Глава XIII
— Теперь этот кошмар уже не остановить! — не отрываясь от экрана телевизора, абсолютно равнодушно произнес Дмитрий, словно говорил о чем-то постороннем, что его самого не касалось. — И прежние неприятности покажутся нам счастьем.
— Это цитата из Библии? — поинтересовался Бершадский.
— Из Библии? Не знаю. Но она вполне могла бы там быть…
Все трое совладельцев «Ист-Вест-инвеста» сидели в кабинете Есехина и наблюдали, как стремительно падают цены на акции на биржах Гонконга, Японии, Южной Кореи, Филиппин и других стран этого региона. Через компьютер они получали сухую статистику начавшегося утром нового витка финансового кризиса, а по телевизору шел прямой репортаж канала «Си-Эн-Эн», дополнявший сухие цифры человеческими эмоциями. Этих эмоций было, пожалуй, даже чересчур.
На экране люди с обезумевшими глазами тянули вверх руки, стараясь опередить, перекричать друг друга, или сидели уже опустошенные, совершенно равнодушные к вакханалии, творившейся вокруг них. В Юго-Восточной Азии время приближалось к полудню, и можно было сделать однозначный вывод: очередное обострение ситуации на фондовом рынке, наступившее ровно через три недели после предыдущего, окажется гораздо страшнее всего, что было раньше.
Все эти три недели каждое утро Есехин начинал с просмотра новостей наиболее крупных зарубежных телевизионных каналов по «Космос ТВ» и только потом шел в ванную. И с каждым прожитым днем в нем крепла надежда, что все самое плохое уже позади. Но когда сегодня он включил телевизор, то сразу понял: желаемое выдавал за действительное. Все только начиналось. Буквально сразу же после открытия торгов на азиатских биржах котировки покатились вниз.
Кое-как побрившись и постояв под душем, Дмитрий чуть свет поехал в офис. Обеспокоенная Ольга еще о чем-то расспрашивала его, говорила, мол, если не хочется завтракать, то нужно хотя бы выпить чашку кофе. Но он пробурчал, что теперь ему надо привыкать к воде и хлебу, и ушел.
Вскоре после появления Есехина на работе туда не сговариваясь приехали Бершадский и Прядко. Они уже тоже успели узнать самые последние новости, и настроение у них было подавленное. Хотя до начала торгов акциями в Москве оставалось еще больше часа, тешить себя пустыми надеждами было бессмысленно: истерия в Юго-Восточной Азии гарантировала обвальное падение котировок.
— Пойду распоряжусь, чтобы наши брокеры продавали все, что только можно, — задумчиво сказал Макс.
Он немного подождал, ожидая каких-то замечаний от коллег, но так как они не последовали, встал и вышел.
Через какое-то время в кабинет заглянула Лучанская. Она принесла свежие газеты, но ни Есехин, ни Бершадский к ним даже не притронулись. Новости делались буквально на глазах и через пять минут уже устаревали.
— Спорю на сто баксов: наши торги будут остановлены, едва они начнутся, — сказал Илья.
Существовало правило, что если в течение одной торговой сессии цены на акции падают более чем на семь процентов, то операции приостанавливаются до тех пор, пока все не придут в чувство. Но во время настоящей паники такая искусственная передышка не очень помогала.
— Думаю, не сразу. Минут десять котировки продержатся, — заметил Дмитрий.
— Сомневаюсь… Но в любом случае ты прав, — вдруг резко повернул кресло и встал Бершадский. — Эту вакханалию уже не остановить. Даже нет смысла что-то делать. Понадоблюсь — я у себя, — направляясь к двери, бросил он.
Однако ни в это утро, ни в ближайшие несколько дней надобности в нем не было никакой. Как, впрочем, и в остальных руководителях компании. Повлиять на события при всем желании было невозможно. Да и что можно сделать, если ты попал в самый центр торнадо, если на тебя обрушились цунами или снежная лавина, которые несут человека против его воли словно песчинку.
