Норби удивлённо уставился на Шторма. Жёлтые глаза с вертикальными разрезами зрачков запульсировали, то расширяясь, то сужаясь. Над головами всадников раздался птичий клёкот. Это Баку предупреждала, что она как всегда на посту. Норби снова «заговорил», заработал пальцами, одновременно издавая непонятные звуки, больше похожие на грубый щебет, нежели на речь. Его пальцы отбарабанили некий вопрос, обращенный к Дорту.

— Если можешь, позови свою орлицу, — скомандовал Шторму тот. — Это нам пригодится. Кажется, на Норби ты со своим зверьём произвёл впечатление.

Шторм оторвался от почёсывания за ушами Сурры и распрямился, готовя плечо к привычной тяжести большой птицы. Он свистнул и тут же рядом зашумели крылья. Баку сделала несколько показательных кругов и мягко, не задев громадными когтями ни одного лишнего дюйма человеческой плоти, опустилась на плечо Шторма. Под нещадными лучами арзорского полуденного светила птичье оперение переливалось иссиня–чёрными оттенками, лишь возле клюва, быстрого и острого, сиял жёлтый ободок.

— Са–а–а–а, — свист послужил предупреждением и для Сурры и для Баку. Усатая мордочка и оперённая голова одновременно повернулись к Норби. Звериные глаза рассматривали аборигена с интересом, присущим разумным существам.

Дорт шёпотом проговорил:

— Подействовало! Но пусть они так и ведут себя, пока мы не выйдем из лагеря Норби.

Кивнув, Шторм перевёл взгляд туда, где мгновение назад стоял Норби. Никого. Шторм в душе гордился своим умением сливаться с ландшафтом и маскироваться в считанные секунды. Но до этого Норби даже Шторму с его мастерством было явно далековато.

Дорт спешился.

— Лагерь ниже по реке. Пошли. Только с заряженным оружием туда нельзя. У Норби это считается неприличным.

Он вынул из кобуры станнер и выстрелом в воздух разрядил оружие. Шторм сделал то же со своим. Баку снова взлетела, Сурра шла перед ними на расстоянии полуметра. Она как бы торила путь. И только подёргивание её хвоста выдавало некоторое волнение по поводу происходящего вокруг. Вскоре они почуяли запах незнакомой пищи, незнакомого жилища. Из–за поворота донеслись странные звуки.

Лагерь Норби даже на вид был непривычен. Он состоял из нескольких полукруглых хижин, накрытых тентами. Остов хижин изготавливался из полос дерева кальма. Наструганные сырыми, они поначалу гибкие как бумага. А высыхая, твердеют как сталь. Шкуры, которыми покрывали такой каркас, принадлежали охотникам каждой семьи, являя собой зримое подтверждение охотничьей сноровки клана. Синева переливающихся шкур якобыков соперничала с металлическим блеском выделанных и невыделанных кож йориса, перевитых полосами красного меха речных родентов. Самая высокая хижина была украшена богаче остальных: понизу покрытие шкур окаймлялось отделкой из перьев каких–то неизвестных птиц. Кайма переливалась словно бриллиантовая.

Женщин не было видно совсем. Обычно ведь всегда у входа в хижину стоят женщины и с любопытством разглядывают пришельцев. Здесь же у входа в каждую хижину стояли мужчины–Норби. Взрослые, старики, юноши, но все — с оружием в руках. Норби–разведчик, встреченный людьми у ручья, поджидал возле хижины, обитой сияющими перьями. К ней стали неспешно собираться и остальные Норби. Они делали это безучастно, словно не замечая пришедших.

Дорт остановился перед хижиной вождя. Шторм также остановился поодаль, напустив на себя такой же безучастный вид, как и Норби. Он насчитал двадцать покрытых шкурами хижин. Каждая даёт приют целой семье, то есть в каждой хижине живут пятнадцать, а то и больше туземцев. У Норби мужчина, женившись, переходит в семью жены на правах старшего сына. Он становится главой семьи, только когда его собственных детей станет больше, чем было в семье до того, как он пришёл туда. Поэтому семьи у Норби большие и связи в них весьма запутаны.

По стандартам Норби селение, куда попал Шторм, по численности скорее соответствовало населению среднего городка. Возле хижины вождя возвышался тотемный столб с изображением замля, священной птицы, которой возносились молитвы. Имя замля было написано и под изображением.

