В 1895 г. в С.-Петербурге было организовано Российское золотопромышленное общество для разработки месторождений золота как россыпных, так и рудных. Золотоносные россыпи, которые разрабатывались в Сибири с 30-х гг. XIX в., а на Урале значительно раньше, кое-где уже были выработаны, и в конце XIX в. в разных местах начали открывать коренные месторождения золота, разработка которых требовала больших технических знаний и больше капиталов, чем разработка россыпей. Во главе этого общества, намеревавшегося обратить главное внимание на коренные месторождения, стал в 1902 г. горный инженер Л. Ф. Грауман, хорошо знавший меня по исследованиям в Ленском районе в 1891 и 1901 гг. Он предложил мне осенью 1910 г. принять участие в экспертизе расположенного в хребте Кузнецкий Алатау золотого рудника Богомдарованного, который его владелец Иваницкий хотел продать обществу.

 

 

Выполнить осмотр этого рудника, расположенного довольно далеко от Томска и от железной дороги, я мог только в течение рождественского перерыва в учебных занятиях. Нужно было выяснить вероятную ценность этого месторождения, так как владелец мог предложить его обществу потому, что уже выработал почти все запасы золота и заблаговременно хотел сбыть его с рук; но возможно было, что он продавал его потому, что сам не имел средств для развития дела.

В середине декабря я и М. А. Усов, которому я предложил быть моим помощником при изучении рудника, что давало ему случай познакомиться подробно с геологией интересного месторождения, выехали по железной дороге на восток. На ст. Итат мы оставили поезд и наняли лошадей, чтобы проехать на юг до села Чебаки у подножия восточного склона хребта Кузнецкий Алатау. Было довольно холодно, мы ехали в «кошеве», т. е. открытых санях с глубоким сидением, обитых рогожей. До Чебаков от станции около 180 верст, и мы прибыли на место поздно вечером, остановились у уполномоченного Богомдарованного рудника, инженера Захваткина, где, после быстрой езды при сильном морозе в течение 15 часов, могли обогреться, поужинать и выспаться.

На следующее утро поехали дальше уже на лошадях рудника, сначала по полям и редколесью вдоль подножия Кузнецкого Алатау: мягкие округленные горы, поросшие лесом, тянулись справа от нас, покрытые глубоким снегом, тогда как на дороге снега было мало и полозья кошевы нередко скрипели по гальке и мерзлому песку. Кузнецкий Алатау, протянутый почти по меридиану, перехватывает атмосферные осадки, приносимые преимущественно с северо-запада; зимой он одевается глубоким снегом, а Ачинско-Минусинская степь к востоку от него получает только остатки, которые ветер, кроме того, сдувает и уносит еще дальше на восток.

Часа через два дорога повернула на запад вверх по долине р. Собаки, которая течет из глубины гор и впадает в р. Сыю, левый приток р. Белый Юс, составляющей правую вершину р. Чулыма. Казалось бы, что зимой ледяная поверхность небольшой реки должна представлять собой более ровную дорогу, чем неровное дно долины, заросшее лесом. Но оказалось, что горная речка замерзала очень неспокойно и по ее руслу ровные участки льда часто прерывались очень неровными, на которых во время ледостава льдины громоздились одна на другую, напоминая в миниатюре торосы Ледовитого океана. А кроме того, участки с особенно быстрым течением еще не замерзли и представляли полыньи. Поэтому кошева, в которой мы ехали, то скользила спокойно по ровному снегу, покрывавшему гладкие участки льда, то поднималась на берег и ныряла по ухабам неровной дороги, избитой обозами, доставлявшими зимой на рудник всякие припасы.

Уже смеркалось, когда мы свернули из долины р. Собаки в узкую долину ее притока, ключа Федоровского, где дорога пошла довольно высоко по косогору; с одной стороны поднимался крутой склон, а с другой – крутой откос спускался ко дну долины, и с этой стороны дорога ничем не была огорожена. Кое-где, где из склона сочилась вода, дорога оледенела, и кошева скатывалась к краю откоса; приходилось вылезать и идти пешком в тяжелой и длинной дохе по льду, по которому сами лошади пробирались осторожно. Ехали, конечно, все время шагом, и к стану рудника в верховьях долины мы прибыли уже ночью.

