На следующее утро я готова. Я знаю, что мистер Костин не собирается во всеуслышание заявлять о моем уходе, пока нет, но такие вещи распространяются, словно пожар. В конце концов, это не просто сплетни. Это повесть о падении ненавистной соперницы. И не важно, что я увольняюсь сама, история будет раскручена, как это обычно бывает. Будет добавлено драматизма; конец перепишут так, чтобы всем нравилось. Ей дали пинка под зад, и она ничего не смогла с этим поделать; мистер Дейд устал от нее, бросил ее на съедение волкам. Может, даже скажут, что я изменила Роберту с мистером Костином. Что приходила к нему в кабинет не поговорить, а сидела у него на коленях, ложилась на стол и раздвигала ноги, приглашая его к действиям. Может, поставят меня перед ним на колени. Она думала, что сможет вечно забираться наверх через постели, но на этот раз она предала не того мужчину.

Я улыбаюсь себе, стягивая волосы в тугой пучок. История совершила полный круг. Я смотрюсь в зеркало. Косметики нет. Роберту так больше нравится, но еще ему нравится, когда я хожу с распущенными волосами. С Дейвом было все наоборот. Он хотел, чтобы я зачесывала волосы, но пользовалась румянами.

Но подобрать волосы и отказаться от косметики… это как выйти на улицу без щита и забрала. Это просто новая я. Я уязвима, но достаточно сильна, чтобы признать это. Я хочу испытать на себе все последствия своих действий. Я хочу вновь преобразиться, создать себя заново, на этот раз руководствуясь исключительно своими желаниями.

Я этого хочу, но мне до чертиков страшно. Мне так и не удалось по-настоящему сделать страх своим любовником; самое большее, на что я была способна, – посмотреть ему в лицо.

Я вхожу в здание фирмы, готовая к потрясениям, насмешкам, к неприятному шепотку за спиной. Но атмосфера не изменилась. Все держатся индифферентно. Шептаться продолжают за закрытыми дверями, слишком тихо, слов не разобрать.

Когда я оказываюсь в офисе, Барбара напрягается.

– Он здесь, – говорит она.

Мне не надо спрашивать, кто такой «он». Я смотрю на закрытую дверь кабинета.

– Внутри? Ждет меня?

Она кивает, моргает, встает.

– Хотите, чтобы я принесла вам чего-нибудь? Кофе?

– Ты угощала его кофе?

– Да, эспрессо.

Я невольно улыбаюсь. Люди всегда боготворили луну. Я отказываюсь от кофе и от всего прочего и предлагаю ей сделать небольшой перерыв. Минут на пятнадцать… может, на полчаса; в общем, не торопиться. Она понимает меня с полуслова и уходит, пока я продолжаю пялиться на свою закрытую дверь.

Это мой кабинет. Я не должна нервничать, входя в него, и не важно, кто там внутри.

Но кабинету недолго оставаться моим, а внутри не просто «кто-то». Это ОН. Я чувствовала себя такой сильной, проснувшись сегодня утром. Я чувствовала себя сильной вчера вечером, когда отказалась наказывать бармена. Я чувствовала себя сильной, подавая заявление об уходе.

Но я так редко чувствовала себя сильной перед лицом Роберта. Так же трудно сказать ему «нет», отказаться от нашей связи.

– Это всего лишь луна, – шепчу я сама себе. Я кладу руку на ручку двери, делаю глубокий вдох и переступаю порог.

Он сидит перед моим столом, лицом к нему, смотрит на стеклянную стену. Он не поворачивается, но я знаю, что он ощущает мое присутствие, чует его…

Я закрываю за собой дверь.

– Ты уволилась.

Я осторожно продвигаюсь вперед, пока не оказываюсь в футе у него за спиной. Он по-прежнему не поворачивается.

– Я подала заявление.

– Давай обойдемся без эвфемизмов. Тебе они никогда особо не удавались. Ты отказалась от всего, от работы, от нас, абсолютно от всего, что имеет значение.

Я смеюсь. Ничего не могу с собой поделать. Я снова меняю положение, встаю перед ним, опираясь о свой стол.

– В мире очень много других важных вещей, Роберт.

– Ты должна сесть, – говорит он, не отрывая глаз от окна, – в свое кресло.

– Зачем?

– Потому что это твое кресло! – Он не кричит, но в голосе столько ярости, что я подпрыгиваю. Он отрывает взгляд от окна и смотрит на меня. – Это твой кабинет. Здесь твое место, пока ты не получишь другое, этажом выше, с новым троном и новой империей! Твое место здесь, твое место рядом со мной!

Я не отвечаю; голос изменяет мне.

Он встает, медленно, очень медленно; теперь между нами меньше четырех дюймов. Он берет мое личико в свои ладони и поднимает его.

– Твое место рядом со мной. – Гнев неожиданно сходит с него, уступив место усталости.

– Я тоже так думала, – спокойно произношу я, – пока ты не показал мне свой мир.

– Тебе не понравилось то, что ты увидела? – Он трясет головой. – Что-то я этого не замечал.

