Лили казалось, что, как только за ней захлопнулась дверь дома миссис Пенистон, прежняя жизнь навсегда осталась позади. Впереди простиралось ее будущее — такое же безрадостное и пустынное, как безлюдная Пятая авеню, а надежды на лучшее в этой жизни были так же скудны, как редкие экипажи, скитающиеся по мостовой в тщетных поисках седоков. Впрочем, полнота сходства была нарушена — стоило ей пойти по тротуару, как ее догнала двуколка.

Экипаж остановился, и кто-то замахал ей рукой поверх заваленной багажом крыши, а в следующую секунду на тротуар спрыгнула миссис Фишер и смяла Лили в демонстративном объятии.

— Дорогая, уж не хочешь ли ты сказать, что все еще торчишь в городе? Увидев тебя на днях в «Шерри», я не успела спросить… — Она запнулась и прибавила в приливе искренности: — По правде сказать, я вела себя ужасно, Лили, и с тех самых пор хотела сказать тебе об этом.

— О! — протестующе воскликнула мисс Барт и отстранилась, высвобождаясь из покаянных тисков миссис Фишер, но та продолжала с характерной прямотой:

— Послушай, Лили, не будем ходить вокруг да около: большинство бед случаются именно там, где на них закрывают глаза. Это не обо мне, я могу сказать только одно: мне бесконечно стыдно, что я пошла у наших дам на поводу. Но мы еще поговорим об этом потом, а теперь расскажи мне, где ты остановилась и что собираешься делать? Ты ведь не хозяйничаешь тут на пару с Грейс Степни, а?.. И меня вдруг осенило, что ты, наверное, в некотором роде не у дел.

Лили была не в том настроении, чтобы противостоять этому неподдельному дружелюбию, и улыбнулась:

— В настоящее время я не у дел, но Герти Фариш все еще в городе, и она так добра, что бывает со мной, как только у нее выдается свободное время.

Миссис Фишер слегка поморщилась:

— Нда… скромные радости. О, я знаю, что Герти — славная и вообще стоит всех нас, вместе взятых, но à la longue ты привыкла к менее пресной диете, не так ли, дорогуша? Да и к тому же, как ты говоришь, Герти и сама уедет к началу августа. Вот что, послушай меня, нельзя просидеть в городе все лето, позже мы и это обсудим. А пока — как ты смотришь на то, чтобы вечерком принарядиться и поехать со мной к Сэму Гормеру и его жене?

У Лили от неожиданности перехватило дыхание, и миссис Фишер продолжила с легким смешком:

— Ни ты их не знаешь, ни они тебя, но это не имеет значения. Они наняли особняк Ван Олстинов в Рослине и выдали мне карт-бланш — я могу привозить туда моих друзей, и чем больше, тем веселее. У них все просто восхитительно, и это будет, пожалуй, самая увлекательная вечеринка недели… — Она спохватилась, заметив, как едва уловимо изменилось выражение лица мисс Барт. — Нет-нет, я имею в виду не твою обычную компанию, там другое сборище, но очень веселое. Дело в том, что Гормеры все любят делать по-своему, они хотят развлечься, и сделать это на свой собственный лад. Они уже попробовали по-другому пару месяцев назад — под моим покровительством, — и вышло очень неплохо, гораздо быстрее, чем у Браев, просто потому, что они не слишком и напрягались, но внезапно они решили, что все это дело им наскучило и что лучше собрать толпу, в которой они были бы как дома. Довольно оригинально, правда? Матти Горнер все еще не остыла в плане светского успеха — женщина, что ты хочешь, — но она потрясающе беспечна, а Сэму ни до чего и дела нет, и оба обожают быть в центре всеобщего внимания. И вот они начали что-то вроде собственного бесконечного представления, этакий светский Кони-Айленд, где рады всякому, кто любит пошуметь и не слишком церемонится. Лично я считаю, что там очень приятно: артистический круг, хорошенькие актрисы и прочее. На этой неделе, к примеру, у них гостит Эндрю Анстелл, который поставил «Победу Вини» — гвоздь весеннего сезона, если помнишь. Там и Пол Морпет, он пишет портрет Матти Гормер, и Дик Беллингер с женой, и Кейт Корби — да всякий, кто любит пошалить и побуянить. Так что хватит задирать нос, дорогая, — чем мариноваться все воскресенье в городе, лучше нагрянуть туда, где много остряков и балагуров. Морпет, который от Матти в неописуемом восторге, всегда привозит кого-то из своих. — Миссис Фишер с дружеской настойчивостью потянула Лили в двуколку. — Запрыгивай живо, мы прокатимся до твоего отеля и соберем вещи, потом попьем чаю, а горничные будут ждать нас на вокзале у поезда.

