7
Вуд втолковывал заметно охмелевшему Нику Матье:
—И тогда они пригласили русских, а те нашли серу на оползнях в южных землях Брайка-младшего...
—В бывших землях бывшего Брайка, — поправил Ник, — будем реалистами.
—...и заявили о вероятных ловушках нефти на юго-западе, — не прерываясь, продолжал Вуд. — Новые власти спешно отрядили в Россию стажеров, и они вернулись с оборудованием, чтобы расковырять участок Брайка. С ними двое русских. Всего двое. Хм, играющие тренеры.
—Слышал. Этих я не видел в деле, но поручусь, красные — хорошие спецы.
—Возможно. Но я слышал, что в свое время ты любому нефтянику давал сто очков вперед.
—Рановато хороните, мое время еще не кончилось, — буркнул Ник.
—Тебя никто не хоронит, сынок, в том-то и дело. — Вуд наклонился к Нику со сдержанной ухмылкой. — А вот с тем черным парнем, единственным местным буровым мастером, дело другое. Газеты писали, скоропостижно вознесся к богу.
—Ну и что?
—А то, что остался всего один бурильщик, русский.
—Вы говорили, русских двое.
—Второй не в счет, он дизелист. — Вуд откинулся на спинку стула. — Их дело гиблое: русскому мастеру срочно нужен дублер. Срочно. На пульте буровой установки такого масштаба, как у них, необходимы два сменных бурильщика, верно?
—Ваша осведомленность меня подкупает, — не без иронии заметил Матье, подливая в свой стакан.
—Ничего удивительного, я журналист.
Ник с мгновенно возросшим интересом посмотрел на собеседника и, отведя глаза, внезапно разразился смехом, от которого у Вуда на лице выступили красные пятна.
—Что это тебя так рассмешило, я могу узнать?
—Можете. Очень, знаете ли, понравилось, что вы журналист. А почему не пиротехник, например, или эстрадный чечеточник? Булочник или парикмахер тоже звучит неплохо, но я бы на вашем месте назвался лучше фельдмаршалом.
—Я журналист, — повторил Вуд.
Ник Матье с ухмылкой посмотрел на пальцы его правой руки, сказал:
—В принципе мне наплевать, но пальчики у вас явно без мозолей.
—Естественно, предпочитаю машинку или диктофон. Карандаш и паста — оружие устаревшее, сынок, годится больше для школьников и начинающих репортеров. Если бы ты читал прессу и слушал радио, ты знал бы, что я кое-чего стою, и отнесся бы ко мне с большим почтением. — Несомненно, профессиональное самолюбие Вуда было задето саркастическим смехом бродяги, с которым тайные обстоятельства вынуждают иметь дело. — Ты, надеюсь, понимаешь, какую прессу и радио я имею в виду?
—Еще бы! Большую и жутко свободную, верно?
—Верно. Именно большую и свободную. Напрасно скалишь зубы, сынок, перед тобой не пешка в журналистике. И планету посуху обвил столько раз, сколько астронавту в космосе не снилось. Мои статьи и фото не раз кормили даже таких гигантов, как «Тайм» или «Лук», не говоря уже о прочих бумажках на многих континентах. А радио вроде «Антильяс» на Монтсеррате и сегодня подохло бы без меня. Без нас, — вдруг распалясь от выпитого, расхвастался Вуд.
—На что вы намекаете? — хмельно рявкнул Матье. — Хотите сказать, что я тоже подох бы без вашей жратвы и пойла?
—Нет, этого я не сказал. Ты оказал мне- честь, согласившись выпить и поесть со мной сегодня.
—Мерси. Но хватит задирать нос, остановитесь, выключите микрофон, я уже поверил, что вы король всей прессы и эфира. Снимаю шляпу. Хотя, не скрою, мне эти сказки больше по душе, чем треп о нефти. Будь она проклята! Уж я-то знаю, скольких ребят она покалечила, похуже, чем в рассказах про золотую лихорадку на старом Клондайке. А всей грызней заправляют консорциумы, это я испытал на собственной шкуре. Вот это уже не смешно, как вспомню.
—А мне смешно от мысли, что Советы посылают сюда ценных парней. Нефти у них сколько угодно, известно, работы и у себя по горло, так какого же дьявола лезть из-за каких-то крох...
—Они не для себя, — Ник махнул рукой, — такая у них политика — поднимать на ноги всяких цветных и недоразвитых. Вы же знаете красных.
—Здесь у них ничего не получится. Ник с сомнением покачал головой.
—Русские упрямые ребята, вот что я скажу.
—Но что может сделать один бурильщик без дублера, то есть твоей милости! Другого им на месте не найти. А игра раскручена. Тут, сынок, не только нефть, если пораскинуть мозгами.
—Уже пораскинул. Насчет себя, конечно. Кто-то ухлопал черного мастера, и вы решили толкнуть меня на место покойника, так?
—Да. Есть люди, заинтересованные в этом. Я лишь посредник.
—Что-то не нравится мне, когда ни с того ни с сего выскакивают таинственные благодетели. — Ник вперился в Вуда настороженным взглядом. — К тому же я слышал, там уже пробурили скважину, и она ничего не дала.
—Вот именно. — Вуд вновь наклонился к Нику и отчеканил каждое слово: — Ты прав, они твердые ребята. Наши эксперты не сомневаются, что они нащупают пласт. А стоит туземцам получить такой подарок — мы расстанемся с последней надеждой. Нефть, шутка ли?
—Давайте поближе к делу и ко мне.
—Нужно, чтобы и вторая скважина провалилась.
—Пустой номер. — Ник встал. — Зря я уши развесил.
Вуд мягко водворил его на место.