На руднике я застал двух других экспертов, присланных из Петербурга Российским золотопромышленным обществом для изучения рудника, его технической оборудованности, качества и запасов руды. Это были горный инженер Журин и химик Лебедев. Они приехали на несколько дней раньше и уже успели осмотреть машины и золотоизвлекательскую фабрику. За ужином мы встретились, а управляющий рудником рассказал нам подробно, кем и как было открыто это месторождение. Узкая и длинная долина ключа Федоровского на всем протяжении содержала золотоносную россыпь, и работавший ее мелкий золотопромышленник, обнаружив на склоне выходы кварца с включениями золота, уступил месторождение Иваницкому за бесценок.

Утром можно было осмотреться. Верхний стан рудника, на котором мы находились, состоял из нескольких домов, казарм и складов на довольно крутом левом склоне долины ключа Федоровского, ниже слияния двух вершин ключа. Оба склона, покрытые толстым слоем снега, уходили высоко вверх к вершинам гор, скрытым в облаках. Оказалось, что мы находились почти у самого водораздела Алатау, который в этой части отодвинут сильно на восток в зависимости от того, что верховья р. Усы, правого притока р. Томи, проникли с западного склона хребта в промежутке между бассейнами рек Черный и Белый Юс, образующих р. Чулым, очень далеко вглубь. Вершины гор вокруг рудника поднимались до высоты свыше 1300 м и достигали 1436 м над уровнем океана. Лес на склонах гор был сильно вырублен, кое-где виднелись отдельные ели и кедры, а многочисленные пни скрывались под глубоким снегом, образовавшим большие сугробы и возле домов.

Сам рудник находился еще в 500 м дальше, на правом склоне долины ключа. Меня с Усовым отвезли в саночках ко входу в главную штольню, у устья которой стояло большое машинное здание. Здесь мы оставили дохи и пошли в сопровождении штейгера по штольне, проложенной вдоль по толстой кварцевой жиле, которая в одном месте выходила на поверхность горы, где ее разрушение и размыв давали материал для россыпи, по руслу ключа. Бока штольни, конечно, были закрыты крепью. Кое-где мерцали электрические лампочки, так как по штольне выкатывали в вагончиках по рельсам руду, поднимаемую снизу, из более глубоких горизонтов рудника, уже работавшихся.

Встречаясь с вагончиками, нам приходилось прижиматься к крепи, так как штольня была узкая. По самой штольне и выше ее до поверхности горы кварцевая жила была уже выработана, и работы развивались на горизонтах ниже штольни, куда спускались по круто наклонным вниз по жиле ходам, называемым гезенками. На каждом горизонте вдоль по жиле проводился штрек, т. е. горизонтальная галерея, а в промежутке между каждыми двумя горизонтами тело жилы вынимали снизу вверх посредством так называемых восстающих выработок, проложенных вверх по падению жилы. Они, в сущности, то же, что гезенки, но гезенк работается сверху вниз, т. е. углубляется выниманием материала, тогда как восстающие выработки пробиваются снизу вверх, навстречу падению жилы. Добытая руда сваливалась из этой восстающей выработки вниз, в штрек, где нагружалась на тачки и перекатывалась к подъемному устройству, по которому ее поднимали в главную штольню и выкатывали из рудника для обработки (раздробления и промывки) на фабрике.

Наша работа состояла в том, что мы последовательно осматривали подробно все работавшиеся забои в штреках по простиранию жилы и в восстающих выработках по ее падению, изучали строение и состав кварцевой жилы в разных ее частях, измеряли толщину и брали образцы из жилы и вмещающих ее, т. е. боковых, пород. Взятие проб из забоев, т. е. материала для определения содержания золота в жиле, не было моей задачей. Это занимало много времени, требовало участия рабочего с инструментами, чтобы высекать в жиле поперечный желобок во всю ее ширину и собирать аккуратно весь материал для уноса в лабораторию, и входило в обязанности другого эксперта, химика Лебедева.

В течение нескольких дней мы оба (я и Усов) с утра отправлялись на рудник и проводили часов шесть или семь в обходе и изучении забоев при свете свечей (так как в забои электричество не было подведено). Мы посетили также выработанную часть рудника над главной штольней в части, еще доступной для осмотра. Это было интересно потому, что там можно было видеть забои, на которых работы были остановлены по причине выклинивания, т. е. исчезновения жилы или же ее обеднения золотом. Возвращались к обеду, а вечером разбирали собранные образчики, подробно изучали их под лупой и, пользуясь записями и зарисовками, сделанными на месте в записной книжке, писали дневник наблюдений с рисунками более интересных забоев. Я имел с собой фотоаппарат и фотографировал некоторые забои при вспышке магния. При этом некоторые из них приходилось обливать водой, чтобы смыть слой рудничной пыли, насевшей после взрывных работ, или грязи, отложенной стекавшей по забою рудничной водой. Масштабом на забое большей частью служила подвешенная вертикально с подсвечником свеча.

