– Тебе с лимоном?

– Спасибо, я лимон не употребляю.

– Почему?

– От него учащается дыхание.

– Ну и пусть себе учащается.

– Подумаете, что я вру…

– Нина, я столько лет работаю, что, пожалуй, разгляжу, врет человек от лимона или из–за выгоды.

– А почему вы пошли на такую работу?

– Ну, это еще из детства…

– С детства задумали стать следователем?

– Я вырос в провинциальном послевоенном городке. Кражи, пьянство, дебоши, спекуляция… На танцах в городском саду ежедневные драки с поножовщиной. Наш сосед отравился самогоном. Меня не раз била городская шпана. А годы шли голодные, жили без отца. Мы с матерью подняли большой кусок торфяников. Помню, топором рубили дерн. Посадили картошку. Окучивали, пололи, буквально лелеяли. Любовались, как цветет. Ждали урожая. А сами чего только не ели. Мороженую картошку весной, ходили по окопышам, крапиву, капустную хряпу, дуранду… Ждали, значит, урожая – на всю бы зиму хватило. Приходим в конце августа на поле… Боже, ни кустика. Приехали на трехтонке и все выкопали. Мама как стояла, так и упала на пустую ботву. Вот тогда, там же, на обкраденном поле, я поклялся всю жизнь бороться с преступностью и несправедливостью. Кончил школу, а потом заочно юридический факультет…

– Преступников ненавидите?

– Ненавижу.

– Но ведь у людей бывают ошибки.

– Преступление – это не ошибка, это преступление.

– А если он раскаялся?

– Кто раскаялся, тот уже не преступник.

– В газетах пишут, и по телевизору… Жалеть надо преступников, сочувствовать и помогать.

– О преступниках знаешь кого надо спрашивать? Потерпевших. Людей избитых, покалеченных, обворованных и погибших.

– Мне все преступники кажутся на одно лицо – подстрижены наголо и морды свирепые, с наколками да с фиксами.

– Почему же… Они разные, как и люди. Колбаску–то бери, от нее дыхание не учащается.

– Копченая. Цена такая, что дыхание участится сильнее, чем от лимона.

– Преступников, Нина, я делю на четыре сорта. Первые – это рецидивисты: те, которые, нарушив закон однажды, уже не хотят останавливаться. У них лихая жизнь сделалась второй натурой. Правильно, морды свирепые и острижены наголо. Второй сорт преступников – как бы случайный. Оступившись раз, они больше век этого не сделают. Например, кражу или драку. Третий сорт преступников таков, что народ их преступниками не считает. Они нарушили закон, но как бы не затронули человеческую мораль. Скажем, нарушение техники безопасности, выпуск недоброкачественной продукции… Ну а четвертый сорт преступников – это подростки. Здесь много чего переплетается.

– Сергей Георгиевич, а бывали преступники интересные?

– Чем?

– Ну хоть чем. Романтические.

– От блатной романтики приличного человека воротит.

– Вы же сами сказали, что преступники разные…

– Разные, да неинтересные. Впрочем, бывали случаи весьма оригинальные.

– Расскажите.

– Тебя интересует что–нибудь кровавенькое и с душком, а?

– Я жизненные случаи люблю.

– Сразу разве вспомнишь… Жизненные–то не очень любопытны. Давай подолью горяченького. Вот был у меня такой случай… Возвращается женщина домой из магазина, входит в комнату и видит человека. Лежит на диване. И говорит: гражданочка, дайте скорее сердечного лекарства. Она в страхе и недоумении, мол, кто вы такой и как сюда попали. Но видит, что ему действительно худо. Кто это, по–твоему, был?

– Человек почувствовал себя плохо и зашел в первую попавшуюся квартиру.

– Взломав замок?

– Вор?

– Первый раз в жизни пошел на кражу. От страха ноги подкосились. Кстати, определили микроинфаркт. Женщина вызвала «скорую» и милицию.

– Я бы милицию вызывать не стала.

– Кстати, вот еще подобная история… Женщина с двумя детьми возвращается из отпуска. Входит в квартиру. Мужа нет. Но что такое? Пьяные мужчина и женщина. Первый раз видит их в жизни. Не только пьяные, но и сумасшедшие. Или перепились. Мужчина ее в чем–то убеждает, женщина плачет пьяными слезами. Из их бессвязных речей она поняла, что мужа больше нет. Убили? Выскочила из квартиры, соседи вызвали милицию. Твой покорный слуга выехал на место происшествия. С сиреной мчались, на убийство.

– Что оказалось?

– А что, по–твоему?

– Его дружки гуляли.

– Он научный работник, а эта парочка пропойная.

– Так что они вам сказали?

– Сказали, что не убили, но скоро убьют.

– Я же говорю, что знакомые.

– Даже не встречались. Эта пара, оба бездомные и безработные, залезли в квартиру. Стали искать деньги. В шкафу нашли пачку любовных писем, хозяин квартиры в молодости писал хозяйке. Воровка их даже почитала. Первый раз в жизни читала про такую любовь, а потом немного почитала ответы – еще нежнее. И вдруг они видят – на кухне записка жене от мужа такого банального содержания: мол, извини, разлюбил, ухожу к другой, попроси прощения у детей. Эти пьяницы, особенно она, расстроились, достали из холодильника водку, выпили, прочли все письма, закусили и заплакали… Тут и хозяйка приехала.

