Глава 16 ОН!
У подъезда с табличкой «Управление экспедиционного лова» я все-таки помедлил: хотел оглядеться.
Улица была обсажена старыми тополями. По мостовой катился пух. Напротив, в одноэтажном домике — «Парикмахерская». Там было пусто, окна раскрыты, и мастер в ожидании клиентов сидел на ручке кресла и щелкал возле лица ножницами, подстригая воображаемую бороду. Ему было лет семнадцать. Фасад домика, как и стены многих зданий в городе, был испещрен следами пуль, похожими на отметины после оспы. Немцы отчаянно сопротивлялись в сорок четвертом, предчувствуя конец. При въезде в город цепью стояли обвалившиеся доты — я видел их из окна автобуса, когда ехал с аэродрома, — это были остатки линии обороны.
«Теперь все это принадлежит истории: блиндажи заросли крапивой и лопухами, ребятишки играют там, наверное, в прятки, — подумал я. — Принадлежит, да не совсем: моя работа мало походит на работу историка».
Возле подъезда толпились рыбаки.
— Ваньку Шилова знаешь? Списался, на берегу вкалывает!
— И я спишусь. Надоело море — во как!
— Угу. Фурункулы там всякие, ревматизм…
Я вошел в подъезд.
Перед дверью с цифрой 7 я остановился. На табличке были три фамилии: «Вишняускас P.M., Шипко Е.К., Суркин Ю.П.». Я толкнул застекленную матовую дверь и оказался в комнате, напоминавшей клетушку. Три стола, на каждом — кипы картонных папок «Дело №…». В углу сидела женщина и сердито стучала на машинке.
— Юрий Петрович? — коротко, чтобы не мешать, спросил я.
— Вышел! — так же немногословно ответила она, на момент оторвавшись от клавишей и взглянув поверх машинки на меня.
— Скоро будет?
— Он мне не докладывал.
Я ей не понравился.
На подоконнике стоял аспарагус. Я потрогал пальцем землю в горшке: она была совсем сухая.
— Поливать надо, а то помрет, — посоветовал я. — Когда же он все-таки будет?
— Я знаю, что надо поливать растение, а то оно погибнет. — Женщина достала платочек с кружевцами и яростно высморкалась. — Я вам сказала, что не знаю, когда будет Юрий Петрович!
Я уставился на нее.
— Что еще?
— Где вы простудились в такую жару?
Она обиженно отвернулась.
— А вы, наверное, Шипко Е-Ка, — продолжал я заинтересованно. — Потому что Вишняускас и Суркин — это мужчины, тут не может быть сомнения. На вашу долю как раз остается Шипко. Только вот, что значит Е-Ка?
Тут вошел Суркин.
— Вы меня ждете?
— Мне нужен Юрий Петрович Суркин.
— Значит, меня.
— Здравствуйте! — сказал я слегка застенчиво. — Мне вот Генрих Осипович сказал…
— Вы от Буша? Отлично. Садитесь, пожалуйста, вот сюда. Не обращайте внимания на нашу тесноту. Извините, что вам пришлось обождать.
Я сел, но разговора не начинал, косясь на женщину и делая вид, что стеснен ее присутствием.
— Я выйду, а то еще помешаю молодому человеку, — язвительно сказала она.
Мой расчет оправдался. Я предпочитал говорить с Суркиным наедине и сделал для этого все. Женщина выплыла из комнаты, прямо держа голову, и напоследок хлопнула дверью.
— С характером товарищ! — уважительно сказал я.
— Не обращайте внимания.
Теперь я мог разглядеть его. Он был в светлой рубашке, щуплый, одна рука заметно тоньше другой. Он был, несомненно, нервен, импульсивен по натуре, но сейчас он не напоминал того испуганного человека, который подглядывал в приоткрытую дверь, когда я уходил от Буша. «А в утро убийства он "протек" на своего соседа», — почему-то вспомнил я.
— Нуте-с, вы мне подробно объясните, пожалуйста, что вы хотите, — попросил он, упираясь локтями в стол и подводя сложенные руки под подбородок.
Я объяснил.
— Решили поплавать? Поглядеть, что за штука такая — море?
Я сказал, что так оно и есть, но еще я очень нуждаюсь в заработке.
— От денег еще никто и никогда не отказывался, хе-хе! Значит, вы учитесь?
— Да.
— Вы знаете, что в море выйти не просто? Необходимо выполнить всякие формальности. Как-то: требуется характеристика из вашего института, как для выезда за границу.
— Вот!
Я вынул из кармана характеристику, заверенную в Кировском районе города Москвы (ее прислали в комитет фельдсвязью вместе с остальными документами), развернул и положил перед ним на стол.
