корням волос. Когда он ответил, у него обозначились горькие морщины, состарив молодое лицо.

— Вы забыли, леди, — он со звоном плашмя опустил лезвие топора на стол, — что Корис был изгнан отсюда?

— А что случилось затем с Гормом и с теми, кто изгнал Кориса? — спокойно спросила она.

Рука его крепче сжала рукоять топора.

— Ищите другого лорда–защитника Горма, леди. Клянусь Норжаномом, что я не вернусь сюда. Думаю, у Эсткарпа нет причин жаловаться на своего капитана: к тому же, я не верю, что война уже выиграна.

— Вы знаете, он прав, — поддержал Кориса Симон. — Колдеров, может, и не много, большинство из них заперто в кораблях внизу. Но мы должны проследить их путь до самого выхода, чтобы быть уверенным, что они снова не вылезут. Как насчет Айля? И нет ли у них гарнизона в Салкаркипе? Глубоко ли они вторглись в Карстен и Ализон? Возможно, мы только в начале войны.

— Хорошо, — волшебница ласкала камень в руке, — поскольку у вас такие определенные мысли, Симон, оставайтесь здесь губернатором.

Корис быстро заговорил прежде, чем Симон успел ответить:

— Я согласен с этим планом. Владейте же Гормом с моего благословения, Симон, и не думайте, что я когда–либо предъявлю наследственные права.

Но Симон покачал головой.

— Я солдат. И из другого мира. Каждому свое: мне нужно проследить колдеров. — Он знал, что завтра, закрыв глаза, увидит узкую долину и бегущих отстреливающихся людей.

— Вы хотите отправиться в Айль, Салкаркип и дальше? — первым нарушил молчание Брайант.

— И куда же вы поведете нас теперь? — спросил Корис.

— В Карстен! — если раньше Симон и мог считать Брайанта спокойным и невозмутимым, то сейчас он усомнился в своей оценке.

— А почему Карстен так важен для вас? — голос Кориса звучал почти добродушно. Но было что–то такое в его голосе, чего Симон не мог уловить. Велась какая–то игра и он не знал ее правил.

— Ивьян, — это имя прозвучало как боевой вызов и Брайант посмотрел на Кориса, ожидая, что тот подхватит этот вызов. Как и раньше, во время разговора Симона с волшебницей, сейчас Корис и Брайант говорили так, будто вокруг никого нет.

Второй раз щеки Кориса вспыхнули, а потом побледнели, как будто капитан вел борьбу, от которой не хотел уклониться. Впервые он забыл о топоре Вольта, лежащем на столе и подошел к концу стола с кошачьей грацией, так не вязавшейся с его изуродованным телом.

Брайант, со странным выражением вызова и надежды, ждал его приближения. Руки капитана с силой упали ему на плечи.

— Вы хотите этого? — Кориса как будто подвергали пытке.

И в этот момент Брайант попытался быть уклончивым.

— Я хочу свободы, — ответил он негромко.

Руки капитана упали. Корис рассмеялся с такой горечью, что Симон внутренне запротестовал.

— Будьте уверены, она ваша, — капитан отошел бы, если бы на этот раз Брайант не схватил его за руку.

— Мне нужна свобода, только чтобы свободно сделать выбор. И этот выбор уже сделан — неужели вы сомневаетесь в этом? Или мне не хватает того, чем обладает Алдис?

Алдис? Догадка сверкнула в мозгу Симона.

Пальцы Кориса, под подбородком Брайанта, повернули юношеское лицо. На Брайанта капитан мог смотреть вниз, а не вверх, как на других.

— Вы верите в клятву меча? У Ивьяна есть Алдис, пусть будут довольны друг другом. Но, мне кажется, Ивьян сделал неудачный выбор. И если на одном топоре был заключен брак, то почему бы его не заключить на другом?

— Брак только в бормотании Сирика, — вспыхнул Брайант, все еще немного вызывающе, но не пытаясь освободиться из рук капитана.

— Нужно ли говорить это мне, леди Верлейнская? — Корис улыбнулся.

— Лойз Верлейнская мертва! — повторил Брайант. — Вам придется иметь дело с ее наследницей, капитан.

Морщина появилась на лице Кориса.

— Не нужно говорить об этом. Мне не нужна жена с богатым приданым. И никогда больше не упоминайте об этом.

Ее рука зажала ему рот, призывая к молчанию. В голосе ее прозвучал гнев, когда она ответила.

— Корис, капитан Эсткарпа, никогда не должен так говорить о себе, особенно мне, женщине без наследства, земель и красоты!

Симон шевельнулся, зная, что для них двоих больше никого нет в комнате. Симон коснулся плеча волшебницы и проговорил:

— Оставим их.

Она тихо рассмеялась.

— Этот разговор о том, кто чего стоит, скоро прекратится совсем.

— Значит, она и есть исчезнувшая наследница Верлейна, заочно вышедшая замуж за герцога Ивьяна?

— Да. Только благодаря ей я спаслась из Верлейна. Фальк — не самый приятный противник.

Чуткий к оттенкам ее голоса, Симон стал угрюмым.

— Я думаю, что Фальк и его грабители в самом скором времени получат хороший урок, — заметил он.

Симон знал ее склонность к преуменьшениям. Вполне достаточно признания, что она обязана спасением из Верлейна этой девушке в другом конце комнаты. Для женщины Силы такое признание свидетельствует о подлинной опасности. Он испытал внезапное желание взять один из салкарских кораблей, посадить туда воинов и плыть на юг.

— Несомненно, он получит его, — со своим обычным спокойствием согласилась она. — Как вы сказали, мы еще в середине войны и еще не победили в ней. Верлейну и Карстену тоже придется уделить должное внимание. Симон, меня зовут Джелит.

Это произошло так внезапно, что Симон вначале даже не понял значения сказанного. Потом, вспомнив эсткарпские обычаи, он почувствовал крайнее удивление: ее имя, самое святое из владений обладательнец Силы — его нельзя отдавать никому.

Как топор Кориса, так и камень волшебницы остался лежать на столе. Симон понял, она сознательно обезоружила себя, отбросила свое оружие и защиту, отдавая в его руки самое ценное в ее жизни. Он мог только догадываться, что это означает для нее, и почувствовал благоговейный страх.

Он сделал шаг и привлек ее к себе. И, отыскивая ее жаждущие губы, Симон понял, что и сам изменился. Впервые он стал частью, неотделимой частью этого мира. И так будет всегда, до конца его жизни.

Назад: Часть 3. КАРСТЕН

Дальше: Паутина Колдовского Мира