– Воры, а люди хорошие…

– С этими выездами на места происшествия много курьезов. Однажды вызвали… К набережной подъехала машина и двое мужчин что–то бросили в реку. Свидетели клялись, что труп. Длинное, тяжелое, обернутое мешковиной. И бросали так, как бросают трупы, – за руки, за ноги. Этих типов тут же задержали. Молчат, как отпетые рецидивисты. Значит, свидетели правду говорят. Река глубокая, ничего не видно. Послали за водолазами. На берегу толпа… Что делать? Убийство?

– Дохлую корову сбросили?

– Откуда в городе дохлая корова? Штангу.

– Какую штангу?

– Спортивный снаряд.

– По пьянке, что ли?

– Тут сложнее. У кладовщика числилась эта штанга. Только место занимала. Он ее списал. А списанное имущество положено уничтожать. Попробуй–ка эту стальную дуру уничтожь. Обернули мешковиной и в реку. Инструкцию соблюли.

– В металлолом бы сдали.

– Кто же примет хорошую неиспорченную вещь?

– Смешные у вас случаи.

– Я же говорил, что преступники разные бывают.

– К нам журналист приезжал насчет шефства над колонией…

– Какое шефство?

– Помочь перевоспитывать. Некоторые девчата переписку затеяли, посылки слали. У Нельки Дуплищевой любовь вроде телесериала. Переписывалась, ездила на свиданку, после освобождения он прибыл к ней, подали заявление в загс. И вдруг ему звоночек телефонный от девицы из бывшей компашки. Он Дуплищеву побоку и к той. Заодно магнитофончик прихватил. На память о благородном Нелькином поступке. «Я включу магнитофон; ты придешь, как дивный сон…»

– Непритязательная твоя Нелька.

– Непритязательная… Я же рассказывала вам про одиночество.

– Знаешь, не верю я в это одиночество.

– Как это не верите?

– За одиночество частенько выдают эгоизм.

– Одна посидишь, вот эгоисткой и заделаешься.

– Наоборот: не эгоизм от одиночества, а одиночество от эгоизма.

– Какая разница.

– Существенная. Истинно одинокий человек стремится к людям. А эгоист стремится только к самому себе.

– Есть у нас в госприемке Кира Водоевич. Мандаринчик! Кожа как у лепестка. Одевается под самый последний стиль. Джинсовых сапожек еще ни у кого нет, а у Кирки уже на ногах. Лосьоны из Парижа. И что она делает?

– А что она делает?

– Ждет.

– Ну, и дождалась?

– Фигушки.

– А чего ждет?

– Сама не знает.

– Поэтому и не дождется.

– Что ж ей прикажете: самой на шею вешаться?

– Личностью надо быть, Нина.

– Как это личностью?

– Есть такая заочная служба знакомств. Знаешь?

– Век не бывала.

– Приходит жаждущая познакомиться и связать с кем–нибудь свою судьбу. С ней беседуют, задают множество вопросов. Потом просят пересесть на диван в другом конце комнаты, чтобы была видна фигура и походка. Все это записывается на видеомагнитофон. То же самое проделывают и с мужчинами. Ну а потом по этим роликам выбираются кандидатуры, вступают друг с другом в переписку и уже знакомятся воочию.

– А если на видике нравился человек, а живьем не понравится?

– Возможны следующие попытки. Но дело не в этом. Мой знакомый психолог провел такой эксперимент: он обратился к двадцати пяти девушкам – инкогнито, разумееся, – с разными просьбами. Например, подошел к одной и сказал, что он приезжий, его обокрали, положение бедственное, и попросил денег. Вторую девушку попросил посидеть один день с его больной матерью. Третьей предложил поехать с отрядом в деревню и помочь старухам. Четвертую агитировал принять участие в ремонте храма. И так далее. Из двадцати пяти молодых женщин откликнулись только две. Вот и ответ на вопрос. Нет в них ни социальной активности, ни гражданственности, ни элементарной отзывчивости. Я на такую женщину век бы не глянул, будь она вся в парижских лосьонах.

– Они в этом не виноваты.

– А кто виноват?

– Не забывайте, что мы выросли в эпоху застоя.

– Хорошо устроились.

– Почему «хорошо устроились»? В застой–то?

– Я вот вырос во времена культа.

– Это, конечно, хуже…

– Теперь модно все валить на эпохи. Культа, волюнтаризма и застоя.

– Я, что ли, этот застой придумала? Газеты пишут.

– Ну а ты лично что думаешь?

– Конечно, и от самого человека зависит…

– Именно. А то говорим так, будто поколение семидесятых росло в самое тяжелое время… А кто рос до революции, время легче было? А время гражданской войны – легче? А время культа личности? А время войны? Да и шестидесятые годы не просты: и кукуруза была, и коров отбирали, и интеллигенции доставалось… Бывают в истории хорошие времена–то? У каждой эпохи свои заморочки.

– Сергей Георгиевич, а почему же тогда?..

– Нина, мы болтаем, а нам еще работать. Доедай.

– Нет–нет. Спасибо за чаек, очень вкусно.