5
– Валерий снимает однокомнатную квартиру за шестьдесят рублей. Ну, пришла я к нему в первый раз… Что рассказывать–то?
– Опишите квартиру.
– Она меня разочаровала. Думала, что увижу там черта в стуле. А в комнате почти нежилая пустота. Тахтушка стоит да один стул. У окна мольберт и краски. На кухне что–то вроде тумбочки с посудой да крохотный холодильник «Морозко». Какой–то приют безработного.
– Вы по этому поводу что–нибудь сказали?
– Удивилась. Валерий объяснил, что все постороннее, всякая мебель и тряпки рассеивают внимание. Я понимаю, телевизор… Но магнитофон–то можно было бы покрутить.
– Что же, и чаем не угостил?
– Чаем… Пир закатил!
– Стола даже нет, говорите…
– Достал из–за тахты ковер два на три ручной работы. Зажег четыре свечи. Потом сделал курицу в духовке особым способом. Вставляют в куриное нутро бутылку из–под «Пепси» – прожаривается до косточек. А знаете, что мы пили?
– Коньяк «Наполеон»?
– Век никому не угадать… Корейскую водку.
– Разве это такая уж невидаль?
– Еще какая! Что, по–вашему, лежит в бутылке?
– Корень женьшень.
– Змея.
– Как змея?
– Натуральная змейка, которая в этой водке растворяется и придает ей особую ядовитую крепость. Ему моряк привез.
– Бананы моряк привез, водку… Друг, что ли?
– Не знаю, но связи там у Валерия есть.
– Вы упомянули про мольберт… А что на нем – начатая работа?
– Закрыт холстиной. Но после–то я узнала, когда увидела пурпур Ольхина…
– Ну, до этого мы еще дойдем. Вы сказали, что наведывались к Валерию не раз… Что–нибудь странное в квартире или в его домашнем поведении замечали?
– Нет.
– Не спешите, пожалуйста. Подумайте.
– Вопросики у вас… Никаких странностей. Если только вот кнопки…
– Какие кнопки?
– Канцелярские. Дважды я видела, как он собирал кнопки в передней. Сказал, что просыпал их целую коробку, а теперь месяц подбирает.
– Скажите, когда он их собирал: как только вы пришли, в середине вечера или перед уходом?
– Когда пришли. Господи, да разве это странности?
– Вас же удивило.
– Не удивило, а сейчас почему–то вспомнилось.
– Нина, у меня плохо складывается его образ… Что он любил, что читал, о чем мечтал…
– Детективы любил.
– Какие?
– Не поверите, но читал их на английском языке. Обложечки яркие, как после ремонта.
– И за что любил?
– За удачливых героев. Говорил, что не ребята, а супера.
– Супермены?
– Ну да.
– Это он про инспекторов полиции?
– Почему… Про всяких мафиози.
– Ах, вот как…
– Валерий мне эти детективы пересказывал, да я ни одного до конца не дослушала.
– Нина, а кем он хотел быть?
– Художником.
– Я имею в виду не специальность, а личность. Каким человеком?
– Планы у него наполеоновские. Хотел быть свободным телом и духом.
– От чего свободным?
– Говорил, от юдоли. Я плохо все это понимала. Про червяков рассказывал.
– Про каких червяков?
– Про лесных, которые за год на гектаре земли выбрасывают до тридцати тонн земли.
– Ну и что?
– Валерий говорил, что он не хочет копошиться в земле вместе с этими червяками.
– А каким же способом хочет он освободиться телом и духом?
– Само собой, стать великим художником.
– Ну да. Выходит, он стремится к славе?
– Нет. Валерий говорил, что, предложи ему выбор – славу: о нем будут писать, говорить, девушки будут узнавать на улице… Или предложи деньги. Он взял бы деньги.
– Практичный юноша.
– Мудрый. Слава–то пройдет, как электричка. А на деньги можно купить и свободу, и покой, и наслаждение…
– Это вы так думаете?
– Он. А теперь и я.
– Что еще можете сказать о нем как о человеке?
– Юморить Валерий любит.
– Пример можете привести?
– Весь день могу приводить… Как–то заметила у него на скуле синячок. Спрашиваю, откуда. От жизни, говорит. Я, конечно, не врубаюсь. Валерий растолковал: жизнь штука бумерангистая.
– Неплохо.
– Однажды встретили негра… Валерий, знаете, как его поприветствовал? «Каждому цветному – цветной телевизор».
– Еще лучше.
– А в музее встретилась нам дама вот с таким декольте. Валерий заглянул прямо за платье и сказал: «Ой, какая смешная попка».
– Совсем хорошо.
– Вы надсмехаетесь… А у него юморно выходило.
– Нина, по какому адресу он жил?
– Тополиный канал, дом восемь, квартира шесть.
– Извините, я позвоню… Алло! Леденцов? Боря, Тополиный канал, дом восемь, квартира шесть. Да, немедленно. Я буду попозже.
– А вы… кому звонили?
– В уголовный розыск.
– Зачем?
– Чтобы наведались в эту квартиру.
– Валерий же уехал…
– Я так и предполагал.
– Тогда зачем? И почему уголовный розыск?
– Так надо.
– Не хотите сказать?
– Почему же… Чтобы сделать обыск и следить за квартирой.
– Какой… Обыск?
– Обычный.
– Да какое вы имеете право?
– С санкции прокурора.
– Знаем мы вашу санкцию! Привыкли при культе людей хватать.
– Нина, при культе я был мальчишкой.
– Дура я деревянная, соловьем тут распеваю… Господи, чего только не наговорила… Думала, Валерий попал в какую–нибудь беду, так мои слова ему помогут. Больше ни слова!
– Валерий действительно попал в беду.
– В какую?
– Но давно, до встречи с вами.
– В какую, в какую?
– Скажу потом.
– Все, больше не куплюсь! Господи, в первый раз в прокуратуре, вот язык и распустила. Разрешите мне уйти!
– Уйти не разрешаю. Да вы успокойтесь…
– Как успокоиться, когда обманули!
– В чем?
– Сперва полагается сказать, зачем вызвали, а потом уж расспрашивать.
– Нет, так не полагается.
– Дайте мне уйти! Все равно я говорить больше не буду.
– А у меня всего один вопрос.
– А у меня ни одного ответа, дядя!
– Хамить–то к чему?
– Простите, я в цеху работаю.
– Тогда матюгайся, чего уж там, коли в цеху.
– По закону я имею право не отвечать на вопросы?
– Знаешь, кто меня об этом спрашивает? Преступники или люди с нечистой совестью.
– Представьте, я не преступница и совесть у меня чистая.
– Тогда в чем же дело? В том, что я не называю причину допроса? Нина, я же следователь, у меня есть следственная тайна. Но я обещал все выложить в конце разговора. Так в чем же дело, Нина?
– Какой у вас последний вопрос?
– Ты уже обещала об этом рассказать – о пурпуре Ольхина.
– Хорошо… Господи, половину дня сидим. Хотя бы отпустили кофейку выпить.
– А если чайку?
– Хоть чайку.
– Тогда мы попьем здесь. У меня литровый термос и бутерброды.
– Вон какой допрос… Как в гостях, с чаем.