– О, это весьма соблазнительный мир. Ты можешь превращать фантазии в реальность. Тот бар, «Желание». – Я улыбаюсь и повторяю слово: – «Желание». Это как «Лабиринт Фавна» – своего рода сказка…

– Зато куда более интересная, чем диснеевские мультики для малышей, в которых хотел поселить тебя Дейв. – Он берет меня за руку и целует внутреннюю сторону запястья.

– Да, – говорю я, пытаясь сохранить фокус. – Вот только в этой сказке нет разницы между добром и злом. Ты просто загадываешь желание, и оно сбывается. Те, кто не играет по твоим правилам, вылетают из игры. Конечно, очень мило, когда ты сам загадываешь желания. Но это твой мир, Роберт, не мой.

Он отпускает мою руку; лицо его каменеет. Гнев, страсть, отчаяние и да – любовь, я вижу, как эта адская смесь разрывает его изнутри.

– Это может быть нашим миром. Вот чего я хочу, Кейси. Я хочу, чтобы мы правили бок о бок. Я хочу, чтобы исполнялись наши желания. Это вполне может случиться, просто дай мне время…

– О, Роберт, можно переписать историю, но нельзя переписать настоящее. Я ухожу от тебя и с этой работы не из-за силы, которой я не имею, а потому, что я не желаю править. Только не так.

– Значит, ты хочешь быть игроком в чужой игре? – взрывается он. – Хочешь, чтобы тебя растоптали? Все у тебя забрали?

Я кладу руку ему на грудь, прямо над сердцем.

– Я все думала, что нас связывает. Я никак не могла понять, почему нас так тянет друг к другу. Даже придумала для себя, что ты – луна, а я – океан, что мои приливы и отливы зависят от твоего притяжения.

Он улыбается, в первый раз за все время.

– Луна и океан, мне это нравится.

– Красивая метафора, – соглашаюсь я, – но, может, слишком незамысловатая. Думаю, я почувствовала в тебе родственную душу, которая тоже от чего-то бежит.

Он хмурит брови и отстраняется от меня.

– Я ни от чего не бегу, Кейси. Никогда не бежал.

– Роберт, ты убегаешь всю свою жизнь. И я тоже. Единственная разница в том, что я бежала от ошибок своей сестры, а ты – от ошибок родителей. Мы так усердно лезли из шкуры вон, чтобы не стать ими, что забыли, как быть самими собой.

– Нет, – по-детски надувается он. – Я уберег тебя от этого! Это Дейв пытался переделать тебя. Это он пытался превратить тебя в степфордскую женушку! Я освободил тебя!

– Нет, Роберт. Ты просто заставил меня бежать в противоположном направлении.

Он прижимает ладонь к животу, сгребает ткань рубашки в кулак, и на мгновение я вижу маленького мальчика, вынужденного стоять и смотреть, как его отца волокут в тюрьму за преступление, которого он не совершал. Мальчика, наблюдающего за тем, как его мать подсчитывает, сколько яблок они могут позволить себе положить в корзинку. Я вижу его смятение. Его растерянность.

Я снова делаю шаг вперед, тянусь к нему, но он опять пятится от меня… но недалеко. Когда я делаю еще шаг вперед, он остается на месте, позволяет мне погладить его по щеке, чистой после бритья. Он прикрывает глаза, и вот оно, то, что я считала невозможным…

Луна роняет слезу.

Я целую ее, потом еще одну. Он всхлипывает, когда я прижимаю его к себе, обнимаю, собираю губами соленые слезы, рекой покатившиеся по щекам. Мне хочется успокоить маленького мальчика у него внутри. Хочется обнять его, сказать, что все в порядке, что он может расслабиться. Он может остановить свой бег.

Он находит мои губы, жадно впивается в них; заключает меня в кольцо, прижимается еще крепче. Я чувствую, как отчаянно он нуждается во мне, и от этого у меня перехватывает дыхание.

– Давай прекратим убегать, – шепчу я, и через секунду мы стоим на коленях в объятиях друг друга. Он снимает с меня жакет. Его щеки, его губы все еще соленые от слез.

Он нежно опускает меня на пол, и, когда я шепчу его имя, у него из груди вырывается крик, а вместе с ним вздох облегчения, который он сдерживал все эти годы.

Наши рубашки летят в сторону; только кожа к коже. Я чувствую это, но не вижу. Мы смотрим друг другу в глаза, закрывая их только на время поцелуев, которым мы страстно предаемся.

Раньше никогда такого не было. Мы никогда не были такими… равными. Единственная сила, которую я ощущаю, – сила невысказанной любви. Она заполняет комнату, поднимается вверх по стенам, как его рука поднимается вверх по моему бедру. Все приобретает золотистый оттенок – мягкий, богатый, ностальгический и в то же время новый.

Юбка взлетает к талии; я чувствую, как распускается пучок, волосы падают мне на плечи. Я хватаюсь за его мускулистые руки, прижимаюсь грудью к его твердой груди. Он такой сильный, мой мужчина-ребенок. Он сложен, как атлет. Как бегун.