Дорт затейливой комбинацией пальцев отбарабанил вежливое приветствие безучастным Норби, шепнув при этом Шторму:

— Позови свою птицу, видишь, у них такая же на тотеме.

— Вижу, — отозвался Шторм. — Это люди клана замля. Поэтому их так изумляет мой живой тотем.

Он вновь свистнул и Баку вновь спустилась с небес. Правда, на этот раз появление птицы не прошло столь торжественно. Опустившись, Баку внезапно издала воинственный клич, хотя обычно она этого не делала. К тому же орлица нахохлилась, будто встречая опасность, и выставила когти в сторону хижины вождя.

Землянин кинулся к ней, пытаясь нагнать орлицу, шествующую к хижине вождя в полной боевой готовности. Что привело Баку в такую ярость, Шторм не мог понять. Но вот из–за полога хижины раздался ответный клич, вызов Баку был принят. Но прежде чем Баку ринулась в атаку, Шторм схватил её за волочащиеся по земле кончики крыльев. Орлица заклекотала, захлопала крыльями. Шторму пришлось удерживать её силой, совмещая физическую хватку с ментальным контролем.

В то же время вождь Норби еле сдерживал свою птицу, тоже рвавшуюся в бой и тоже кричавшую от злости. Но вот кто–то из Норби накинул на разъярённого замля полог и тот затих. Зелёную священную птицу Норби унесли в хижину. Тогда Баку немного успокоилась. Шторм обмотал ей лапки ремешком и усадил на руку так, чтобы она не смогла вырваться. Повернувшись к вождю Норби, Шторм увидел, с каким интересом тот рассматривает орлицу. Пальцы вождя зашевелились. Дорт перевёл:

— Вождь Кротаг хочет знать. Эта птица — твой тотем?

— Да, — кивнул Шторм. Он надеялся, что на Арзоре этот кивок означает то же, что означал на Земле. Согласие.

И тут в голосе переводившего Дорта прозвучало потрясение:

— Шторм! Вождь ещё говорит, чтобы ты показал свои шрамы. У тебя есть хоть какой–нибудь шрам? Для Норби это знак отличия, он означает, что ты настоящий воин. Если у тебя кроме тотема найдётся шрам, вождь, возможно, посчитает тебя за равного.

Шрамы у Шторма были. Он расшнуровал застёжку рубахи, обнажив левое плечо. Загар был прочерчен белой неровной линией. Всё, что осталось от встречи с чересчур прытким центурионом на планетке, звезда которой была всего только бледной точкой в арзорском небе.

Шторм заговорил, обращаясь к вождю:

— Я воин. И мой живой тотем не раз спасал мне жизнь.

Кажется, вождь понял Шторма, так как в этот раз повёл речь не только на пальцах, он заговорил, сопровождая высокую щебечущую речь жестами. Дорт засмеялся.

— Сработало, Шторм! Они будут с нами вести «беседу–с–питьём». Так они лучше узнают, какой ты отважный воин.

В результате высоких переговоров Ларкин нанял в лагере Норби пятерых следопытов для выслеживания и сбора отбившихся от табуна коней. Для Норби выгода заключалась в получении «Высоких–Высекающих–Гром–Из–Гор». То есть, лошадей, которыми Ларкин готов был заплатить за работу.

Теперь, когда люди и нанятые Норби разбились на пары, собирая разбежавшийся табун, Шторм всё больше убеждался в правильности собственной догадки. Табун распугали и разогнали умышленно. Коней обнаруживали маленькими группками, собранными в лощинах и оврагах.

Однако само отсутствие каких–либо следов было подозрительно. Как–то за спиной Шторм уловил ворчание — Норби в это время ловко отлавливали жеребят, — «Сами, наверное, распугали табун, спрятав отбившихся животных где–нибудь в укромном месте. Так что «заработать» обещанных Ларкиным жеребца и трёх или четырёх кобыл им будет совсем нетрудно».

Днём позже Шторм всё ещё размышлял над этим. Он скакал по степи, ветер поднимал ему в лицо красноватую пыль. Индеец закутался в шарф, так было легче дышать. Собранных в степи коней сгоняли теперь к месту сбора всего табуна. Шторм умело направлял их. С другой стороны коней погонял другой всадник. Шторм еле различал его — просто маленькая движущаяся вдали точка, заметная в основном из–за белого окраса коня. Это скакал Колл Бистер, которому Шторм был в общем–то обязан. Именно Бистер в своё время отловил в дикой степи и доставил Ларкину Дождя, жеребца, на котором сейчас скакал Шторм. Но как человек, Бистер не вызывал у Шторма симпатии. Бистер был злейшим противником любых контактов с Норби. К тому же он почему–то невзлюбил Шторма, и до сих пор Повелитель зверей не мог понять, из–за чего.

