Меньше чем через час после ухода Роберта ко мне заглядывает мистер Костин, еще сильнее оскверняя помещение, которое недавно было местом любви и страсти. Он сказал, что мистер Дейд приходил к нему и заверил, что не станет выводить из фирмы свой бизнес из-за моего ухода. Мистер Дейд сказал, что это все благодаря мне и моему альтруизму и что, если хоть кто-то омрачит мои последние дни на работе, все договоренности будут аннулированы.

Потом мистер Костин потратил минут двадцать на расточение похвал и вылизывание моей задницы, дабы убедиться в том, что я счастлива.

Я не могу дождаться, когда можно будет покинуть это место.

Дни пролетают мимо, от Роберта нет никаких вестей. Да я и не жду их. Так и должно было быть.

Это разбивает мне сердце.

Но мне есть чем отвлечься. Однако дела по большей части неприятные. На выходных я еду к родителям. Я собираюсь рассказать им правду. Я сижу в их гостиной, сложив руки на коленях и опустив голову – идеальная картинка полного раскаяния.

Я говорю, что обманула Дейва и что мы расстались. Говорю, что больше месяца скрывала от них этот разрыв.

Я сижу на кушетке в розочках, внутри кремовых стен, и жду сравнений. Сравнений с Мелоди.

Долго ждать не приходится. Отец начинает сыпать ими. Я позор семьи, разочарование… шлюха. Я такая же, как она.

Мать не произносит ни слова, но молчаливые слезы говорят за нее.

А потом происходит что-то странное, пока отец продолжает поджаривать меня на огне. Нечто безобразное. Это случается, когда он расспрашивает меня о мужчине, с которым я изменила Дейву, об «этом парне Роберте Дейде». Когда выясняется, что Роберт богат, что он сильный игрок, человек, который проявил ко мне отнюдь не мимолетный интерес, вот тогда тон отца смягчается. Может, мне удастся связать свою жизнь с Робертом? Не женится ли он на мне?

Внезапно отец начинает считать, что Дейв в общем-то был не таким уж хорошим парнем. Он всегда полагал, что тот не годится мне в мужья. Не продавай себя дешево, меть высоко – вот что он всегда говорил мне. Если этот мистер Дейд может сделать из меня честную женщину…

– Прекрати, – говорю я. Я не кричу, но слово вылетает с такой силой, что отец замолкает. Моя мать уже рядом со мной, слезы высыхают на ее щеках. Она с любопытством смотрит на меня.

– Не важно, наденет Роберт Дейд кольцо мне на палец или нет, – тихо произношу я. – Мужчина, который помог мне обмануть жениха, не сделает из меня честную женщину.

– Ладно, я ведь вот о чем толкую… – заводит отец, в карих глазах светится надежда и амбиции.

Но я вновь перебиваю его:

– Ты говоришь, что изменять и обманывать хорошо, если из этого можно получить выгоду. Нечто долговременное. Мне тоже хотелось поверить в это, но не получается.

Мать кладет руку мне на колено и пожимает его.

– Кейси, не надо так строго судить себя.

Я гляжу во все глаза на нее, на ее руку, морщинистую, но мягкую благодаря кремам и лосьонам. Руки отца не намного больше. Ни на тех, ни на других нет мозолей.

Прежде я думала, что это руки добродетели, что на них можно взвесить чужую вину, как на весах Фемиды, и получить справедливый приговор. Моя сестра заслужила стать отверженной, отрезанным ломтем, заслужила ненависть. Она заслужила это, потому что так сказали мои родители. Если я стала на ту же тропу, я заслуживаю аналогичного приговора.

Но теперь, пока я сижу здесь, на этой кушетке, и каюсь в своих грехах, у меня в голове возникает одна идея. Эта идея меняет все.

– Ей была нужна помощь, – медленно говорю я, пробуя каждое слово на вкус.

– Кому? – спрашивает отец.

Я смотрю на него новыми глазами. Замечаю свисающее над ремнем брюшко, редеющие волосы, седину, тщательно закрашенную каштановой краской. Я смотрю на его туфли. Мы с мамой босиком, чтобы не запачкать ковер. Но мать ни разу не попросила отца снимать туфли, заходя в дом, хотя все остальные делали это.

Раньше я никогда не задумывалась над тем, почему так. Видимо, я просто считала его королем в собственном замке, а значит, ему полагаются особые привилегии.

Но теперь, по здравом размышлении, я думаю: а вдруг он носит туфли лишь потому, что в обществе босых людей он кажется себе выше?

– Мелоди, – отвечаю я. – Сестре. Когда вы поймали сестру с тем парнем в ее комнате, за сексом, с наркотиками… ей была нужна помощь.

Мать поспешно убирает руку; отец краснеет от гнева.

– Не упоминай имя этого человека в моем доме.

Я не верю своим ушам.

– Этого человека? Этот человек был вашей дочерью. Она была моей сестрой и нуждалась в помощи.

– Кейси, прошу тебя! – в ужасе выдыхает мать. Слезы вновь начинают катиться из глаз. – Не надо воскрешать прошлое. Ты не твоя сестра.

