ЧАРДЖОУ
«Счастье с несчастьем смешалось — ничего не осталось» — эту пословицу народ придумал о судьбе таких людей, как Ханум Акбасова. Несчастливые дни начались для нее с момента, когда оставались считанные минуты до взлета самолета, который должен был увезти Мегерема в Махачкалу. Когда он спросил у инспектора, взявшего чемодан: «Я могу уйти?» — и как ни в чем не бывало отошел от нее, как будто камень лег на ее сердце. Что это? Предательство?.. Но возвращались в город они все-таки вместе, в одной и той же милицейской машине. Они ни о чем не говорили, но за эти двадцать минут дороги от аэропорта она пришла в себя. «Семь раз отмерь — один отрежь». Она успела двадцать раз отмерить и отрезала наверняка, когда их выводили из машины:
— Я виновата, что не сдала золото государству. Зачем вы привезли сюда этот труп? Он всегда был плохим помощником. Собиралась показать ему монеты и не успела. Откуда ему знать, что в чемодане!
Мегерем это слышал и во все дни допросов твердил одно и то же: «Не имею никакого понятия, что мне хотела передать бывшая супруга». Следствие не могло доказать его участие в махинациях бывшего директора винозавода, и суд освободил его из-под стражи.
Дело о хищениях на винозаводе было завершено. Открытым оставался вопрос о золоте и драгоценностях, обнаруженных в чемодане Акбасовой.
Она твердила: монеты нашла во время разборки их старого дома. Увидела в груде мусора старинный кувшин, вытащила его с мыслью: «Если клад, сдам государству». Но в кувшине ничего не было. Недавно переезжала на новую квартиру, захватила кувшин с собой — все-таки сувенир! Стала чистить его, выскользнул из рук и грохнулся об пол — покатились монеты. Оказывается, они были замурованы в днище. Она никогда в жизни не видела столько золотых монет, испугалась, подумала, что фальшивые — понесет в банк, а там засмеют. Опозорилась бы… Решила: «Пусть полежат, а вот приедет Мегерем, ему покажу». Хоть и развелись, но все-таки близкий человек, поможет разобраться.
…Бекназар вышел из городского автобуса. Взглянув на номер, прибитый к столбику калитки, он постучал. Залаяла собака, но никто не вышел на стук. Он постучал сильней, из калитки высунулась старуха в длинном халате.
— Кто вам нужен? — Голос был недовольный, но, увидев перед собой незнакомого человека, старуха повторила вопрос с некоторой заинтересованностью. — Кто нужен? Они на работе.
— Все равно. Можно и Ахун-агу, и тетю Мериам… или Меджи-агу. Он, наверное, придет домой обедать?
— Не знаю. Если нет Меджи-аги, то есть его мать.
Теперь она даже настойчиво стала приглашать Бекназара в дом, ей хотелось узнать, кто же это интересуется ее сыном.
Пока она накрывала на стол, Бекназар познакомился с целым табором ее внучат. Еще не приступив к чаепитию, Бекназар рассказал старой женщине, кто он.
— Вах! — Она схватилась за щеку, словно у нее сразу заболел зуб. — Ахун-ага за чужим добром не охотник, у него все есть и все честно нажито. Меджи такой же человек. Мериам-джан тоже довольна всем. Вот мое богатство, мое сокровище. — Она погладила самых маленьких по головам. — Если что сказали про нас, это поклеп. И вся родня наша состоит из честных людей…
Бекназар не поспевал за ней и не сразу втолковал, зачем пришел сюда.
— Дом Мегерем-джана? Этот дом у меня перед глазами как наяву. Вон ту мою внучку видите? Она родилась, в понедельник на рассвете, а дядя Мегерем ломал свой дом в тот же день утром.
— Девочке, наверное, пять лет?
— После Нового года будет шесть.
— Новый год недавно праздновали…
— Мусульманский Новый год еще впереди. Если вы этого не знаете, какой же вы милиционер.
Бекназар пропустил шпильку мимо ушей и стал расспрашивать о доме Мегерема, почему его сломали.
— Не знаю, не знаю почему. Может, им тесно было? Очень много гостей бывало. А жили хорошо. Ой, как хорошо!
— А кто помогал ломать дом?
— Помогали, помогали! До обеда уже и горсточки пыли на дворе не осталось. Мой сын помогал. Соседский сын на экскаваторе работал — пятьдесят рублей получил, шофер — он мусор увозил — столько же заработал…
Выпив пиалу чая, Бекназар попрощался со старухой.
В соседнем дворе его встретил суровый старик, опиравшийся на трость.
— Сын пошел к врачу, сейчас вернется. Ты с ним вместе работаешь?
— Нет.
— Друг?