—Шесть тысяч.
—Хоть все банки Европы и Штатов, — сказал Ник. — Я устал от шума еще лет десять назад.
—О пальбе и взрыве нет и речи, сынок. Кой-какие незаметные шалости, только и всего. Семь тысяч не валяются.
Матье задумался, тихонько присвистывая сквозь зубы. Потом сказал:
—Вы что-то говорили о десяти.
—Ты ослышался, не больше восьми.
Вошел Хриплый. Приблизившись к столику и злобно косясь на Ника Матье, он обратился к Буду:
—Хозяин, неловко мешать вам, но мне поручили узнать, который час.
—Хорошо, я помню, — отмахнулся Вуд. Хриплый сел за свой столик и уставился в окно, как в телевизор.
—Предположим, удастся затянуть бурение, — сказал Ник, — что это даст?
—То уже не наша с тобой забота.
—Я любознательный. Просто ужас до чего любознательный.
—Предполагаю, что, если разведка застопорится, смышленые люди сумеют внушить кому следует, что красные бессильны, и опять предложат свои услуги. — Вуд сжал пальцами горло бутылки. — Продумано до тонкости. Во всяком случае, неосторожность голодранца, угодившего под машину, предоставила такую возможность.
—Мы все голодранцы, — жестко заметил Ник.
—Конечно; жалко его. Очень грустно. Только нам нельзя упускать такой шанс. Мы должны поддерживать своих ребят. Вроде тебя. Короче, считай, что у тебя уже... восемь футов под килем!
—Как попаду в экспедицию?
—Не довольно ли тебе шотландской водички? Не нравятся мне твои глаза.
—Как я попаду в экспедицию?
—У тебя сохранились старые рекомендации?
—Не имею понятия, что это такое, — фыркнул Матье.
—Ладно. Есть человек, который, пожалуй, устроит и бумаги.
—Черт... — Ник шарил в карманах, — табак кончился.
Вуд угостил его сигарой, принялся неловко чиркать картонными спичками, ломая их, и, вероятно, непослушные спички довели бы журналиста до бешенства, если бы Ник не пришел на помощь.
—Куда-то девалась моя зажигалка, — огорченно сказал Вуд. — На прошлой неделе брал интервью у одного дипломата, оставили обедать, развлекся немного, там, должно, и потерял. Я за нее выложил двадцать долларов в Гонконге. А может, и мой слуга украл, да не признается.
Ник не слушал пустую его болтовню, наслаждаясь сигарой.
—Сладко, — блаженно произнес Ник, — давно сигар не надкушивал.
—Так что скажешь?
—Насчет экспедиции? Что-нибудь скажу.
—Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх того, то от лукавого, как поучал Христос, — натянуто рассмеялся Вуд.
—Я все думаю про того беднягу... — молвил Ник,— и не скажу, чтобы очень нравилось...
—Впервые слышу, чтобы кому-то не нравились восемь тысяч и билет до веселого порта, где можно с полным брюхом сидеть на террасе уютного домика, обнимать девочку и любоваться морем, в которое уплывает наемный легион самоубийц.
—Опять? — вспыхнул Ник Матье.
—Извини, сынок, очень уж запали в голову былые приключения капрала из второго батальона в Эль-Маццоне. Недавно о них прослышал. По большому секрету.
—Номер в «Массауа», вы сказали?
—У тебя хорошая память. — Вуд вручил Нику несколько банкнот, взял расписку. — Капля за благоразумие. Море надо заработать. Сделай себя элегантным и валяйся в пансионе до завтрашнего полудня.
—У меня деликатный вопрос, — сказал Ник, — вы кого-нибудь любите всерьез?
Вуд интуитивно почувствовал, что это не шутка, и ответил:
—Женщину, которая меня родила. А что?
—Поклянитесь ею, что не приложили руку к гибели того мастера.
—А... понимаю. Клянусь. Послушай, не бери в голову таких мыслей обо мне. Прямо мороз по коже... Похож я на убийцу?
—Пожалуй, нет, — не сразу сказал Ник, — что угодно, но это, пожалуй, нет.
Ник встал и ушел, покачиваясь как прут на ветру. Хриплый тотчас же шагнул к Буду со словами:
—Хозяин, мне полагается пара монет за испорченный зуб.
—Твою рожу трудно испортить. Молись, что выжил. Говорят, этот строптивый малый двумя ударами на полгода уложил в госпиталь задиру Янсена, братца Магды-Луизы, когда тот имел неосторожность зацепить его. — Вуд обернулся к бармену: — Эй, мы уходим! Включай свою шарманку, пусть ребята прибегут и повеселятся!
Папаша Гикуйю поскреб курчавую голову, одернул жилет и робко, боком, волоча ноги, точно на них были свинцовые водолазные калоши, приблизился к журналисту, откашлялся, заинтересовавшись трещиной на стене, и молвил:
—Давно собираюсь просить вас, бвана... в былые времена вы проявили милосердие... всю жизнь с благодарностью...
—Не напрягайся, короче.
—Я боюсь.
—Чего? Пожара в твоем гнездышке?
—Меня не касается, о чем толкуют клиенты, но... если говорить о погоде, атмосферное давление изменилось, и я не хотел бы рисковать. — Губы бармена растянулись в жалкой улыбке.
—Хозяин, он меня раздражает, — подал голос Хриплый, выразительно похлопывая по карману своего пиджака.
—У него вспыльчивый характер, — кивнув на Хриплого, сказал Вуд бармену, — а у меня... ты у меня вот тут, — показал кулак, — со всеми своими потрохами и трогательными воспоминаниями.
—Да, хозяин, — тихо произнес Гикуйю, — виноват.
