36
Киматаре Ойбор и старый его товарищ, который добыл для сержанта сведения о тайном банковском вкладе с девизом «Магда-Луиза» и пытался добыть в баре на улице Капуцинов коробку греческих сигарет, снова встретились у кинотеатра «Колоссеум».
— Он, товарищ Ойбора, только что вернулся из Найроби.
— То, что удалось ему узнать и о чем он поведал сейчас Ойбору, произвело на последнего сильное впечатление.
Вручая сержанту привезенные документы и фотографии, неопровержимо доказывающие принадлежность гражданина их страны к резидентуре заокеанского шпионского центра, агента, получившего там кличку Черный Рык, бывший инспектор буквально дрожал от негодования и с горячностью восклицал:
— К стенке его! Брать и под суд! Довольно тянуть с арестом!
— Тише, тише, — одернул его Ойбор, — мы не в пустыне. Я хочу отыскать и второго участника нападения на площади в ту ночь. А с этим поступлю, как считаю нужным. Тебя же прошу уже не вмешиваться и не реагировать бурно, что бы ни произошло в дальнейшем. Ты мне веришь?
— Я-то верю, но...
— Вот и хорошо. И спасибо тебе за все.
— Но он может еще что-нибудь выкинуть, этот зверь!
— Не выкинет, — заверил Ойбор, — ровным счетом ничего больше, это уже моя забота.
— Хватит и того, что им сделано. Даже слишком!
— Повторяю, мне нужен и второй. И все остальные. Ты сам убедился, как опутали они не только наш континент, но и множество других мест на планете своей гнусной паутиной.
— Да, трудно даже представить себе!..
— Вот именно. Потянешь одну ниточку, а она — целую сеть. — Киматаре Ойбор вдруг вернул товарищу сверток обличительных документов. — Сам передашь это в комиссариате, твое право. При мне, пожалуй, не стоит находиться такой, хм, драгоценности.
— Хорошо, передам. Комиссар назначил мне на час дня.
— Думаю, получив информацию, кенийские власти не замедлили вскрыть язву. Представляю, чего только не насмотрятся наши тамошние коллеги, когда захватят архив этих мерзавцев.
— Знаешь, Кими, Соваж-Мариб не так умен, как мы предполагали. Мне даже было неинтересно, слишком легко и просто.
— Неисправимый хвастун. — Ойбор легонько взял его за подбородок, повернул к солнечному свету то одну сторону его лица, то вторую, рассматривая синяки и царапины. — Мда... простота и легкость налицо, сансей.
— Не называй меня больше сансеем, не называй, — грустно молвил отставной инспектор, — опозорил память Окамуры-сан. И перед кем спасовал! Перед мальчишкой! Ста-а-арые мы, Кими, конченые мужи.
—Важен результат поездки.
— Слушай, я бы все-таки не тянул с его арестом, пока не сбежал.
— Да успокойся наконец! Говорю тебе, он под надежным глазом. Все кончится справедливо и правильно, клянусь твоими синяками, великий и неувядающий сансей в помятом черном костюме! Главное, что вернулся живой!
Бывший инспектор улыбнулся и поправил:
— Полуживой, Кими, а сам ты не подумывал о приятной перспективе и возможности поймать пулю из-за своей затяжной тактики?
— Подумывал, — серьезно сказал Ойбор, — и стараюсь все предусмотреть, не сделать промаха.
—Ну а если вдруг промахнешься? Ойбор сказал:
— Если неповезет, продолжит Самбонанга. Если не повезет и ему, тогда слово за тобой. Только тогда. А сейчас возвращайся к мемуарам, считай, что путешествовал за материалом для новых глав своей книги.
— А ну вас всех к дьяволу! Твори, как хочешь, я помолчу.
С этими словами отставной инспектор подался прочь, неся под мышкой сверток-трофей. Охраняя его, чуть поодаль вышагивал Самбонанга.
—Значит, договорились, — со вздохом произнес Киматаре Ойбор, проводив их взглядом. И сам поспешил в противоположную сторону.
Подходя к городскому базару, он прибавил шаг, ибо еще издали заметил крайнее возбуждение и нетерпеливость мальчишки, ожидавшего его у ограды.
«Наконец-то, — подумал Ойбор, — как хорошо, что не сбросил с себя это тряпье».
Малолетний разносчик газет сразу же потащил облаченного в крестьянскую одежду сержанта в самую гущу толпы, захлебываясь шепотом:
—Он здесь, уже давно. Куда вы все исчезли? Как мне быть? Что-то я начал бояться. Может, вы сами?
—Помнишь, как условились?
—Помню, помню, сто раз повторял про себя, а сейчас немного боюсь.
—Не волнуйся, сделаем, как условились. Со мною не бойся.
Вскоре они стояли перед торговцем.
— Верни-и-ите, — канючил подросток, — отец ру-гается-а-а.
— Вот еще! — возмущался торговец, косясь на Ойбора. — Мало ли барахла прошло через мои руки! Всего не упомнишь!
— Не о барахле речь, — грозно сказал Ойбор, — Этому паршивцу я уже оборвал уши, чтобы впредь не тащил у собственного родителя, — не глядя, он наградил мальчишку подзатыльником, — а как прикажешь поступить с тем, кто выманивает у несовершеннолетнего ценные вещи за бесценок?
— Какое мне дело! Чего привязались! — Торговец повысил и без того громкий и противный, как у вокзальных информационных радиорупоров, голос в надежде на заступническое вмешательство базарной братии, однако окружающие были слишком заняты своими заботами, чтобы реагировать на призывные вопли какого-то истеричного жестянщика. — Не знаю никаких ценностей! Я бедный человек! Уходите! Не мешайте, не то позову полицию!
— Не знаешь? — рявкнул Ойбор и схватил его за бурнус на груди так круто, что прелая шерстяная ткань затрещала и поползла.
— Зажигалка продана, — испуганно пролепетал торговец, видя, что деваться некуда.
—Кому?
— Не помню. Пусти, сумасшедший, не имеешь права.
— А ты поднатужься и вспомни. — Ойбор помахал перед его носом жилистым кулаком.
—Не помню, говорю тебе.
Тогда Ойбор помахал перед его носом крупной купюрой.
—Вспомнишь?
—Столько! — с проворством фокусника торговец шевельнул пальцами вскинутой руки, и деньги мгновенно исчезли в складках его одежды. — За столько вспомню. Уже вспомнил.