Как и предсказывал Бершадский, в тот первый день очередного обострения кризиса торги акциями российских компаний были приостановлены сразу же после их открытия. Слишком резким оказалось падение цен. И они еще долго катились вниз. Остановить их не могли ни постоянные перерывы в торгах, ни призывы к здравому смыслу, ни многочисленные выступления правительственных чиновников, утверждавших, что для паники нет никаких оснований.
Но самое удивительное заключалось в том, что котировки падали, даже несмотря на то что реально никаких операций на фондовом рынке не производилось. Конечно, многие хотели бы продать принадлежавшие им акции, но абсолютно не было желающих их купить. Спрос был в полном смысле слова нулевой. Поэтому фактически происходило всего лишь состязание продавцов в том, кто из них заявит более низкую цену, чтобы уже в следующий момент его опередили другие. А аналитики умничали: мол, «дно нащупать еще не удалось…»
В такой ситуации совладельцам «Ист-Вест-инвеста» оставалось только наблюдать, как тают активы компании, без какой-либо возможности хоть что-то за них выручить. Они даже перестали собираться на свои традиционные утренние совещания. Это было бессмысленно, тем более что им не особенно-то и хотелось друг друга видеть — как людям, наделавшим вместе немало глупостей.
Справедливости ради, надо сказать, что окажись на их месте любая команда самых крутых профессионалов, и она вряд ли смогла бы что-нибудь сделать. По всему миру рушились даже гигантские, десятилетиями существовавшие финансовые институты. Уже через неделю после новой волны кризиса объявила себя банкротом одна из крупнейших в Японии компаний, занимавшаяся операциями с ценными бумагами, активы которой составляли десятки миллиардов долларов. Ей не помогла ни поддержка правительства, ни банков. А еще через три дня в Южной Корее произошло такое глубокое падение биржевых котировок, что власти этой страны запросили помощь у международных финансовых организаций.
Совладельцам «Ист-Вест-инвеста» оставалось разве что искать утешение в черном юморе. И одной из самых удачных в то время была шутка, что при всех своих ужасных последствиях кризис показал: пост-коммунистическая Россия уже является частью мировой финансовой системы — когда чихали за рубежом, температура повышалась и у нас. Но если наша страна и была частью этой системы, то слабейшей. И вскоре это было подтверждено на практике.
В начале декабря, когда мировые фондовые рынки наконец-то стали успокаиваться, в России произошел еще один обвал цен на акции. Он не был связан ни с ситуацией в Юго-Восточной Азии, ни в каком-либо другом регионе. Спровоцировали его чисто внутренние причины, причем не имеющие к реальной экономике никакого отношения, — это были слухи о болезни президента страны. Да и стоит ли удивляться такой нервной реакции, ведь психика у всех, кто имел отношение к рынку ценных бумаг, к тому моменту была серьезно повреждена.
Бесконечное падение котировок и фактическое прекращение каких-либо операций на фондовом рынке не только превратило активы «Ист-Вест-инвеста» в неприлично малую величину, но и лишило ее владельцев средств на текущие расходы. Денег не было даже на зарплаты сотрудникам. И по решению Есехина, Бершадского и Прядко в компании начались массовые увольнения.
Дмитрий очень болезненно переживал это, так как практически каждого человека он брал на работу сам. Но выбора у него не было: заставлять людей что-то делать и ничего не платить им, он не мог.
Доходило до смешного: однажды Лучанская заикнулась, что у нее закончились запасы чая, сахара и печенья и она не может угостить никого из посетителей. На это Есехин заявил, что теперь все столоваться будут у себя дома, тем более, к ним сейчас приходили лишь ругаться и требовать назад свои капиталы.
Вымещать свое раздражение на секретаре было совсем уж последним делом. Поэтому, сорвавшись как-то в очередной раз, Дмитрий просто ушел с работы и отправился к Варе.
Ее туристическая фирма располагалась недалеко от парка «Сокольники», на первом этаже красного четырехэтажного особняка. Снаружи это здание не страдало архитектурными излишествами, а внутри, вдоль длинного коридора, шло множество дверей, таблички на которых свидетельствовали, что этот кирпичный ковчег стал приютом для самых разных компаний.
Турфирме «Роза ветров» принадлежало здесь всего три комнаты. В двух побольше сидело пять или шесть сотрудниц фирмы, непосредственно работавших с клиентами, а в самой маленькой находился Варин кабинет.