Это было гораздо лучше, чем мариноваться все воскресенье в городе, — у Лили в этом не осталось никаких сомнений, когда, раскинувшись в тени увитой листвой веранды, она глядела на море поверх лужайки, где живописно рассыпались группами женщины в кружевах и мужчины во фланелевых брюках. Громадный особняк Ван Олстинов и все его флигели с пристройками были до отказа забиты гостями Гормеров, которые под жаркими лучами воскресного утреннего солнца рассредоточились на местности в поисках развлечений: от теннисных кортов до стрелковых тиров, от бриджа и виски внутри до автомобилей и катеров снаружи. Лили охватило странное чувство, что толпа подхватила и увлекает ее за собой, словно скорый поезд, беззаботно уносящий своего пассажира. Белокурая, приветливая миссис Гормер была в нем, конечно же, кондуктором, невозмутимо рассаживающим путешественников по местам, а Керри Фишер играла роль проводника, распихивающего багаж по полкам, раздающего номерки для вагона-ресторана и предупреждающего, что приближается станция назначения. А поезд между тем и не думал сбавлять скорость — жизнь неслась со свистом и ревом, и в этом оглушительном грохоте по крайней мере одна пассажирка смогла найти спасение от гула собственных невеселых дум. Окружение Гормеров представляло собой общественную окраину, которой Лили всегда брезгливо сторонилась. Но теперь, оказавшись в самой ее гуще, она поразилась тому, что этот мирок был всего-навсего цветистой копией ее собственного круга, карикатурой, похожей на реальность в той же мере, в какой пьеса «из жизни высшего общества» подражает нравам светских гостиных. Люди вокруг делали то же самое, что Треноры, Ван Осбурги или Дорсеты, разница была лишь в сотне оттенков внешности и поведения, от покроя мужских жилетов до модуляций женских голосов. Все звучало в более высоком регистре, и всего было чересчур: шума, красок, шампанского, фамильярности. Но при этом добросердечности было больше, а соперничества — меньше, и способность к наслаждениям не утратила еще своей свежести.

Прибытие мисс Барт было встречено с дружеской непринужденностью, и это поначалу задело ее гордость, а затем заставило с особенной остротой ощутить всю неприглядность ее положения, напомнило о том месте в жизни, с которым ей придется теперь мириться. Этим людям была известна ее история — после первой же долгой беседы с Керри Фишер у Лили не осталось сомнений: она несла на себе публичное клеймо героини «пикантного» эпизода, — но вместо того, чтобы отшатнуться от нее, как сделали ее друзья, эти люди безоговорочно впустили ее в свою беспорядочную жизнь. Они проглотили ее прошлое так же легко, как в свое время проглотили прошлое мисс Анстелл, — для прожорливого рта не было никакой разницы: от Лили только и требовалось, чтобы на свой манер — ибо они знали толк в разнообразии даров — она внесла посильный вклад в общее дело развлечения, подобно тем грациозным актрисам, чьи таланты вне сцены находят самое разностороннее применение. Лили мгновенно почувствовала, что стремление обособиться в знак того, что она — существо иного сорта, могло бы роковым образом отразиться на ее дальнейшем пребывании в кругу Гормеров. Ее давней гордыне было очень тяжко смириться с необходимостью быть принятой на таких условиях — и в таком мире! Но она понимала, с болью в сердце от самоунижения, что будет намного тяжелее, если и этот мир ее отринет. Ведь почти сразу же ее коварно соблазнила возможность ускользнуть от материальных неурядиц туда, где жизнь беззаботна и легка. Внезапный побег из душной гостиницы в пыльном и пустынном городе на просторы роскошного загородного имения, овеваемого морским бризом, подарил Лили приятную истому после нервного напряжения и физической стесненности последних недель. Нужно ненадолго уступить жаждущим подкрепления эмоциям, а затем уже она сможет переосмыслить ситуацию и прислушаться к чувству собственного достоинства. Конечно же, ее удовольствие омрачалось неприятными размышлениями о том, что она пользуется гостеприимством и жаждет одобрения людей, которыми пренебрегала в иные времена. Но она становилась все менее чувствительной на этот счет: глянцевая глазурь безразличия быстро застывала поверх ее деликатности и мнительности, а каждая уступка целесообразности только укрепляла броню.