Мы падаем на жесткий пол, я отчаянно сражаюсь с его ремнем. Ничто не разделяет нас. Я хочу быть связанной с ним всеми возможными способами. Я хочу взять его внутрь себя, туда, где он может почувствовать себя в безопасности.

Он избавляется от брюк. Он готов для меня, нуждается во мне. Его восставшая плоть прижимается к моему бедру, его губы продолжают исследовать мои, словно он никогда прежде не целовал меня, словно, целуя меня, он исполняет свою мечту.

И когда он входит в меня, наступает мой черед кричать. Я и не подозревала, как сильно мне этого хотелось. Как отчаянно мне хотелось заняться любовью с этим мужчиной, Робертом, человеком, которого мистер Дейд никогда никому не показывает.

Его губы уже на моей шее; прикосновения горячие, биение наших сердец сливается в один чарующий ритм.

И вдруг он останавливается. Находясь внутри меня, он ласково кладет ладонь на мою щечку и заглядывает в глаза своими серыми изумленными глазищами, как будто не может поверить, что он здесь, со мной, занимается любовью без масок, без щитов.

Любовь льется из него рекой… это заставляет меня плакать, потом смеяться, когда он повторяет мои действия, собирая губами мои слезы.

Он снова начинает двигаться, вращает бедрами, касаясь каждой клеточки моей потаенной пещерки. Теперь мы ведем себя очень тихо. Если кто-нибудь встал бы прямо за дверью, он ничего бы не услышал. Это особый, личный момент, волшебный, прекрасный.

Я сжимаю бедра, чтобы еще сильнее стиснуть его, прочувствовать каждую неровность его копья, насладиться каждым движением. Он переворачивает нас на бок, и наши ноги переплетаются. Наши тела идеально подходят друг к другу, как два кусочка пазла. Он проникает в меня, скользит по мне, наши руки сплетаются. Я легонько вожу ногтями по его спине, он целует мою щеку, лоб, волосы.

Я утыкаюсь ему в шею, когда оргазм прокатывает по моему телу тяжелой волной. Да, я опять океан, но это не ураган. Эта волна привлекает и манит. Я выгибаю спину дугой и отдаюсь на ее волю.

В тот момент, когда он кончает внутри меня, шепча мое имя, покрывая меня поцелуями, наступает апогей нашей верности. Он падает на меня без сил, растратив всю страсть.

Я вдруг думаю – а вдруг это новое начало?

Эта мысль должна вызвать ужас, но этого не происходит. Сейчас ничто не способно испугать меня. Только не теперь, когда я обнимаю Роберта, чувствую исходящее от него тепло, его рваное дыхание на своей коже. Нет, здесь нечего бояться. Здесь, прямо сейчас, нам не от чего бежать.

Мы лежим так, кажется, целую вечность, но, скорее всего, проходит всего несколько минут. Только мы двое, сжимающие друг друга в объятиях в ласковой тишине.

Чары начинают рассеиваться, только когда я слышу, как возвращается Барбара, роняет что-то на стол, бесцеремонно двигает стул по полу. Золотое сияние гаснет. Спину начинает давить жесткий пол.

В Роберте тоже что-то меняется. Я чувствую, как он напрягается, при этом не шелохнув ни единым мускулом. Я чувствую, как он отдаляется от меня.

Я ничего не говорю, когда он встает. Молчу, пока он натягивает свою одежду и бросает мне мою.

Он не смотрит мне в глаза.

– Ты должна сказать мистеру Костину, что остаешься, – говорит он. – Он не будет спорить. Я присмотрю за этим.

Голос какой-то механический, но не это тревожит меня. Меня тревожат его слова… как будто весь наш предыдущий разговор, который привел к занятиям любовью на полу, как будто он просто стерся из его памяти. Или если быть более точным, он дает мне знать, что больше не желает слышать ничего подобного. Он говорит мне, что все эти моменты правды, эти проблески человечности навсегда останутся только этим: моментами и проблесками. Они не будут длиться вечно. Никогда не будут оказывать влияние на главное повествование.

Я надеваю блузку. Я так устала, и мне ужасно грустно.

– Я ухожу с этой работы, Роберт. – Я все еще сижу на полу. Смотрю на него снизу вверх. Он нависает надо мной в позе короля. – Я выбираю новый путь, – напоминаю ему я. А потом добавляю с искоркой надежды, с ноткой мольбы: – Пойдешь со мной?

Он сморит на меня, но не в глаза. Это так странно, потому что несколько минут назад он выглядел таким молодым, а сейчас будто состарился.

– Делай, что считаешь нужным, – уныло произносит он. – Ты встанешь на ноги, у тебя это всегда получается. Ты одна из многих, кто может избрать любой путь и при этом оставаться лидером. Но я? Я не такой гибкий.

– Роберт…

Он наклоняется, целует меня в лоб, вдыхает аромат моих духов и говорит:

– Мне очень жаль.

Он уходит, приоткрыв дверь лишь чуть-чуть, дабы никто не смог увидеть меня в мятой одежде и с растрепанными волосами. Никто и не видит, как я сижу на полу и оплакиваю мужчину, которого только начала понимать.

Все эти годы он убегал, убегал от прошлого, от боли…

А теперь он бежит от меня.