В конце экспедиции 1905 г. мы выехали не в г. Чугучак, а после обследования хребта Манрак спустились в г. Зайсанск, который представлял собой скорее большое село с широкими улицами, обставленными большей частью такими же мазанками украинского типа с палисадниками и деревьями, как в сел. Маканчи. Отсюда я с обоими сыновьями выехал на перекладных по почтовому тракту через г. Кокпекты, Усть-Каменогорск и Змеиногорск в Барнаул, где мы сели на пароход, доставивший нас в Томск. Так как мы ехали почти без ночевок и остановок, то наблюдения были на всем этом пути очень беглые.

От г. Зайсанска тракт на протяжении трех станций идет по ровной и сухой степи; справа вдали зеленеет обширная площадь зарослей камыша, сплошь покрывающих дельту Черного Иртыша до его впадения в оз. Зайсан-Нор; слева тянется хребет Манрак, обрывающийся к степи знакомым нам по спуску в Зайсанск довольно крутым склоном северного уступа, расчлененного многочисленными оврагами и ущельями речек на горы Кичкинетау. Над этим обрывом вдали видны вершины главной цепи хребта, среди которых обращает на себя внимание гора Аккойтас, т. е. «белый бараний камень», по своим скалам белого цвета, вероятно из известняка.

На протяжении следующих трех станций, т. е. около 90 верст, справа, за зеленой стеной береговых камышей, расстилается до горизонта синяя гладь Зайсан-Нора; дорога идет по степи с большими участками солонцов и солончаков, а возле пикета Бурханка – довольно большой площади бугристых песков; вблизи пикета эти пески, вследствие порубки кустов и пастьбы скота, довольно сильно развеяны и переходят в барханные. Можно думать, что первоначально это были озерные дюны на низменном песчаном берегу Зайсан-Нора. Слева среди степи высится и обращает на себя внимание своими крутыми склонами и плоско-куполообразной формой уединенная гора Тологой (т. е. «голова»), недалеко от пикета Тайджузген и одноименной речки. Далее же в эту сторону равнина уходит до горизонта, на котором чуть виден Тарбагатай.

За пикетом Базар началась уже широкая долина р. Кокпекты, впадающей в западный конец Зайсан-Нора. Здесь чередовались луга, солончаки, заросли камыша, рощи и кусты на протяжении четырех станций, которые мы проехали большей частью уже ночью, и утром остановились в г. Кокпекты. Отсюда началось пересечение гор Калбинского хребта, с которым я познакомился гораздо ближе шесть лет спустя во время экспертизы на золотых рудниках, описываемой ниже (в главе XX), так что здесь можно ограничиться указанием, что тракт пролегает через горы на протяжении шести станций, около 160 верст. Переправившись через р. Иртыш, мы остановились в г. Усть-Каменогорске.

Отсюда ехать в Томск можно было двумя путями: или по р. Иртышу до Семипалатинска и Омска на пароходе и дальше по железной дороге, или на лошадях через предгорья Алтая в г. Барнаул и далее на пароходе по р. Оби в Томск. Путь по р. Иртышу вниз от Семипалатинска был мне уже знаком, и, кроме того, в Усть-Каменогорске пришлось бы пробыть несколько дней в ожидании парохода, который ходил выше Семипалатинска не так часто; поэтому я выбрал второй вариант пути – и мы поехали дальше на перекладных по тракту, идущему по правому берегу р. Иртыша. Справа поднимались низкие высоты предгорий Алтая, слева все время видны были изгибы Иртыша, окаймленные лугами, зарослями кустов и камышей, рощами. За ст. Убинской дорога в Барнаул ушла вверх по долине р. Убы, а за ст. Шемонаевской поднялась на правый склон долины и пошла по мелким горам и холмам до Змеиногорска, куда мы приехали уже поздно ночью и долго блуждали по городу, так как ямщик-мальчишка не знал хорошо местоположения станции. Дальнейший путь до Барнаула, около 270 верст, пролегал большей частью по ровной местности вдоль р. Алей и последние две станции – по высокой террасе левого берега р. Оби с видом на эту большую реку. В Барнауле мы провели только один день в ожидании парохода из Бийска, на котором, любуясь живописными берегами реки, в течение двух дней отдыхали от длинного пути на перекладных с перегрузкой большого багажа на каждой станции.

