Глава 15 ПО-ПРЕЖНЕМУ НА ПЛЯЖЕ

До часу было еще далеко.

Я решил пройти по берегу до улицы Прудиса и найти Быстрицкую, — помахал рукой Борису (он не заметил, увлеченный игрой), собрал одежду в охапку и отправился. Солнце пекло, плечи у меня начинали гореть. Я всегда обгораю, когда первый раз в сезоне выбираюсь на пляж, а жена дразнит меня: «Неуязвимый старший лейтенант пасует перед какими-то солнечными лучами». Я все время помнил, что сейчас она лежит в больнице и ждет. Перед отлетом мне удалось выкроить полчаса и забежать к ней, — она стояла возле подоконника, не опираясь на него. Я объяснил, что наш старик гонит меня делать выписки из старых дел. «И вообще я скоро превращусь в архивную крысу», — весело добавил я. «Ты тогда тоже говорил про крысу, а потом

два месяца лежал в больнице», — сказала она. «Да? — Я не помнил, что я тогда так говорил. — Накладочка получилась, ужасная нелепица! Ты же знаешь, что ничего такого больше не будет, и ты знаешь, что я родился в рубашке и вообще страшно везучий. Я всегда выкручусь». — «Знаю», — сказала она и заплакала… А может быть, она уже не ждет и все в порядке. Но мне было чертовски обидно оттого, что я не мог быть рядом.

Вдоль всей прибрежной полосы плескались люди, далеко впереди они казались против солнца черными точками. Пляж тоже был заполнен. Люди были разные — хорошие и плохие, веселые и грустные, умные и дураки. И среди них был он. Или, может быть, он сейчас ехал в трамвае по городу, или стоял в очереди за пивом, или сидел за письменным столом. Он был наверняка умен. Может быть, весел. Обычный человек в обычном костюме, его не отличишь от других.

Я шел вдоль самой воды по узкой полосе мокрого песка. Ноги не вязли, и идти было удобно, как по дороге. Я увидел Быстрицкую, рядом с ней Семена и подошел.

— Раечка, привет! — сказал я, покосившись на Семена. — У вас чудесный купальный костюм, и этот цвет вам к лицу!

— Спасибо за комплимент. Что это вы такой веселый?

— Так ведь утро какое, Раечка! Первый сорт, как говорит один мой знакомый. Выспались?

— Выспалась. Как вы добрались вчера до гостиницы?

Семен дымил сигаретой и хмуро смотрел в морскую даль.

— Отлично! Только, — я сделал паузу, — только боялся, что дождь хлынет. Но он не хлынул.

— Я же вам говорила! Знакомьтесь, кстати: мой верный рыцарь Сема.

— Борис. — Я протянул ему руку. «Рыцарь» вяло пожал ее и буркнул:

— Мы уже знакомы.

Я сел на песок и стал аккуратно складывать одежду.

— Когда же вы успели? — удивилась Быстрицкая.

Семен набрал воздуху и, мельком глянув на меня, бухнул:

— Мы ему вчера морду набить хотели.

Нет, в этом Семене что-то было! Он не захотел принять предложенную ему возможность выкрутиться. Ему и врать-то не надо было, он мог просто промолчать.

— За что-о?

— Чтоб к тебе не лез!

— Да-а? — Она сухо рассмеялась. — А твое какое дело? Я тебе сто раз говорила, что могу быть с кем угодно и когда угодно: мне уже надоела опека! Что это за мальчишество?

Семен молчал, ковыряя ногой песок.

— Ну?

— Ну так он нам же и насовал, — неохотно сказал Семен.

— Правильно! И я очень рада! А кто это — вы? Своих дружков привел, кучей на одного?

— Он борец, — сообщил Семен.

Быстрицкая оценивающе посмотрела на меня — это получилось у нее очень кокетливо. Мне вдруг стало жалко Семена. Он выглядел рядом с ней совсем мальчиком. «Она его помучает, а потом выскочит за какого-нибудь приезжего инженера», — подумал я. А может, я ошибаюсь? Но мне она сегодня определенно не нравилась. Из-за Семена. И какое все-таки отношение она имела к Ищенко?

— Вода холодная, товарищ борец? — спросила она.

— Как сказать.

— В каком это смысле?

— Что? Ах, вода! Вода совсем неплохая… Вы знаете, я как раз думал про Ищенко, ну, которого убили. Вы мне вчера про него рассказывали и плохо о нем отзывались. А мои соседи по номеру твердят в один голос: замечательный был человек! Странно, правда?