 

 

Кварцевая жила в забоях имела разнообразный вид. Белый, желтоватый или голубоватый кварц жилы то пролегал более или менее ровной лентой в 60–70 см ширины наискось через весь забой, хорошо выделяясь на фоне темно-серой или темно-зеленой боковой породы, то он сильно ветвился, давая отпрыски вверх и вбок в породу, содержал обломки боковой породы. Параллельно главной жиле с той или другой стороны видны были прожилки кварца разной толщины. Иногда лента кварца раздваивалась на две почти равные части. В конце главной штольни, называвшейся Масловской, жила совсем исчезла, весь забой был занят темной породой, и только в середине его шел тоненький шнурочек в виде четки из маленьких гнездышек кварца, связанных прожилком его в 1–2 мм. Перед наблюдателем вставал серьезный вопрос, действительно ли жила кончилась, выклинилась, как говорят горняки, или же шнурочек представлял так называемый «проводник», который показывает, что мы видим только местное исчезновение жилы, пережим ее, и, прослеживая забоем проводник, мы опять увидим, что шнурок начнет постепенно утолщаться и снова появится кварцевая жила, выгодная для работы. Проводник показывает, что трещина в массе породы, в которую проникали горячие растворы, отлагавшие кварц и золото, в этом месте не исчезла, а продолжается дальше, но только почему-то не раздвинулась, не дала места для отложения кварца.

Кварц жилы далеко не везде содержал видимое золото. Он большей частью был сплошь белый или желтоватый, и только кое-где в нем блестели крапинки серного колчедана или крупинки самородного золота. Но местами на кварце видны были желтые пятна или полосы, похожие на легкий мазок горчицы, и в хорошую лупу можно было различить, что мазок состоит из мельчайших золотинок. Более крупные золотинки видны были очень редко. Изредка кварц буквально весь пророс золотом в виде тонких, ветвистых прожилков целой сетью. Вообще, по данным управления, бо́льшая часть, от 2/3 до 4/5, добытого золота была заключена в жиле в самородном виде и только остальное содержалось в серном колчедане и других рудах, вкрапленных в кварц. Проба самородного золота была высокая – 950 (т. е. на 1000 частей 950 представляли чистое золото и только 50 – серебро и другие металлы), проба золота в серном колчедане – гораздо ниже, от 530.

Содержание золота в жиле было распределено очень неравномерно – бедные участки и гнезда чередовались с богатыми. Среднее содержание в течение девяти лет, которые рудник работался, колебалось от 8 золотников до почти 18 золотников (в 100 пудах кварца), среднее же за все эти годы составило, по отчетам, представленным в Горный департамент, почти 12 золотников. Такое содержание было очень выгодно для владельца. Но приходилось ставить вопрос, удержится ли оно и при дальнейшей работе вглубь, а если понизится, то насколько? Известно, что многие рудные месторождения на некоторой, сравнительно небольшой, глубине (но разной в зависимости от климата и других условий) наиболее богаты, так как в этой части обогащены металлом, растворенным в самой верхней части (и уже частью уничтоженной, размытой) и отложенным грунтовой водой глубже; эта часть месторождения называется зоной цементации. Но еще глубже, в зоне первичных руд, содержание золота может оказаться гораздо ниже. Определить это могла бы только глубокая разведка, занимающая много времени, а при экспертизе приходилось ограничиться предположениями, основанными на изучении работающейся части месторождения и на сведениях об аналогичных месторождениях на земном шаре, уже известных на более значительной глубине.

В работающихся забоях мы могли видеть, как ведется добыча золотой руды, т. е. жильного кварца. Чтобы выломать из забоя твердые породы жилы и боковых пород, нужно их взорвать. Для этого рабочий в нескольких местах пробивает вглубь шпуры, т. е. круглые дырочки определенной глубины, посредством острого стального зубила, называемого буром, и тяжелого молотка; это трудная и медленная работа. В каждый шпур вставляется патрон взрывчатого вещества (в те годы это был динамит) с вложенным в него пистоном, в который для его воспламенения вставлен конец бикфордова шнура, заполненного горючим веществом. Если поджечь другой конец этого шнура, огонь медленно подвигается внутрь его к пистону; известно, сколько минут нужно, чтобы огонь прошел по определенной длине шнура. Это необходимо знать, чтобы человек, поджегший шнур, имел время удалиться на безопасное расстояние от места взрыва.