В понедельник, когда громогласная компания разлетелась восвояси, Лили возвратилась в город, с большим облегчением покидая эти прелести жизни. Прочие гости рассеялись кто куда, чтобы продолжить праздновать в другом месте — кто в Ньюпорте, кто в Бар-Харборе, а кто в продуманной до мелочей простоте горного кемпинга в Адирондаках. Даже Герти Фариш, которая с нежностью и заботой встретила Лили, вскоре собиралась составить компанию своей тетке, с которой она всегда проводила лето на Лейк-Джордж, и только у Лили не было ни планов, ни целей, она оставалась на мели в тихой заводи, в стороне от стремительного и радостного потока. Но Керри Фишер, которая настояла на том, чтобы Лили пожила в ее доме, где она сама пересиживала пару дней перед отъездом в горы к Браям, снова пришла на помощь.

— Вот что, Лили, я хочу тебе сказать. Как насчет того, чтобы ты заменила меня этим летом при Матти Гормер? В следующем месяце они собираются компанией на Аляску в собственном вагоне, и Матти — величайшая лентяйка в мире — хочет, чтобы я поехала с ними, избавив ее от забот. Однако Браям я тоже нужна — да-да, мы помирились, разве я тебе не говорила? И по правде сказать, хотя Гормеры мне нравятся больше, но Браи прибыльнее. Дело в том, что они этим летом хотят попытать счастья в Ньюпорте, и если я помогу им достичь успеха, ну… они помогут мне стать успешнее. — Миссис Фишер с воодушевлением сжала руку Лили. — Знаешь, Лили, чем больше я думаю над этой идеей, тем больше она мне нравится: я доверяю тебе, как себе. Гормеры оба от тебя без ума, и путешествие на Аляску — скажем… именно то, что нужно тебе именно теперь.

Мисс Барт подняла на нее проницательный взгляд.

— Чтобы убрать меня подальше от моих друзей — это ты имеешь в виду? — тихо сказала она, и миссис Фишер ответила с виноватым поцелуем:

— Чтобы удалить тебя из поля их зрения, пока они не осознают, как сильно соскучились по тебе.

Мисс Барт отправилась на Аляску с Гормерами. И хотя это путешествие не оправдало пророчеств Керри Фишер, оно, по крайней мере, имело то преимущество, что удалило Лили из эпицентра критики и всяческих толков. Герти Фариш воспротивилась плану со всей энергией, на какую только была способна ее маловыразительная натура. Она готова была даже пожертвовать поездкой на Лейк-Джордж и остаться в городе с мисс Барт, если та отменит свое путешествие. Но Лили смогла замаскировать свою неприязнь к такому плану с помощью веских резонов.

— Милая моя наивная девочка, разве ты не видишь, — возразила она, — что Керри совершенно права: мне необходимо вести привычный образ жизни и как можно больше бывать среди людей! Если мои прежние друзья согласились поверить лжи обо мне, то я должна завести новых, вот и все. И ты знаешь, что нищим выбирать не приходится. Это не значит, что мне не по душе Матти Гормер, — она мне нравится, она добрая, честная и искренняя. Ведь должна же я как-то отблагодарить ее за гостеприимство в такое время, когда, как ты сама видела, моя собственная родня от меня отвернулась?