На ночных привалах землянин всегда держался обособленно. У него был неотразимый довод, объясняющий, почему он сторонится компании, — животные, которых он должен размещать отдельно от чужих. Однако самого Шторма повсюду принимали радушно: его умение обращаться с лошадьми снискало ему добрую славу, открыв любые двери. Когда Ларкин поручил Шторму объездить несколько молодых лошадок взамен растерявшихся в степи, многие наездники отложили поиски, чтобы увидеть, как Шторм приручает их.

Здешним всадникам пришёлся по вкусу незлобивый характер Шторма, прилежная работа в качестве пастуха, его умение ладить с животными. Шторм при желании мог бы стать первым среди степных наездников. Они мирились даже с его замкнутостью, которая за месяцы пребывания в Центре превратила его прямо–таки в непробиваемого молчуна. Однако для пионеров, чьи корни уходили в неизвестное прошлое, трагедия Земли была отголоском чего–то экзотически далёкого. А для землянина утрата родины была живой трагедией, и естественно, что индеец глубоко страдал. Поэтому суровость Шторма лишь добавляла его облику некое сходство с коронованной особой, находящейся в изгнании. По крайней мере в глазах простодушных арзорских пастухов.

Шторм подружился по–настоящему только с Дортом и Ларкиным. Во время степных разъездов Дорт учил Шторма «речи–на–пальцах», рассказывал о верованиях Норби. Шторм внимал ему, как способный ученик слушал бы опытного учителя. А Ларкин долгими вечерами у костров беседовал со Штормом о лошадях, и тема эта была для обоих нескончаема.

Дорт и Ларкин были добры с ним, юноша видел это. Большей степени дружелюбности он и сам не мог ни с кем допустить.

Но вот Бистер! Он начал представлять некое неудобство, которое Шторму весьма не хотелось бы преодолевать. Нет, он не боялся Бистера. В открытом бою Бистера можно было легко победить, так как бойцом тот был горячим и глупым.

В открытом бою — да! Шторм вытряхнул пыль, забившуюся под шарф. Почему–то эта мысль пришла ему в голову именно сейчас, когда Бистер остановился вдали, как бы поджидая, когда Шторм приблизится.

Шторм никогда не начинал стычки первым. Но и никогда не уклонялся, услышав вызов. Сейчас он даже хотел выяснить отношения с Бистером. Всё равно когда–нибудь их придётся выяснять на кулаках.

Появился ещё один всадник и помахал Шторму рукой, в перчатке из кожи йориса. Норби по совету Шторма также обернул вокруг лица шарф. Но несмотря на закрытое лицо подъехавшего, Шторм узнал Горгола, младшего из разведчиков–Норби, нанятых Ларкиным.

«Пыль — много. Дорога — высохшая». Из вежливости пальцы Горгола двигались медленно. Ведь Шторм ешё плохо понимал «речь–на–пальцах». Шторм зашевелил пальцами в ответ:

«Облака — над горой — возможен дождь — скоро».

Норби оглянулся на восток, покачал головой:

«Приходит дождь — приходит грязь».

Ларкин опасался дождя. Осадки с гор обильны, в степи образуются непроходимые места, опасные как для животных, так и для людей.

«Твой живой тотем — хороший охотник». Норби не спрашивал, он констатировал факт. Его невысокий жеребец топал рядом с Дождём, Норби плавно покачивался в такт шагам коня. Он поравнялся со Штормом так изящно, будто произвёл маневр для конного смотра. Шторм кивнул в ответ. Пальцы Горгола коснулись двух амулетов, свисавших со шнурка на шее. Что–то тёмное и блестящее.

«Я не воин — пока — только охотник. Был высоко — в горах — убил Злого Летуна».

«Я не знаю — Злых Летунов. Я из другого мира. Что это такое — Злой Летун?»

Норби развёл руки, показывая размах крыльев.