Когда Дмитрий заглянул к ней, она разговаривала с кем-то по телефону. Хотя Варя приветливо помахала ему рукой и указала на кресло, было видно, что он явно помешал. Улыбка на ее лице стала натянутой, а в речи появились какие-то недоговоренности и намеки. И вообще было трудно понять, с кем она общается — с мужчиной или женщиной.
Пока Варя заканчивала разговор, Есехин огляделся. Он не раз бывал здесь, однако никак не мог привыкнуть к обилию самых разных вещей, заполнявших эту небольшую комнату. Все стены были увешаны рекламными плакатами, приглашавшими побывать в сказочных городах, позагорать на бесконечных песчаных пляжах, прокатиться на лыжах по заснеженным, ослепительно сверкающим горным склонам. А напротив Вариного стола от пола до потолка были сделаны стеллажи, забитые туристическими проспектами, справочниками и всевозможными безделушками, привезенными ею из многочисленных зарубежных поездок.
Положив трубку, Варя в обычной своей экспрессивной манере вскочила из-за стола и расцеловала Дмитрия. Впрочем, в этот раз ее оживление показалось ему немного наигранным. Потом она уселась в кресло напротив, и он в очередной раз ощутил страстное желание постоянно быть с этой женщиной, дотрагиваться до тонкой, нежной кожи, вдыхать ни с чем не сравнимый аромат.
— Какими судьбами? — спросила Варя.
— Захотел сделать тебе сюрприз, — усмехнулся он.
— Тебе это удалось.
— Приятный?
— А почему ты не на работе?
— Сейчас там просто нечего делать. А устраивать показательные порки подчиненным уже надоело… Знаешь, я заметил, что у меня стал портиться характер.
— Все так плохо? — сочувственно поморщилась она.
Дмитрий неопределенно повел головой. Обсуждать эту тему ему не хотелось. К счастью, в комнату заглянула одна из сотрудниц фирмы. Извинившись, она стала рассказывать о каких-то проблемах, которые возникли при оформлении документов для туристической группы, отправлявшейся на Новый год в Париж. Только минут через пять Варя освободилась.
— Так о чем мы говорили? — улыбнулась она Дмитрию.
— Это неважно, — сказал он. — Важно то, что у меня есть предложение.
— Какое? — она бросила взгляд на висевшие на стене часы.
— Давай все бросим и поедем на нашу квартиру. Купим бутылку вина, чего-нибудь вкусненького и устроим себе праздник. Учитывая, что не за горами Новый год, можно даже организовать репетицию бал-маскарада.
— Для бал-маскарада нужны костюмы, — видимо, ничего лучше этой отговорки ей в голову в первый момент не пришло.
— Можно изображать каких-нибудь папуасов, которые не признают одежды.
— О, нет! — Варе не удалось скрыть раздражение. Она сама это поняла и стала оправдываться: — У меня опять проблемы с Машкой. Как всегда, я оставила ее на маму. И пообещала приехать пораньше.
— Последние четыре дня мы только переговаривались по телефону…
— Да, и я тоже по тебе очень соскучилась, — продолжила за него Варя. — Но ничего поделать невозможно. Это — жизнь.
Они помолчали. Бывает тишина, после которой остается множество вопросов. Это был как раз именно такой случай.
— Я заметил, что тебе уже не нравится бывать в нашей квартире, — сказал Дмитрий. — Во всяком случае, раньше ты ездила туда с большим удовольствием.
— Ты в чем-то прав… — не очень охотно согласилась она.
— И в чем же дело?
— Понимаешь… — Варя опять замялась, подбирая слова, — есть в наших поездках туда… что-то пошлое. От всего этого несет обрыдлым семейным сексом — два-три раза в неделю в определенном месте, в определенное время… Я предпочитаю заниматься с тобой любовью там, где меня захватывает чувство. Пусть это будет на лестнице, на крыше или на твоем рабочем столе — это все равно приличнее, чем долго-долго ехать куда-то и только опустившись на кровать, испытать страсть.
— Если дело в моем рабочем столе… — попытался перевести все в шутку Дмитрий.