Герти молча покачала головой, не соглашаясь. Она чувствовала не только то, что Лили обесценивает себя, но и то, что, возвращаясь к прежнему образу жизни, упускает свой последний шанс вырваться из порочного круга. У Герти не было ясного представления о том, какую именно жизнь вела Лили, но ее последствия вызывали у Герти устойчивое сострадание к подруге с той памятной ночи, когда она пожертвовала ради несчастной Лили своими тайными надеждами. Для личности, подобной Герти, такая жертва была моральным обязательством перед человеком, ради которого она принесена. Однажды оказав Лили помощь, она должна помогать ей и впредь и, помогая, верить в нее, ибо вера — движущая сила для таких натур. Но даже если мисс Барт, вновь обретшая вкус к красивой жизни, смогла бы вернуться в бесплодный нью-йоркский август, который смягчало лишь присутствие бедной Герти, житейская сметка удерживала ее от такого самоотречения. Лили знала, что Керри Фишер права: такое своевременное отсутствие могло стать первым шагом к реабилитации, и, по крайней мере, задержаться в городе в это время означало фатальным образом признать свое поражение. Совершив вместе с Гормерами бурный вояж по родному континенту, Лили вернулась домой с совершенно иными взглядами на собственное положение. К ней вернулись ее роскошные привычки, когда, проснувшись поутру, не думаешь ни о заботах, ни о материальных трудностях, и постепенно притупили понимание этих ценностей, и она яснее увидела пустоту, которую они не способны были заполнить. Неразборчивая доброжелательность Матти Гормер и небрежная общительность ее друзей, которые обращались с Лили совершенно на равных, — все эти отличительные признаки начинали испытывать ее терпение, и чем больше недостатков она видела в своих спутниках, тем менее оправданным казалось ей то, что она их использует. Страстное желание вернуться в прежнее окружение окрепло и превратилось в навязчивую идею. Но следом пришло и неизбежное осознание того, что для достижения цели от ее гордости потребуются новые уступки. На сегодняшний день это выражалось в необходимости держаться за своих благодетелей после возвращения с Аляски. Как ни мало общего было у нее с людьми их круга, ее огромное умение общаться, невероятная способность адаптироваться к другим, не допуская нарушения собственных границ, большой арсенал блестящих инструментов и умелое их использование позволили Лили занять значительное место в окружении Гормеров. Она не могла разделить их безудержного веселья, но зато привнесла нотку ненавязчивой элегантности, которая была для Матти Гормер гораздо дороже, чем громогласный рев оркестра. У Сэма Гормера был свой круг приближенных, которые относились к Лили со священным трепетом, зато близкие друзья Матти, во главе с Полом Морпетом, казалось, восхищались теми ее качествами, которых им так явственно не хватало. Если Морпет, у которого любовь к праздности была равна его огромному артистическому таланту, отдался беззаботному течению жизни Гормеров, где малейшие требования приличий были неведомы либо игнорировались и человек бросал свои обязанности или выполнял их, набросив блузу живописца и шлепанцы, то он по-прежнему сохранил ощущение исключительности и преклонения перед достоинствами, совершенствовать которые у него просто не было времени. Во время подготовки живых картин у Браев он был до глубины души поражен пластикой Лили: «Не лицом — она слишком хорошо владеет своей мимикой, но все остальное — до чего совершенный образчик!» — и хотя его отвращение к тому миру, в котором он видел ее прежде, было слишком велико, чтобы искать ее там, он чрезвычайно воодушевился, получив привилегию видеть и слышать Лили, вольготно раскинувшись в растрепанной гостиной Матти Гормер.