Конец 1905 г., как известно, ознаменовался забастовкой всех высших школ России, затем погромами, организованными «черной сотней» в ряде городов, в том числе и в Томске, железнодорожной забастовкой, вооруженным восстанием в Москве. В 1906 г. занятия в высшей школе весной не возобновились, что дало мне возможность уже в начале мая выехать опять в экспедицию в Пограничную Джунгарию. Но в этот раз я проехал от Семипалатинска до Чугучака на перекладных по тракту без остановок и наблюдений и тем же путем вернулся в конце августа. В 1907 г. нельзя было продолжать эти исследования, так как небольшие средства, имевшиеся в бюджете Томского института на летние научные командировки, значительную часть которых я уже отнимал в течение двух лет, нужны были и другим профессорам. Я использовал свободные каникулы и уехал с семьей на берег Финского залива для отдыха и подготовки статьи о результатах двухлетних работ в Пограничной Джунгарии для географического журнала.

В 1908 г., в связи с перерывом занятий в 1905 и 1906 гг., студенты Горного отделения, принятые на первый курс в 1901 г., только что переходили на последний, пятый курс и прослушали уже лекции по физической геологии, палеонтологии, исторической геологии и петрографии. Для них в начале лета нужно было организовать геологическую практику в поле, познакомить с геологической съемкой. Для этой практики я выбрал местность в окрестностях г. Красноярска на обоих берегах р. Енисея, во-первых, потому, что для этой местности имелась хорошая карта масштаба верста в дюйме в качестве готовой основы для нанесения геологических данных, и я надеялся, что эта практика положит начало составлению геологической карты – первой детальной в окрестностях одного из больших городов Сибири. Во-вторых, в этом районе строение было сложное и интересное, в многочисленных обнажениях на берегах реки выступали осадочные породы докембрия, кембрия, девона и четвертичные и затем разнообразные, прорывающие их изверженные породы гранитного массива в Столбах, живописном месте, посещаемом туристами, и в жилах по левому берегу реки. В-третьих, проезд туда по железной дороге был нетруден и недорог для студентов, а помещение можно было найти в городе и в деревне. Таким образом, эта местность удовлетворяла всем требованиям практики.

В начале июня 15 студентов, перешедших на последний курс и нуждавшихся в геологической практике, выехали в Красноярск вместе с лаборантом геологического кабинета геологом П. П. Гудковым, который руководил в течение зимы практическими занятиями по петрографии. Устроившись в городе, студенты под его руководством прошли маршрутом вдоль левого берега р. Енисея от Успенского монастыря, расположенного выше города, до заимки Лепетухина. На протяжении этих 15 верст крутой берег реки представляет многочисленные обнажения горных пород разного возраста, условий залегания и состава. В начале, близ Афонтовой горы у железнодорожного моста, можно было видеть четвертичные отложения, в которых была уже вскрыта стоянка первобытного человека, возбудившая большое внимание; далее выступали мергели нижнего девона, а затем кембрийские известняки и сланцы, прорванные жилами разных изверженных пород.

В течение почти недели студенты знакомились с приемами геологической съемки и с горными породами разного состава, которые они изучали в течение курса в отдельных образцах коллекций и в шлифах под микроскопом, а теперь видели в природе в разных условиях залегания и взаимных отношений. После этих дней я, задержанный в Томске экзаменами и заседаниями совета института, приехал в Красноярск, и мы все перебрались на правый берег Енисея в д. Базаиху, расположенную недалеко от железной дороги. Отсюда была сделана однодневная общая экскурсия по низовьям речки Базаихи. На правом берегу долины этой речки залегают рядом кембрийские и докембрийские отложения, тогда как на левом в большом живописном утесе выступает массивный гранит первого из Столбов.