«Большой! Птица — злая птица — охотится на лошадей — охотится на Норби — убивает», — пальцы Горгола изобразили нечто вроде ножниц, символизирующее смерть от птицы. Затем Норби снова благоговейно притронулся к своим амулетам. Шторм протянул ладонь жестом вежливой просьбы и Норби согласно снял с шеи шнурок. Шторм рассмотрел, что же добыл Горгол у Злого Летуна. На шнурке висели два когтя, несомненно птичьи. По сравнению с когтями Баку, эти были громадны, они должны принадлежать исполинской птице. Уложенный на ладонь Шторма, коготь протянулся от запястья до ногтя среднего пальца. Шторм вернул Горголу амулет и зашевелил пальцами.

«Ты — великий — охотник. Злого Летуна — нелегко — убить».

Даже закрытое шарфом лицо Горгола засияло от удовольствия:

«Я убил — но я не воин — я охотник».

Хвастается, мальчишка, подумал Шторм. Если он убил такое чудовище, то может считаться отличным воином. Впрочем, Дорт говорил, что Норби никогда не хвастают.

«Ты — владелец стада?» — продолжил Норби.

«Нет — я не имею своих стад. И своих пастбищ — тоже».

«Ты можешь — стать охотником. Убей — Злого Летуна. Убей — йориса. Продавай — их шкуры».

«Я нездешний. Норби охотятся на своей земле. Пришелец — не имеет земли для охоты».

Шторм засомневался, дойдут ли такие сложные материи до Норби, будучи высказанными языком жестов. Но ещё в Центре, а позже в порту Арзора, юношу предупредили: закон об охотничьих землях — о территориях — один из немногих законов, которые слабенькое и невлиятельное правительство планеты соблюдают неукоснительно Правда, Норби защищены этим законом. Пастухи–люди имеют право убить йориса или какую–либо другую тварь, если та напала на стадо. Но любое горное животное убивать нельзя, для людей это табу, так же, как и посещение территорий, принадлежащих Норби, без позволения хозяев. Однако Горгол как будто не знал о запрете:

«Твой тотем — птица–воин. — У племени Кротага тотем тоже птица–воин. — Ты можешь охотиться на землях племени Кротага. — Никто не скажет тебе — нельзя».

В душе Шторма что–то шевельнулось. Он не позволял себе эмоций с того самого дня, когда, вернувшись в казарму после трёхмесячной вылазки во вражеские тылы, узнал, что его родины больше не существует. Индеец нервно завозился в седле. Конь под ним понимающе фыркнул, будто Дождя тоже грызла изнутри боль. Однако лицо землянина оставалось бесстрастным. Шторм поборол в себе неожиданную растроганность и желание горячо поблагодарить Горгола за участие. И тут его слух полоснул хриплый от пыли голос Бистера.

— Не поздно ты догнал своих лошадок, а, Шторм? Скольких поймал, много? Этот козёл поможет тебе найти ещё больше, он наверняка припрятал где–нибудь парочку–троечку.

Шторм напрягся в безмолвной ярости. Он не любил Бистера и не намерен был больше оставлять выходки этого человека безнаказанными. Это стало ясно, хотя причину неприязни землянин по–прежнему не мог объяснить. Шторм не знал, что глаза, обычно непроницаемые, на этот раз обнаружили его чувства. Колл Бистер поймал взгляд Шторма и всё понял. Он размотал шарф, сплюнул на землю и продолжил:

— Ты, может, думаешь, что у этих козлов хватает смекалки самим всё это придумать? А, Шторм?

Шторма больше занимала правая рука Бистера. Из–под ладони свисал хвост плётки, выделанной из ремней шкуры йориса двойной толщины. Поза самого Шторма была расслабленной, руки на седле, а не на поясе, где приторочено оружие. Однако Шторм чувствовал, что разговор ещё не настолько напряжён, чтобы молниеносно менять видимую расслабленность на собранность.

— Мы в одиночку не соберём всех распуганных животных. Норби из племени Кротага помогают нам.

Правая рука Бистера приподнялась, выпуская наружу ещё несколько хвостов плётки, как будто тот нацеливался хватить ею усталого коня. Но Шторм не поверил этому. Резким движением юноша послал Дождя вперёд. Поэтому Бистер попал по ноге Шторма, защищенной прочными штанами, а не по обнажённому бедру Горгола.