Таким образом, Лили сформировала в этом крикливом окружении крохотное ядро доброжелательности, которое смягчало неприглядность ее связи с Гормерами после возвращения с Аляски. Не то чтобы она не оглядывалась мельком на свое прошлое окружение, особенно после того, как закончился сезон в Ньюпорте и высший свет устремился, по обыкновению, на Лонг-Айленд. Кейт Корби, вкусы которой вели ее туда же, куда Керри Фишер была ведома необходимостью, иногда снисходила до появления у Гормеров и, поначалу обомлев от неожиданности, вскоре стала принимать присутствие там Лили как должное, и даже более того. Миссис Фишер, время от времени появляясь по соседству, тоже делилась опытом и сообщала Лили то, что она называла последними метеосводками, и Лили, которая никогда прежде не пускалась в откровения, все-таки могла говорить с ней более свободно, чем с Герти Фариш, в чьем присутствии было бы невозможно даже признать существование таких вещей, которые для миссис Фишер были обычными.

Кроме того, миссис Фишер не страдала нескромным любопытством. Она не стремилась углубляться в подробности положения Лили, она просто смотрела на нее со стороны и делала соответствующие выводы. И эти самые выводы она изложила подруге в откровенной беседе коротко и ясно:

— Тебе нужно как можно скорее выйти замуж.

На это Лили ответила, рассмеявшись (очень уж неоригинальным был совет миссис Фишер):

— Уж не собираешься ли ты, как Герти Фариш, в качестве всесильной панацеи посоветовать мне «любовь хорошего человека»?

— Нет, думаю, оба моих кандидата не соответствуют данному описанию, — сказала миссис Фишер после задумчивой паузы.

— Оба? Их даже двое?

— Ну, наверное, придется признать, что на сегодняшний день — всего полтора.

Мисс Барт крайне изумилась этому сообщению.

— При прочих равных, полагаю, мне следует предпочесть половинку — кто он?

— Только не набрасывайся на меня, пока не выслушаешь мои доводы… Это Джордж Дорсет.

— О… — укоризненно простонала Лили, но миссис Фишер неумолимо продолжила:

— А почему бы и нет? У них был медовый месяц пару недель, когда они только вернулись из Европы, а потом все стало еще хуже, чем было. Берта ведет себя еще безумнее обычного и почти исчерпала кредит доверия Джорджа. Сейчас они у себя дома, и, кстати, я провела с ними прошлое воскресенье. Кошмар, а не вечеринка, знаешь, кто там был? Бедный Недди Сильвертон, похожий на галерного раба (и кто-то еще говорил, что я сделала несчастным этого мальчика). А после завтрака Джордж пригласил меня прогуляться и рассказал, что вскоре все будет кончено.

Мисс Барт скептически отмахнулась:

— Это у них никогда не кончится, Берта всегда знает, как получить его назад, когда он ей нужен.

Миссис Фишер продолжала, наблюдая за ней краем глаза:

— Но что, если у него будет другая? Да, это именно то, что нужно: бедняга не может быть один. А я помню, каким хорошим парнем он был — жизнелюб, весельчак. — Она помедлила и сказала, не глядя Лили в глаза: — Он ни минуты с ней не останется, если будет знать, что…

— Знать — что? — повторила Лили.

— Да хотя бы то, что знаешь ты, — у тебя же была масса возможностей! Имей он неопровержимые улики…

Лили перебила ее, мучительно покраснев:

— Пожалуйста, давай сменим тему, Керри, — это для меня слишком отвратительно. — И чтобы отвлечь внимание собеседницы, спросила с нарочитой игривостью: — А кто второй кандидат? О нем-то мы и забыли.

Миссис Фишер рассмеялась в ответ:

— Сейчас ты, наверное, раскричишься во весь голос, если я скажу, что это Сим Роуздейл?

Мисс Барт не раскричалась. Она сидела молча и задумчиво смотрела на подругу. Предположение, что такое возможно, по правде говоря, уже не раз приходило ей в голову за последние несколько недель, но, минуту подумав, она сказала легкомысленно:

— Мистеру Роуздейлу нужна такая жена, которая сможет внедрить его в лоно Ван Осбургов и Треноров.

— И ты сможешь, — подхватила миссис Фишер, — с его-то деньгами! Представляешь, насколько это прекрасно сложится для вас обоих?