— Он дрянью был! — быстро сказала Быстрицкая. — А моряк этот, ваш сосед, горький пьяница. Мне уборщица говорила, что у него под кроватью целый склад пустых бутылок стоит.

— Я смотрю, моряк вам активно не нравится. Почему?

— Так!

— А мне Тарас Михайлович понравился, — вдруг заявил Семен.

— Ты его знал? — безразлично спросил я.

— Ага! Я ж приходил к Райке вот, в гостиницу. Он добродушный был, ласковый. Свой мужик!

— Ты-то что понимаешь в людях! Он… — сказала Быстрицкая и осеклась.

Тут прямо к ее ногам подкатился мяч, — кто-то из игравших неподалеку слишком сильно «погасил». Она встала и кинула его обратно. Кинула точно, по-спортивному. Она была очень яркая: копна блестящих волос, купальник в полоску… Кто-то из мужчин, игравших по соседству в преферанс, крякнул.

Она улыбнулась, села, и совсем уже не было никакого смущения на ее лице. Если б я не ловил каждый оттенок, каждую мелочь в разговоре, то ничего не заметил бы.

Я лег на спину, заложив руки под голову. Небо надо мной было чистое, голубое, только след от реактивного самолета нарушал его однотонность. Со стороны моря доносились плеск воды, удары по мячу, смех. Я блаженно сощурил глаза.

— Что это у тебя за шрамы на боку? — спросил Семен. — Как дырки.

— Это? Так, ерунда. — Я сразу опустил руку и повернулся на бок.

Это была неудобная примета: люди, побывавшие на войне, знают, как выглядят следы от пулевых ранений. Правда, Семен не был на войне. Тут я заметил, что совсем недалеко от нас расположилась Клавдия Ищенко. Она смотрела в нашу сторону. Рядом с ней лежал, опираясь на локти, мужчина лет сорока, очень черный, худой. Он что-то со смехом говорил ей. У него в головах была сложена форменная одежда: военный. «Она как из тюрьмы вырвалась», — подумал я.

Она приглашающе помахала мне рукой.

Я, наоборот, развел руками, показывая, что я, дескать, никак не могу подойти: сижу в компании. Быстрицкая заметила нашу пантомиму. И я продолжил тему «Ищенко», играя в основном на Семена, — тот он все-таки Семен или не тот?

— Жена убитого, — сказал я. — То есть вдова. Она была намного моложе его и, кажется, рада его смерти. Меня познакомили с ней сегодня, — соврал я.

Но Семен никак не отреагировал. Зато Быстрицкая повернулась и стала внимательно разглядывать ее.

— Можно подумать, что вы видите перед собой врага, — заметил я.

— А вы слишком быстро заводите знакомства! — ядовито отпарировала она. — Она сильно красится. И у нее уже шея морщинистая.

Я вдруг почувствовал страшную усталость: вчера и сегодня, каждую минуту, я ставил окружающим меня людям ловушки и находился в постоянном напряжении.

Мне захотелось побыть одному. Заплыть далеко в море. Я вытащил из кармана брюк часы. Было четверть двенадцатого.

— Пойду погружу свое белое тело в воды Балтийского моря.

Я быстро миновал мелководную зону, где резвился основной состав купающихся. Потом оттолкнулся ногами от дна и пошел ровным сильным брассом.

Я отплыл далеко и перевернулся на спину. Берег превратился в узкую полоску. «Сразу обратно, — подумал я. — Нужно быть пунктуальным и произвести хорошее впечатление на Суркина. Хотя, может быть, сегодня его придется брать и все это ни к чему». Но я вовсе не был уверен в этом. Я передал через сотрудника для Валдманиса все, что знал, и сказал, что позже, вечером, сам появлюсь в горотделе. Суркин уже, конечно, под наблюдением. Но мне казалось, что до развязки далеко. Подплывая к берегу, я снова почувствовал себя собранным и напряженным. «Порядок», — подумал я. Я вышел на пляж и осмотрелся.

Худой военный поливал Клавдию Ищенко водой из резиновой шапочки. Она хохотала и отбивалась. Быстрицкая с Семеном о чем-то горячо спорили. Увидев меня, они замолчали.

— Пардон! — сказал я, подходя. — Не хочу мешать вашей задушевной беседе и сейчас смоюсь. Только брюки надену.

— Чего тебе не сидится? — внезапно рассудительным тоном хозяина, уговаривающего гостя побыть «еще капельку», сказал Семен.

С каждым из них порознь мне было о чем поговорить, но общая беседа меня не устраивала.

— Дела, брат! Надо подумать о личной жизни. В смысле денег. Хлопочу насчет работы, — сказал я скороговоркой, потому что уже было пора идти к Суркину.