На следующий день все мы пешком, в сопровождении телеги, нагруженной вещами студентов, палатками, инструментами, посудой, выступили по дороге вверх по правому берегу р. Енисея. В трех верстах от Базаихи течет речка Лалетина, по долине которой проложена дорога к Столбам, доступная до начала крутого подъема, на протяжении 3,5 верст, и для колесного движения. На лужайке на дне долины перед этим подъемом мы раскинули свой стан. В имуществе геологического кабинета имелись палатки разных типов, и эта практика позволила познакомить будущих сибирских горных инженеров и исследователей с их качествами.

Были раскинуты палатки монгольского типа – в виде двускатной крыши, датские – в виде домика с вертикальными стенками внизу и сзади и двускатной крышей, турецкие – в виде конуса на одном вертикальном шесте, и японские – в виде шестигранника с куполообразным верхом. В каждой палатке разместились, в зависимости от ее величины, два, три или четыре человека. Чай и ужин варили общий для всех в котелках на костре. Погода была летняя, сухая и теплая, но уже донимали комары, а на занятой нами лужайке часто попадались гадюки. На следующий день студенты были разделены на группы по два человека, каждая получила лист топографической карты, горный компас, геологический молоток, зубило, нумерованные мешочки для сбора образцов, записную книжку. Каждая пара должна была выполнить отдельный маршрут по району Столбов, с геологической съемкой, с приемами которой они уже познакомились при общих экскурсиях на левом берегу Енисея. Гудков и я, разделившись, обходили работавшие пары в течение дня для проверки и консультации. На обед не возвращались, чтобы не тратить лишнее время на хождение взад и вперед. Все имели с собой сухой завтрак, чтобы перекусить и возвратиться на стан часа в три или четыре пополудни. К этому времени служитель кабинета, бывший с нами, готовил обед и чай; после обеда и отдыха все пары должны были составить каждая свой дневник с записью всего виденного, занумеровать и привести в порядок собранные образчики. Гудков и я проверяли вечером дневники и, в случае надобности, давали указания.

Эта работа продолжалась дней шесть, в течение которых была обследована главная центральная часть Столбов, где среди более или менее густого леса, местами еще представлявшего настоящую тайгу, но большей частью уже разреженного и хорошо проходимого, возвышаются скалы из массивного гранита, вернее, сиенита различных живописных форм, получивших от горожан Красноярска, давно уже знающих эту интересную для экскурсий местность, наименование «Столбы». Это название обусловлено тем, что большинство скал именно и представляет столбы разной формы, то более или менее пирамидальной, то из наложенных одна на другую громадных глыб, то из отвесных плит. Отдельные столбы получили свои имена, как-то: Перья, Голубки, Орел, – от туристов, преимущественно учащейся молодежи, упражнявшихся в трудном лазании на вершины столбов, на некоторые с употреблением веревок и колышков для забивания в трещины скал.

На отвесном обрыве одного из самых больших столбов мы различили еще полустертую надпись красной краской: «Долой самод…» – которую в дни революции 1905 г. ухитрились написать какие-то смелые туристы. По рассказам красноярцев, тогда же на вершине одного из столбов был водружен большой красный флаг, и полиция вынуждена была выслать целый отряд для снятия его и уничтожения этой и других революционных надписей на Столбах, что, очевидно, удалось не вполне. Жандармы в сапогах со шпорами не смогли лазить по столбам так успешно, как молодые туристы, получившие даже прозвище «столбистов».

Закончив маршруты по главной части Столбов, мы перебрались дальше вверх по правому берегу Енисея, верст девять выше устья речки Лалетиной, где близ устья речки Малой Слизневой, ниже деревушки Овсянки, снова раскинули стан и выполнили тем же порядком съемки ближайшей местности до низовья р. Маны, впадающей в Енисей выше Овсянки. Это продолжалось дней пять или шесть, в конце которых появилась в большом количестве мошка; этот худший вид сибирского гнуса, в дополнение к комарам, очень досаждал при экскурсиях и в палатках и измучил тех студентов, которые не имели накомарников, т. е. волосяных сеток, надеваемых на голову для защиты при работе, когда руки заняты и отмахиваться веткой от кровожадных насекомых некогда. Пришлось сократить стоянку в этом месте, и мы вернулись в д. Базаиху, осмотрев по пути красивую скалу мраморовидного известняка у правого берега Енисея.