После вставки патрона с пистоном и концом шнура в шпур, последний заполняется до устья глиной, из которой выдается другой конец шнура определенной длины. В забое пробивается несколько шпуров известной глубины на определенном расстоянии один от другого. Когда все шпуры заряжены, рабочий быстро зажигает шнуры один за другим и убегает по штольне, штреку или другой выработке, которую работают, в безопасное место. Через несколько минут раздаются взрывы – но не сразу, а один за другим, так как поджигали их также не сразу. Это необходимо, чтобы рабочий мог считать взрывы и знать, все ли приготовленные им шпуры взорвались, так как бывает, что взрыв одного шпура почему-либо задержится и может случиться позже, когда рабочий подошел к забою; или же он совсем не взорвался – пистон или кусок шнура в нем был дефектный. Тогда нужно прежде всего внимательно осмотреть забои и найти место невзорванного шпура, чтобы при очистке забоя не вызвать случайно взрыв ударами кайлы или лома.

Заряжение и взрывание шпуров во всех действующих забоях выполняет особый опытный рабочий, тогда как горнорабочий, продвигающий выработку вперед, углубляет только шпуры, а после взрыва убирает оторванную породу, очищает забой и углубляет новые шпуры. Взрывание, называемое отладкой, производится обычно вечером, по окончании работ в руднике, когда забойщики, откатчики и крепильщики уходят. Взрыв сопровождается большим выделением пыли и дыма; нужно время, чтобы пыль осела, а дым был удален вентиляцией.

Трудная и медленная работа ручного бурения шпуров, которую издавна выполняли горнорабочие, в начале XX в. была облегчена и ускорена механизацией, которую мы увидели и в Богомдарованном руднике. Бур углубляется в породу забоя ударами пневматического молотка, вызываемыми давлением сжатого воздуха, нагнетаемого машиной – компрессором, находящейся на поверхности земли, и проведенного к забоям по трубам. Под давлением воздуха бур бьет в шпуре гораздо чаще и сильнее; рабочему приходится только держать в нужном положении (горизонтально или наклонно, в зависимости от направления углубляемого шпура) молоток с прикрепленной к нему резиновой кишкой, идущей от воздухопроводной трубы, регулировать его работу, время от времени заменять притупившийся бур новым и по окончании одного шпура переставлять стойку, поддерживающую инструмент у забоя, на другое место. Буровая мука, т. е. мелко раздробленная порода, выносимая воздухом из глубины шпура, вредна для дыхания и для уменьшения ее количества нужно время от времени впрыскивать воду в шпур, если порода сухая.

У некоторых забоев мы видели это механическое бурение. Оно производило такую оглушительную стукотню, что приходилось громко кричать, чтобы быть услышанным; воздух был заметно пыльный. В других забоях, куда воздухопроводная труба не была еще проложена и где работали еще по-старому, было гораздо тише и воздух был чище. Два забойщика при свете свечи били молотками каждый по своему буру в разных частях забоя, поворачивая бур после каждого удара на небольшой угол. Механизация, с одной стороны, облегчала и ускоряла бурение, но, с другой стороны, ухудшала воздух обилием пыли и создавала такую стукотню, которая не могла не притуплять со временем слух рабочего.

При посещении выработанной части рудника над Масловской штольней мы попали в царство полного мрака и могильной тишины. Закрепленные штреки сохранились в разной степени: местами, где давление вышележащих толщ было сильнее, боковые стойки крепи были надломлены и выдвигались коленом в штрек или расщепились и торчали дугами на некотором протяжении. Огнива, т. е. перекладины потолка, лежащие концами на стойках, местами были расплющены над стойками, расщеплены и выгнуты дугой над штреком. В тех местах, где сверху проникала и капала грунтовая вода, крепь была мокрая, на ней полосками и целыми гроздьями скопилась белая плесень, с огнив кое-где висели тонкие нити, похожие на паутину, и на них под светом свечи сверкали капли воды. Кое-где вода лилась сверху целыми струйками – приходилось пробегать это место, защищая рукой пламя свечи.