— Нет.
— Знакомый?
— Нет, яшулы.
— Кто же ты?
Таких неприятных людей Бекназар встретил, пожалуй, впервые. Конечно, хозяин имеет право спрашивать о тебе, может и в дом не пригласить, но вести себя так враждебно…
— Я инспектор уголовного розыска, старший лейтенант милиции Хайдаров. Вашего сына не знаю и другом его не был никогда. Но вы мне знакомы, Халлы Сеидов.
Старик отвел глаза, бросил на землю недокуренную папиросу, долго крутил ее носком сапога, словно наступил на голову змее. Так же мрачно бросил Бекназару:
— Что? Добрались до меня?
«О чем он? Когда-то он всем был хорошо известен, не только милиции. Маклер. Скупщик кожи. Снова занялся тем же самым? Зачем это ему на старости лет?» — так думал Бекназар, а вслух сказал другое:
— У меня разговор к вашему сыну, совсем о другом человеке, не о вас.
Глаза старика впились в Бекназара, и неизвестно, какой дальше был бы разговор у него с инспектором, если бы в эту минуту не появился Семендер, сын Халлы Сеидова. Старик сурово в последний раз посмотрел на Бекназара, отвернулся и пошел в дом, волоча за собой трость.
Бекназар начал сразу с того, что рассказала ему свидетельница сноса дома. Семендер подтвердил:
— Все так и было, кроме одного — денег я не взял с Мегерема. Он же сосед — сегодня я ему помогу, а завтра он мне. Правда, что предлагал пятьдесят рублей, но остальное люди придумали.
Инспектор пошел к еще одному соседу Мегерема и Акбасовой. Шофер Зульпикаров как раз собирался уходить, и Бекназару пришлось выйти с ним на улицу. Зульпикаров сказал, что в чужие дела не вмешивается.
— Странная позиция…
— Нормальная, инспектор. Человеку одному лучше, это каждый скажет. Ни друзей, ни врагов у меня нет, и это хорошо.
— Разве можно жить без друзей?
— Не обманывай себя, инспектор… И у тебя ведь нет настоящих друзей. Друзья — это жена и дети, пока они не выросли. А остальные так, пока рука руку моет — друзья.
Бекназар хотел поговорить с ним по душам, он готов был привести множество примеров бескорыстной дружбы, но Зульпикаров повернулся и ушел.
Раздосадованный неудачей, Бекназар решил дождаться возвращения Меджи, сына разговорчивой старой женщины. Покружив по городу, ближе к вечеру снова постучал в тот дом. Меджи пришел с работы. Он мало что мог рассказать… Да, ломали вместе, закончили работу быстро. Потом Мегерем выставил угощение… Готовил сам Мегерем, который, помнится, жаловался на жену: «Нашла время уехать…»
— Куда она уезжала?
— Не знаю… Помню, что ее не было.
На следующий день Бекназар полдня провел за изучением заводской документации. Как драгоценность, он извлек оттуда приказ о командировке в Ашхабад замдиректора Акбасовой — тогда она еще не была директором — и главного бухгалтера. Ее здесь быть не могло, когда Мегерем сломал свой старый дом.
Все увиденное и услышанное у овощной базы не выходило из головы Хаиткулы, но предстоящий разговор с Ханум Акбасовой представлялся ему не менее важным. Когда бывшая директор винозавода села перед ним, он спросил:
— Вы все еще придерживаетесь своих старых показаний относительно найденных у вас монет или можете сообщить что-нибудь новое?
— Ничего нового. Сколько можно повторять одно и то же?
— Рассказывайте… В последний раз.
Ханум повторила свою версию нахождения монет слово в слово. Хаиткулы следил по стенограмме.
— Отлично. Но на последнем допросе вы еще говорили, что двор очистили в течение двух-трех дней.
— Да, говорила.
— И все-таки вспомните: за два или за три дня убрали?
— Последнюю уборку сделали на третий день — вымели двор и полили его. Что вас еще интересует?
— Вспомните, когда вы нашли кувшин — в первый или во второй день?
— На второй день после того, как сломали дом… К вечеру. Мегерем ушел в магазин за хлебом, я тогда и нашла… Гражданин капитан, у вас сегодня, вижу, хорошее настроение, вы так долго не отпускаете меня.
Хаиткулы посмотрел на нее и кивнул головой, как бы соглашаясь.
— Да, разговор, похоже, затягивается. Вот заключение экспертизы. — Он протянул ей лист. — В нем говорится, что эти монеты никогда не лежали в земле. Это первое…
Ханум смотрела в бумагу, но читать не могла, буквы прыгали перед глазами.