 

 

Последний стан мы раскинули в долине речки Базаихи, в нескольких верстах выше деревни, на большой лужайке левого берега, и снова начали экскурсии парами для съемки окрестностей на обоих склонах, особенно на правом, где высоко вверху видны были обрывы кембрийских известняков, полого падающих к р. Енисею, тогда как в нижней части склона утесы состояли из пластов сильно дислоцированной докембрийской свиты. Интересно и важно было установить несогласное налегание первых на этой свите, т. е. трансгрессию, наступление кембрийского моря на горную страну из поднятых складками толщ докембрия. Но на правый берег речки можно было попадать или по мосту через речку Базаиху ниже по течению, с большим обходом, или же вброд – а весеннее половодье еще не закончилось и брод был глубиной в метр или немного больше; один из студентов, возвращаясь с экскурсии, ухитрился утопить на броду свой пояс с молотком и компасом.

К сожалению, работу по изучению этого интересного района не удалось закончить. Хотя в долине Базаихи гнус не так одолевал, как на берегу Енисея, но часть студентов, менее или даже мало интересовавшаяся геологией, воспользовалась тем, что на геологическую практику полагался срок в 4 недели, и по истечении его заявила, что пора кончать, что им нужно еще поехать на горную практику на рудниках. Пришлось прекратить работу и, записав наблюдения последнего дня экскурсий и сняв фотографию нашего стана, мы вернулись в Красноярск и Томск. Остальную часть лета я был занят обработкой своих наблюдений по геологической съемке бассейна р. Бодайбо в Ленском районе, которая за эти годы жизни в Томске подвинулась мало из-за педагогических занятий, работы декана, организации геологического кабинета, библиотеки и экспедиций в Джунгарию. Упомяну кстати, что один из участников этой практики, А. И. Козлов, окончив институт, закончил самостоятельно изучение всех четырех листов геологической карты окрестностей Красноярска и составил ее описание, которое институт намеревался издать. Но во время Гражданской войны этот труд, находившийся в типографии Сибирского товарищества печатного дела, погиб, а автор, занятый позже много лет работой в Приморье, не смог восстановить текст. Карта сохранилась, и ею пользовались другие геологи, но геологического описания окрестностей Красноярска с приложением карты, конечно исправленной и дополненной по новым наблюдениям, до сих пор нет; моя мысль не была осуществлена моими преемниками.

Летом 1909 г. я снова поехал в экспедицию в Пограничную Джунгарию; в этот раз меня сопровождал уже кончивший институт из числа студентов первого приема М. А. Усов, в качестве помощника по геологической съемке; в 1906 г. он также принимал участие, но вел все время топографическую маршрутную съемку. Он оказался самым выдающимся из первого выпуска инженеров Горного отделения: укрепил и развил школу сибирских геологов, основанную мною, был организатором больших работ Западно-Сибирского геологического управления, в 1932 г. избран членом-корреспондентом Академии наук, а в начале 1939 г. – академиком, но скончался, к сожалению, летом того же года в возрасте 56 лет на курорте Бедокуриха в Алтае.

В этот раз я опять поехал в Джунгарию через Омск и Семипалатинск и по почтовому тракту до Чугучака (туда и обратно) без остановок и попутных наблюдений.

В 1910 г. я остался на лето в Томске, так как средств на летние научные командировки в Технологическом институте снова не хватило для удовлетворения всех желающих. Пришлось отложить окончание исследований в Пограничной Джунгарии и заняться подготовкой к печати второго выпуска с описанием геологической карты бассейна р. Бодайбо (первый, подготовленный летом 1908 г. после студенческой практики также в Томске, уже печатался).