Мы видели одно место, где жила внезапно образовала огромный раздув около 15 м в поперечнике. Кварц жилы был, конечно, весь удален, и в раздуве вместо жилы осталась широкая и довольно длинная камера, разгороженная стойками на несколько проходов. Здесь было совершенно сухо и на крепи даже мало плесени. Крепь из выработанной части рудника не вынимали потому, что часть ее уже погнила или была поломана, т. е. уже не годилась для крепления, а только на дрова, и то еще не вся, частью же потому, что она все-таки удерживала боковые породы, не допуская сразу обрушения больших масс, а позволяя только медленное оседание их. Выборочная выемка уцелевшей крепи обошлась бы дороже, чем покупка свежей.

Окончив осмотр новых и старых работ рудника Богомдарованного, мы совместно с обоими другими экспертами поехали на соседний отвод того же владельца, расположенный в той же долине ключа Федоровского, но выше, на левом склоне, и называвшийся Подоблачным рудником. Нас повезли на легких санках по крутой извилистой дороге среди сильно порубленного и постепенно мельчавшего леса. На этом отводе на поверхность выступала другая кварцевая жила с золотом, прослеженная на 150 м по длине и на 20 м вглубь тремя горизонтами штреков из шахты; шесть конечных забоев в обе стороны мы могли осмотреть. Содержание золота в кварце было значительно меньше, чем на Богомдарованном, и столь же неравномерное. Возле шахты находился барак для рабочих, но зимой он пустовал, жилу не работали потому, что доставка провизии и всего другого наверх была слишком трудна, а в дни пурги даже невозможна. После осмотра забоев и взятия проб Лебедевым мы пошли назад пешком, так как крутой спуск в санях по снегу, выглаженному ветрами, был небезопасен. На противоположном крутом склоне долины на той же приблизительно высоте был еще один отвод того же владельца, названный Подлунным, а выше него второй – Подзвездный. Сами названия их характеризовали высоту положения. На обоих также были обнаружены и немного разведаны золотоносные кварцевые жилы, но зимой все было засыпано снегом, да и взобраться туда было трудно.

Фабрику, в которой извлекалось золото из добытого на руднике кварца, мне не пришлось осмотреть. Она была расположена значительно ниже по долине, так как вблизи рудничного поселка воды в ручье было еще слишком мало для ее работы. Там размалывали кварц под тяжелыми чугунными колесами, бегавшими по кругу на дне больших чаш. Кварцевая мука из чаш поступала на промывальную плоскань, подобно описанной в главах о Ленских приисках. Но так как муть, сносимая водой с плоскани, содержала слишком много мелкого золота и, кроме того, порошок размолотого серного колчедана с включенным в него золотом, то ее не спускали в речку, а добирали в отстойных бассейнах, а затем она поступала на «иловый» завод, где оставшееся в мути золото извлекалось уже химическим способом.

По окончании осмотра рудника я и Усов уехали той же дорогой в Томск, но Усов вылез на соседней станции Тяжин, откуда поехал на лошадях вглубь Кузнецкого Алатау, где на группе золотых рудников другого владельца лаборант геологического кабинета П. П. Гудков также выполнял экспертизу по поручению того же общества. Усов должен был помочь ему в работе и, кстати, ознакомиться с другим золотым рудником, работавшим несколько золотоносных жил, залегавших в других породах, чем на Богомдарованном. Остальные два эксперта продолжали еще работу на последнем руднике. В Томске в течение зимних каникул я закончил обработку собранных материалов и представил Российскому золотопромышленному обществу отчет об экспертизе на 52 печатных страницах с 9 фотоснимками и 41 рисунком осмотренных забоев. Зимнее время и глубокий снег не позволили изучить геологическое строение окрестностей рудника, и в этом отношении пришлось основываться на наблюдениях и отчете П. П. Гудкова, изучавшего местность в течение предшествовавшего лета.

Отчет экспертов был благоприятен, и рудник Богомдарованный был куплен обществом у владельца, как равно и другая группа рудников в Кузнецком Алатау, осмотренная П. П. Гудковым при помощи М. А. Усова. Все эти рудники работались Российским золотопромышленным обществом. После революции Богомдарованный рудник был переименован в рудник Коммунар. Позднее меня его посещали и изучали другие геологи, также давшие описание этого интересного месторождения. Но сложные особенности его геологического состава и строения обусловили то, что исследователями в описаниях высказаны разные заключения относительно его генезиса.