Он прочитал ее два раза, посмотрел зачем-то на бумагу с обратной стороны и сказал:
— Все в порядке. Печати есть, подписи есть. Все как следует. Но этого мало. У вас прописочка московская?
— Конечно.
— Я не могу дать вам работу в нашем городе. Вам нужно было оформляться по месту жительства.
Нет, он не зависел от Буша, как мне показалось вначале. Во всяком случае, он был далек от намерения выполнить его просьбу.
— Но в Москве нет Балтийского моря, Юрий Петрович, — возразил я.
— Все понимаю, товарищ Вараксин. Все. Но помочь не смогу. Не имею никаких прав.
— Как же так! — настаивал я. — Мне нужно устроиться на работу временно, я студент. Неужели ничего нельзя сделать?
— Выходит, что нельзя.
— У меня есть отношение! — «вспомнил» я. И вытащил из кармана письмо на бланке. — Я в комитет по рыбному хозяйству обращался. Там отнеслись ко мне сочувственно и вот написали: просят помочь.
— Союзный комитет? — спросил Суркин и взял письмо. — Мы в системе. Это наше начальство. Это другой разговор, что же вы сразу не сказали? Так, Радин подписал. Знаю, как же! Вы у него были?
— Да. Рассказал о своем студенческом житье-бытье. Он очень внимательный человек.
— Да, да! И отличный, прямо-таки отличный руководитель!
«Вот жучок!» — подумал я про Суркина.
Казалось бы, прямого отношения к нашему делу эта беседа не имела. Зато теперь у меня было представление о Суркине — недостаточное, чтобы делать выводы, но все-таки кое-что. Он вовсе не походил на Кентавра. Но и то, что Ищенко убит Кентавром, было пока теоремой, для доказательства которой не хватало исходных данных. «Но есть еще кастет», — подумал я.
— Совсем, совсем другое дело! — приговаривал Суркин, читая письмо. — Но, — тут он поднял палец, — все равно придется ждать. Будет проверяться ваша анкета, то да се, сами понимаете.
Это-то я знал хорошо, но спросил растерянно:
— Как же быть? Мне жить не на что! Я думал, все произойдет гораздо быстрее!
— Вам вообще-то в Радзуте надо было ехать: райцентр, большой порт, больше нашего. Ну да уж ладно! Тяжелой работы не боитесь? Могу определить на время рабочим в порт, оплата сдельная. Но не раньше чем в середине той недели: бригадир выйдет, он болен, вот тогда. Устраивает?
Это меня вполне устраивало.
— Спасибо! — горячо сказал я. — А у вас очень симпатичный городок! Красивый и тихий такой, здесь хорошо будет пожить. Я прямо с удовольствием!
— Да, да, — сказал он рассеянно.
— Правда, не совсем тихий. Недавно случилось убийство, мне Генрих Осипович рассказывал. Вы не слышали?
— Буш сказал сегодня утром. Я его давно не видел. Я не знал. — Он нервно потер щеку.
— Говорят, безобидный старичок был.
— Кто?
— Да этот убитый.
— Да, да. Вы, товарищ Вараксин, заполните вот эту анкету в двух экземплярах. Напишите автобиографию. Надо сделать фотокарточки, сюда требуется особая форма: четыре на шесть, овалом. В ателье знают. Тут рядом, на улице Прудиса, только повыше. И будем ждать. А насчет работы в порту зайдите ко мне что-нибудь в среду.
— Спасибо. — Я приподнялся и снова сел. — Но с фотографиями, наверное, лучше поторопиться? И анкеты… Я тогда в понедельник забегу.
— Хорошо. И набирайтесь терпения. Как у вас с жильем? Вы в гостинице устроились?
— Да. В триста пятом номере. — Я сделал паузу, но Суркин никак не отреагировал. — Кстати, в том же номере живет старпом Войтин. Тоже рыбак. Вы его знаете?
— Знаю! Он пьяница и позорил наше управление. — Суркин нахмурился. — Он вообще неприятен в быту. Таких в море не любят!
— А вы знаете, почему Войтин пьет?
— Разве это не все равно? Для меня важен факт.
— Это не всегда верно, — сказал я. Тут, не постучавшись, вошли два рыбака. Они о чем-то спорили. Я встал.
— Извините. Всего хорошего. До понедельника, — сказал я.
— Всего хорошего.
Суркин уткнулся в бумаги, бросив одному из вошедших:
— Минутку! Я ваше дело помню, сейчас буду искать копию приказа.
Я шел по коридору и думал: «И все-таки он неспокоен, внутренне напряжен. Он чего-то опасается».