— Перестань, — засмеялась она, — я же тебе сказала, что должна освободить маму. Кстати, мне уже пора ехать.
Варя опять посмотрела на часы. Дмитрий встал. Настроение у него было просто отвратительное.
— Могу я прокатиться с тобой? До твоего дома? — спросил он.
— А ты разве без машины? — удивленно подняла Варя брови.
— Потом заберу. Мне просто не хочется сейчас оставаться одному.
— Конечно-конечно, ты можешь поехать со мной. Я буду только рада…
Варин ярко-красный «Фольксваген» был припаркован у тротуара, прямо напротив здания, в котором находилась туристическая фирма. Дмитрий уже сел в машину, а Варя все еще укладывала на заднее сидение какие-то пакеты с продуктами, купленными, очевидно, днем.
— Видишь, мне самой все приходится делать, — с улыбкой сказала она, словно оправдываясь за то, что им уже несколько дней не удавалось встретиться.
Почти всю дорогу они ехали молча. В начале декабря к шести часам вечера было уже совсем темно. Падал первый снег, тут же таявший под колесами машин, и в мокром асфальте отражался свет уличных фонарей, огни рекламы.
— Ты сердишься на меня? — спросила Варя, когда они уже мчались по Садовому кольцу.
— Нет… Скорее, на себя, — сказал Дмитрий, не поворачивая головы.
— Почему?
— Потому, что я выпрашиваю возможность побыть с тобой. Это что-то новенькое в наших отношениях.
— Господи, какую ерунду ты говоришь! — вздохнула Варя. — Я же тебе сказала, что сама по тебе очень соскучилась.
— Это не ерунда. Я сейчас противен сам себе. Нет ничего хуже, чем выпрашивать у любимой женщины подачку.
— Ты просто идиот! — закричала она.
— Останови машину, я хочу выйти.
— Нет!
— Высади меня, или мы впервые с тобой поссоримся! — еще раз потребовал он.
Но Варя только увеличила скорость. На ее лице появилась какая-то решимость и тень улыбки. В этот момент она напоминала человека, у которого есть четкая цель, и на пути к ней его ничто не остановит.
Они уже выскочили на Кутузовский проспект, и через пару минут впереди показалась серая громада Вариного дома. Однако, не доезжая до него метров сто пятьдесят, она свернула в какую-то арку. Застройку здесь вели еще в сталинские времена, когда все делали с размахом, и к зданию примыкал внушительный двор, простиравшийся аж до Москвы-реки. За несколько десятилетий все это пространство заросло кустарником и деревьями и превратилось в настоящую чащобу.
Лишь у дома, под арку которого въехал «Фольксваген», они увидели людей — у одного из подъездов детвора играла в снежки, да пожилой мужчина выгуливал собаку. Но Варя по петлявшей под прямыми углами дорожке ехала все дальше и дальше, пока перед капотом машины не открылся крутой спуск к реке.
Только здесь она остановилась и заглушила двигатель. В этом месте было совсем темно. Все фонари давно разбили подростки из соседних домов.
— Чего ты хочешь? — спросил Дмитрий.
— Тебя.
— Перестань. Я тебе уже сказал, что мне не нужны подачки.
— А я тебе тоже сказала, что ты — идиот!
Варя отстегнула свой ремень и прильнула к нему. Пальто она сняла, еще садясь в машину, и теперь на ней был только костюм, который легко расстегивался.
Какое-то время Есехин сопротивлялся. Но это было довольно трудно, учитывая, что ее губы скользили по его губам, щекотали ухо, и он весь был окутан ароматом любимого тела. А Дмитрий так соскучился по нему и так хотел немного тепла. Наконец он не выдержал и тоже обнял ее, а потом просунул руку под пиджак. Почувствовав это, Варя строго сказала, почти скомандовала:
— Отодвинь свое кресло назад и откинь спинку до отказа…
Потом они сидели молча. Курили.
— Ты же видишь, что я тебя люблю, — вздохнула Варя. — Но у меня сейчас так много дел… Я не могу разорваться. Прошу тебя: не забивай голову никакими глупостями и, ради бога, не создавай ни мне, ни себе проблем!