— А второе: в тот же день, когда дом был сломан, весь мусор вывезли со двора. Вот, можете об этом прочитать здесь. — Хаиткулы протянул ей еще одну бумагу. — Это показания двух свидетелей. Вас в тот день в городе не было вообще. За два дня до этого вы уехали в Ашхабад. Вернулись тоже через два дня, когда двор уже был чист. Вот выписка из приказа по заводу о вашей командировке. Может быть, поездка не состоялась? Нет, Вы жили в гостинице «Туркменистан», в «люксе» на первом этаже.
Ханум ничего не отвечала.
— Хотите воды? — спросил Хаиткулы.
— Нет.
— Идите отдохните и обдумайте все, что я вам сказал.
Но подследственная не захотела идти: не меняя позы, глухо сказала:
— Дайте бумагу и ручку.
После допроса Акбасовой Хаиткулы вернулся к месту происшествия.
Участковый милиционер не мог опознать убитого:
— Нездешний парень!
Хаиткулы подошел к стене с окнами, чтобы попытаться воссоздать трагическую ситуацию, которая была здесь несколько часов назад. Стал к окнам спиной… Вот машина наезжает на него… Снег истоптан вдоль стены. Значит, пытался найти выход из ловушки… Не дали, прижали машиной, или кто-то был рядом, сбоку отрезал путь… Ослепленный фарами мальчик прижался к стене, вытянул вперед руки… Хаиткулы чуть-чуть присел. Руками стал хватать снег, представляя конвульсивные движения жертвы.
— Не теряйте времени, капитан!
Он вздрогнул от неожиданного окрика криминалиста, но не прореагировал. Как актер, он уже вжился в роль того, кто ночью искал возможность спасения. Он шарил по истоптанному снегу и вздрогнул еще раз — теперь от боли в ладони. Снег окрасился его кровью, рука напоролась на осколки стекла. Он поднял кусок толстого стекла, очистил от снега, повертел перед глазами. Поднялся, позвал:
— Мартирос Газгетдинович!
— Вот это другой разговор, — криминалист внимательно стал разглядывать осколок. — От автомобильной фары… Возможно, от той самой.
Хаиткулы, комком снега пытаясь остановить кровь, не менее уверенно, чем криминалист, сказал:
— Только от той машины. Во-первых, осколок лежал в снегу, значит, попал сюда недавно. Во-вторых, у жителей этих мест нет своих машин. В-третьих, в этом доме нет детей, которые могли бы притащить сюда такую игрушку. В-четвертых, осколок лежит на том месте, где задавили парня.
— Но машина не могла фарой стукнуть об стену. Даже если бы смялся буфер, с фарой ничего бы не случилось.
— Давайте разыграем всю сцену вдвоем. Я — этот парень, а вы — наезжающая на меня машина.
Криминалист Тамакаев стал против него.
— Я от вас ничего хорошего не жду, мне страшно… Идите, идите на меня… Что я могу сделать в эти последние секунды?
Тамакаев надвигался на него, а Хаиткулы прижимался теснее и теснее к стене. Он было поскользнулся, но каблук наехал на что-то твердое. Тут же нагнулся и вытащил из-под снега кусок кирпича. Полсекунды смотрел на него, потом замахнулся, целясь в Тамакаева.
— Ты что, капитан? — тот отпрянул в сторону, нахмурился.
— А вот что… Откуда этот кирпич? Давайте искать, откуда он свалился. Убежден, что он имеет отношение к разбитой фаре.
Они стали ходить вдоль стены, исследуя каждый сантиметр ее.
— Вот оно! — Хаиткулы сунул руку в выбоину, в которую уже намело снегу. Выбросил снег из ниши, кирпич сунул в нее. — Отсюда!
— Пожалуй… Значит, защищался как мог. Но почему он целился в фару?.. А вообще скажу, я вами доволен, Хаиткулы Мовлямбердыевич.
Хаиткулы отвлек Талхат:
— Товарищ капитан, я еще раз осмотрел их комнаты. Там, где молодуха живет, под кроватью нашел полбутылки водки и пепельницу, полную окурков.
— У старухи спрашивали, откуда все это?
— Нет, мы ее туда не пустили. Молодая была и двое понятых.
— Что молодая говорит?
— Плачет, говорит, с позавчерашнего дня все это осталось. Врет. Если немного прижать, все расскажет.
Хаиткулы поморщился:
— «Немного прижать»… Талхат, я тебя не понимаю. Ну, хорошо, что еще узнал у нее?
— Работает в больнице уборщицей. Муж сидит. Фамилия ее — Бердыева.