Для Бистера было неожиданным то, что его удар не достиг цели, и то, что последовало за этим. Неуловимым рывком индеец бросил Бистера наземь. Рука, державшая плеть, онемела почти до плеча и сама собой разжалась. Бистер с рёвом вскочил и тут же был уложен обратно мощным нокдауном. Шторм раздумывал, как вести бой дальше, но, к его изумлению, Бистер не бросился на него снова. Он поднялся и застыл, тяжело дыша, но не делая попыток сцепиться.

— Мы ещё встретимся… Я слышал про таких, как ты, Шторм. Вы, коммандо, можете убивать голыми руками. Отлично. Встретимся в Кроссине. Вот тогда и посмотрим, чего ты стоишь против станнера. Я ещё посчитаюсь и с тобой и с твоим рогатым дружком, — Бистер сплюнул.

Такой неожиданный поворот событий умерил злость Шторма. Не в правилах Бистера было отступать. И землянин не мог быть уверенным, что противник отступил окончательно и не нападёт снова. Неужели индеец ошибся, оценивая Колла Бистера? Шторм посмотрел тому в глаза. Бистер стоял красный, но нисколько не испуганный. Он просто клокотал от ненависти! Тогда почему же он прекратил драться? Юноша не шевельнулся, видя, как Бистер карабкается в седло. Пусть враг сам выберет время новой встречи. Шторм позволит сделать это за себя, потому что важно оттянуть время и узнать, в чём же причина ненависти Бистера. Тот, заматывая шарф вокруг квадратной челюсти, прошипел:

— Мы ещё увидимся, попомни!

Шторм пожал плечами. Мало ли что бывает между пастухами, когда нечего делать.

— Смотри за табуном, Бистер, — коротко бросил он. — Ты гони со своей стороны, я гоню со своей. И не нарывайся на неприятности.

Бистер ускакал. Шторм, глядя ему вслед, обернулся, вспомнив о Горголе. Норби подъехал ближе. Глаза его были полны любопытства.

«Он начал первым — но не стал драться — почему?»

«Я знаю столько же, сколько и ты, — Шторм подумал и добавил. — Я не знаю. Но он не любит Норби». Лучше предупредить парня, вдруг ему доведётся встретить в степи этого остолопа.

«Мы — Норби — знаем об этом. Он думает — будто Норби крадут лошадей. Что мы прячем лошадей, а потом — как бы — находим их для Ларкина. Такое могли бы делать Нитра — дикое племя с гор. Но племя Кротага не способно на это. У нас — договор с Ларкиным — мы соблюдаем договор».

«Кто–то распугал табун Ларкина. Он же — наверное — спрятал разбежавшихся лошадей».

«Правильно. Может быть — это беглые преступники. Их много прячется в горах. Они не Норби — но ездят по землям Норби. Норби воюют с ними. И убивают!» — от волнения Горгол пришпорил коня и помчался загонять норовистых лошадок в кучу. Шторм не спеша поехал следом. Ему незачем было лезть в чужие ссоры–раздоры. У него была собственная цель, ради которой он явился на Арзор, нанялся в пастухи, добрался до округа Бэйсин Табун Ларкина уже разбежался по степи. Этой неприятности Шторм не мог избежать, раз она уже случилась. Но создавать новые трудности из–за Бистера или из–за вражды между поселенцами и Норби было никак нельзя.

К вечеру грянул долгожданный дождь. Но когда утих последний раскат грома и гроза сменилась ровным ливнем, у объездчиков не стало других желаний, кроме одного: удержать табун.

Сурра забралась под навес фургона. Меркоты, давно обосновавшиеся там, недовольно заворчали, когда к ним влезла мокрая кошка. Даже Баку слетела вниз, ища укрытия от воды. Такого водопада на памяти команды не случалось. Поэтому Шторм один носился по грязи, помогал мостить выбоины на пути ветками и травой, наводил переправы у речушек, переводил заарканенных лошадей там, где Норби находили место для брода.

На второй день дождя Шторм понял, что без Норби отряд не прошёл бы и мили. Кажется, даже непролазная грязь не утомляла проводников–Норби и их лошадей. Табун, собранный со всей степи, был усталым и покорным. А туземцы не выказывали никаких признаков усталости, скача день–деньской по грязи с лассо и кнутом.

Но третий день выдался ясным, погонщики повеселели. Пронёсся слух, что через два дня пути отряд достигнет города, где состоится аукцион лошадей. Эту весть встретили с радостью.