– Нет, я – не она. Но я боялась стать ею. Я боялась, что, если вдруг допущу ошибку, вы прогоните меня из семьи, как прогнали ее. Я тревожилась об этом вплоть до вчерашнего дня. – Я горько смеюсь. – Мне известна моя роль. Я призвана помочь вам жить в иллюзорном мире. Я добропорядочная, правильная дочь, которая удачно выйдет замуж. Вы можете показать на меня пальцем и заверить весь мир в том, что произошедшее с Мелоди не более чем случайность. Вашей вины в этом нет. Ее смерть не была следствием нашего отречения от нее. Она умерла вовсе не потому, что мы отказались признать, что она больна, что ей нужна помощь психиатра!

– Она была грязной шлюхой. – Взгляд отца словно приклеился к туфлям. – Она отвергла дисциплину, у нее не было морального стержня… клянусь, временами я думаю, как вообще такая женщина могла иметь мои гены! – Он сверкает глазами в сторону матери. – Она была совсем на меня не похожа…

– Боже правый, она твоя! – припечатываю я, вскакивая на ноги. – Не надо изобретать новых способов отказа от нее! Она была твоей плотью и кровью, ты отвечал за нее, но ты не смог с ней справиться и облажался.

– Кейси! – кричит мать, а отец бормочет что-то насчет моего языка.

– Облажался! – повторяю я. – Мы все облажались. Мы ничего не знали о ее психическом расстройстве и наркомании. Мы были растеряны, дезориентированы, но больше всего испуганы. Поэтому мы наворотили ошибок, и теперь она мертва.

– Кейси! – Это вновь моя мать. – Ты не можешь винить отца в ее смерти!

Я испепеляю ее взглядом:

– Дело не в обвинениях, но если бы я начала кого-то винить, то не его одного.

– Кейси! – Теперь это мой отец.

– Надо учиться жить с последствиями. Мы допустили с Мелоди ошибку. Может, если мы примем это, мы сумеем это преодолеть. И прекратим, наконец, отрицать сам факт ее существования! Я пришла сюда, потому что признала свои ошибки. Я ошиблась, соглашаясь взять у Дейва кольцо, ошиблась, связавшись с кем-то еще, пока не закончила с ним отношения… И я неправильно вела себя с Робертом Дейдом. Я облажалась, и это повлияло на все аспекты моей жизни. Я ушла с работы из-за всех этих ошибок.

– Погоди минутку. – Гнев отца быстро превращается в тревогу. – Это же самая серьезная консалтинговая компания в стране! Если они не попросили тебя уйти…

– Не попросили, но я не могла остаться. Каждый сотрудник знает, что я натворила; они не доверяют мне, не уважают меня и не желают работать со мной. Вот последствия моих поступков. Может, это и несправедливо, но такова жизнь. Я хочу жить полной жизнью, отец. – Голос мой немного дрожит. – Я хочу жить настоящей жизнью. Я так устала от иллюзий.

Мать снова протягивает ко мне руку:

– Сладенькая, ты переутомилась. Если этот мистер Дейд так успешен, как ты говоришь, и если ты действительно ему небезразлична, может, у тебя с ним все получится. Людям не обязательно знать, как все началось. Тебе даже не придется работать! Займешься благотворительностью! Скажешь, что сама сделала этот выбор, потому что…

Мать продолжает щебетать, но я не слушаю ее. Она просто рисует очередную милую картинку, мой портрет без недостатков… и без внутренней силы, кстати, тоже. Я смотрю на каминную полку. Там стоят мои фотографии, их фотографии, фотографии бабушек и дедушек…

Но там никогда не будет фотографии Мелоди. Никто в этом доме не способен научить меня не пасовать перед действительностью. Я смотрю на мать, на взволнованного отца… нет причины сердиться на них. Это никуда меня не приведет. Я отпускаю руку матери и делаю глубокий очищающий вдох, прежде чем поцеловать отца в щеку.

– Спасибо за то, что дали мне выговориться, – произношу я, заканчивая разговор. Я наклоняюсь и целую мать. – Я люблю вас.

Я беру сумочку и иду в коридор, где меня ждут мои туфли. Мать вскрикивает в замешательстве, но за мной следует только отец.

Я сажусь в кожаное кресло и застегиваю пряжки на туфлях.

– Мы были не виноваты, знаешь ли, – произносит он мягко, но решительно. – Она просто отказывалась нас слушать. Никакой психиатр не мог нам помочь. Мы ничего не могли с этим поделать, говорю же тебе. Ничто бы ей не помогло. Если бы средство было… я бы знал. Я бы не стал просто… я бы знал. Ничего нельзя было поделать. – С каждым словом все больше смирения, все больше отчаяния.

Я встаю и обнимаю его – слишком крепко и на миг дольше, чем нужно.

– Конечно нет. Вы сделали все, что могли.

Я снова целую его и прощаюсь.

Потому что я не могу их изменить. И потому что он носит эту иллюзию как спасательный жилет, и я не собираюсь снимать его только для того, чтобы увидеть, как он идет ко дну.