Хаиткулы пошел в дом. Молодая женщина вытирала платком глаза, а увидев капитана, расплакалась сильней. Старуха сидела как сторож рядом, молчала и даже не посмотрела на вошедшего Хаиткулы. Он попросил оставить его наедине с молодой. Старуха перешла в свою половину, но Хаиткулы велел Талхату проводить ее на веранду.
— Не плачьте. Давайте поговорим спокойно. Дело слишком серьезное. Вы должны сказать, кто пил у вас водку, кто курил. Чтобы узнать, когда это было, нам много времени не понадобится. После этого найдем вашего гостя. Если вы сами его назовете и окажется, что он непричастен к тому, что произошло под этими окнами, даю слово, никто не узнает, что он был у вас.
Она немного успокоилась:
— Поверьте, тот, кто был у меня, никакого отношения к этому делу не имеет. Он пришел поздно вечером, около десяти. Когда тот шум, от машины, затих, он ушел, сказал: «Пусть нас не впутывают в это».
— Он хромает, тот, кто был у вас?
— Зачем мне нужен хромоногий! — Ее глаза загорелись, потом снова погасли.
— Как его фамилия? Где он работает?
Она опять заплакала:
— Только пусть свекровь не слышит.
— Она не слышит. Вы же видели, я ее нарочно на веранду выпроводил.
— Если она узнает, ее сын с меня шкуру сдерет и саманом набьет… Он работает в больнице. Адрес…
Хаиткулы записал адрес, велел Талхату оставаться на месте происшествия, сам поспешил к машине.
На его стук калитка открылась сразу. Хозяин, бледный как полотно, не дожидаясь вопросов Хаиткулы, заговорил первым:
— Знал, что придете. Всю ночь не спал… Только вы на меня зря время потратите.
— Оденьтесь так, как были вчера вечером одеты. Придется проехать с нами.
Через десять минут они снова были там, где провели все утро. Доктору показали на четыре ряда следов, ведущих к овощным складам.
— Свой след узнаете?
— Вот это мои.
— Когда вы сюда приехали вчера?
— Кажется, в десять.
— А если без «кажется»?
— Вчера вечером в десять часов.
— Эта женщина знала, когда вы к ней приедете?
— Вах!
— Спрашиваю: знала?
— Да.
— Кто открыл калитку, когда вы приехали? — Никто не открывал, она была открыта.
— Почему потом, когда уходили, не закрыли ее?
— Не знаю… Наверно, торопился.
— Эта женщина вас проводила, когда уходили от нее?
— Вам это обязательно нужно знать?
— Да.
— Нет, не провожала.
— И раньше никогда не провожала?
— Нет.
— Значит, калитка у нее всегда бывает открытой?
— Не знаю. Почему вы так считаете?
— Калитку можно закрыть только со двора. Водку вы один пили?
— Нет… Да.
— А все-таки — один или не один?
— И я пил, и она.
— 3акурить у вас не найдется? Я забыл взять сигареты…
— Я не курю.
— Много выпили?
— Чего?
— Водки.
— Граммов пятьдесят.
— Кроме вас двоих, кто еще пил водку?
— Никто.
— Чем вы можете объяснить, что вдруг начали хромать, когда уходили от этой женщины, вернее, убегали?
— Испугался.
— Кого вы испугались?
Талхат, который давно уже был здесь, тоже задал вопрос:
— Может быть, у вас подвернулась нога, когда прыгали с крыши, а?
— Зачем прыгать с крыши, если в доме есть дверь?
— Давайте полезем на крышу, я вам покажу следы от ваших галош.
— Признаюсь!
— В чем?
— Прыгал с крыши.
— Пойдемте, покажете, где спрыгнули.
— Покажу.
Они вошли во двор, и доктор показал, где он прислонил лестницу, чтобы влезть на крышу, потом вернулись на улицу, он указал место, где приземлился.
Хаиткулы снова обратился к доктору:
— Вы отсюда увидели лежащего человека?
— Отсюда.
— Увидев его, что стали делать?
— Не помню… Помню — пошел отсюда.
— А эти следы разве не ваши? — Хаиткулы указал на несколько следов у самой стены, найденных, когда был очищен верхний слой снега.
— Э-э… мои.
— Как все это понимать? То вы находитесь в нескольких шагах от него, то рядом. Может быть, вы собирались оказать ему первую помощь? Вы же доктор.
— Не помню…
— Почему вы не вышли в дверь, а полезли на крышу?
— Сейчас я не в состоянии это объяснить. Наверное, решил оказаться подальше от всего этого… Такая ситуация. Трудно себя контролировать.
— Шум под окном ночью слышали?
— Слышал.
— В окно видели, что происходит на улице?
— Нет, не смотрел.
Доктор говорил так тихо, что было видно: силы его совсем иссякли. Хаиткулы распорядился, чтобы его отправили домой.