— Я не представляю, как заставить его представить это, — ответила Лили, засмеялась и перевела разговор на другую тему.

Но на самом деле она думала об этом еще долго после ухода миссис Фишер. Она редко встречала Роуздейла с тех пор, как присоединилась к Гормерам, потому что он с прежней настойчивостью пытался проникнуть в тот рай, из которого она ныне была изгнана, но раз или два, за неимением лучшего, он приезжал к Гормерам на выходные и не оставил ей никаких сомнений в том, что он о ней думает. Он все еще обожал ее — это было очевидно более, чем когда-либо, поскольку в кругу Гормеров он был своим и никакие условности не сдерживали его в выражении чувств. Но те методы, которыми он выражал свое восхищение, показывали, что он четко просчитал, как следует к ней относиться в данной ситуации. Он наслаждался, показывая Гормерам, что давно знаком с «мисс Лили» — да, теперь она была для него «мисс Лили», а ведь прежде они почти не соприкасались в обществе, — и особенно наслаждался тем впечатлением, которое производит на Пола Морпета давность их знакомства. Но он давал всем понять, что эти близкие отношения — не более чем рябь на поверхности потока светской жизни, что-то вроде релаксации, которую мужчина, занятый серьезными и важными делами, позволяет себе в часы отдохновения.

Необходимость смириться с этой проекцией их прошлых отношений и принимать их в соответствии с правилами вежливости, принятыми среди ее новых друзей, глубоко унижала Лили. Но она более, чем когда-либо, старалась не ссориться с Роуздейлом. Она подозревала, что ее отказ стал для него одним из самых незабываемых, а поскольку он кое-что знал о ее неудачных денежных делах с Тренором, наверняка делая из этого знания самые низменные выводы, Лили безнадежно оказывалась в его власти. Правда, предложение Керри все-таки пробудило в ней проблеск надежды. И хотя Роуздейл ей по-прежнему совсем не нравился, она перестала презирать его. Ибо он медленно, но верно шел к своей цели в жизни, а человек настойчивый достоин большего уважения, чем неудачник, потерявший всякую цель. Она всегда чувствовала в нем эту непоколебимую целеустремленность, с которой он пробивался сквозь вязкую массу социального отторжения, неприятия. Уже само его богатство и то мастерство, с каким он это богатство использовал, предоставляло ему завидное место в деловом мире и налагало на Уолл-стрит такие обязательства, которые могла погасить только Пятая авеню. В соответствии с этими требованиями его имя начало фигурировать в списках муниципальных комитетов и попечительских советов. Он появлялся на званых ужинах в честь влиятельных незнакомцев, обсуждалось принятие его в члены одного из самых престижных клубов, и оппозиция убывала. Один или два раза его приглашали на ужин Треноры, он научился всего лишь с легким презрением в голосе говорить о больших приемах Ван Осбургов, и теперь ему требовалась лишь жена, призванная ускорить последние шаги его триумфального восхождения. Именно из этих соображений он принялся обхаживать мисс Барт год назад, но за это время он вскарабкался гораздо ближе к вершине, а вот она утратила власть и не могла ускорить его последние шаги. Все это Лили увидела с предельной ясностью, которая приходила к ней в минуты отчаяния. Это лишь успех ослеплял ее, а вот в сумерках поражения она могла видеть все в истинном свете. И, всматриваясь в эти сумерки, она разглядела едва заметную искру утешения. Под утилитарной целью сватовства Роуздейла она ясно ощутила тайный огонь личного чувства. Лили не испытывала бы к нему такой неприязни, если бы не знала, что он смеет обожать ее. А что, если его страсть по-прежнему не угасает, хотя прочие мотивы перестали ее поддерживать? Лили никогда не давала ему надежды, он влачился за ней, невзирая на ее откровенное пренебрежение. А что, если она сейчас решит воспользоваться властью, которой, даже когда Лили не применяет ее в полную силу, он так сильно подвержен? Что, если она заставит его жениться на ней по любви — теперь, когда у него нет никаких других причин, чтобы взять ее в жены?